Шестакова Галина • Писатель

Вера аккуратно расставила на столе фарфоровые чашки – свадебный сервиз, который они с Олегом берегли для особых случаев. Тридцать пять лет назад эти чашки подарила свекровь, и с тех пор они доставались из серванта всего несколько раз в год. Сегодня был именно такой день – годовщина свадьбы. Вера включила духовку и достала из холодильника творог для любимого пирога Олега. На кухонных часах было семь утра – привычка вставать рано въелась за годы работы в школьной библиотеке. Телефон тихо звякнул – сообщение от дочери: "Мам, я заеду сегодня пораньше, нужно поговорить. Только не говори папе". Вера нахмурилась – Лиза редко что-то скрывала от отца. С самого детства она была папиной дочкой, делилась с ним всеми секретами.

Воскресное утро выдалось на удивление тёплым. Лена стояла у окна, рассматривая, как солнечные блики играют в стекле соседней высотки. На кухонном столе остывал кофе в любимой чашке с котятами — подарок Кати на прошлый день рождения. "Значит, в парк?" — Олег появился в дверном проёме, застёгивая рубашку. — "Может, лучше в торговый центр? Хочу посмотреть новый ноутбук". "Ты же обещал", — Лена попыталась скрыть разочарование. — "Сегодня открывается фестиваль уличной еды, помнишь?" "А, точно", — он клюнул её в щёку. — "Ладно, пойдём в твой парк. Только недолго — вечером футбол". По дороге Лена рассказывала о новом проекте на работе. Олег кивал, уткнувшись в телефон — проверял счёт матча. Она давно привыкла к этому: он всегда слушал вполуха, если речь не шла о его делах.

Когда твой мир рушится, это происходит не под грохот барабанов. Всё случается в абсолютной тишине, под жужжание маминой кофемолки и звук падающих капель из неплотно закрытого крана. Я сидела на кухне, листала конспект по философии, готовясь к зачёту. В наушниках играл новый альбом моей любимой группы, а на сковородке остывала яичница. Обычное утро обычного вторника. А потом я увидела фотографию. Кто-то из моих одногруппников репостнул во ВКонтакте снимок с какой-то тусовки. Среди незнакомых лиц — моего отца, в узких джинсах и новой рубашке, с какой-то девицей, повисшей у него на шее. Под фото было написано: "Душевно оторвались на крыше! Питерские, ваша очередь!" Яичница остыла окончательно. Я сидела, тупо уставившись в экран телефона, и пыталась осознать происходящее. Папа должен был быть в командировке в Нижнем. Он сам говорил маме три дня назад, собирая свой старый портфель. Тот самый портфель, который я подарила ему на день рождения, копив на него три месяца со своей подработки в книжном.

Анна стояла у окна, вглядываясь в знакомый до боли сад. Яблони, которые они с мужем посадили тридцать лет назад, давно переросли второй этаж. Раньше по весне их ветви царапали стекло, и Михаил каждый год подрезал их. Теперь они тянулись к небу бесформенной массой – после его смерти никто не занимался садом. Скрип половиц заставил её обернуться. В дверях стояла Ольга – строгая, подтянутая, в деловом костюме, несмотря на выходной. "Мам, ты готова? Иван должен скоро подъехать", – Ольга поправила и без того идеальную причёску. Этот жест выдавал её волнение – старая привычка, оставшаяся с детства.

Настя по пути к маме достала из почтового ящика накопившуюся почту. Письмо. Там было письмо. Странное, без марки, с ее именем. Она сразу прошла в папину комнату, бросила бумаги на стол. Мама сидела на кухне потерянная. Прошло две недели с того дня, как отца не стало. Две недели, наполненные хлопотами, звонками, документами — будто реальность пыталась заглушить горе бесконечными делами. Мама держалась, как могла, но Настя видела, как она постарела за эти дни, словно разом накинула десяток лет. Настя поцеловала ее, поставила чайник. И зашла в отцовски кабинет. Она уже не первый день разбирала отцовские вещи, и каждая мелочь отзывалась болью в сердце. Старая перьевая ручка, которой он подписывал её школьные дневники. Потёртый кожаный ежедневник с аккуратными записями. Очки в простой оправе, которые он протирал каждый вечер специальной салфеткой — такой же педантичный в мелочах, каким был во всём.

В "Пятёрочке" на Советской снова не работал терминал. Марина раздражённо отсчитывала мелочь, пока кассирша демонстративно закатывала глаза. Позади уже начинала роптать очередь. "Вот, возьмите," — она высыпала горсть монет на прилавок. Пакет с продуктами неловко съехал с локтя, рассыпав по полу яблоки. "Мариночка, давай помогу," — соседка Галина Петровна материализовалась будто из воздуха. "А я как раз думала — когда тебя увижу? Не ожидала, что у вас с Димой не сложится. Такая пара была..." Марина молча собирала яблоки, чувствуя, как щёки заливает краска. В маленьком городке новости разлетаются быстрее ветра. Особенно такие. "Одной-то теперь тяжело будет," — продолжала соседка, не замечая её состояния. "С ребёнком на руках... А мужиков нормальных на всех не хватает. Вон, Светкина дочка уже третий год никого найти не может, а у неё хоть детей нет."

С Даниилом мы познакомились в "Додо Пицце" на Ленина – я проводила презентацию новой линейки снеков для сетевых клиентов, а он зашел на бизнес-ланч. Высокий, подтянутый, в отглаженной рубашке – он выделялся среди других посетителей какой-то особой уверенностью. Когда я, путаясь в проводах от ноутбука, пыталась подключить проектор, он просто подошел и помог. "Вечером в "Квартирнике" играет хорошая группа из Питера," – сказал он после презентации, протягивая визитку. – "Приходите, если интересно. Столик на имя Даниил." "Квартирник" считался главным модным местом нашего города – попасть туда без брони было практически невозможно. Я знала, что некоторые столики там держат только для "своих".

Коробки с вещами занимали почти всю комнату. Екатерина методично разбирала их уже третий день – раскладывала, сортировала, что-то откладывала для благотворительности, что-то решала оставить на память. Каждая вещь хранила частичку мамы, каждая пробуждала воспоминания. Старое платье в цветочек – мама любила надевать его по выходным, когда пекла их любимый яблочный пирог. Потёртый кожаный кошелёк – она никак не хотела с ним расставаться, хотя отец каждый год дарил ей новый. Фотоальбомы, письма, какие-то записки... "Катя, может, отдохнёшь?" – отец заглянул в комнату, держа чашку с чаем. – "Ты с утра здесь".