Предыдущая публикация
– Мам, ты чего это?
– на кухню, прихрамывая больной ногой со сна, вышла Таня, дочка, – Муку-то зачем брала? Голодная что ли?
– Не-ет. Спала б ты ещё. Сашка приснился, блинов просил... Вот и...
Дочь покачала головой. Но не стала ничего говорить. Пошла, взяла метелку, начала муку с пола собирать. А пока мела, надумала.
– Ну, раз просил, значит испечем. Чего бы не испечь-то? И ребятня поедят. И Сашу помянем.
Детей у бабы Липы родилось девять. Таня брата Сашу, например, не помнила совсем. Была она младшая, родилась, когда Саша уж умер. Сейчас Олимпиаде Егоровне было девяносто четыре года, а дочери Татьяне – шестьдесят пять. Она и сама была уж бабушкой. Да ещё какой бабушкой! У сына-то – двое, а вот у дочки Юли – пятеро своих детей, да еще двое приемных.
Вот и сейчас в соседней комнате спали два пацана и девочка – старшие внуки гостили на каникулах.
В последнее время Липочка, как звали они бабушку все и в глаза и за глаза, стала "дурить". Старческая деменция лёгкая, безобидная все чаще нарушала ее сознание.
Совсем недавно держащая под контролем все и всех, она вдруг сама стала нуждаться в контроле. И в этот переходный период, когда верить в беспомощность матери еще не хотелось, когда казалось, что мать хитрит, притворяется, а иногда и вовсе – издевается, Татьяна излишне нервничала и прикрикивала на мать.
Иногда ей казалось, что это какая-то игра, и мать притворяется. Ну, как можно забыть только что сказанное и по часу искать вещи, лежащие на видных местах!
Но вскоре Татьяна поняла, что мать больна. Она потеряла надежду что-то изменить, достучаться, получить, действительно, дельный совет от матери или похвалу, как бывало прежде. И вот когда ушла эта надежда, пришли сострадание и благодарность. Мать сама стала ребенком.
– Трудодни нам нужны, – вдруг спохватывалась Липочка, положа нож на стол, – Пошлю ребятню овец пасти, там трудодни дают. Иначе в зиму без картошки останемся.
– Мам, ма-ам! Какие трудодни? Нынче двухтысячные уж. Подумай-ка...
Липочка смотрела на нее озадаченно, хмурилась, обижалась, уходила в свою комнату и долго там горевала, лёжа в постели, отвернувшись к стене.
И вот, чтоб не видеть эту материнскую обиду, Таня и все члены семьи перечить бабушке перестали. Стали подыгрывать.
– Горим, горим!
– Мама, что случилось? Не горим мы.
Мать показывала на настольную лампу, которую только что включила дочь. Татьяна выключала ее.
– Все, мам, не горим уже. Спи. Не волнуйся.
– Венька потушил?
– Он...
Брата Тани Веню похоронили они двадцать лет назад.
Липочка, в своей личной только ей зримой реальности, неизменно становилась многодетной матерью, возвращалась в свое далёкое прошлое, решая тамошние проблемы.
– У Борьки сапог нет. В школу в лаптях пошел. Где б сапоги-то ему взять.
И мальчишки правнуки несли ей сапоги.
– Держи, Липочка. Это для Борьки твоего..
Липочка сапоги брала, подслеповато разглядывала.
– Борькины что ли? – уточняла. И дети подтверждали.
И Липочка успокаивалась до поры до времени.
И через минуту в голове ее кто-то незримый переключал тумблер, и она могла уже сказать определенно верно:
– Сегодня ж понедельник, третье число. Да?
И это было так.
– Ты зачем косы подрезала? Такие косы у тебя были! – смотрела она на коротко стриженную правнучку Аришку.
– Это модно, бабуль, – отвечала та.
– Какая я тебе бабуля! Эх, Катька, выдрать бы тебя за косы-то! Какие косы были...
Аришка озадаченно смотрела на старую Липочку, потом вспоминала ее оговоренную с детьми особенность и кивала.
– Ладно, выращу. Только ты не ругайся.
Из девятерых детей Липочки в живых на нынешнее время остались лишь трое: Таня – младшая, ее сестра Лена и брат Николай. Николай уж сильно болел, присматривали за ним родственники. Лена жила в Сибири, далеко, но мать навещала. Хоть в последнее время часто тоже ездить перестала – барахлило здоровье.
Но для бабы Липы периодически живы были все дети. Все до одного. И трудно было предугадать, где в данный момент она – здесь, в настоящем, или там у себя в давних глубинах памяти.
Но вот что интересно: когда бабуля была здесь, она удивляла всех умом и памятью.
– Ты помнишь, что у Славы в этом месяце День рождения? – вспоминала она правнука.
– Ой, мам, и верно. Напомни мне ещё за пару дней, ладно...
И Липа напоминала. Иногда ее память просто удивляла. Она помнила наизусть стихи классиков, прекрасно в уме считала, складывала и вычитала трёхзначные и более числа.
И вдруг...
– Керосину-то запасли?
– Конечно, мам...
– А где ж он?
– Так в подполе. Уж не полезу.
– А фитиль где?
– Потом найду, некогда сейчас.
– Смотри, Катюха! Чтоб нашла. Нельзя с детьми-то в темени..., – Таня иногда становилась старшей дочерью Липы – Катериной.
– Скажи, мам, а какой у тебя халат был до этого. Я цвет запамятовала.
Татьяна притворялась, что забыла – врач сказал, что вопросы при деменции старикам надо задавать чаще.
– Темно-зеленый. Чего ты? Не забудь, что в пятницу к врачу Ксюшку надо.
Татьяна вздыхала – тут мама, тут ...
Дочка Тани, Юлия, хлопотала сейчас о награде за многодетность. Вот так у нас – сам не похлопочешь...
Заезжала сегодня усталая с пачкой красивых ярких корочек – детские свидетельства о рождении.
– Ох, мам, из МФЦ я. Теперь в администрацию надо. Сказали, все хорошо будет. Сейчас Миланку с Ксюхой от бабы Светы заберу, на танцы отвезу, а потом за Львом и Костиком – в сад. Вечером Славку собирать, ему завтра на сборы. Заберу его у вас. А я с ног валюсь, устала от этих бумаг... Как тут они, мои-то?
– Нормально всё, помогают мне. Нина вчера окно помыла у Липочки, цветы решила пересадить, да уж и окно прихватила. А Липочка ей все предлагала алоэ к больному колену прикладывать. Путает ее со мной.
– Мам, а вот я всё думаю... Вот я и пособие на детей получаю, и времена сейчас не те, что прежде, и льгот у нас достаточно, награду даже за детей получу, а к ней, даст Бог, и выплату. И все равно устала, как собака. Нелегко так с детьми-то... Мам, а они же вот вообще в такие времена жили... Как же трудно-то было! И голод, и медицины нет, и условий никаких.
– Так ведь недаром трое и умерли маленькими, Юль. Саша – от голода, Любаша – от ангины, а Витенька ещё во младенчестве, Липочка уж и не помнит от чего.
– Ох, я не представляю, как пережить такое, мам. Вот сколько б не думала – не могу представить. И когда тяжело, все о ней думаю, о бабуле... Думаю, да ладно, вот, кто пережил, так пережил...
А Олимпиада Егоровна тоже понимала все про себя.
– Опять дурила я что ли? – спрашивала она Татьяну.
– О-опять, – вздыхала та.
А иногда скрывала по настроению.
– Да нет, мам, нормально всё...
Но Липочка уж понимала – было что-то, а вот что – она не помнила.
Она понимала только одно: память ее живет по своим законам, живёт несколько даже отдельно от нее, сама оценивает условия своего существования и сама принимает решения. Память может сбежать, может выдать реальность за сон, а фантазии – за реальность. Память не предупреждает загодя, она, как горелка на новой плите – включается и выключается одним щелчком.
Боялась она одного – близким бы не навредить. Далеко ли до греха...
– Уж вы простите меня, деточки. Вроде как и не я это... Простите, простите. Уж ведь не свой век живу, – бормотала она частенько себе под нос.
Когда тепло, Липа выходила на общую скамью под липами к подружкам- старушкам. Они такие же были, в общем-то. Они не обсуждали близких, не рассказывали новости семьи, они уж слабо ориентировались в этих новостях.
Они просто грелись на солнце и рассказывали бесконечные истории о своей молодости в сотый раз. Они приветствовали односельчан, хоть порой и путались в именах, они были добры к другим и рады видеть всех. А ещё они были бережны друг с другом.
– Сонька сегодня тридцатый раз о сыне своем рассказывала, как в речке чуть не утонул. Уж устали слушать, – жаловалась Липа дома Татьяне.
– Так скажите ей, что говорила уж...
– Да ладно, пускай... Хочется ей говорить, так пусть говорит. Больше-то о чем? – и вдруг подскочила, – А я... А я...
– Куда ты, мам?
– Дойку ж прогуляла... Надо доить Мирку-то.
– Подоила я, не волнуйся, – громко ответила Татьяна.
Коровы у них нет уж лет пятнадцать. Липочка опять ушла в прошлое – тумблер переключился.
И вот в один прекрасный день дочка Татьяны Юля с детьми заехала к ним. С награждения приехали. Юлька счастливая, нарядная, дети шумно тащили в дом подарки. Подарки многодетным семьям подарила партия «Единая Россия». Тут и бытовая техника, и гостинцы детям.
– Мам, микроволновку вам оставлю. У нас и так две.
Татьяна накрывала стол, суетились и девчонки. Праздник у них – маме вручили медаль "За материнскую доблесть".
А тут и сонная Липочка вышла из своей коморки, лицо, как печеное яблоко. Присела за стол, на любимое свое место и вдруг начала ворчать:
– Сашка, не гневи Бога, сними рубаху белую, перемажешь.
– Катерина, не мельчи яйца-то, чай не цыплят кормить.
Это были имена детей Липочки, а не правнуков. Липочка опять гостила в прошлом.
Она сидела потерянная за столом и, по всей видимости, не понимала смысла всей этой суеты. Она гладила свои колени и приговаривала:
– Праздник нынче, праздник. А какой? – спрашивала сама себя, – Какой-то большой, видать...
Юлия на момент застыла посреди кухни, задумалась и вдруг цыкнула на шумящих детей. Все замерли на своих местах. Татьяна немного опешила, и даже Ксюша с Ниной перестали крошить на доске продукты.
Юля оглядела всех, вздохнула как-то решительно, достала из кармана коробку и подошла к бабушке.
– Уважаемая Олимпиада Егоровна! – начала она торжественно, сурово поглядывая на всех присутствующих, – От имени губерна..., – Ксюша запнулась, оглянулась на мать, начала вспоминать... Очень нужно сейчас было ворваться в то время, где сейчас Липочка. Очень надо, – От имени секретаря обкома я вручаю вам награду. Этот знак отличия называется "За материнскую доблесть". От имени партии, от имени Родины, и от имени правительства Вам за девятерых детей просили передать. Церемонию вручения поручили провести мне прямо дома.
Юлия шагнула к растерянной бабуле, положила коробку на стол, достала медаль и прикрепила ей на грудь. Прямо на вязаную потерявшую от времени цвет жилетку.
– Это мне? – трогала морщинистой рукой медаль Липочка.
– Тебе, бабуль. За то что детей в тяжёлые годы рожала и растила, за самоотверженность твою материнскую, и за то, что виновато перед тобой государство наше – чувствует вину, чувствует, прощенья просит. За Сашку, за Витеньку и Любашку.
Где-то Юлия пережала...
– За что прощение? Где Любашка-то? А Витя? Витя-то..., – Липа искала детей глазами.
– Тут они тут. Во дворе, – нашлась правнучка Нина.
– А ещё вот тебе подарок от правительства за детей, – Юлия махнула рукой, мальчики поднесли, поставили на кухонный коврик коробку и начали распаковывать.
Липочка смотрела, как из серой коробки на желтый блик солнца на полу выплыла чудо-машинка. Это была микроволновка.
Липочка заморгала глазами, огляделась, вздохнула как-то тяжко, наклонилась и погладила медаль на груди.
Татьяна отвернулась, зажала нос, чтоб не всхлипнуть, не разбудить своим всхлипом мать от этого деменционного сна. Дети с удивлением смотрели на мать. Младшие не понимали, но молчали. Старшие всё поняли ...
Юлия присела перед бабушкой, положила руки ей на колени.
– Все тебе благодарны за детей. Все! И награда эта твоя по праву.
– Спасибо, спасибо, детоньки мои, – шептала Липочка, – И наверх передай, сердце млеет, благодарна я...
Потом приехал Юлин муж, сидели за столом, праздновали.
Липочка щурилась от яркого света. Осенние солнечные лучи падали на стол, на снедь и переламывались в звенящих стеклах стаканов. Она уж не могла сидеть долго – голова плохо держалась, накатывала усталость.
Липочка утерла платочком губы и, чинно поклонившись, пошла к себе в постель.
Младшая правнучка проводила.
– Мам, а как же медаль-то? Ведь ты ее носить должна, – спрашивали дети.
– Медаль? Ну, никуда она не денется. Дали ведь мне, да и удостоверение ... А бабуле она нужнее. Видели ведь... Да и заслужила она ее куда больше...
– Спасибо тебе, Юлька, – глаза Татьяны опять налились слезами, – Это ж надо такое придумать. Спасибо! Ей какая радость! За детей ее никто никогда не награждал.
Липочка лежала в своей постели, гладила сухими пальцами медаль.
Жизнь пробегала перед глазами фрагментами, кусками, урывками. Бывало, усохнет она вся от горя, как дерево. Думает – всё, конец ей. Как жить, коль дитё не уберегла, коль живых кормить нечем? А глянет на деток, так вроде как веточку живую пустит, а сила корней сгинуть не даст. Так и жила.
Чуток отдохнула баба Липа в постели и поднялась, прошаркала к окну. Посмотрела на выходящую из дома внучку с семейством, на дочь уж немолодую совсем. Вспомнила всех своих детей.
Ей внучка свою медаль отдала – за материнство. Да-а, Липочка это поняла. Поняла в тот момент, когда микроволновку увидела. Уж хотела сказать, мол – что ты, зачем? Твоя же! Да вовремя спохватилась, промолчала и, получается, сыграла в болезнь свою, приняла на себя игру своей памяти.
Таков был ее расчет, так было правильнее. Ради Юлии, ради Тани, ради потомков ее.
Баба Липа стояла у окна, седая, сгорбленная, с медалью на груди.
Стояла и думала, что дети у нее хорошие, и внуки есть, а у внуков уж свои дети.
И славные они, дай Бог, чтоб такими и оставались.
Вот как гонят ее соки! Дальше и дальше – в будущее.
(Автор Рассеянный хореограф)
Следующая публикация
Нет комментариев