Жизненные истории

- У нас там знаешь туалет какой? - начала сразу с козырей баба Клава. - Не то что у вас - зайти страшно, сидишь на карачках над этой дыркой, бррр.. У нас он в плитке и с унитазом. Одно удовольствие от посещения. - Дааа? - Ага... Вот поедешь со мной и сама увидишь. Три дня тебе на сборы вещей, - говорила баба Клава так, словно всё уже решено; нос её с ума сходил от запаха свежей выпечки, поэтому голова была повёрнута исключительно в сторону печки, у которой, как гриб-боровик, изогнулась над горнилом Люба. - Ох, Люб, не томи, давай уже сюда пирожки. - А они и готовы! - провозгласила Люба и достала противень деревянной лопатой. Решила она настараться с выпечкой специально для тётушки, которая приехала в гости к своей сестре, Любиной маме. - Ать, ать! - погрозила она тянущейся руке бабы Клавы, - подождите, тётя! Послушайте сначала! Никуда Оксана не поедет, усвоили? Нечего ей... Мала ещё. Мы потом как-нибудь сами все вместе съездим, когда маленькие подрастут. Баба Клава надулась, но когда пирожочки были высыпаны перед ней на тарелочку, пришла в себя. Взяла один, румяный самый, и начала уже зудящим голосом: - Растишь ты, Люба, детей в дикости, ничего они не видят у тебя, кроме глухомани этой, особливо мне жаль Оксаночку - бедной девочке уже девять лет, а она только коровьи хвосты и лицезрела. Отдай мне её на недельку, пусть дитё на мир посмотрит, кругозор расширит, - договорила она и закинула в рот печной пирожок размером с мизинец. Следом залетели ещё пять. - Успокойтесь, тёть Клав... Нечего ей там... Как раз каникулы начались, а Оксана для меня помощница. - Вот-вот! Только и делаешь, что эксплуатируешь девочку. А ей, думаешь, интересны твои младшие дети? Разве же это для ребёнка отдых после учёбы? - настаивала баба Клава и обратилась уже непосредственно к двоюродной внучке: - А у нас в городе, Оксаночка, парки есть обустроенные, а в них аттракционы и тележки с мороженым - на каждом углу! - Ах! Аттракционы! - воскликнула Оксана, - мам, хочу! - А уж Тоська как обрадуется! Она только тебя и ждёт, сестрицу! - достала из-за пазухи очередной козырь баба Клава. - Этим летом не получилось у неё в деревне побывать из-за болезни, а через неделю у неё день рождения и как славно было бы... - Тётя Клава, угомонитесь! - начала раздражаться Люба. Но баба Клава сдаваться не привыкла. Обратилась она за поддержкой к своему четырёхлетнему внуку, которого притащила с собой из города: - Вот скажи ты им, Пашуня: где лучше - в деревне глухой али в ярком, весёлом городе? Паша в это время играл на полу с машинкой - таранил ею флегматичного кота. - В деревне! - выдал внук и бабка, ахнув, хлопнула себя по коленям. Паша пояснил: - Здесь курочки! - Вот шельмец! Не бабушкин ты заступник! А я тебя с собою взяла, сколько провозилась в дороге! Все засмеялись. - Слушай, Люб, ну пусти ты её! - плаксиво умоляла баба Клава. - Как на духу признаюсь: мне без Оксаны возвращаться нельзя, я Тосе пообещала привезти её ко дню рождения! На город посмотрит ребёнок, у нас там, Оксаночка, красота такая уууу... днём магазины, развлечения, вечером музыка, огни. Погуляете с Тосей. - Да прям нарассказываете сказок про свой Долгопрудный, - опять рассмеялась мама Люба. - У нас там Москва в двух шагах! Зоопарк, Красная площадь иии... - сделала круглые глаза баба Клава, - планетарий! - А деньги на всё это? - Тосины родители дадут, уже обещали. - Ну не знаю... - заколебалась Люба. - Ну пожалуйста, мам, пожалуйста, пожалуйста! - запрыгала Оксана. Люба полотенцем махнула: - Ладно. У отца спрашивай. За ним последнее слово. Оксана и баба Клава радостно затанцевали. Вопрос был практически решён! Со спокойной душой баба Клава вернулась к сестре и провела три последних дня перед отъездом в бесконечной болтовне. Отец Оксаны был не против, но озадачился: - А назад как? - Так посадим её на обратный поезд 22 числа, тот, на котором я приехала, а вы встретите! - Нет, - не согласился папа, - мало ли что в дороге. Я приеду за ней и сразу назад, а вы привезёте её на вокзал, не хочу по Москве мотаться, не понимаю я в ней. На всякий случай я вам телеграфирую точное время, а то вдруг изменения. На том и решили. Поезд был на вечер. Отец Оксаны отвёз всех троих на мотоцикле на станцию. Там их ожидала маленькая неприятность: билетов в один вагон на троих не осталось... - Ничего, Оксана, ты уже большая, взрослеть пора, - сказала баба Клава. - Купим тебе в отдельный вагон, а я ночью, когда Пашуня заснёт, зайду тебя проведаю, обещаю. Для бабы Клавы и мальчика удалось вырвать билеты в один третий вагон на боковые места, повезло, что одно из мест оказалось нижним. На нём-то и планировалось уложить Пашу. Оксане купили билет в девятом вагоне. Заранее поделили продукты для перекуса, чтобы потом не бегать. - Ну всё, Оксаночка, не переживай, утром встретимся! - дала последние наставления баба Клава, когда подходил поезд. - Ты запомнила где выходить? В 9:35 утра на Курском вокзале, смотри не проворонь! Ну это сложно будет, там все выходят. - Вы же обещали ночью зайти... - напомнил папа Оксаны. - Ах, да... Но вдруг она уже спать будет? Баба Клава справилась с посадкой себя, внука и чемодана самостоятельно, а папа быстро забежал вместе с Оксаной. Поезд стоял на станции десять минут, поэтому папа успел застелить девочке полку и познакомиться на всякий случай с соседями. - Присмотрите за ней одним глазком? Ей переночевать всего... Первый раз едет. - Конечно, конечно, - заверила с нижней полки женщина. Оксана только один раз до отбоя сползла со своей полки - в туалет сходить. Было ей всё непривычно и волнительно, и очень-очень одиноко. Никогда она не оставалась вот так одна. Ей уже не мила была вся эта затея - уж лучше б она осталась дома рядом с мамой! Сколько она вот так пролежала? Три часа, четыре? Не спится... И взятый перекус лежал нетронутым - нет аппетита. В вагоне давно погасили свет. Оксана увидела, что женщина с нижней полки тоже не спит. - Не подскажете время? - Час ночи, девочка. Спи, не переживай, я, если что, разбужу тебя утром - тоже выхожу в Москве. Где же баба Клава? Почему она не пришла? С такими тревожными мыслями Оксана и заснула под стук колёс. Утром все начали готовиться к выходу. Интересно, приходила ли проведать её баба Клава? Сумок понаставили в проходе - не пройти, не проехать, а у Оксаны место самое неприглядное - возле санузла. Пришлось на вокзале ждать пока все выйдут. Медленно продвигалась юная путешественница к выходу, волнуясь. Оксана была уверена, что баба Клава наверняка уже ждёт её на перроне, а рядом с ней, как заведённый, крутится какой-то там её брат от седьмой воды на киселе - Пашка. Вышла Оксана на перрон, поставила около себя чемоданчик и стоит осматривается. Ни бабы Клавы нет нигде, ни Пашки... А народ толпой прёт в сторону главного здания. Уже и пустеть стал перрон... Оксана на всякий случай, глядя в оба, прошлась на несколько вагонов вперёд, дошла до третьего. Нет бабки! Опустел перрон. Осталась Оксана на нём совершенно одна. Куда подевалась баба Клава? Ой! А может Оксана вышла не на той остановке? Может проехала свою станцию или, наоборот, вышла слишком рано? Постояв в испуге и растерянности ещё минут пятнадцать, Оксана сходила на соседний перрон и уточнила у людей Курский ли это вокзал. Ей ответили утвердительно. Девочка надеялась в душе, что её кто-нибудь спросит: "А что случилось? Почему ты, девочка, на таком большом вокзале одна?" Но нет... Люди слишком заняты своими делами и мыслями. Это же вокзал! Суета, спешка, волнение... Не до других. Оксана вернулась на свой перрон. Она совершенно не понимала что делать дальше. Может бабка специально её оставила, посчитав, что у них в семье слишком много детей? Может Оксана ей не нравилась втайне чем-то? Уж что только не подумаешь в такой ситуации! А если самой добраться до Долгопрудного? Баба Клава говорила, помниться, что сначала на метро, потом на автобусе... Для девятилетней Оксаны эти вещи были равносильны путешествию на Луну. Да и адреса в Долгопрудном она не знала! И деньги мама для сохранности спрятала у бабы Клавы! Оставалось ей одно: сидеть и ждать, что за ней вернутся, а если совсем туго станет - обратиться в милицию. Только где её искать, ту милицию... Оксана боялась отходить далеко от перрона. Час прождала девочка... Второй час пошёл. Съела она, омывая слезами, свой скромный обед, запила водичкой из отцовской фляжки. На третьем часу начала она ходить из стороны в сторону, думая, что всё - надо идти в здание и обращаться за помощью ко взрослым. Тем временем баба Клава, вылетев из вагона в числе первых, помчалась, таща внука и чемодан, в сторону метро. Ей нужно было успеть на автобус, который ходил по времени. Об Оксане рассеянная в дорожной суматохе бабка напрочь забыла. Приехав домой и открыв квартиру, первое, что услышала баба Клава, было: - Урра! Наконец-то наша Оксанка приехала! - закричала радостно внучка Тося (а жила семья сына вместе с ней). И остановилась Тося в непонятках. Внучок Паша посмотрел на бабушку. Бабушка - на внучка. Схватилась за сердце баба Клава одной рукой, а другой - за дверной косяк. - Ох, Господи! Зови папу, Тося, немедленно! Я Оксану на вокзале забыла! Ой, что было! Опустим подробности того, как домашние ругали бабу Клаву и пугали самыми страшными последствиями. - Ведь девочка могла куда-нибудь пойти! Где искать её в Москве?! А вдруг извращенец какой-нибудь её сманил уже? Вызвали такси. Баба Клава вместе с сыном помчались назад на Курский вокзал. А Оксана продолжала наворачивать тревожные круги вокруг своей сумки на вновь опустевшем перроне - только что закрылись двери очередного поезда и состав стал отходить от вокзала. И вот отъехал поезд и открылся перед взором Оксаны соседний перрон. Видит она: бегает по перрону её бабка, приседает и крыльями хлопает, чисто курица-наседка. Рядом с ней дядя знакомый. - Баба Клава! - крикнула Оксана. Бабка как встрепенулась - чуть с перрона на рельсы и не свалилась. - Оксаночка! Дитё! Нашлась, слава Господу! Долго причитала бабка, вымаливая прощения, а Оксана была до того счастлива, что всё утряслось, что даже не обижалась. - Прости меня! Прости растяпу старую! Неделя каникул пролетела незабываемо - как и обещала баба Клава. Пришло время прощаться. - Ты, Оксаночка, родителям, будь добра, не рассказывай, как я тебя на вокзале забыла, ладно? Пожалей бабушку... - шептала перед отъездом баба Клава, заталкивая в карман Оксаниного пальто очередную шоколадку. - Это на дорогу тебе, милая. Оксана пообещала, что не расскажет. Однако бабу Клаву ждало жестокое предательство с той стороны, с которой она меньше всего ожидала... Приехали они на вокзал передавать девочку из рук в руки законному родителю. Баба Клава приехала с сыном и младшим внуком Пашуней. И вот отец, наобнимавшись с дочерью, спрашивает: - Ну что, дочка? Понравилось тебе в городе? Ещё поедешь? Неожиданно подал голос маленький Паша: - Приезжай, Оксана! Бабушка обещала, что больше никогда не будет забывать тебя на вокзале! Да, бабушка? - Ох! - только и ответила баба Клава, прикрыв ладонями вспыхнувшие щёки. (Автор Анна Елизарова)

Прихожу как велено. Смотрю, эта девчушка выстригает шерсть между пальцами у шикарного собакера. Тот стоит на столе, прямо, гордо, не шевелясь, как лейтенант на параде, во рту у него резиновый оранжевый мячик. Я аж загляделся. Только когда он на меня глаз скосил, понял, это и есть мой кобель. А пигалица мне и говорит: - Покажу, как ему надо чистить зубы и укорачивать когти. Тут я не выдержал - какие зубы! Рассказал ей всю историю, как есть. Она подумала и говорит: - Вы должны вникнуть в его положение. Вам-то известно, что его хозяйка умерла, а ему нет. В его понимании вы его из дома украли в отсутствие хозяйки и насильно удерживаете. Тем более, что дедушка тоже расстраивается. И раз он убежать не может, старается сделать все, чтобы вы его из дома выкинули. Поговорите с ним по-мужски, объясните, успокойте. Загрузил кобеля в машину, поехал прямиком в старый тещин дом. Открыл, там пусто, пахнет нежилым. Рассказал ему все, показал. Пес слушал. Не верил, но не огрызался. Повез его на кладбище, показал могилку. Тут подтянулся тещин сосед, своих навещал. Открыли пузырь, помянули, псу предложили, опять разговорились. И вдруг он ПОНЯЛ! Морду свою задрал и завыл, потом лег около памятника и долго лежал, морду под лапы затолкал. Я его не торопил. Когда он сам поднялся, тогда и пошли к машине. Домашние пса не узнали, а узнали, так сразу и не поверили. Рассказал, как меня стригалиха надоумила, и что из этого вышло. Сын дослушать не успел, хватает куртку, ключи от машины, просит стригалихин адрес. - Зачем тебе, спрашиваю. - Папа, я на ней женюсь. - Совсем тронулся, говорю. Ты ее даже не видел. Может, она тебе и не пара. - Папа, если она прониклась положением собаки, то неужели меня не поймет? Короче, через три месяца они и поженились. Сейчас подрастают трое внуков. А пес? Верный, спокойный, послушный, невероятно умный пожилой пес помогает их нянчить. Они ему ещё и зубы чистят по вечерам... Не зря говорят, что собаки верные и очень умные животные. А разговаривать... так со всеми надо разговаривать и объяснять свою точку зрения, тогда и жизнь становится заметно лучше... Автор: Аpмине Вaнян

Когда сыну было девять месяцев, Татьяна случайно выронила его из рук. Ребенок ударился головой о бетонный пол и зашелся криком. К вечеру он затих и умер от ушиба мозга. Молодая мать от отчаяния сошла с ума. Из закоулков Лидочкиной памяти всплыл то ли сон, то ли видение: женщина в белой смирительной рубашке с завязанными рукавами бьется головой о спинку кровати и кричит. Вскоре Татьяна умерла в психиатрической больнице. Отец Лидочки после похорон отвез ее к своему брату в Тобольск и вернулся на фронт. Петр Герасимович Смирнов служил в Тобольске бухгалтером. Они с женой приютили девочку, а след ее отца в 20- годы затерялся где-то в Харбине. Девочка в новой семье не пришлась ко двору и была Смирновым в тягость. Жили они скромно, почти бедно: считали к обеду куски хлеба. Не дай Бог, Лида протянет руку к лишнему куску! Тетя Маруся зорко следила за этим и приемная дочка тут же получала затрещину. Тумаки прилетали за все: за вещь, оказавшуюся не на своем месте, за съеденный кусок сахара, за порванную одежду. С детства Лида привыкла сама заботиться о себе. То пальтишко перелицует, то воротничок обновит на платье, то из старого свитера свяжет кофточку. Дядя Петя и тетя Маруся с Лидочкой перебрались в Москву. Лида училась в школе и занималась балетом при Большом театре. Чрезмерная строгость дяди и тети, отсутствие ласки с их стороны, привели к тому что девочка чувствовала себя сиротой. Несколько раз она убегала из дома. Эта "недолюбленность" заставляла Лиду искать того, кто ее оценит, полюбит и примет. "Развилась я рано, тело мое было упругим и наливным, словно яблочко, а глаза горели опасным огнем. Когда мне было двенадцать лет, я выходила на бульвар, искала встреч с парнями. Я часто влюблялась. Мужики лезли ко мне чуть не с пятнадцати лет..." Девочка взрослела и превратилась в очаровательную барышню со стройной фигуркой, ямочками на щеках и очаровательной улыбкой. Она стала той девушкой, которой все оборачивались вслед. Тетя Маруся твердила: — Запомни, до свадьбы и думать не смей! Замуж надо выходить невинной. После Лида школы поступила в промышленно-экономический техникум. Не удивительно, что в семнадцать Лида выскочила замуж. Тетка перекрестилась. Избранником девушки стал 27-летний журналист Сергей Добрушин, славный парень, спортсмен и умница, большой любитель тенниса и туризма. Молодые люди познакомились на лыжной прогулке и Сергей практически сразу сделал девушке предложение. "С Сергеем у нас получилось все очень быстро, мы в обеденный перерыв бегали в загс, и я стала его женой", - вспоминала Лидия. После техникума Лида поступила в МАИ на вечернее отделение. Ее везде окружали поклонники - и в техникуме, и в институте, и в Управлении авиационной промышленности, где она работала. "Мне хотелось, чтобы мной восхищались, чтобы мне аплодировали", - говорила Лидия Николаевна. И она решила стать актрисой. Смирнова без труда прошла по конкурсу во все театральные ВУЗы столицы, но свой выбор остановила на школе Камерного театра под руководством Таирова, поскольку это место было рядом с домом. По окончании учебы Лида, оказалась одной из двух счастливиц, которых зачислили на работу в Камерный театр. Александр Яковлевич Таиров отрицательно относился к съемкам в кино театральных актрис, а Лидочка мечтала появиться на большом экране: театр ее не увлек. На свой страх и риск Лидия в 1940 году поехала в Ленинград на пробы к фильму "Моя любовь". Голубоглазая блондинка неожиданно обошла 18 претенденток на роль Шурочки. На удачу Смирнова не рассчитывала. Сразу же после проб она отправилась с мужем в байдарочный поход на Урал, на всякий случай оставив на студии адрес гостиницы, по которому они с Сергеем должны были остановиться. К ее удивлению, на этот адрес вскоре пришла телеграмма: "Вы утверждены. Срочно приезжайте на съемки". Обольстительная Шурочка в исполнении Смирновой полюбилась зрителям и сделала ее знаменитой. Ее героиня усыновляет осиротевшего племянника Феликса. Сюжет напомнил Лиде ее собственную жизнь. После премьеры Лидочка получила корзину цветущей сирени от Исаака Дунаевского. С тех пор каждый месяц, 13 числа, ей доставляли сирень от композитора. Такое внимание ей льстило, но разрушать свою семью Лида не собиралась. Гримерка красавицы всегда утопала в корзинах цветов. Дунаевский настойчиво писал ей письма, посылал телеграммы и она сдалась. "Почему-то я ожидала увидеть гиганта, под стать его мощной музыке, а вошел и стремительно сел за рояль человек небольшого роста, с тонким нервным лицом". Добрый, щедрый, мудрый и образованный Исаак Иосифович растопил ее сердце. Но больше всего Лидочке импонировала его преданность, которую он ей сулил. "Нужна ты мне, Лиинька, очень нужна, моя Ли..." Лида решилась на свидание и постучала в дверь Дунаевского условным знаком. Он задохнулся от счастья, открывая дверь и не веря своим глазам: — Солнце пришло! Было понятно, что это любовь. Большая любовь. Когда Смирнова и Дунаевский были далеко друг от друга, он засыпал ее страстными письмами. Лида любила по-своему и Дунаевского, и Сергея. "При всем своем легкомыслии я понимала, что не могу его оставить...", - говорила она о муже. Дунаевский позвал ее замуж, а Лида, совсем запутавшаяся в отношениях, ответила ему: "Нет!" Шло лето 1941 года. Началась война и Сергей ушел добровольцем на фронт. Лиду отправили в эвакуацию в Алма-Ату, где начались съемки "Парня из нашего города". Мужа ее героини, Вари, звали Сергей, так же как и Добрушина. Ее Варвара ждала вестей с фронта от танкиста Сергея Луконина и терзалась также, как Лидия. Фраза, которую страстно произносит актриса: "Жди меня, и я вернусь всем смертям назло..." - была ею выстрадана. Судьба Сергея сложилась трагически. В ноябре 1941 года Добрушин в звании старшины попал в окружение под Можайском, позже вышел к своим, был разжалован в рядовые, продолжил воевать в танковой роте и пропал без вести под Смоленском в ноябре 1942 года. Лида не поверила в его смерть. Она моталась по всем инстанциям, обращалась к высокопоставленным знакомым. Все подтвердили - погиб. Трагедию помогли пережить съемки в фильме "Она защищает Родину". В красивую блондинку влюбился и режиссер картины Фридрих Эрмлер, и оператор Владимир Раппопорт, оба лауреаты Сталинской премии. В эвакуации актеры питались очень скромно и постоянно чувствовали голод. Сталинским лауреатам были положены продуктовые пайки. Раппопорт, тактичный и скромный человек, покорил Лидино сердце. Вера Марецкая была свидетельницей одной забавной сцены. В комнату Лиды вошел Эрмлер и принес фитилек-коптилку (электричество было отключено) и маленький чайник, в котором были сварены два яйца: — Вот вам, Лидочка, еда и свет! Через некоторое время постучался Раппопорт и принес все пятьдесят яиц, которые были в пайке. Марецкая тут и выдала: — Что тут думать? Тот тебе будет всю жизнь носить два яйца всмятку, а этот отдаст все, что у него есть. Вскоре Лида заразилась брюшным тифом и слегла. Раппопорт неотлучно находился с ней, заботился и учил ее ходить заново. Из эвакуации они вернулись вместе и поселились у Лидии в ее крохотной комнате. Потом им выделили квартиру в знаменитом доме на Котельнической набережной, но официальной женой Раппопорта Лида так и не стала. "Я очень любила, когда у нас были гости. Любила ходить на рынок, готовить вкусные обеды. С Володей во мне пробудилась тоска по уюту". Но Смирнова все продолжала безоглядно влюбляться. То в оперировавшего ее хирурга, то в ловеласа и бабника Льва Рудника, то в режиссера Михаила Калатозова. Последней ее любовью стал Константин Воинов, написавший сценарии к "Женитьбе Бальзаминова", снявшийся в "Золотом Теленке" и "Гори, гори, моя звезда". Лидия Николаевна так и не смогла окончательно уйти от Владимира Раппопорта, медленно угасавшего от рака. После смерти Раппопорта, будучи на отдыхе в Болгарии, она по протекции попала к знаменитой прорицательнице Ванге и задала ей несколько вопросов. Ответы ее шокировали. — Твой Сергей - в военной форме, он такой красивый. К сожалению, Сергей "расплавился", сгорел под Смоленском. Он тебя любил больше жизни. И он очень сожалел, что у вас не было ребенка. А Владимиру сейчас хорошо, ему уже не больно... А ты будешь жить долго и плакать будешь много. Смирнова не могла сдержать слезы. Если бы не тот подпольный аборт, который она сделала в Ялте сразу после замужества, ее жизнь с Сергеем сложилась бы по-другому! Напоследок она задала вопрос о Константине Воинове. — Константин очень болен. Ищи врача во Франции, он поможет. В Союзе есть еще врач, зовут Андрей. Он тоже специалист по этой болезни. Она нашла Воинову врача. Андрей Иванович Воробьев, известный гематолог, помог Константину Наумовичу и облегчил его страдания. Лидия Николаевна прожила долгую жизнь, 92 года и сыграла более пятидесяти ролей в кино. Смирнова написала книгу, которую назвала так же, как тот первый свой довоенный фильм "Моя любовь", беспощадную к себе и коллегам. "До сих пор в мечтах я вижу себя за большим-большим столом. Шумно, весело. Дети прыгают, скачут, взрослые удивляются, как они быстро растут. У них общие радости и воспоминания. Они родные. Для кого-то это обыденно,а мне всю жизнь не хватало большой дружной семьи... Слишком много времени потратила на то, чтобы не надо было его тратить". Однажды, уже незадолго до своего ухода, Лидия Николаевна, озорно блеснув глазами, сказала: "Знаете, я поняла, что ко мне действительно пришла старость. Вчера на банкете в Доме кино ко мне впервые в жизни не подсел ни один мужчина". Последние годы актриса доживала в пансионате. Похоронена в Москве на Введенском кладбище рядом с Владимиром Раппопортом.

— Я из этой не пью! Убери! — оттолкнул он высокую фарфоровую чашку с Маринкиной фотографией. Это был сувенир, подарок от коллег с её работы. — Юр, ты что? Какая разница, из чего пить? Не говори ерунды, я не буду менять посуду только потому, что тебе так захотелось! Марина сегодня тоже устала на работе, сил на поиск компромисса не было. Хотя, чего проще — встать, перелить горячую жидкость из одной тары в другу, но… Но есть еще упрямство, Марина его чувствовала, но победить уже не могла и не хотела. — Такая разница. Да что ты теперь, вообще меня слушать перестала? Я в этом доме хозяин! Я! Поняла? Захочу, из железных мисок будете у меня есть! — Нет. Позволь заметить, — женщина нарочито медленно размешивала сахар у себя в чае, — квартира моя. Да, ты хозяин, но не рабы же мы твои в конце концов. Капризничаешь, как малыш. По–моему, ты заигрываешься, дорогой. Мы тут все на равных. Ты, я, Кирюша. Если хочешь, купи себе железную миску, но мы тебя не поддержим. Юрик брезгливо отставил тарелку. — Отвратительное пойло. Что ты наварила?! Гадость. — Не ешь. И вообще можешь готовить себе сам, и жить сам, и… Марина не успела договорить. Она смотрела, как два раза подпрыгнула вилка, как заскользила под стол. Тень мужа продвинулась вперед… … Стоящий на балконе мужчина сунул докуренный «бычок» в пепельницу, вынул вторую сигарету. «Так больше продолжаться не может! Надо что–то решать. С ней стало невыносимо! Ну, положим, уеду к матери, перекантуюсь, потом сниму квартиру. Но мать же заклюёт! Из огня да в полымя получится. Надо сразу съехать куда–то на нейтральную территорию…» Он вынул из кармана сотовый, стал листать список контактов. — Привет, Шурик! Привет! Узнал? Нет? Богатым буду! Да… Да… — услышала Марина голос мужа, замерла. — Да я так звоню, узнать вот хотел: у тебя еще на Комсомольском квартира свободна? Нет? Жаль. Да мне тут пожить надо какое–то время. Нормально всё, просто надо. Ну, нет так нет, пока. Да, хорошо бы встретиться. Потом. Юрик оглянулся, закрыл балконную дверь и опять уставился на телефон. — … Макс! Привет, дорогой! Можешь сейчас говорить? Ааааа… Да я быстро. У тебя осталась квартира от матери, мне бы пожить месяц–два. Нет? Сестра теперь там… Ладно. Да нет, нормально всё. Ну, сам понимаешь… Юрий многозначительно вздохнул. Марина, которой всё было слышно из приоткрытого окна, закусила губу. Да, она опять во всём виновата. Абсолютно во всём. И все друзья мужа что–то там понимают. Одна она не ведает, что изменилось, отчего муж так странно себя ведет. — Ты разваливаешь семью, Марина! Ты и только ты! — стучал он еще вчера по столу пальцем. — Чего тебе не живется?! А может это климакс? Часики тикают,— усмехнулся Юрик, как будто в изменениях женского организма было что–то постыдное. Он много раз замечал, как Марина, остановившись перед зеркалом, пристально разглядывает своё лицо, разглаживает пальцами морщинки. У самого Юрия было в этом плане всё а порядке! Ну, пусть фигура чуть поплыла, но это ж от того, что много работает, совершенно нет времени на спорт. Питается опять же на ходу. Другим вон жены в контейнерах еду дают, а Марине не до этого, у неё, видите ли, дела… — Так иди к врачу, пусть пропишет тебе таблетки успокоительные! — продолжил мужчина. — У тебя ж что ни подруга, то врач, вот и пусть помогают. А то ты скоро на людей начнешь бросаться! Марина слушала, отвернувшись к окну, делала вид, что слова мужа её нисколько не задевают. — А может просто мне надоело, что ты меня не слышишь? — наконец ответила она. — А только себя. Ты, ты, ты… Всё время ты. Утром я слушаю, как ты спал и что у тебя болит. Днем ты звонишь и рассказываешь, как тебе тяжело на работе, вечером опять всё по кругу. А я? Ну хоть раз спроси меня, как я провела день, как работалось мне, помоги разогреть ужин. Кирюша из института приходит, ты с ним хоть словом бы перемолвился! Ведь парень по тебе скучает. Но нет, ты устал, у тебя своё, личное, время! — Ой, вот только не надо приплетать сюда Кирилла! Он самодостаточен, у него свои дела. Мой сын давно отлип от родительской юбки, только ты этого не хочешь признавать. Да, Марина этого не признавала. Да, Кирилл уже взрослый, в институт поступил, учится, но кто бегал с ним по приемным комиссиям, чтобы взяли? Кто нанимал кучу репетиторов, чтобы сын набрал нужные баллы на экзамене? Кто обзванивал одноклассников, когда Кирилл пропал прошлой весной, а оказалось, что он напился и спит в парке… Юрик тогда тоже как будто переживал, но делал это, сидя у телевизора. Кто, когда выяснилось, что Кирилл не проходит на «бюджет», перекроил весь семейный доход и нашел дополнительный заработок?!.. Нет, если не считать всего этого, то Кирилл, конечно, уже давно самостоятельный человек… — Я не вижу у него ни одного самостоятельного поступка. Он еще ребенок, а тебя это забавляет. Знаешь, если бы не я… — приподняла брови женщина. — Если бы не ты, то нам бы жилось гораздо спокойней. Мне кажется, что даже Кириллу надоела твоя душная опека. — Опека? Это, видимо, то, что я плачу за его обучение? Или то, что он не морочит себе голову готовкой, стиркой и уборкой в комнате? Да и ты, впрочем, тоже… Они бы еще вчера доругались до развода, но пришел сын. — Кирюш, будешь ужинать? Садись, всё готово, — нарочито весело предложила Марина, провела рукой по плечу парня. — Я у себя поем. Не хочу слушать, как вы тут цапаетесь. Кирилл наскоро сделал себе пару бутербродов, налил чай и унес всё в комнату. Через минуту оттуда загремела музыка. — Вот видишь, даже он заметил, что ты стала невыносима! — Юрик победно откинулся на стуле и подтянул штанину. Эта его привычка бесила Марину до невозможности: откинуться, выставить левую ногу чуть вперед, сальными пальцами подцепить брючину у колена и подтянуть её к себе. На ткани всегда оставались пятна, но Юрику было всё равно. Он просто кидал одежду в стирку и брал себе новую. Сначала Марина старалась не придираться. Ну, подумаешь, у каждого есть какие–то привычки… Потом стала раздражаться, пыталась перевоспитать мужа. Но он как будто назло делал всё то, что ей не нравилось. — Машинка стирает, не ты. Скажи «спасибо», что не с бедняком живешь, вся техника нормальная, стирай хоть по три раза на дню! — победно навис над ней муж, когда она очередной раз попыталась сделать ему замечание… Вчера их спас Кирилл. На пользу ли, или уж надо было разрубить этот узел, и дело с концом, — Марина не знала. Зато сегодня Юрик наконец сказал, что ставит большую, жирную точку. Он как будто готовился признаться в этом, но всё духу не хватало. А сегодня—таки решился… — «Разбежимся»… Слово какое–то тараканье, — усмехнулась женщина, слушая, как муж обзванивает друзей в поисках жилплощади. — Как будто букашки они, а не люди, и стоит приподнять колпак, под которым их посадили вместе, засеменят они по полу, заспешат, а потом провалятся каждый в свою щель, и жизнь заиграет новыми красками, заискрится свободой. — … Да невозможно уже, мам, понимаешь! — выключив воду, услышала мужнины жалобы Маришка. — Всё не так! Ей всё не так! Да… Да… — кивал он, а мать, видимо, утешала его. — Ну как перемелется, мама?! Она, мне кажется, с ума просто сходит, вот и всё! А ведь это влияет еще и на Кирилла! — не унимался Юра. Ему самому становилось себя очень жалко, и Кирюшку заодно, но сына все же меньше. — Так что, я приеду? Марина затаила дыхание. С Верой Николаевной у нее были прекрасные отношения, доверительные, честные, достойные. Марина даже и подумать не могла, что так может быть со свекровью. Вера не лезла в семейную жизнь сына, и, если видела, что Марина приехала грустная, что Юра на взводе, то просто старалась отвлечь невестку, вовлекала её в легкие, уютные разговоры, сама что–то рассказывала, смешное или просто приятное. Маришка успокаивалась, думая, что всё наладится, и шла к мужу мириться… Один раз только, летом, когда Марина была беременна, и они крупно поругались с Юриком, Вера Николаевна как будто между прочим сказала, помогая невестке нарезать овощи к салату: — Мариш, я к вам лезть не буду. Но знаю, у Юры нрав тяжелый. Он упрямый, немного высокомерный, ты тоже цену себе знаешь, не прогибаешься. Находит коса на камень, понимаю и не хочу никого оправдывать. Но Юрка последнее время нервничает много, на работе, говорит, у него проблемы какие–то. Ты уж делай на это скидку, ладно? Так хочется, чтобы у вас все было хорошо… Вера Николаевна виновато наклонила голову. Марина кивнула. И жили дальше, не ссорились, уважали пространство друг друга. По тону, которым муж попрощался с Верой Николаевной, Марина поняла, что та ему отказала. … — Что? — Юрий стал говорить громче. — Адрес тогда скинь. А чего, прямо сегодня и приеду. Да, да… Спасибо, Борька, прямо выручил меня! Мужчина то и дело поглядывал на жену, лицо которой было едва различимо сквозь дымчатый, с узорами тюль. Марина всё слышала, поджала губы. Плакать она сейчас не будет, хотя слезы, как рефлекс на мысль, что тебя бросают, сразу же подкатили к глазам и застыли там хрустальными бусинками. Если моргнуть, то они побегут, покатятся по щекам, выдавая чувства. Женщина быстро промокнула глаза салфеткой, ушла в комнату. А Юра, победно улыбнувшись, хлопнул балконной дверью, юркнул в спальню, схватил с полок кое–какие вещи, сунул их в рюкзак и ушёл. — О, пап, привет! Ты куда? — столкнулся с отцом у лифта Кирилл. — За хлебом, — бросил Юрий. — Я тебе потом напишу. И уехал. А Кирилл еще стоял, слушая, как железная кабина лифта ползет вниз, как тихонько скрипят её механизмы. Вот лифт остановился, открылись двери, потом хлопнуло в парадной. Марина так и сидела в гостиной, сложив руки на груди и делая вид, что читает. — Мам, папка куда? — встал перед матерью Кирилл. — Мам! Вы что, опять поругались? Женщина пожала плечами. — Ну понятно… — парень пнул ножку кресла, где сидела Марина. — Ужинать будешь? Как дела в институте? — заинтересованно спросила женщина. — Не буду я есть. Да что ты ко мне пристала! — отмахнулся сын от неё, как от назойливой мухи. — Я просто спросила. Спокойной ночи. Марина хотела дотронуться до руки паренька, но тот резко высвободился, ушел к себе… Утро было необычайно свежим, светлым. Воробьи, рассевшись на ветках пылающей красными ягодами калины, сумасшедше кричали, устроив птичий базар. Звенели радостной трелью трамваи. Марина проснулась, выключила будильник, по привычке потянулась, чтобы разбудить мужа, но рука, не найдя его плеча, повисла в воздухе. — Ах да… ушел за хлебом… Женщина медленно встала, помассировала шею, пошевелила плечами. Нет, надо сходить к остеопату, тянет везде, неприятно!.. С остеопата Марина переключилась на размышления, как сегодня одеться. Прогноз обещал солнце весь день, но с утра было довольно прохладно. А в метро душно… — Юр! — опять забывшись, крикнула из ванной Маришка. Муж по утрам изучал прогнозы на нескольких сайтах, выносил свой вердикт, советовал, что надеть. — Папы нет. Видимо, булочная оказалась слишком далеко, — буркнул заспанный, взъерошенный Кирилл. — Совенок ты мой! — улыбнулась ему Марина. — Сейчас будет завтрак. Кофе? — Ты же знаешь, я не пью кофе! Мам, не надо делать вид, что ничего не произошло! — толкнул её Кирилл плечом, сам прошел на кухню, поставил чайник. — Тебя папа бросил, а ты про завтрак… Сколько можно было его пилить?! Не дождавшись кипятка, парень налил себе холодной воды, сделал пару глотков, поставил стакан в раковину и ушел собираться. — Буду поздно. Не жди меня. Поем в кафешке, — услышала Марина его голос уже из прихожей. — Там, на столе, платежка за месяц, вчера раздавали. Всё, я ушел! Хлопнула дверь, заскрежетал лифт, тяжело вздохнул, поднимая гирьки наверх, а кабину с Кириллом вниз. — Пилить… Пилить… — повторила задумчиво Марина. — Я–пила, ручная, зубастая пила… Нет, раньше такой была, палец только береги, а теперь… Теперь зубцы поломались, проржавел металл. Какой там диагноз мне поставил Юра? Климакс? Глупости! Женщина посмотрелась на себя в зеркало. Впервые не захотелось наносить макияж. Она всегда делала это для мужа, хотела нравиться ему, хотела, чтобы он гордился ею. А теперь зачем? Да и так нормально, синячки только под глазами замазать, и всё… … На работу Марина приехала одной из первых, села, покрутилась на стуле, потом налила себе кофе. Кофемашина ворчливо моргала кнопками, булькала и плевалась, но чашку крепкого эспрессо всё же сделала. — И на том спасибо, — кивнула Маришка, подошла к окну, стала смотреть на маячившие в тумане высоченные башни Москвы–Сити. Ей особенно нравилась та, что идет как будто закручивающейся спиралью вверх, протыкая облака. Вот бы там побывать, на самом высоком этаже. — Гаврилова? Ты что так рано? — бросая сумку на свое рабочее место, спросила Маринина подруга, Даша. — Ой, мать честная, ты что, ночевала не дома? — Почему? — Ну… Ты без боевого раскраса и какая–то растерянная, — пояснила Дарья, прищурилась, потом понимающе кивнула. — Ушел? — Да. — За хлебом? — Кирюше сказал, что туда, — кивнула Марина. — Откуда ты знаешь? — Они все туда уходят. Ну и слава Богу! Твой муж мне никогда не нравился. Какой–то Манилов и меланхолик, ей–Богу! То лапы у него ломит, то хвост отваливается. И как ты его терпела?! — распиналась Даша, потом, посмотрев на подругу, притихла. — Я сейчас не в тему, да? Ты пока на стадии растерянности и самобичевания в одном флаконе? Хорошо, ладно! — примирительно развела она руками. — Хандри, только не в ущерб проекту. А за обедом, я уверена, ты посмотришь на всё по–другому! Марина кивнула, включила компьютер. На заставке — их с Юрой фотография. Тогда они ездили в Анапу, была там и Вера Николаевна. Кирилл еще не родился, но был уже в Маришкином животе. Фотография получилась очень радостная, на ней все были счастливы. — А ну–ка хватит лирических пауз! Работать! Через два часа надо хоть о чем–то доложить Михалычу, а то он нас тут всех отругает! — зашипела Дашка. Подруга послушно открыла нужные документы, стала вчитываться, что–то править, надела очки, поняла, что они ей уже мало помогают. Сняла, прищурилась. От внешних уголков глаз сразу побежали морщинки. Марина вытянула лицо, пытаясь разгладить кожу. Хотя зачем теперь… Пусть будут они, эти морщины!.. Ах, да, квитанция! Марина вынула из сумки бумагу, посмотрела на напечатанную мелким шрифтом сумму и замерла. «Долг за обучение составляет…» — было написано черным по белому. — Как так?! — женщина нервно сглотнула. Два последних взноса делал Юрка с какого–то рабочего счета, сказал, что оплата прошла, даже, кажется, чеки показывал. Или нет? Женщина набрала номер деканата. Никто не подходил. Секретарь, Елена Львовна, только–только приехала на работу, еще снимала пальто. — Алло! — наконец схватила она трубку. — Здравствуйте, я по поводу задолжности по оплате… — начала Марина. — Это в бухгалтерию. Дорогая моя, ну неужели нельзя сообразить, что денежные вопросы решаю не я?! — сорвалась Елена Львовна. Она сегодня не выспалась, новые сапоги натерли ноги, дождь на улице так и грозил перейти в неприятный мокрый снег, всё кругом серо и тускло, а тут еще какие–то задолжности… — Извините… Марина набрала другой номер, ей сказали, что никаких денег не поступало, ошибки тут быть не может, пригрозили отчислением Кирилла. — Ну жук… Жук полосатый! — Даша наблюдала, как подруга трясет квитанцией и зло щурится… Юрий с неприязнью посмотрел на экран сотового. Жена… Трезвонит и трезвонит, чтоб её… Сейчас будет уговаривать вернуться, орать или лебезить. Все женщины, если от них уйти, так делают. — Что тебе нужно? Я занят! — гаркнул он в трубку. — Как получилось так, что ты не заплатил за Кирилла? — не здороваясь, задала она вопрос. Юрик молчал, потом, вздохнув, ответил: — Деньги мне были нужны по работе. Ты же знаешь, начинать новое дело, как мы с Серегой, трудно, возникают непредвиденные моменты, расходы. И вообще, я не собираюсь оправдываться. Заплати и отстань от меня! — Но Юра, это немаленькая сумма! Откуда я ее возьму? — растерялась Марина. — И потом, это же твой сын, его будущее. Зачем ты и от него открещиваешься?! Мне мстишь? За что? — Да о тебе я вообще не думаю. Извини, пора идти, — Юрик кивнул ждущим его у выхода коллегам. — Ну придумай что–нибудь. Я сейчас на мели. Съемная квартира дорого стоит, знаешь ли. — Так не снимай. Живи дома. — Не могу. Это невыносимо! Всё, мне пора. Он бросил трубку. — Ну что там у тебя? — Даша протянула подруге шоколадку. — Угощайся! — Да… Спасибо… Представляешь, Юра за институт не платил, хотя мне говорил, что всё нормально. Откуда я теперь столько денег возьму?.. — А сколько надо? — уселась на стул рядом с Мариной Дарья. Женщина назвала сумму, Даша аж присвистнула. — Это ж как надо учить, чтобы тебе платили такие деньжищи! Марин, а они могут подождать? — Кто? Деканат? Сказали, что нет. Придется влезть в кредит… Только от одного освободилась, теперь другой. Господи, когда уже всё будет хорошо?! Марина отломила кусочек шоколадки, стала жевать, но вкуса не чувствовала, не до сладкого сейчас… — Ну ничего, ты вечерком ещё ему позвони, супругу–то. Может одумается. Или пусть Кирилл сам с ним поговорит. Я бы тебе дала денег, но мы ж дачку строим, Колька всё туда бухнул, теперь сидим, лапу сосём. — Да нет, Даш, всё нормально. Я разберусь! — улыбнулась Марина. — Давай уже обедать, а то не успеем. Женщины подвинули поближе подносы, ели молча, каждая думала о своём… … Кирилл пришел поздно вечером, кинул рюкзак на пол, босиком прошел на кухню. Марина сидела там в темноте, мешала ложкой в пустой чашке воздух, а пальцами другой руки барабанила по столу. — Мам, фу, напугала! Чего не ложишься–то?! Сидишь тут приведением… — Сынок, привет… Да не спится что–то. От тебя приятно пахнет женскими духами, — брякнула женщина. — И ничего не пахнет. И вообще… Мне бумагу дали, там написано, что отчислят. Мам, почему у нас долг, а? Я папе звонил, он сказал, что все вопросы к тебе. Марина, до этого улыбающаяся, вдруг свела брови, строго посмотрела на сына. — То есть как ко мне вопросы?! Твой отец не выплатил два последних взноса, хотя мне врал, что всё в порядке. Он, видите ли, посчитал, что ему деньги нужнее. А нам расхлёбывать. Кирюш, мы заплатим, обязательно, не переживай, тебя не отчислят. Но с гитарой придется подождать. И так кредит буду брать. — А папа сказал, что ты просто не хочешь тратить свои деньги. Ты на него всё повесила, даже за стоматолога для бабы Иры он платил, хотя это твоя мама, а не его. Знаешь, папин бюджет тоже не резиновый! В голосе парня были слышны отцовские интонации. Кирилл зло стукнул чашкой по столу. Та треснула, горячий чай полился на скатерть, потом стал капать на пол. Марина наблюдала, как сын кинул разбитую чашку в мусорное ведро, кое–как вытер стол и ушёл к себе в комнату. А она, корень зла в этой семье, так и сидела, помешивая воздух и барабаня по столу. Накатывала злость и обида, хотелось всё высказать сыну, чтобы он понял, что отец его далеко не идеал, что она, Марина, совершенно не жалеет своих денег, но… Но зачем? Кирилл всегда был за отца, поддакивал, смотрел на него, как на кумира, брал пример. Не стоит прямо так, сразу, разочаровывать парня. Он всё поймет сам, со временем. Иначе Марина опять станет плохой, ведь она сочиняет про отца небылицы… Женщина вздохнула, включила телевизор. Ничего, перемелется всё, надо жить дальше! … В пятницу вечером позвонила свекровь. — Да, Вера Николаевна, здравствуйте! Они так и не дошли до обращения «мама», или как–то ещё, так и звала Марина Юркину маму по имени–отчеству. — Добрый вечер. Мариш, я хотела узнать, а где теперь живет Юра? Ты не думай, я не лезу, просто переживаю. Он как–то обмолвился, что вроде как ушёл… Мариш, это серьезно? — тревожно спросила шепотом Вера Николаевна. — Ты, может быть, перегибаешь палку? Он сказал, что ты требуешь… Нет, не требуешь, ну в общем… Что не заладилось у вас. Кирилл, наверное, тоже переживает… Но ведь это временно, да? Это же пустяки? — Не знаю. Юрик ушел за хлебом неделю назад. Вот, до сих пор ждем, — пожала плечами Марина. — А Кирилл? Ну, он привыкает к роли мужчины в доме. Вот вчера полка сломалась, он чинил. В магазин ходит, продукты покупает. Живем. — Да что же это такое… — Вера Николаевна совсем расстроилась. — Ну я сейчас Юре позвоню, как же так — за хлебом ушел… Она быстро попрощалась. — Кто это был? — поинтересовался Кирилл. — Бабушка Вера. Она просто так звонила. — Ты сказала ей про папу? — А что я должна была ей сказать? Я сообщила, что он ушел за хлебом. — Мама! Ты всё шутишь, да? Тебе всё равно? — вдруг вспылил молодой человек. — Ты выгнала его, а теперь ехидничаешь?! — Я никого не выгоняла. Идея пожить отдельно пришла твоему отцу. Он её тут же воплотил в жизнь. И деньги нашлись, и вещички быстро перевез. А как тебе надо было за учебу платить, это он как–то запамятовал. Это ему на нас наплевать, ему, а не мне! Ты вообще ничего не понимаешь, не знаешь, так не суди! — Конечно, я ничего не понимаю, куда уж мне! Но папа сказал, что с тобой больше жить не может. И знаешь, мне тоже надоело, ведь ты на меня всё повесила — пылесосить должен теперь почему–то я, таскать эти продукты, возить твоей маме лекарства, хотя мне совсем не по пути! А мне хочется в это время… — А мне хочется, чтобы ты повзрослел. Баба Ира для тебя не чужая. Да, она меньше с тобой сидела, когда ты был маленький, но это не отменяет того, что ты можешь помочь мне передать ей таблетки. Кирюша, ну что ты… Марина хотела погладить сына по руке, но тот не дал. — Знаешь, а мне не хочется, чтобы ты решала, что я должен. Жили раньше хорошо, нет, тебе опять всё не так! Он ушел к себе, а через полчаса уже обувался в прихожей. — Куда ты? — испуганно спросила Марина. — Поздно уже! — Я к отцу переезжаю. Пока! — Да? — Марина улыбнулась, хотя хотелось заплакать. Так заплакать, как в детстве, навзрыд, с удовольствием, и чтобы плечи вздрагивали, и дыхание сбивалось от всхлипов, и перед глазами всё плыло от солёных слез… Но нет уж, не дождетесь! — Тогда хлеба отцу купи. А то что–то он долго с ним не возвращается! Кирилл ничего не ответил. Хлопнула входная дверь, загудел в шахте лифт. А Марина так и стояла в прихожей, только плечи опустились, словно растение завяло. Вот теперь можно и поплакать… … Юрик с удивлением увидел, три пропущенных вызова от сына, перезвонил, хотя тратить на Кирилла время было жалко. — Стряслось что? — поинтересовался он. — Нет… То есть, я хотел зайти к тебе. Ты где живешь теперь? — Голос отца был строгим, недовольным. Кирилл снова почувствовал себя маленьким. Он всегда очень боялся, что папа придет с работы и начнет ругать Кирюшку за проделки в саду. Может, не ездить? Вернуться к маме?.. Кирилл на секунду задумался. Нет. Если вернуться, тогда она посмеется над ним, станет считать рохлей. — Зайти? Ну… Скину адрес сообщением. Захвати что–нибудь поесть. И пива купи. Юрий быстро набрал текст сообщения. Кирилл приехал минут через двадцать, поставил на пол в прихожей пакет с продуктами, протянул отцу руку. Тот нехотя её пожал. — Ты что, с вещами? — кивнул Юрик на пухлый рюкзак. Кирилл почему–то не признался, что ушел от матери, ответил, что просто так, с ребятами играли в баскетбол, вот и остался спортивный костюм. — Ну ладно. Проходи, погляди, как отец живет! — по–хозяйски обвел рукой квартиру–студию мужчина. Сын прошел в комнату, отделенную от кухни небольшой перегородкой, осмотрелся. — Ну, как тебе? — похлопал его по плечу отец. — Да проходи. Что ты там притащил? Мясо? Пожарь нам, а я пока закончу работу. — И ты тут один живешь? — Один, один. Ну давай, сваргань нам что–нибудь. Есть охота! И пиво в холодильник поставь, — распоряжался Юрий. — Что мать? Небось хнычет? — Нет вроде… Я не знаю. Пап, а ты здесь надолго? — Пока на три месяца арендовал, там посмотрим. Шурик обещал поговорить с другом, вроде есть неплохой вариант и дешевле… Не отвлекай! Мужчина застучал по клавишам ноутбука, а Кирилл стал вынимать из пакета еду, раскладывать по тарелкам салат, поставил разогреваться сковороду. Марина еще лет пять назад научила сына жарить мясо, рассказала секреты, как сделать так, чтобы стейк получился сочным внутри и зажаристым снаружи. — Пап, а приправы есть? — стал открывать шкафчики на кухне Кирилл, замер, разглядывая запас водки и рюмку. — Перец есть. Отстань, я сказал! — отмахнулся Юрик. Сын вздохнул. Всё рушится — их семья, их с отцом дружба, и так всегда какая–то тяжелая, напряженно натянутая… Скоро Кирилл поставил всё на стол, позвал отца. Тот, недовольно зарычав, вскочил, потом, словно опомнившись, кивнул, послушно сел. — А не выпить ли нам? За встречу нашу, а? — предложил он, метнулся к шкафчику, вынул рюмки и початую бутылку. — Давай. Ну! Мужчина поставил перед сыном налитую до краев стеклянную рюмку. — Я не хочу, пап… — Пей! Или ты не мужик, а? Пришел, хвост поджал, прибежал ко мне. И правильно, и хорошо! Мать тебя только портит, а я научу, как жить надо. Пей! Парень послушно выпил. В горле перехватило дыхание, он стал хватать ртом воздух, закашлялся. Юрик больно ударил Кирилл по спине, усмехнулся. — Даже пить не научили. Ладно, вторую… Кирилл не заметил, как запьянел. Ему казалось, что вокруг разлили кисель, и он в нем плавает, медленно шевеля руками. Иногда подкатывала тошнота, но тогда отец наливал еще, и это чувство проходило. Юрий говорил что–то про то, как надо жить, что надо быть самому себе хозяином, не позволять никому крутить собой. — А кто самый большой враг мужика? — обняв сына за шею и притянув к себе, спросил Юрик. — Кто? — язык Кирилла заплетался, хотелось спать. — Баба. Она самая. Вот мать твоя, Маринка… Она ж клещ! Самый настоящий клещ. Вцепилась, женила меня на себе, потому что, видите ли, залетела. Это у них, у девчонок, быстро происходит. Ты–то у нас еще ни–ни? — слащаво улыбнулся Юрий, заглядывая сыну в глаза. — Осторожней, а то тоже вот так… — Чего? — Слова отца как будто продирались через окружающий голову Кирилла кисель, глухо ударялись о барабанную перепонку, а мозг едва справлялся, чтобы их осознать. — Попадешь, всю жизнь себе искалечишь! Я жил… Боже, как хорошо я жил — Маринка под боком, теплая, вся такая фигуристая, сырнички мне жарила по утрам, по вечерам салатики строгала. А надоедала — прогнал, и всё! Пшик — и её нет. Потом снова поманил, она прибежала. Любила меня, дурочка, ох, какая она глупая, мать твоя. Да ты не дергайся, слушай! — ещё крепче сжал шею сына Юра. — А потом бац — и ты у нее в животе. Бабка Вера кудахчет, умиляется, а я уже в ЗАГСе стою… Бррр! Вот тут и набросили на меня аркан! И с петлей так и жил. Если бы сразу вожжи подтянул, Марина бы меня боялась, по струнке ходила. Но нет, позволил ей расслабиться. Она голову подняла… Гадюка! Все они гадюки! Юрий совсем «поплыл». Его лицо покраснело, скривились губы, на лбу выступил пот. — Пап, ты чего такое говоришь?! Мама же… — Мама… За юбку всё держишься? Бросай! Так вот, я её однажды попробовал воспитать… Славный синяк тогда вышел! Но она скоро опять взъерепенилась, грозилась заявление на меня подать. Гадюка! Женщину надо в кулаке держать, понимаешь? — Юрик сжал свою костистую ладонь в кулак. — Чуть высунула голову, — он оттопырил один палец, — а ты её обратно, этой головой в кулак к себе. Опять сунулась на свободу, ты спуску не давай! Мужик, он настоящий тогда, когда над женой власть имеет. Но лучше вообще с ними не связывайся, живи свободно. А захочешь, приручи, потом всегда выкинуть можно. Только с матерью твоей так не получилось, она меня сама в кулак хотела взять. Вот и поплатилась. Ха–ха–ха! — Юрий громко захохотал, откинув голову назад. — Ну, за встречу нашу! Он всё пил, потом, удивленно посмотрев на сына, спросил: — Ты как здесь? Зачем? Пошел вон, я сказал! Кровопийца! И ты, и твоя мать! Кирилл встал, сжал кулаки, хотел ударить отца, но покачнулся, нетвердым шагом направился к двери. Хорошо хоть не сказал, что ушел от матери, что в рюкзаке вещи… Кирилл вспомнил, как у мамы не лице был синяк. Она старательно замазывала его каким–то тональным кремом, говорила, что ударилась о дверцу шкафчика. А отец еще подтрунивал над ней, что такая неловкая. И Кирюша смеялся… За тот смех стало сейчас нестерпимо стыдно, противно. — Проваливай! Дверь закрой, хлюпик! — кричал Юрий вслед сыну. А потом, когда тот ушел, сел за ноутбук, открыл сайт с карточными играми, ввязался в очередную партию, хотя уже ничего толком не соображал… К карточным играм он пристрастился полгода назад. Сначала везло, потом то и дело проигрывал. А Марина контролировала семейный бюджет, спрашивала, куда ушли деньги, поэтому просто так отдать проигрыш было сложно. Она ничего не подозревала, потому что Юрка всегда списывал траты на свою и её мать. «Старикам надо помогать!» — говорил он уверенно, не забывая для видимости подкидывать родне немного денег. Вера Николаевна и Маришкина мать подтверждали, что деньги от Юры получили. Благодарили даже… А потом Марина стала Юрику мешать. Ему казалось, что она постоянно заглядывает к нему в ноутбук, проверяет, чем он там занят. Она была везде и всегда, от неё нельзя было спрятаться. И делала всё не так… Уйти от жены предложил Юрию один из партнеров по игре. Эта мысль как–то не приходила самому Юрику в голову, а тут такое легкое решение! Напоследок можно было еще и деньги за Кирюхину учебу прихватить. Это как бы плата за «бесцельно прожитые годы с такой ужасной женщиной» … … Кирилл вышел на улицу, постоял на крыльце у подъезда, потом побежал в кусты. Его тошнило, хотелось пить. Продышавшись, молодой человек сел на лавку, закрыл глаза. Надо домой… К маме… Она переживает же, волнуется! И нисколько Кирилл не маменькин сынок, он просто её любит и будет помогать. Он докажет ей, что не похож на отца! Самому дойти до автобуса не получилось, пришлось позвонить приятелю. — Миш, я тут совсем… В стельку я, а надо домой… Поможешь? Михаил приехал минут через десять, усмехнулся, подхватил друга, поволок к такси. — Что стряслось? — наконец спросил он. — Да так… — промямлил Кирилл. — Потом расскажу. Мы домой едем, да? Миша кивнул. Он был другом, настоящим, с детства, надежным и простым. Он не станет сейчас выпытывать, выяснять. Потом так потом… Марина уложила сына на диван, накрыла пледом, потом, погасив свет, пошла к Михаилу. Тот топтался в прихожей. — Спасибо тебе, Миш. Может, чаю со мной попьешь? — предложила она. — Нет, поздно. Я лучше пойду. Тётя Марина, вы уж его не ругайте, ладно? — кивнул на дверь в гостиную молодой человек. — Не буду. Всякое бывает. Спокойной ночи, Миша. Марина сидела рядом со спящим сыном, наблюдала, как за окном просыпается новый день. В такой короткий промежуток времени мир её как будто рухнул и перестроился заново. Юрия она больше не хочет видеть. Он звонил ей недавно, кричал, чтобы больше не подсылала сына к нему, сообщил, что ни Кирилл, ни она ему не нужны. Сказал, что давно не любит свою Марину, что мог бы найти сотню таких или даже лучше. — Ну что ж, ищи, — Марина выключила телефон. Плохо, когда твоя прошлая жизнь умирает. Это тяжело, это колет изнутри, жжет. Это больно. Но и рождение происходит через боль. Больно матери, больно, возможно, и младенцу. И в конце, как кульминация мучений, легкий шлепок по голому розовому тельцу, крик… И вот ты уже в этом мире, с тобой рядом близкий человек, у тебя всё еще впереди, а ту, внутриутробную жизнь, ты уж и не помнишь. Всё проходит, надо просто верить в лучшее! Рано или поздно раны затягиваются, а шрамы… Они никому не видны, с ними можно жить. Как там говорил поэт? Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее дорога впереди. Аминь! Хорошо, когда рождается что–то новое, что–то, что дает тебе силы дышать и улыбаться. Марина пока еще не знала, что же это будет, но верила в продолжение своей жизни. И жизни сына. Они справятся, потому что они хотят быть вместе, они тандем… Когда Кирилл проспался, Марина погнала его в ванную, велела принять контрастный душ. Парень визжал и постанывал, но честно приказ выполнил, потом, закутавшись в плед, сидел на диване, пил чай. Этим утром он говорил с матерью о многом. Как равный с равной, как человек, который хочет многое узнать, но не стремится осудить. На вопрос Кирилла, почему же она не бросила отца еще тогда, когда он ударил её, Марина только пожала плечами. — Мы были семьей… — задумчиво ответила она наконец. — Это сложно, я думала, что у нас просто такой период. Меняются люди, характеры, надо мириться с этим. Так мне казалось. Ну, возможно, я трусиха, побоялась взять тебя, уйти в никуда. Каюсь. Но теперь мне как будто дали второй шанс. — Мам, я люблю тебя, слышишь? И я горжусь тем, что ты у меня есть! — сказал тихо Кирилл. — А институт… Знаешь, мне тут Мишка предложил к ним на фирму устроиться, там программки всякие писать, ерунда в общем. Он даже из дома работает. Платят немного, но всё равно будет легче. Как ты думаешь? Марина улыбнулась, кивнула… … Юрик пришел в декабре, долго трезвонил в звонок, а когда Марина открыла, сунул ей в руки батон хлеба в целлофановом пакете. — Вот, как обещал, — улыбнулся мужчина, икнул, оттолкнул жену, хотел пройти в квартиру. От него сильно пахло спиртом. — Чего, замки сменила? Ах ты моя… Он хотел поцеловать Марину, но та легко оттолкнула его. — Уходите. Вы ошиблись адресом, — сказала она и захлопнула дверь. — Ты что, любимка?! — опешил Юрий. — Я же вернулся, ты не поняла что ли? Я пришел к тебе, выбрал из многих только тебя, а ты… Чего ты дерешься?! Больно же — кулаком в спину! Эй! Марина вытолкала бывшего мужа на лестницу, захлопнула дверь. — Мам, кто там? — выглянул из комнаты Кирилл. По лицу Марины он всё понял, но уточнять не стал. — Всё хорошо? — Да. Ошиблись, — кивнул она. — У меня всё хорошо. И у неё действительно всё хорошо. Дом, работа, семья. И в доме есть мужчина, это её сын. А другие… Если судьба — встретятся, если нет, то и так неплохо живётся. Женщина собрала волосы в «хвост», надела куртку, включила в наушниках музыку и ушла на пробежку. Сегодня отличный день, чтобы наслаждаться своей жизнью и ни о чем не думать!.. Юрик, сидя на лавке, смотрел вслед жене. И как он её из кулака выпустил, когда?.. «Надо идти к матери, та не откажет в комнате и деньгах! — подумал мужчина, грустно вздохнул. — Мамы же всегда любят своих сыновей!» … автор: Зюзинские истории

Несмотря на то что Вера была хорошенькой желающих её усыновить не нашлось. Видимо все это из-за слабенького здоровья. После выпуска из детского дома Вера получила квартиру. Хотя квартирой это было сложно назвать - жилплощадь в старом бараке, без душа и с туалетом на улице. А ещё в соседстве с тараканами, которыми кишил дом. Но видимо судьба решила хоть немного пожалеть сиротку. Вскоре их дом попал под снос в связи с тем, что на этом месте планировалось строительство большого торгового центра. Вере выдали ключи от однокомнатной квартиры в новом доме, в спальном районе. Она тогда училась в педучилище, когда их с ребятами отправили на уборку картофеля в село, что было недалеко от города. Константин работал водителе в совхозе. Пока девчонки ждали машину, которая довезет их с поля до клуба, в котором они квартировали пока работали в совхозе, Костя предложил Вере подвезти её. Ещё когда она садилась в машину поймала на себе его недвусмысленный взгляд. Она - молоденькая, стройная, с горящими глазами. Остановился Костя в берёзовом околке, прилично не доезжая деревни: -Пошли грибов наберём, вечером пожарите. -Я в грибах не разбираюсь, боюсь поганок насобирать. Вера улыбнулась наивно, искренне. Откуда ей, детдомовской девчонке знать про грибы. У них что повар приготовил, то они и кушали. Но прогуляться по лесу не отказалась хотя понимала чем эта прогулка могла для неё закончиться. Подружки в училище ни раз рассказывали подобные истории и чем они могут закончиться для наивных девушек. Начало сентября. Погода удивительно тёплая для этого времени года. Вера и не поняла, как Константин схватил её своими натруженными ручищами, прижал к себе, впился в её губы. У неё земля из под ног ушла. У неё до него и мужчин никогда не было, если не считать прыщавых дружков по детскому дому, с которыми и целоваться не хотелось. Уже через мгновение они лежали на его куртке посреди полянки. Вера не сопротивлялась. Всё, что произошло было по обоюдному согласию. Ей тогда казалось - что даже по любви... Вера была уверена, что после "ЭТОГО" Костя сделает ей предложение и она обязательно согласится стать его женой, переедет к нему в деревню, нарожает детей, заведёт курочек и посадит много красивых цветов в палисаднике у дома. У Веры обязательно будет семья. Близость между ними повторилась ещё раз спустя несколько дней, а потом пришло время Вере возвращаться в город. Она пришла к Косте в совхозный гараж: -Мы завтра домой уезжаем. -Оставь номер телефона - буду в городе позвоню, встретимся, сходим в кино или на танцы. Вера оставила, но он не позвонил. Хотя она очень долго ждала. Даже хотела к нему поехать, как узнала, что ждёт от него ребёнка. Только подруги у неё несмотря на юный возраст, были поумнее Веры, сказали: -Не унижайся, не нужна ты ему. Была бы нужна - он бы тебя ни на шаг от себя не отпустил. Много тогда слёз Вера выплакала. В какой-то момент ей казалось, что жить ей не хочется, такая горемычная у неё судьба. Хотела поначалу родить и оставить в детском доме, а потом подумала, что её ребёнок не достоин той судьбы, что была у неё. В положенное время Вера родила дочку. Посмотрела на неё и сказала: -Теперь я не одна, теперь я у меня есть дочка, есть ради кого жить. Тяжело было одной поднимать дочку. Некоторые соседи смотрел и шушукались за спиной: -Что можно было от детдомовки ожидать, кроме того, что она в подоле принесёт? А ещё будущая учительница. Вот чему она научить наших детей сможет? Кто-то жалел Веру, но в большинстве своём людям всё равно как ты живёшь, есть чем кормить ребёнка или нет. Каждый думает о себе. Вера справилась. Рано вышла на работу, оформив маленькую Тонечку в ясли. Иногда, когда Тоня начинала болеть помогала подруга Женька из детского дома. Они с Верой были, как сёстры с одинаковой непростой судьбой. Вера часто вспоминала Костю, отца Тони. Свою личную жизнь Вера смогла построить только когда девочке исполнилось уже шесть лет. Встретила мужчину, разведённого. Он переехал к Вере, помогал воспитывать Тонечку. Жили они не плохо. Девочка со временем начала называть его папой. Всё было хорошо до тех пор пока Александр не начал выпивать. Сначала изредка, по праздникам. Потом по пятницам с мужиками после работы, а потом и не заметил как втянулся и выпивать стал каждый день. Вера умоляла мужа не пить, кодировала, ходила с его фотографиям к бабушкам, что коллеги по работе советовали. Предложила мужу подкопить денег и купить в дом машину, ну для этого нужно немного- вести трезвый образ жизни. Александр не был плохим, он был морально слабым. Хватало его трезвого образа жизни не надолго, потом он опять срывался. Вера прятала алкоголь, а он кидался в драку. Ох и попил тогда мужёнек Вере кровушки. Каждый его новый срыв был всё тяжелее. Вера не хотела, чтобы Тоня жила в такой атмосфере. Умоляла мужа обратится за помощью к врачу. А потом она предложила Александру развестись. Мужчина ушёл, но спустя неделю вернулся. Вера открыла дверь и попросила его не устраивать скандал и уйти по-хорошему. Но тот был пьян... Когда Вера посмела перед его носом захлопнуть дверь, то он стал пинать ногами по двери, да так сильно, что соседи были вынуждены вызвать полицию. С тех пор Александр приходил к Вере регулярно, буянил, устраивал скандал, просил пустить его домой. Регулярно приезжали сотрудники полиции, недовольные соседи постоянно выговаривали Вере, что жить в таких условиях стало невыносимо. -Верочка, сделай хоть что-нибудь, усмири своего мужика пока мы не стали писать жалобы на Вашу семейку в различные инстанции. Однажды очередной скандал перерос в драку. Александр в тот вечер ждал Веру с работы, не рассчитал сил своих богатырских и уснул у двери. Когда увидел Веру стал голосить на весь подъезд: -Бесстыжая, ты где шляешься до ночи? Сколько тебя можно ждать? Как же Вера устала от всего этого. Она попыталась пройти в квартиру, Александр схватил её за руку и неловко отдёрнул от двери. Вера кубарем слетела вниз по лестницею. Тяжёлый перелом ноги, сотрясение, госпитализация больше, чем на месяц. С Тоней всё это время была подруга Веры Женя. Александра за нанесение побоев посадили. Срок был небольшим, но этого хватило, чтобы отвадить его от этого дома. Хотя он писал Вере письма из мест не столь отдаленных. Что было в тех письмах женщина не знает - она выбрасывала их даже не распечатав. В больнице у Веры взяли анализы, результаты которых не понравились лечащему врачу. При выписке он порекомендовал женщине обратиться в поликлинику по месту жительства для более углубленного обследования состояния здоровья. Вера и сама давно замечала быструю утомляемость, сильные головные боли, слабость. Поэтому с посещением врача затягивать не стала. Как только срослись переломы Вера обратилась в больницу. Опасения оказались не напрасными, диагноз - онкология. Лечение длилось несколько лет. Болезнь то уходила, оставляя надежду на жизнь, то возвращалась. Тоня быстро повзрослела, теперь она была в доме за старшую даже несмотря на свой ещё довольно юный возраст. А потом Вера потеряла веру, а болезнь только этого и ждала. Вера умирала. В самом расцвете сил, когда было ещё столько планов её сразила злосчастная болезнь. Врачи пожимали плечами и старались не смотреть в глаза ни ей, ни дочери, которая делала безуспешные попытки в лечении матери. Можно было бы попробовать лечение в Германии или в Израиле, но им никогда не собрать нужной суммы. Тоня дежурила у постели матери, кормила её с ложечки, когда у той совсем не оставалось сил, читала ей книги, рассказывала о том какая погода за окном. Тоня понимала, что мама скоро уйдёт, но до последнего старалась оттянуть этот момент. Она боялась остаться одна, ведь у неё кроме мамы не было никого на всём белом свете, если не считать тёти Жени - маминой подруги. Вера лежала на кровати, у неё болело всё, каждая частичка её ослабленного тела. Она смотрела на дочку, которая что-то рассказывала ей воодушевленно и думала только о том как страшно ей оставить свою Тонечку одну. Вера чувствовала что это конец. И именно тогда она решила рассказать Тоне об отце. Хотя сама знала немного: имя, фамилию, деревню, где он когда-то давно жил. Каждое слово ей давалось с трудом. Тоня внимательно слушала маму, а потом сказала: -Ты зачем мне про него рассказываешь? Мы с тобой не нужны ему были тогда, не нужны и сейчас. -Тонечка, ты не горячись, человеку нельзя оставаться одному. -Мамочка, я не одна, у меня же есть ты, есть тётя Женя. Вера закрыла глаза, ей так хотелось спать... На похоронах Веры было немного народу: дочь, подруга Женя, несколько соседей, коллеги с работы. У них не было семейного кладбища, да и семьи у них кроме друг друга не было. Поэтому Тоня похоронила маму на том кладбище, что предложил похоронный агент. Единственным условием было, чтобы недалеко от города. Тоне было 16 лет, её должны были отправить в детский дом, но тётя Женя оформила над девочкой опеку, она сказала: -Ты не должна пережить то, что когда-то пережили мы с твоей мамой. По бумагам Тоня жила в семье тёти Жени по факту она проживала в их с мамой квартире. Это было её решение. За последние несколько лет мама в больнице проводила времени больше, чем дома. Тоня быстро повзрослела: сама готовила, убирала дом, оплачивала счета. Тётя Женя раз в неделю забегала к Тонечке, которую считала дочкой, приносила покушать и передавала ей деньги, которые государство платило ей за опеку над Тоней. А потом у Тони появился парень. Он был студентом технического ВУЗа, будущий инженер-энергетик. Они несколько месяцев назад познакомились случайно на остановке, с тех пор не расставались. А неделю назад Роман переехал в квартиру Тони. Когда тётя Женя очередной раз забежала попроведовать свою крестницу, то с удивлением обнаружила в квартире незнакомого парня. Состоялся серьёзный разговор. Женя сказала Роману, что Тоне нет и 18-ти, но для парня это не было новостью. У него были серьёзные планы и настоящие чувства в отношении девушки. Он сказал, что как только Тоне исполнится 18 лет они поженятся. Тоня поддакивала Роману, потом увела тётю Женю на кухню и сказала: -Тёть Жень, да ты не ругайтесь. Знаешь как я его люблю, а он меня ещё больше. Если бы не Ромка, то я наверное, свихнулась бы после смерти мамы. А сейчас у меня появилась семья. Мы каждые выходные ходим в гости к его родителям, они замечательные. Меня приняли очень хорошо, как дочку. Женя обняла Тоню, прижала к себе и сказала: -Да и Бог с тобой. Лишь бы как с мамкой твоей не вышло. А выйдет - тоже ничего, поднимем и твоего ребёночка. -Тёть Жень, да ты что, Рома замечательный. Он меня не бросит. Всё действительно оказалась так, как и говорила Тоня. Они с Ромой поженились, как только той стукнуло 18. Родители парня настояли на том, чтобы Тоня поступала в институт, девушка выбрала Пед, также, как когда-то её мама. Тоня очень по ней скучала. На комоде около кровати стояла фотография на которой Тоня и мама вместе. Тогда Вера ещё не болела, строила планы на долгую счастливую жизнь. Тоня часто смотрит на фотографию мамы, она боится забыть её лицо. Роман закончил учёбу, ему предложили место в энергокомпании. Когда Тоне исполнилось 20 лет она поняла, что хочет познакомится с отцом. Она пыталась его и раньше найти через социальные сети, но он явно не был там зарегистрирован. У Тони были каникулы, она упросила мужа взять отпуск и поехать в деревню, где когда-то давно жил отец. Они сняли комнату у одной местной жительницы - бабы Ани, любительницы посплетничать вечером на кухне. Сказали, что решили провести отпуск в деревни. У неё же Тоня узнала о своём предполагаемом биологическом отце. Естественно она ничего не сказала бабе Ане о том, кем он ей приходился. Оказалось, что Константин был ещё тем "ходаком" по женщинам, не пропускал мимо ни одной юбки. Баба Аня продолжила свой рассказ: -О чём думала Зинаида, когда замуж за него выходила - неизвестно. Тот ей в вечной любви клялся, обещал всю жизнь на руках ходить. Зинка и поддалась на эти речи соловьиные. Через год родилась дочка Сонечка, мать её с головой погрузилась в материнство, а этот кобелина взялся за старое, стал таскаться к разведёнке из соседнего села. Тоня перебила красноречивый рассказ бабы Ани: -А Вы откуда знали, что он в соседнее село к женщине ездил? -Деточка, мы же в деревне живём, здесь все друг про друга всё знают. А если чего не знают, то допридумывают, что ещё хуже. Так Зинаида вместо того, чтобы гнать этого кобелину из дома, будь он не ладен, начала его упрашивать одуматься, Соня ведь совсем кроха ещё. Даже поговаривали, что к женщине той в соседнее село ездила. Не зря говорят, что горбатого могила исправит. Ушёл спустя время Костя от Зины и даже с ребёнком ей не помогал. Но и с той разведёнкой прожил недолго, потом уехал на север, там говорят и живёт до сих пор, женился. А шут его знает, может и помер уже. -А жена его бывшая как поживает? -А что Зинаида? Баба она хорошая, хозяйственная. Погоревала год по этому кобелю, да сошлась потом с вдовцом одним из нашей деревни. Он мужик хороший, Сонечку воспитал, как дочь. Они живут недалеко от магазина, дом у них с красной крышей, пасеку держат. -Спасибо, баба Аня, какая же интересная у Вас жизнь в селе! -Да уж поинтереснее, чем у Вас в бетонных коробках. Тоня с Ромой пошли на речку, она рассказала мужу о том, что узнала. А ещё она сказала, что очень хочет познакомиться с Соней. Ведь теперь Тоня знает, что она не одна на этом свете - у неё помимо Ромы теперь есть ещё и сестра. Уже на следующий день она направилась к дому Зинаиды - бывшей жены своего отца, сильно волновалась, долго мялась у калитки, не решалась войти. Навстречу ей выбежала симпатичная девушка в ситцевом платье и двумя хвостиками на голове: -Здравствуйте, а Вы к нам? Я Вас в окно увидела, Вы стоите, не решаетесь зайти. Вы же за мёдом? Тоня даже выдохнула, теперь ей даже не придётся искать повод зачем она пришла: -Конечно, я за мёдом. Чтобы хоть как-то разговорить Соню Антонина сказала ей: -Вы знаете, я в мёде совсем ничего не понимаю. Хотела привезти баночку родителям мужа. Говорят мёд у Вас самый лучший в деревне. Не подскажите какой лучше приобрести. Соня была очень милой. Она пригласила Тоню в дом, предложила чай на травах и попробовать разный мёд, чтобы было легче определиться. -Тут уж кому какой нравится! Кто-то любит с горчинкой, а кто-то разнотравье. Они просидели больше часа, не могли наговориться. Соня рассказала, что на следующий год приедет в город поступать. А Тоня предложила приехать к ней и её мужу в гости. Она обещала показать ей город и если понадобится помогать с учёбой. Она сидела и произносила мысленно: "Сестрёнка, какая же ты классная...". Тоня записала свой адрес ей в блокноте и повторила несколько раз перед уходом: -Ты обязательно приезжай, мы с Ромой будем тебя ждать. Тоня шла по деревне, ей хотелось и плакать, и смеяться. У неё есть сестра, но она не сказала ей об этом. Не хотела влезать в чужую жизнь. Зачем Соне знать, что когда-то давно её любимый папочка поигрался и бросил маму Тони? А возможно таких "подружек на одну ночь" у Кости было не мало. Соня слишком мала и слишком чиста, чтобы даже думать об этом. Тоня и Соня будут дружить. Когда Соня немного повзрослеет Тоня расскажет ей правду. (Такая разная жизнь)

Он, нахмурившись, вгляделся в лицо девушки и узнал! Нет, не ее саму... А свою первую любовь Зою Петухову. Варя, конечно, была не точной копией, но на мать очень похожа! *** То лето было для Гоши незабываемым. Мама, не зная, куда приткнуть взрослого сына, окончившего десятый класс, отравила его к какой-то своей пожилой родственнице в деревню. Инна Петровна была ей то ли троюродной сестрой, то ли пятиюродной теткой. Гоша не сильно разбирался в сложных семейных связях. Сперва он сопротивлялся: — Мам, мне не пять лет! Я прекрасно найду, чем заняться в городе. — Нет, Гоша, именно потому, что тебе уже семнадцать, в городе ты не останешься. Я работаю, следить за тобой не смогу. И начнутся в мое отсутствие гулянки, вечеринки, девочки всякие. Гоша уныло вздохнул: «Девочки... Если бы». Не было у него никаких девочек, даже друзей настоящих не водилось. И все из-за мамы. Уж как она взялась за воспитание Гоши после ухода отца: шагу самостоятельно ступить не давала. — Я не позволю тебе вырасти таким же безответственным охламоном, как твой папаша! Каждую минуту своей жизни будешь учиться, развиваться и приносить пользу! — пообещала Галина Борисовна. Обещание свое она сдержала. У Гоши не было ни минуты свободного времени. Танцы, шахматы, языки. Одноклассники дразнили Гошу «ботаном» и «маменькиным сынком». Он даже не обижался. Верно ведь дразнили. И вот школа позади. Гоша так надеялся провести свободно свое последнее «детское» лето. Потом институт, взрослая жизнь... И вот вам, пожалуйста, мама отправляет его под надзор малознакомой родственницы. Было обидно, но победить маму в споре Гоша не надеялся, потому побухтел и согласился. А потом был ей страшно благодарен, что она сослала его в эту деревню. Ведь именно там он встретил Зою. Взрослую, умную и сказочно красивую. Ей было двадцать два. И Гоше она казалась настоящей русской красавицей из сказки. Какой-нибудь Марьей-искусницей или Василисой Премудрой. Зоя не походила на тонких, суетливых, вечно хихикающих одноклассниц Гоши. Дородная фигура, коса толщиной в Гошину руку, спокойный взгляд незабудковых глаз. Гоше хватило минуты, чтобы понять — он пропал! Влюбился! *** Он дарил ей полевые цветы охапками. И, внезапно осмелев, приглашал на свидания. Но Зоя только отмахивалась. — Гоша, отстань ты от меня. Я в этой жизни одна осталась, некогда мне в любовь с малолетними ухажерами играть. Найди себе подружку по возрасту. Гоша обижался, краснел, но не отставал. И, наконец, Зоино сердце дрогнуло. Сперва она согласилась прийти на свидание, и они целую ночь проговорили под благоухающей сиренью на лавочке. Зоя удивилась, как легко и интересно ей рядом с этим мальчишкой. Поэтому не отказалась, когда Гоша назначил следующую встречу. Потихоньку Зоя влюблялась. — Сдалась тебе эта сирота Зойка! — ругалась то ли сестра, то ли тетка, Инна Петровна. — Здоровая, как молотобоец! Ты рядом с ней, словно ребятенок ейный. Она же на пять лет тебя старше! — Не лезьте в мою личную жизнь, — вздергивал острый подбородок Гоша и поправлял на носу очки. — Я взрослый человек и без ваших советов точно обойдусь! — Тьфу! — только и говорила Инна Петровна. — Да кому твоя личная жизнь нужна! Бед только не натвори, взрослый человек. *** Их любовь росла под пристальным вниманием кумушек: под осуждающими взглядами и шепотками за спиной. Но Гоше и Зое было все равно, главное, что они вместе. Во всяком случае, Гоша так думал... — Не приходи ко мне больше, — однажды утром встретила его на крылечке Зоя. — С чего это? — опешил Гоша. — А с того! Поиграли в романтику и будет. Тебе скоро домой ехать, в институт поступать, своей жизнью жить. А я в своей жизни останусь. — Так, может, поженимся? Мне ведь восемнадцать скоро. Останусь здесь с тобой. Я в город не слишком-то и рвусь. Будем вместе хозяйство вести. Я научусь, я способный, — Гоша взял Зоину руку, заглянул в глаза. — Не придумывай! Тебе учиться надо. Кончилась наша летняя сказка. Дуй домой и не приходи, пожалуйста! — Если передумаешь, напиши или позвони, — сказал Гоша. Достал из нагрудного кармана рубахи фотографию, где они улыбались с Зоей, такие счастливые... На обратной стороне набросал свои координаты и сунул фотографию в кармашек Зоиного фартука. Он шел обиженный и потерянный. «Не любила она меня, видно. Иначе не бросила бы так, одним днем! Поигралась с городским ботаником лето и хватит. Конечно, экзотика! В деревне-то таких, как я, не водится, поди!» — думал он, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. *** Вскоре Гоша уехал домой, поступил в институт, отучился, устроился работать. Жизнь катилась своим чередом. Только Гоше она казалась блеклой и какой-то ненастоящей. Работал исключительно ради денег. Никогда он не мечтал быть экономистом. Но мама сказала, что это хорошая и надежная профессия. Гоша согласился. Он привык не перечить маме. С личной жизнью вообще все было сложно. Долго Гоша не мог никого найти. Всех сравнивал с Зоей, и результат был неутешительным. Потом образ юношеской любви немного побледнел в памяти, и он познакомился с Машей. Только вот мама, которая уже несколько лет твердила Георгию «женись, женись», Машу не приняла. И манеры у той, как у торговки рыночной, и внешность бесцветная, и ума котенок наплакал. Маша, не выдержав дурного характера Галины Борисовны, вскоре исчезла из жизни Георгия. Он, впрочем, не шибко страдал. Ее место заняла Катя, потом Елена Марковна, потом еще кто-то был... Но всех их ждала одна и та же участь: они не нравились Гошиной маме. Поэтому спустя некоторое время исчезали из его жизни. Георгий смирился: «Видно, судьба у меня такая — бобылем всю жизнь прожить! Ну и пусть, народу на Земле и без моих отпрысков хватает». Так они и жили с мамой вдвоем. Характер у Галины Борисовны с годами становился все более брюзгливый и склочный. Но Георгий привык и практически не обращал на это внимания. Ему было проще соглашаться с матерью, чем гнуть свое. Он носил одежду, одобренную Галиной Борисовной. Пусть он выглядел в ней нелепо и старомодно, но зато мама была довольна. Ел по утрам ненавистную овсянку. Гадость редкая, но зато, говорила Галина Борисовна: «Желудок будет работать как часы». Совершал вечерние прогулки, вместо того чтобы полежать с книжкой на диване. Маме же полезен свежий воздух... Он смирился со своей жизнью и вдруг, пожалуйста — сюрприз из прошлого! Большой сюрприз. *** Варя терпеливо ждала, пока ее пригласят войти. И Гоша, наконец, догадался, засуетился: — Вы проходите. Простите, просто... Слов нет. И столько вопросов. На кухню, пожалуйста. Мама спит, поэтому, если можно потише. Они сидели за столом и пили чай. Варвара беззастенчиво разглядывала Георгия Ивановича. Он краснел, ерзал на стуле и, наконец, спросил: — Вы мне расскажите, как там Зоя? Почему она нас не познакомила? Я и предположить не мог, что у меня дочь есть. Уже смирился, что не оставлю после себя следа на нашей грешной планетке. — Пап, давай на ты, — улыбнулась Варя. — Все расскажу, дай только дух перевести. Она сделала глоток чая, закусила бутербродом и начала свой рассказ. *** Варвара долгое время понятия не имела, кто ее отец. Даже соседки сплетницы не могли пролить свет на этот вопрос. «Городской какой-то!» — вот и вся информация. Инна Петровна, которая могла хоть что-то сказать, умерла к тому времени, как Варя начала задавать вопросы. Поэтому она начала допытываться у матери. Та сначала отмахивалась: «Нет его, что тебе, со мной плохо?» Варе было, конечно, неплохо, но любопытство мучило. Когда ей было лет восемь, мать сдалась: — Твой отец большой ученый. Погиб при одном секретном испытании. Еще до твоего рождения! Варя грустила, но гордилась. Пока не поняла, что мама врет. Зоя не очень-то запоминала героическую биографию отца, которую рассказывала дочке и однажды попалась. — Мама, а расскажи, пожалуйста, еще что-нибудь о моем героическом папе, — как-то попросила Варя. — О героическом? — на мгновение задумалась Зоя. — А, ну да! Твой папа был героем-спасателем. И погиб, вытаскивая старушку из огня! Варя удивленно посмотрела на мать: — Из какого огня? Он же ученым был! Зоя замялась, попыталась вспомнить прошлую версию истории. Сдалась и гаркнула на Варю: — Не хочешь слушать, не слушай! Мне-то лучше знать, от кого я дочь родила. Именно тогда Варя все поняла и попросила: — Мам, может, ты мне правду расскажешь? Пусть мой папа не ученый и не спасатель! Это неважно. Зоя вздохнула, присела рядом с дочкой и сказала: — Папа твой был обычным городским парнем. Отдыхал в нашей деревне. Маленький, худенький, молоденький, жутко умный. Я сначала на него внимания не обращала, но он оказался очень настойчивым. Да и любил меня так восторженно... Наши мужики так не умеют. Сдалась я, хоть и была старше. А потом его тетка мне разнос устроила: «Баба здоровая, не порти мальчишке жизнь! Отстань от него! Хочешь, чтобы он вместо института в нашей глухомани зачах?» Я подумала. Поняла, что права она, и отстала. Прогнала его, Гоша уехал. А потом ты родилась. Вот и все. Зоя порылась в комоде, достала старую фотографию, протянула дочке. Варя увидела на ней молодую, счастливую маму и худенького паренька рядом. — И ты ему ничего не сказала? — Варя посмотрела на мать. — Незачем. Да и забыл он уже про меня к тому времени, — Зоя отвернулась, голос еле заметно дрогнул. — Все, Варя, теперь ты знаешь правду! И давай-ка больше к этому разговору не возвращаться. Варя пообещала, спрятала единственную фотографию отца и прекратила расспросы. Жив отец, и хорошо, пусть живет счастливо. А им и с мамой замечательно. Хозяйствуют, друг друга поддерживают. А то, что мама замуж так и не вышла — оно и к лучшему. Нет у них в деревне хороших свободных мужиков. Только вот два года назад у Зои обнаружили рак. Как она ни боролась, сожрал он ее. Одна Варвара осталась. Тогда и вспомнила про отца. Захотела познакомиться, может, и понравятся они друг другу. Плохо совсем одной на целом свете. Варвара положила на стол старенькую фотографию, на которой улыбались молодые Зоя и Гоша... *** Георгий Иванович посмотрел на фото, подступили слезы. И, чтобы их удержать, он стукнул кулаком по столу, да так, что на сахарнице подпрыгнула крышечка. — Ну, тетя Инна! Если бы не умерла, сам бы ее убил, ей-богу! Она же мне всю жизнь сломала! Да и вам тоже. В коридоре послышались мягкие шаги и а кухню, потягиваясь, вышла Галина Борисовна. — Гоша, что же ты так шумишь с утра пораньше? — Она осеклась, увидев Варвару. — У тебя гости? — Знакомься, мама, это Варя, моя доченька. — Гошенька, ты бредишь? Какая доченька? Что за аферистку ты пустил в дом? — Галина Борисовна схватилась рукой за сердце. — Я не аферистка! — обиделась Варя. — Хотя бы потому, что мне от вас ничего не надо! Я с папой познакомиться пришла. Галина Борисовна быстро взяла себя в руки. — Во-первых, где тест ДНК, который подтверждает, что Георгий ваш отец? А во- вторых, я не вчера родилась — знаю я это ваше «ничего не надо». Все вы, жулики, так говорите. — Мама, перестань! Я и без теста ДНК уверен, что Варя — моя дочь. Жаль только, узнал об этом лишь сегодня. Спасибо твоей тете Инне, чтоб ей на том свете по полной досталось! — Георгий нахмурился. — Ты Инну не трожь! Она тебя от беды спасла. Будущее твое не дала под откос пустить. Зойку эту, деревенщину беспутную, отвадила! — Так ты знала, мама? Все знала? И про Зою, а может, и про то, что у меня ребенок имеется? — Георгий смотрел на мать со смесью изумления и ярости. — Конечно, знала! Инна звонила, сказала, что после твоего отъезда Зойка дочь родила. Было понятно от кого. А что ты хмуришься, Гоша? Радуйся, что я твою Зойку не посадила. На малолетку позарилась, баба здоровая! Стыдоба! — Знаешь, что, бабуля! — подала голос Варя. — Пойду я, пожалуй. Прости, папа, рада была тебя видеть. Но гадости о маме слушать не хочу. Могу ведь не сдержаться, и тогда... Варя стукнула кулаком по колену, Галина Борисовна вздрогнула. — Постой, Варвара, я с тобой! — Георгий вскочил. — Только оденусь... Сегодня суббота же? На дачу поедем, выходные вместе проведем, а потом что-нибудь придумаем. — Никуда ты не поедешь! — Галина Борисовна бледная, но решительная, встала в дверях. — И что это такое ты собрался придумать? Девицу эту великовозрастную будешь содержать? Гоша отодвинул мать и ушел собираться. — Меня содержать не надо. Я сама это умею, да и вам могу помочь, если что! — Варя исподлобья смотрела на Галину Борисовну. — А квартиру, мамуля, я разменяю. Моя доля здесь тоже есть. — Гоша заглянул на кухню, поманил Варю. — И работу это чертову сменю. Да и вообще, новую жизнь начну. Можешь смеяться! Но в сорок лет ничего не поздно! — выкрикивал Гоша, натягивая ботинки. Они ушли, а Галина Борисовна осталась сидеть на опустевшей кухне. «Не уберегла! — думала она. — Ведь как старалась единственному сыну самое лучшее дать, а вот не получилось. Вырос несчастным человеком, да еще и меня теперь ненавидит». Но каяться было уже поздно. *** Разменивать квартиру, к счастью матери, Георгий пока не стал. А вот с работы уволился и дачу, которую сам же и покупал, продал. Они уехали с Варей в деревню, расширили хозяйство. Занимаются фермерством. Георгию поначалу было тяжело, но дочь ему помогала. Как ни странно, Гоша быстро втянулся в сельскую жизнь. И почти счастлив. Угнетает его только ссора с матерью, которая так и не признала Варю и до сих пор надеется, что сын одумается и вернется. Но Гоша даже думать об этом не хочет. автор: Легкое чтение: рассказы

Домовой всё лето жил в опустевшем доме, скучал, вспоминал своего старенького, молчаливого хозяина. Неслышно ходил по комнатам, поправлял плюшевое покрывало на диване, расплетал косички из шёлковых кистей скатерти, которые сам же когда-то и заплёл. Протирал от пыли на зеркале маленькое оконце, смотрелся в него, показывал отражению язык, причёсывал хозяйской расчёской лохматую шевелюру. Пылинки попадали в нос, домовой чихал в свои маленькие теплые ладошки и смеялся. Ночью выходил во двор посмотреть на луну и подышать воздухом, наполненным ароматом трав. Осторожно срывал одуванчик, а потом дул на него изо всех силенок и, счастливо улыбаясь, смотрел, как ветер уносит вдаль лёгкие пушинки. Когда становилось совсем одиноко, Домовой забирался по лесенке на чердак. Там пахло старинными книгами и сушёным клевером. В свете солнечных лучей, проникающих через маленькое окошко, кружились под неслышимую музыку серебристые пылинки. А ещё там жила пожилая мышь Апполинария. Наверное, ей было не меньше тысячи лет. Она плохо слышала, носила пенсне и всё время куталась в шерстяную шаль. Была чрезвычайно добра и приветлива, угощала гостя разноцветными леденцами Монпансье из жестяной банки и рассказывала интересные истории. Но больше всего Домового влекла коробка с ёлочными игрушками. Настоящие, несметные сокровища! Они переливались, искрились, ослепительно блистали и радовали. Хрустальные домики с заснеженной крышей, ледяные сосульки, яркие шары, пряничные рыбки, золотые жар птицы. Стеклянные бусы, сверкающая мишура, снежинки. Были здесь и очаровательные фигурки из ваты. Домовой осторожно брал в руки хрупкие украшения, долго разглядывал, ахал, улыбался, любовался, а потом осторожно укладывал обратно. Закрывал коробку, прощался с Апполинарией и спускался с чердака вниз, прихватив с собой потрепанную книгу сказок с картинками, чтобы полистать надосуге. Осенью, когда стало холодать, он сметал себе из старого пледа что-то наподобие пальто, обмотал шею толстым колючим шарфом и сидел так на холодной печке; грыз сахарок, который обнаружил в сахарнице с отбитой ручкой, вспоминал, как хозяин жарко натапливал эту печь зимними вечерами, как приятно булькали в голубой кастрюльке наваристые щи, как вкусно пах свежезаваренный чай в большом, с сиреневыми ирисами, чайнике. Хозяин не завёл себе ни собачку, ни кота и домовой сожалел об этом: сейчас бы можно было прижаться к теплому и живому и пожаловаться на жизнь... Эльзу Францевну никто не любил. Бывшая учительница немецкого языка, двадцать лет на пенсии. Сухарь, говорили про неё, и этим всё сказано. Одинокая, необщительная, ни в гости сходить, ни к себе позвать. Всего и добра от неё - летом цветы. Люди полезное садят, картошку да капусту, а у этой - цветочки. Соседи осуждают и посмеиваются, но проходя мимо зарослей живых роз, любуются, ни у кого больше таких во всей деревне нет. Сама Эльза за своими красавицами, как за детками ухаживает, подкармливает, поливает, от холода укрывает, даже вроде как разговаривает с ними. Ну конечно, за кем ещё одинокому Сухарю ухаживать, семьи то не нажила. Больно уж вся из себя важная. ...В начале декабря начались снегопады. То с метелью, то без. В кою пору сугробы выше колена намело. Таким вот холодным да поздним вечером Эльза Францевна возвращалась домой, приехав из города последней электричкой. В сумке кое-какие продукты, отрезы тканей, да пряжа для вязания. Искрился под луной снег, в домах светились жёлтым окна, из печных труб струился дымок. Но были и пустые, нежилые домишки, окна которых уже навряд ли когда-нибудь засветятся или откроются, чтобы впустить тёплый весенний воздух. Люди уезжали поближе к цивилизации. В деревне ни школы, ни больницы. Три дома вот уже два года пустуют, а весной четвёртый осиротел. Тот, в котором одинокий дед помер. Проходя мимо "сиротки", сочувственно посмотрела на тёмные окна, на холодную трубу в снежной шапке. И вдруг услышала чей-то слабый плач. Жалобный такой, тоскливый, чуть слышный. У неё, слава богу, со слухом всё в порядке. Соседи, конечно, думают, что глухая, но это от того, что она не обращает внимания на их пересуды за спиной, молча проходит. Всё она прекрасно слышит. И кто-то там, в темноте, действительно плачет. Сумку на дороге бросила и пошла пробираться по сугробам. Добралась до крыльца, а там - Он. Весь несчастный, лицо чумазое, с дорожками от слёз, в большом сером шарфе. Эльза шаль пуховую сняла с головы, завернула маленького и понесла домой. А дома свет горит, от печи тепло, хлебом пахнет. На столе скатерть цветастая, самовар пыхтит, ложечки в чашках звякают, сахар размешивают. Тёплые румяные плюшки горкой высятся. А за столом три Домовенка. Весёлые, в тёплых фланелевых рубашечках, в штанишках с карманами, ножками в шерстяных носочках болтают. - Ну вот, мы и дома, говорит Эльза, и шаль разматывает. Сейчас умоемся, чайку горячего с малиновым вареньем выпьем, вот и согреешься. У нас и рубашечки чистые есть, и носочки пуховые. Ножкам тепло будет, мягонько. Я сегодня ещё вон пряжи купила, и вельвет на штанишки. Приходится. Люди уезжают, дома остаются... ... Эльза Францевна, дочитала сказку, поправила яркие, лоскутные одеяльца на спящих, одёжку на стульчиках, выключила ночник и вышла из спальни. Удобно устроилась в кресле и начала набирать на спицы петли: к утру будет готова ещё одна пара маленьких, пушистых носочков. В окно бился холодный ветер, в душе цвели райские сады, в сердце будто плеснули тепла. Но об этом не знала ни единая живая душа. (Автор: Анна Богданова 3)

Конечно, без помощи бабушек не обошлось. Обе женщины хоть и работали ещё, но поочерёдно пошли в отпуска, занимались с малышкой, гуляли, и стали водить её в библиотеку. Там были занятия для малышек, вроде кружка, который так и назывался «Час малыша». Молодая библиотекарь Юлия вела эти занятия три раза в неделю. Она читала детям книги, показывала картинки, вместе с ними рисовала на тему прочитанных историй, и показывала кукольные спектакли «Колобок», «Репка» и другие. Ведь дети очень любят народные сказки. Свете очень нравились занятия. Она была способной девочкой и быстро запоминала роли персонажей, строчки стихов, и шептала вместе с Юлей все знакомые сказки. Слава привёл дочку на «Час малыша», и Света бросилась навстречу Юлии, раскинув руки. – Юлия Борисовна, вы прямо как моя мама… – начала было она, но Слава быстро перевёл внимание девочки на новую книгу, стоящую на стенде. Юля улыбнулась, а Слава приложил палец к губам, давая понять, что он что-то хочет ей рассказать. Когда девочка увлеклась рассматриванием картинок книги, Слава коротко шёпотом рассказал о потере Светиной матери, и попросил тему мамы не поднимать в разговоре. – По крайней мере пока, – пояснил Слава, – пусть пройдёт время, когда она сможет понимать, что случилось, тогда и скажем, но не сейчас. Очень всем больно…Вот такое у нас горе. Потому и в садик пока не ходим… Юля помрачнела, вздохнула, и с горечью посмотрела на девочку. – Боже мой, какой ужас. Держитесь, – прошептала она и села рядом со Светой, начав рассказывать ей содержание книги. Потом пришли и другие малыши и все начали играть в картонных персонажей сказок – в настольный театр. Теперь Юлия другими глазами смотрела на Свету. Она уделяла ей больше внимания и машинально гладила по спине, когда сидела рядом. А Света каждый раз радовалась встрече с Юлией. Она всё так же бежала к ней, обнимала и начинала рассказывать о своих девчоночьих делах и новостях. Бабушки были рады, что в библиотеке такая хорошая преподавательница. А Юлия учила детей буквам, многие уже научились читать по слогам простые слова. Близилось лето, и дети стали заниматься на небольшой веранде, где отгадывали по картинкам загадки, рисовали и водили хороводы под музыку. Слава сидел на занятиях вместе с одним дедом, приводившим внука, остальные родители или бабушки уходили на этот час по своим делам, в основном, по магазинам. – Вы тоже можете спокойно оставлять Свету, и отдохнуть, пока мы занимаемся, – сказала однажды Юлия, – или не доверяете? Слава улыбнулся и ответил: – Я очень скучаю по ней. Поэтому наблюдать за тем, как она занимается, для меня приятно. Спасибо вам, видно, что вы чуткий и душевный педагог. Наверное, ваши дети вас тоже очень любят? – Я пока не замужем, и детей не нажила. Но мечтаю. Вот бы такую дочь, как ваша Светланка. Чудо, как всё быстро усваивает, на лету схватывает. Вы очень правильно делаете, что водите её к нам. Надо будет потом и на другие кружки водить. Наверняка у неё много талантов! – ответила Юлия. Славе очень польстило, что педагог похвалила его дочку. Он расплылся в улыбке и в душе его словно луч солнышка засветился. Занятия подошли к концу, Света обхватила Юлию за ноги и сказала: – Папа, давай и Юлию Борисовну возьмём с нами погулять? – Я не могу уйти с вами, я тут работаю. Вы через день приходите, это будет последнее в этом году занятие, заключительное. Не забудьте, – предупредила Юлия. – Как последнее? Мне бабушки ничего не говорили…- заметно расстроился Слава. – Как последнее? – повторила за ним девочка. – Лето! Наступает лето. Но в библиотеку вы всегда можете приходить, садиться читать любые книги, журналы с весёлыми картинками, и даже рисовать за нашими столиками можно. – А вы? Вы тоже будете со мной рисовать? – спросила Света Юлию. – Меня не будет некоторое время, я ухожу в отпуск, – ответила Юлия, – мне тоже надо отдохнуть. – Надо же, какое совпадение, и мне дают отпуск. Так что все отдыхаем! – сказал Слава. – Ура! – закричала на весь читальный зал Света, – мы все идём в отпуск! И Юлия Борисовна с нами! – Тише, тише, Светочка, тут нельзя шуметь. Люди читают… – Юлия приложила палец к губам. – И я тоже рад. А почему бы нам не отметить наши отпуска? Мы приглашаем нашу любимую воспитательницу в кафе после работы. Будет пирожное и чай, – предложил Слава. И добавил: – Пожалуйста. И Света просит, – он кивнул на дочку, которая крепко держала Юлию за руку. Вечером все трое пили чай в небольшом уютном кафе. Юлия хвалила Свету и рассказывала о своём коте Мурзике, и о собачке Дружке, которых она подобрала в разное время с улицы. – Вот и видно, что вы такая добрая, – сказал Слава, – а я даже не могу кошку завести, так как работаю, а бабушки живут на два дома, помогая нам. – Папа, давай заведём котёночка, – стала просить Света, – вон у Юлии Борисовны и котик, и собака… А у нас никого… – Света, раз папа говорит, что пока никак, значит, потерпи немного… – пробовала успокоить девочку Юлия. Но Света стала грустной, и настроение у взрослых тоже померкло. Тогда Юлия сказала: – А мы вот что сделаем. Пошли ко мне в гости, я тут рядом живу. Тем более, что они нас так ждут. Их кормить пора. Ты умеешь кормить кошек, Света? Девочка была в восторге, когда, переступив порог Юлиной квартиры, увидела маленькую собачонку и важного серого кота со светло-зелёными глазами. Животные некоторое время пялились на пришедших гостей, но, когда Юлия достала из шкафа их корм, и Света щедро насыпала его в чашки, кот и собачка стали есть. Девочка сидела на табурете не шевелясь, чтобы не спугнуть аппетит животных, наблюдая чуть ли не с раскрытым ртом за ужином кота и собаки. – Какая вы счастливая, Юлия Борисовна… – прошептала Света, не отрывая глаз от кота, который начал намывать свой нос. – Да, ваши питомцы лучше всех подарков, – произнёс Слава. – Лучше всех подарков на свете, папа, – поправила его Светлана, – я теперь буду о них мечтать… Она вздохнула. Юлия, растроганная такой добротой девочки, сказала: – Мы же с вами по сути соседи. Наши дома на одной улице. Так что у меня есть предложение: приходите ко мне в гости почаще, и будете навещать и моих зверей. – Папа, ты разрешаешь? – спросила Света. – Если нам дают добро, то и я не против приходить в гости. С нас гостинцы для Мурзика и Дружка, – ответил Слава и прошептал Юлии: – Спасибо, выручили, а не то бы пришлось и нам животных покупать, а сейчас пока это неудобно. – Ради Бога, когда решитесь заводить, то не покупайте, а берите из приюта, их там столько, несчастных… – тоже прошептала Юлия. Расставаясь, Юлия пригласила к себе в гости Славу со Светой через день. – С меня пироги. Вы меня сегодня угощали пирожным, а я вам пирогов своих фирменных напеку. Идёт? – Идёт! А мы корм для них принесём, а то вон как хорошо едят! – ответила девочка. Так началась дружба Юлии и Славы. Дочка сблизила их, доброты Юлии хватило и на Славу, который не мог устоять перед обаянием, нежностью и теплом девушки. Весь год друзья втроём встречались в библиотеке, у Юлии дома, или вместе гуляли в парке. И лишь потом Слава настоял, чтобы Юлия посетила и их со Светой квартиру. Девочка по-хозяйски показывала обе комнаты, провела в кухню, и с особой гордостью показала свой игровой уголок, где было много игрушек. Целый час Юлия рассматривала кукол, пупсов, мишек, и строила из конструктора городок. Слава сидел на диване и смотрел на них. В глазах его была и радость, и грусть одновременно… Когда вечером Светлану уложили спать, Юлия засобиралась домой. – Не провожай, я сама добегу, тут рядом, – сказала она, – иди к ней, не проснулась бы… Еле уложили. Радовалась как моему приходу. Надо же… – И я тоже очень рад. Ты понимаешь о чём я… Юленька, ты свет теперь для нас обоих. И ты это знаешь. Мы не можем без тебя. Ты стала такой близкой и любимой для нас, что я и сам как ребёнок… Вот сказал тебе. А решать ты будешь сама. Я понимаю, что это всё не просто, принять чужого ребёнка, чужого бывшего мужика… – Молчи, – Юлия нежно закрыла своей ладошкой ему рот, – ничего не говори сегодня больше… я всё знаю, и давно вижу. Я вас обоих очень люблю, вы самые замечательные и самые лучшие. И я без вас тоже теперь жить не могу. Славочка… Она поцеловала его и быстро ушла. Шаги её стихли в коридоре, а Славка стоял в прихожей у открытой двери и плакал… Слёзы катились по щекам, тёплые и солёные. А ему было так хорошо, и тепло, что он не вытирал их и только отрывисто дышал, и смотрел на открытую дверь… Вскоре Юлия и Слава стали одной семьёй. Без свадьбы, тихо расписались, и стали жить вместе. Света радовалась не только приходу Юлии: огромную радость доставили переехавшие к девочке и Мурзик с Дружком. – Народу-то, в дом не протолкнуться, – всегда говорил Слава, возвращаясь с работы. Собака прыгала, приветствуя хозяина, кот выглядывал из кухни, Света бежала к папе, чтобы первой его обнять. – А где ещё-то люди? – звал Слава жену. Юлия шла из кухни, вытирая руки о передник и прижималась к мужу, кладя его руки на свой уже заметный животик: – Мы тут! Мы тоже соскучились! автор: Елена Шаламонова

- Больная, наверное, - предположил Семеныч. – Срок пришел, вот и помирает. Нашла же место! - Да нет же! – Марковна с осуждением посмотрела на супруга. – В пятом подъезде, помнишь, старушка жила. Лет на десять нас постарше. Вчера похоронили. Это ее кошка. Хозяйку – на кладбище, кошку – на улицу. Эх, люди, люди… Семеныч помнил старушку. Был даже когда-то знаком с ее мужем. Друзьями не были, нет. Но при встрече кивком головы приветствовали друг друга. Это он организовал мужиков соорудить детскую площадку во дворе, хотя у самого дети уже в ней не нуждались. Заодно сколотили пару-тройку столов с лавочками под березами. Это уже для взрослых. Вековые березы чудом сохранились, напоминая о том, что на этом месте когда-то шумел лес. Любимое место сбора было у мужиков. В свободное время любили они тут «забить козла», сыграть партейку-другую в шахматы, а то и, чего греха таить – раздавить пол-литра в честь праздника. До сих пор собираются старожилы под березами. Столы и лавки уже не раз меняны, а деревья так и растут, укрывая стариков тенью, спасая от летнего зноя. - Вчера, говоришь? – Семеныч пялился в телевизор, пережидая навязчивую рекламу в перерыве футбольного матча. – А что же дети? Могли бы забрать. - Дети... – вздохнула Марковна. – Детям, сам знаешь, кроме квартиры ничего не нужно. Все, что старикам дорого, что бережем, как зеницу ока, они, когда придет срок, выбросят на помойку. И вещи наши, и фотографии родных, что всю жизнь берегли. И грамоты, и награды. Жизнь такая пошла. Но кошку-то зачем? Живая ведь душа. Марковна еще что-то бормотала, шмыгая носом и промокая глаза платочком. Потом отошла от окна и, ничего не сказав мужу, обулась и вышла из квартиры. Не было ее минут пятнадцать. Вошла она, прижимая к груди осиротевшую кошку, которая безвольной тряпицей свисала с ее рук. - Хоть суди меня, хоть ругай, а я так не могу! – с порога заявила она и опустила кошку на пол в прихожей. Кошка – обычная серенькая Мурка, в комнату не прошла, а улеглась у двери, так же отрешенно вперив взгляд в пустоту. Была она возрастная, лет десять-двенадцать, не меньше. Семеныч ничего не ответил, даже головы не повернул. Как сидел в кресле перед телевизором, так и продолжал сидеть. Марковна, осуждая мужа, покачала головой и пошла на кухню, думая – чем бы накормить кошку? Следующим утром кошка обнаружилась на том же месте, но корм из миски был подобран, миска тщательно вылизана. - Вот и хорошо, - ворковала Марковна. – Покушала, значит жить будешь. Значит, рано тебе еще к хозяйке. А время пройдет – совсем оправишься, привыкнешь к нам. Но привыкала кошка тяжело. Лишь через неделю начала проявлять интерес к хозяевам. Все также лежа у входа, она поднимала голову и провожала или встречала их безразличным взглядом. Марковна гладила ее по мягкой шерстке, ласково разговаривала, старалась накормить повкусней. Но та кушала только ночью, когда хозяева уже спали. Посудину для кошачьего туалета Марковна наполнила чистым песочком и поставила в совмещенный санузел, дверь которого держала открытой. Семеныча это раздражало – привык он к давно заведенному порядку в доме и открытую дверь считал вопиющим нарушением этого порядка. - Разлеглась тут, – ворчал он, выходя из квартиры и переступая через лежащую кошку. – Места больше нет? Кошка не отвечала и только смотрела на него грустными зелеными глазами. Однажды он даже запнулся, возвращаясь из магазина с покупками. - Да чтоб тебя! – возмутился он. – Уйди ты отсюда! Вон в комнате места полно. Чего ты тут разлеглась! Кошка выслушала его тираду, поднялась с вязанного половичка, приспособленного для лежанки, и проследовала в комнату. Семеныч и Марковна только проводили ее взглядами. Теперь Мурка целыми днями лежала в углу комнаты, не проявляя активности и не доставляя хлопот хозяевам. - Да разве это кошка? – ворчал Семеныч. – Старуха. Старуха и есть! Поест, что дадут, и молчком на лежанку. Не видно ее, не слышно. - Да что ты такое говоришь! – обижалась за кошку Марковна. – Сам подумай - сколько лет она прожила со своей хозяйкой! Скучает по ней небось. Ведь вся ее жизнь в ней и была. Вот и лежит, вспоминает счастливые деньки, больше-то таких не будет. Вот состаришься, будешь жить с детьми – точно так же будешь сидеть в уголочке, вспоминать молодость, да мешаться всем. Дай Бог, гонять тебя не будут и запинаться! Этот разговор разбередил душу Семенычу. На Мурку он стал посматривать другими глазами, представляя себя на ее месте. Больше ее не ругал, не грозился выставить за дверь. Однажды даже принес из магазина корм в пакетике. Специальный для кошек, хотя Марковна кормила ее бульончиком из супа, накрошив туда кусочки вареного мяса. В один из теплых летних вечеров Марковна возвращалась от дочери. Та попросила ее побыть с внуком – приболел, а последить за ним некому, у взрослых на работе запарка. С внучком все в порядке, носится по дому, как угорелый – всем бы больным так. Улыбаясь, она припоминала веселые игры внука, в которых и сама участвовала, заразившись детским энтузиазмом. Войдя в квартиру, услышала негромкий голос мужа. Он обстоятельно вел беседу. С кем это он там? - Жизнь, она штука такая… Порой кажется – все! Легче лечь, да помереть, чем пережить. А пройдет время – вроде и налаживается все, и снова жить хочется. И мысли глупые из головы выветриваются. Главное - перетерпеть это время. А если найдется человек, который поймет тебя, поддержит, то и вовсе хорошо! Марковна с удивлением смотрела, как муж увлеченно доводит свои суждения до Мурки! Та сидела на подлокотнике кресла и внимательно слушала собеседника, изредка вставляя мурчащее – Мряу! - И что, понимает она тебя? - ехидно спросила Марковна, немного обижаясь на кошку. «Вот ведь, подобрала ее, ухаживаю, кормлю, а она со мной ни разу не поговорила». - Конечно! – убежденно заявил Семеныч. – Кстати, зовут ее не Мурка, а Матильда. - Это она тебе сказала? – хохотнула Марковна. - Она. Правда, Матильда? - Мряу! – кошка боднула Семеныча в плечо. - Ступай-ка лучше в магазин, – Марковна не смогла сдержать улыбку. – Мука вся вышла, а я хотела блинчиков напечь. Хочешь блинчиков? Семеныч, не отвечая, поднялся с кресла, погладил Матильду и, собравшись, вышел из квартиры. От Марковны не укрылось, как кошка проводила его влюбленными глазами. Он вскоре вернулся, прикупив упаковку муки и пару пакетиков корма. - Собирайся, старушка, там мужики «козла забивают». Пойдем и мы, давно я уже под березками не был. - Да ты очумел, старый! – Марковна ошалело смотрела на мужа. – Я в этого вашего «козла» и играть-то не умею. Чего удумал! - О тебе и речи нет, – спокойно ответствовал Семеныч. – Это я - Матильде… Марковна, просеивая муку, краем глаза смотрела в окно, как ее супруг шествует через двор – к березкам, а рядом с ним, задрав хвост трубой, семенит кошка, изредка поднимая мордашку и что-то спрашивая. А Семеныч ей отвечает, старательно жестикулируя. На полном серьёзе! (Автор: Тагир Нурмухаметов)

Тут отец не выдерживал, кричал из комнаты: - Ой, ну хорош сочинять, Маш! Ну с чего ты это взяла! У меня к матери претензий нет, спокойно росли мы с братом, делала он для нас что могла. Зачем детей настраиваешь? Не слушай её, Тося. - А затем, чтоб знали! Забыл, как ты два года после свадьбы на яйца эти смотреть не мог? - О-о-ой... Началось. Успокойся уже, бешенная. - А ты знаешь, Тося, - с нажимом продолжала мать, отрубая ботву с молодой моркови и счищая верхний тонкий слой, - что у вашей бабушки они могли быть не единственными детьми? - Ну, чисто теоретически, конечно... - делала умное лицо Тося, ведь ей было уже одиннадцать лет и такое слово, как "теоретически", она выучила. - Она аборт сделала на пятом месяце! До папки твоего! От другого мужика! Ты знаешь что такое аборт? - Во-первых, Маша, я тебя по-хорошему прошу, оставь в покое мою мать, - без тени шуток сказал отец, которому пришлось зайти на кухню, чтобы остановить словесное недержание жены, - во-вторых, это был не аборт, а выкидыш, и в-третьих, то не мужик был, а её первый муж. Мама Маша подбоченилась, грудь колесом выставила: - И всё равно она гадкая, твоя мамочка! Никого не любит! И не переубедишь ты меня! Отец повернулся к дочери: - Тося, вот что ты слушаешь? Тебе нравятся клевета и гадости от психически неуравновешенных людей? - Нет... - Тогда иди погуляй лучше. - Это я психически неуравновешенная? - задыхалась жена. - Это она у тебя... А ты просто тряпка, раз признать не можешь!.. Я никогда её не прощу за то, что... Тося отбежала подальше от окон и дальнейшего уже не слышала. Она не могла сказать ничего плохого о бабушке Вере. Бабушка ни разу её не обижала, не относилась пренебрежительно, ни разу ни в чём не отказала, но каждый раз слова матери сеяли зерно раздора в её неокрепшем мозге, да и тот факт, что до восьми лет она видела бабушку лишь однажды, когда та приезжала к ним в гости, не давал Тоське возможности с детства привязаться к бабушке сердцем, она всегда казалась Тоське какой-то отдельной, не членом семьи, не родной, но и не совсем чужой... Это был пожилой человек, всегда приветливый и культурный, который искреннее радовался Тоськиным визитам, если девочке приходило в голову скоротать у бабушки часок после школы. Дело в том, что Тоська ездила домой в деревню на школьном автобусе и если вдруг отменяли последние уроки, было приятно дожидаться автобус у бабушки, а не в школьном холле или на улице. - Мам, а когда я маленькая была и мы ещё не уехали, баба Вера со мной возилась? - Моя мама, конечно, больше... - уклончиво отвечала мама, - ты же первая внучка у всех, на разрыв была: и бабушки, и дедушки, и тётя Женя, сестра моя младшая - все обожали тебя нянчить. Ну и баба Вера по выходным брала. Однажды прихожу за тобой, а они с дедом тебя, годовалую, кормят селёдкой, говорят, что ты больше ничего есть не хочешь. Представляешь, ребёнку - селёдку солёную! Идиоты! Тося помнила только один эпизод из детства с бабушкой, ещё во время их жизни под Уссурийском, когда та приезжала к ним в гости: идут они с папой и бабушкой по лесу, Тоське лет пять, и поднимаются на холм, к тому месту, где растёт лещина. Тоська ныть начала - тяжело! Ножки устали! Папа ей строго: "Не выдумывай! Тут идти нечего!". А бабушка Вера пожалела, сказала что-то ласковое, и взяла её к себе на спину. Папа ругаться стал, но Тоська крепко-крепко облепила бабушку ногами и руками за туловище... Так и подняла её бабушка на себе, до кустов лещины. Тоська и понимала, что тяжело бабушке, но так приятно было, что о тебе кто-то заботится помимо родителей, ничего она такого доселе не помнила... А теперь у бабушки с позвоночником что-то, была операция, и бабушка Вера сутулится сильно, плечи повисли вперёд - никого больше так не поносит. Запыхается Тоська, пока на четвёртый этаж поднимется к бабушке. Четвёртый этаж пятиэтажки. Дверь коричневая, обтянутая искусственной кожей с заклёпками, вид не товарный... Бабушка откроет ей. - Ой, Тосечка, заходи, заходи, моя девочка! Как ты, устала в школе? Ух, щёчки с мороза красные, как яблочки! Бабушка треплет Тоську за щёчку, девочке это не нравится. Она раздумывает над словами матери, не может понять: любит ли её бабушка или просто делает вид из вежливости? - Голодная? Я тебе сейчас яйца пожарю, хочешь? - улыбается бабушка, вешая на крючок Тоськину куртку. - Хочу. Тоська любит яйца и первое время забывает о том, что это главное блюдо бабушки. А потом, покончив с яичницей, вспоминает: - Ба, а у тебя ничего больше нет? - Ой, суп был, но ему уже четвёртый день. Если бы я знала, что ты придёшь, то приготовила бы! Мне одной много не надо, да и готовить я не любительница. Прости, Тосечка. Бывали от бабушки и гастрономические сюрпризы в виде отварного картофеля. Баба Вера гордилась рецептом и старалась передать знания внучке: - Все картошку просто так варят, без ничего, а я всегда добавляю при варке лук и морковь - так ароматнее. А потом толку её или кусочками ем, а лук и морковь выбрасываю. Ну-ка, попробуй! Вкусно? Между вилками Тося протягивает "Угу", хотя разницы во вкусе не чувствует. Кажется, у мамы даже вкуснее - сливочного масла побольше, а у бабушки его будто и нет. - То-то же! - говорит довольная бабушка. - Мама твоя так не умеет, она рецептов у меня никогда не спрашивала. Пока Тоська ест, баба Вера убирает с плиты остывший чугунный утюг. Тося каждый раз поражалась - у всех уже давным давно современные утюги, из них даже пар идёт, а бабушка всё наглаживает этим древним мамонтом свои блузочки... Надо сказать, бабушка у Тоси умела выглядеть элегантно, со вкусом, и вещи хранила бережно. Изо всякого старья могла такую конфетку на себе соорудить, что Тося при виде её ахала - вот так бабушка! Дома на ней старушечьи халатики в цветочек, а на улицу строгие линии и цвета, но обязательно было в гардеробе у бабушки Веры нечто яркое: зелёный платок, например, или крупная брошь, или шляпка из фетра, Тоська такие шляпки видела только в фильмах о 20-х 40-х годах. - Ба, купи ты себе уже нормальный утюг, это же ужас, как им можно гладить. - Я им всю жизнь глажу и буду. Мне удобно, - возражает бабушка. Она ни за что не признается, что на утюг нет денег. Есть сумма, отложенная на похороны, чтобы в случае чего не напрягать детей. Пенсия у неё минимальная, сыновья не помогали, а она и не просила, понимала, что им и так нелегко: у старшего, Тосиного отца, двое детей, живут в деревне, крутятся, продавая что ни попадя, и у младшего одна девочка, те вообще обитают в общежитии, в маленькой комнате, да ещё и с кавказской овчаркой. Все трое внуков забегали к бабушке по очереди и всех она встречала одинаково, никого не выделяя, не заводя любимчика. - Говорю же - сердца нет у неё! - ворчала на этот счёт мама Тоси, - разве можно ко всем относиться одинаково? Разве можно ставить на одну ступень тебя, мою красавицу, и Катьку эту, тупейшую пробку, как мать её? - Так Катька мелкая, мам, ей семь лет всего, как и Павлику нашему. - Паша - мальчик, ему всё простительно. А вот и он! Сладкий мой! Ты почему такой грязный? - Белобрысый, краснощёкий и чумазый Пашка влетел на кухню с выпученными глазами, скорчил рожицу сестре и, не глядя ни на кого конкретно, потребовал: - Поесть дайте! Мы там с пацанами катакомбы нашли, будем в них пикник делать! - Какие катакомбы, сыночка? Ты что! Иди сюда, оботру тебя... Она набросилась на Пашку с влажной тряпочкой, но мальчик вырвался. - Ой, мам! Хватит! Там просто дырка в земле, под плитами. Пацаны сказали - катакомбы. Собери мне еды! Мама начинает суетно упаковывать в пакеты огурцы, сало, хлеб, сметает со стола нарезанную салями, которую жевала Тоська. - Это моё! - возмутилась Тося. - Хватит тебе! В большой семье не щёлкай, Пашеньку друзья ждут! В комнате бабушки Веры висел на стене портрет: дедушка и она, молодые, ещё бездетные. Дедушка был очень красив: блондин с волевыми чертами и взглядом, уверенным в себе. В то время Бред Питт был ещё молод и Тоське казалось, что дедушка очень на него похож, даже ещё красивей. И бабушка: маленькая, скромная, с глазами навыкате, в которых затаилась тайна и грусть. Она была хорошенькой, хрупкой, смотрела с опаской на Тоську сквозь череду так быстро пролетевших лет, и девочке казалось, что в жизни бабушки не было особенного счастья, жила как получалось, чего-то ждала, чего-то боялась, не понимала зачем это с ней и почему, бабушке хотелось любви, ласки и света, но ничего из этого либо не случилось в её жизни, либо она упускала из виду те моменты, когда птица счастья присаживалась на её хрупкое, узкое, слабое и маленькое плечо. Птица обижалась, что её не замечают, не гладят, не хотят кормить... Она улетала от бабушки, просачиваясь сквозь неуверенные пальцы, как песок, и оставалось только ощущение утраты, пустоты. - Любуешься? - усмехалась бабушка Вера, замечая, что Тоська неотрывно смотрит на портрет. - Видишь, и я когда-то была красивой, молодой... Но Тося думала о другом. Любила ли кого-нибудь бабушка? Любит ли бабушка её? Хоть кого-нибудь? - Бабушка, а ты дедушку любила? Баба Вера сделалась серьёзной. Посмотрела мельком на красавца-деда, опустила взгляд на свои жилистые, с чёткими венами руки. Горбик на её спине сложился в крутую дугу. - Нет. Не любила я его никогда. Я другого любила. Тося такого ответа не ожидала. - Но... Кого? - Первого мужа, - скованно, тяжело сказала бабушка. - У нас ребёнок должен был родиться, а он поехал в Латвию с другом и там... В общем, он остался там. А я через два года вышла замуж за вашего деда. Он хорошим был, но не смогла я его полюбить. - Но зачем же вышла замуж? - Надо так было! Время другое было. А дед был хорошим, пока не заболел... Тоська вспомнила, как дед, совсем лишившись разума, бегал за бабушкой с топором, как прибегала она к ним по осени ночью в деревню, босая, в одной ночной сорочке... А это между прочим три километра. Как папа ездил к дедушке на разборки. В том, что бабушка когда-то была молодой и такой же стройной, как она сама, да ещё и модницей, Тоське приходилось убеждаться не раз. Бывало, оставалась внучка ночевать у бабушки и та ей всегда свежую, пахнущую морозом постель застилала. Замечала бабушка, что Тоська спит в чём попало: в той же футболке, что на улице носилась, или в майке, или вообще нагишом. А Тоське пятнадцать уже - девушка. - Тосечка, а ночнушки есть у тебя? - А зачем они? У нас только мама их носит - такие страшные, колхозные, бе! - Девушка всегда должна быть элегантной. Я тебе сейчас покажу кое-что. И бабушка полезла в свою кладовочку, где у неё была оборудована эдакая мини-гардеробная. Выудила она оттуда на свет Божий то ли платье, то ещё что, только у Тоськи язык не поворачивался назвать это ночнушкой. - Комбинация! - прояснила бабушка. - Шёлк натуральный, потрогай какой гладкий. Тоська надела, покрутилась перед зеркалом... Красота какая! Ткань струилась вниз одним полотном и, выточенная под грудью, подчёркивала все прелести, как надо сужалась в районе талии. Лёгкая, невесомая, такая приятная... Сохранилась идеально, видно, что относились к ней бережно. Хоть на подиум в ней! - Нравится? - Очень. - Вот и спи в ней. Девушка - а ты уже девушка - всегда должна выглядеть элегантно, даже ночью, чтобы не переставать себе нравится. - Ну ты, ба, даёшь... Не знала, что в те годы тоже могли одеваться красиво. - Ещё как могли! Я их купила себе, когда была намного старше тебя, лет в сорок. На следующее утро Тося спросила: - А можно я её себе заберу? Тебе же не нужна? - Конечно можно, - просияла баба Вера, - я тебе сейчас ещё одну найду, чуть попроще, но тоже красивую. Впоследствии Тоська спала в этих комбинациях лет семь, пока не поправилась до 44 размера. Иногда она обращала внимание на подобные вещи на рынке, но мама морщилась: - Ужас! Разврат какой! Что это за сеточки? Даже не думай! Получит у меня эта баба Вера, прививает тебе не пойми что! Сама шал*вой была, и тебя хочет такой же сделать. Соберутся вместе две семьи обеих братьев и поедут куда-нибудь к речке на шашлыки. Бабушку они ни разу с собой не брали - бесила она невесток одним своим видом, неудобно было при ней сплетничать. Вторая невестка бабушки, Анжела, Тосина тётя, была злющей, как цепная собака женщина. Она считала себя красавицей несмотря на внушительный лишний вес, и красилась очень ярко, любила леопардовые лосины и кофточки цвета "вырви глаз". Иногда Тоська, уже взрослая, оглядывалась на прошлое и понимала, что тёте Анжеле было в ту пору всего двадцать пять лет... Натуральная бабина. Родила она Катю, единственную дочь, в семнадцать. Катька егоза ещё та: крутится, хохочет, виснет с разбега на матери... А тётя Анжела глаза свои злые, с синими тенями, как сузит, как заорёт на ребёнка, подхватит что-нибудь с покрывала и ка-а-а-к врежет Катюхе... Та отбежит, поплачет, уткнувшись в лохматый бок их кавказской овчарки, и дальше "вредничать". Но со временем тётя Анжела выбила всё же у Катьки всю дурь и выросла девочка неразборчивой по отношению к мальчикам, полноватой, глупой и завершающей каждый прожитый день парой бутылок "пивасика". На этих шашлыках у женщин сложилась традиция перемывать косточки бабе Вере. Занимались они этим когда мужья отходили в сторонку, погулять. - Жлобина старая, для внуков ей нормальной еды жалко, - ворчала тётя Анжела, - твоих тоже кормит одними яйцами? - А то! А недавно новинка вышла! Они недавно попросили меня испечь пирожков с тыквой, как у бабушки, понравилась им эта отрава, позорникам... Тьфу ты! С тыквой! Свинячий корм! Постыдилась бы! Я один в рот взяла и выплюнула. Тоську так и подмывало спросить: бабушка хоть яйцами нас кормит, всех троих внуков, и пирожков этих самых с тыквой очень вкусных, между прочим, напёчет, бывало, целую гору, а вы что для неё? Хоть раз что-то хорошее для бабы Веры сделали?! Вы хоть замечаете какой ремонт у бабушки Веры древне-советский? Какая мебель у неё допотопная? Что телевизор у неё пузатый, старенький, дышит уже на ладан? Хоть раз поинтересовались не тяжело ли ей каждый день подниматься на четвёртый этаж?! А мы, внуки, замечаем! Даже Пашка, хоть и мелкий, жалеет бабушку и на рынок с ней ходит, чтобы помочь донести сумку! А я полы бабушке мою! А Катька, вон, окна ей на днях вымыла, ведь у бабушки больная спина! А вам только дай! Всё не так вам! Когда Кате было восемь лет, дядя Саша развёлся с Анжелой. Три года прожил он с бабушкой, в благодарность за её заботу сделал ей простенький ремонт в квартире и купил новый телевизор. На радостях бабушка раз десять повторила Тоське историю о том, как они ездили с Сашей покупать этот телевизор и не уставала нахваливать пульт (вставать теперь не надо, чтобы переключить канал!). Второй сын совестился. - Маша, - говорил жене Тосин отец, - я хочу матери купить холодильник, у неё так гремит старый "Зил", что на втором этаже у жильцов пол вибрирует. Деньги я отложил. - Ещё чего! Только попробуй! Она нам ни копейкой не помогла, а тут холодильник ей! Давай сюда деньги, пока я не показала тебе "холодильник". С большими скандалами папа Тоси отвозил бабушке деревенские продукты и катал мать по поликлиникам. Однажды Маша добилась того, чтобы свекровь отдала им деньги за бензин. Дядя Саша съехал от бабушки к другой женщине. Тося впервые увидела свою новую тётю на собственной свадьбе. Лена хорошая была с виду, обыкновенная, лет сорока пяти... Вела себя скромно, улыбалась ласково. Тося сразу поняла - добрая. Это она по глазам выяснила, у Тоси была безошибочная способность чувствовать нутро человека по взгляду. Совсем стара становилась бабушка. Все о ней забывали. Внукам не до неё - у самих подрастают дети, семьи строятся. Всех размотало в разные стороны, покинули внуки маленький бесперспективный город... Могли заехать раз в два-три года - на этом всё. Тоська однажды прибыла к ней с двумя сыночками, а у бабушки хлопочет по хозяйству тётя Лена. Тоська и не врубилась сначала в чём дело: стол накрыт, торт возвышается, в вазе свежий букет цветов... Оказывается, восемьдесят пять лет сегодня бабушке. Застыдившись, Тоська выбежала в магазин, купила первый попавшийся платок, конфеты, кофе... Вернувшись, заметила в коридоре новенький холодильник, потом заметила, что и шторы, и обои, и диван - всё новое. Заботилась о ней тётя Лена, относилась с человеческим теплом. И видно, что бабушка к ней привязана сильно - смотрит ласково, с любовью, доверием... Через пару лет Тося узнала, что дядя Саша и тётя Лена забрали бабушку к себе после инсульта. Ухаживали за ней и сами, и при помощи сиделки. А мама Тоси только одно могла сказать на этот счёт: - Это они специально делают, чтобы она квартиру на них переписала. Вот хитрые! автор: Пойдём со мной