Предыдущая публикация
- А родителям сообщила?
- спросила Вера, когда уже сидели за крохотным столом общежитской комнаты.
- Неа, - беспечно заявляет Тома, - и Юре про своих ничего не говорила. Ты же сама знаешь, мать-то у меня... говорит она плохо, с детства у нее это.
Прошло ещё три счастливых месяца. И всё, что скрывала Тома, всё открылось.
Юра, сероглазый красавец, задумавшись, смотрел в окно. Беременность Томы не обрадовала. Нет, он думал о женитьбе, к тому же Тамара - девушка красивая, статная, да и характером спокойная. Но ребенок...
Да всё бы ничего, но простые родители Томы... к тому же у матери со здоровьем нелады, то ли она немая, то ли дефект речи... Юрий так и не понял... Одно беспокоило: вдруг ребенку перейдет...
Да он и не узнал бы, но ведь надо как-то знакомиться... К тому же мать Юры интересуется, кто родители у девушки...
Юрий представил строгий взгляд матери, недовольство отца... Даже представил, как мать, начнет говорить о наследственности, когда узнает, что у Томы в семье проблемы со здоровьем.
- Надо нам все обдумать, - уклончиво говорит он.
- Юрочка, да уж и так думаем с тобой вот на этой постелюшке, скоро как полгода думаем. И уже срок у меня большой, доктора говорят, только рожать, иначе никак...
- Ну мало ли что они говорят, не им ведь жить... В общем, надо мне дома поговорить... А ты жди, я приду... Скоро приду.
Но Юрий не пришел. Хотя обещал через неделю появиться. Тома даже сходила в строительное управление, но там ответили, что Юрий Костенко уволился.
Тамара от такого известия не могла найти нужные слова. Успела только одно спросить: " Как же без отработки его отпустили?"
Инспектор отдела кадров повела плечиком и ответила: - За него попросили.
***
Малыша Тамара привезла, когда ему и года не исполнилось. Записать пришло на своего отца Николая Порфирьевича Коростылева. Юрия она больше не видела, исчез, как туман над рекой.
Тосковала, плакала, думала о нем, а потом успокоилась. За окном бушевала жизнь, а Тамара, молодая, красивая, любила жизнь.
- Ну вот, Саньку вам привезла, - сказала Тамара, развернув свёрток.
А он, горластый, расплакался, словно чувствовал, что оставят его тут.
- Ну куда я с ним одна? - она виновато смотрела на родителей.
Николай, поглаживая небольшую бороду, разглядывал внука. Его жена, мать Тамары, взглянула на малыша, и руки сами потянулись к нему.
Говорить много и правильно Августа не умела. Имя ей такое дали - Августа, а попросту - Гутя. Вот так и звал ее Николай.
У Гути с детства проблемы с речью. То она долго не говорила, потом что-то несуразное лепетала. А когда подросла, стала стесняться саму себя. Говорила мало, звуки растягивая, волнуясь при этом.
Но до чего же она была красива эта Гутя! Особенно в молодые годы.
Николай Коростылев долго не женился. Может потому, что внешне невзрачный и стеснительный был.
Но увидел однажды Гутю - красивую и молчаливую - "заболел" ею.
Упросил родителей, посватался... И с той поры живут душа в душу.
Он ее по взгляду понимает, и она тоже. Вот, например, возится Николай по хозяйству, а Гутя выйдет, взглянет и он сразу поймет: - Обедать уже? Понял, иду, Гутя, вот только ещё одну досочку поправлю и приду.
Она кивнет с улыбкой и идёт в дом.
Единственную дочку Тамару они любили. Даже слишком. Может потому, что одна, других деток не было.
И оставить малыша в деревне восприняли без упрека.
- Ну, раз надо, значит надо, - сказал благодушно Николай. - Как думаешь, мать, справимся? - спросил жену Гутю.
А она улыбается, кивает, старательно выговаривает каждое слово, а сама уже держит на руках внука.
- Ну ладно, приезжать буду, а уж деньги, само собой, с каждой получки, - обещает Тамара.
Деньги она, и в самом деле, высылала каждый месяц. Даже приехала пару раз. А потом как исчезла. Только и сообщила, что уехала на комсомольскую стройку.
Гутя внимательно слушала, когда Николай читал письмо. А рядом крутился маленький Саша, ему уже полтора года исполнилось.
Николай долгими зимними вечерами любил подшивать валенки, или с другими обутками возиться. Любил он "сапожничать". Несли ему со всей деревни обувь, даже из соседних сел привозили.
Внук Саша любил эти часы зимнего вечера, когда дед "колдовал" над сапогами: выкраивал стельки, подшивал, ловко орудуя иглой.
Потом бабушка отправляла спать, и через ее теплые заботливые руки, как по невидимым нитям, проходила ее молчаливая любовь.
Подрастая, Санька все больше привязывался к деду и бабушке. И поскольку о своей матери он мало чего знал, то папой и мамой звал Николая и Гутю.
Коростылевы сначала фотографии Тамары показывали: - Вот это мама твоя, - говорил Николай.
Саша с любопытством разглядывал красивую женщину, а потом смотрел на Гутю и непроизвольно тыкался носом ей в плечо, будто боялся, что отнимут у него её.
В первый класс отвели Саньку при полном параде. Гутя всю дорогу улыбалась, гладила Сашу по голове. А Николай, наоборот, был серьезным, каким-то торжественным.
- Ну чё, подкидыша повели в школу? - спросил сосед Петр Васильевич с лёгкой подковыркой. "Подкидыш ем" он называл Сашу. И вроде без злобы, но Коростылевым это не нравилось. Хотя после того как Тамара оставила сына родителям, в деревне иногда называли мальчишку подкидышем. Считали, что Тома просто подкинула сына деду с бабкой.
- Не слушай его, Саня, - сказал Николай, - мелет всё подряд.
- А я и не слушаю! - гордо заявил белобрысый Санька.
Учился Саша Коростылев неплохо. Николай помогал с уроками. Гутя же не могла из-за трудностей речи, объяснять. Но зато она сидела рядом, когда Санька делал уроки, и вязала. Спицы мелькали в руках, и она поглядывала на внука. Хотя какой теперь внук? Сын он ей. Она и прикипела к нему как будто сама его родила.
Через год, когда Санька уже перешёл во второй класс, появился в их доме чужой мужчина.
Санька сначала с любопытством смотрел на чужого красивого дядьку. А когда узнал, что это его отец, спрятался в комнате.
- Вот значит, Николай Порфирьевич и Августа Григорьевна, сами должны понимать, что с отцом родным мальчику будет лучше. У нас с женой все условия есть, да и живём в городе. - Он окинул взглядом скромное убранство дома Коростылевых и продолжил: - Все у нас с супругой есть, в лучшую школу будет ходить, в кружки запишем...
- Да у нас тут тоже занимаются с ними, - попытался оправдаться Николай.
Гутя мотнула головой, в глазах - испуг. - Не надо, - произнесла она, волнуясь, - наш он, не отдам, - с трудом сказала она.
- Напрасно вы так, я ведь все нужные бумаги собрал, закон на моей стороне, я ведь отец, - спокойно продолжал Юрий, - к тому же его мать, как мне известно, не занимается воспитанием.
Коростылевы до последнего надеялись, сами в район ездили, пытались "отстоять" Сашу. Но Юрий Костенко, уже подкованный в этом вопросе, заручившись нужными бумагами, приехал с женой Светланой за мальчиком.
Саша, увидев их, громко крикнул: - Не поеду! Я с мамой и папой буду жить!
- Ну вот видите, одичал ребенок, - сделал вывод Юрий.
Светлана, стройная, молодая женщина, попыталась подружиться с мальчиком: - Тебе хорошо у нас будет, - пообещала она, - ты просто поживаешь у нас на каникулах, а потом решишь, где тебе лучше. Захочешь, домой вернёшься, - пообещала Светлана.
Гутя слушала и не могла говорить, а только плакала, пряча слезы от Саньки.
- Ну все, скоро автобус, поехали, - сказал Юрий и взял мальчика за руку.
Николай и Гутя шли за ними.
- Не вздумайте истерику закатывать при мальчике, - тихо сказал Юрий, - вам же хуже будет, я ребенка законно забираю.
Уже когда сели в автобус, Юрий сказал жене Светлане: - Это ты хорошо придумала насчёт "погостить", пусть так думает, а потом привыкнет.
- Ой не знаю, что будет, - ответила Светлана, - он нас не воспринимает. - Она вздохнула: - Жаль, что своих детей нет.
- Светочка, так ведь Саша почти свой, он ведь мой сын, мы даже похожи.
Николай и Гутя стояли у ворот и смотрели вслед автобусу. А как только он скрылся за поворотом, Гутя дала волю слезам. Как раненый зверь, она упала на землю и завыла. Николай пытался успокоить, но женщина в отчаянии каталась по траве, сорвав с головы платок. Ее русые волосы с лёгкой проседью растрепались, лицо исказилось от боли, которая вырывалась откуда-то изнутри.
Сосед Петр и его жена Клавдия прибежали на шум.
- Да что же это такое, - сокрушённо причитала Клавдия, - по живому рвут, разве так можно...
Казалось, что Николай за эти минуты тоже постарел, осунулся.
Наконец, успокоив Гутю, все четверо сели на скамейку, и только всхлипывания Гути прерывали тишину.
Послышался гул мотора, показался милицейский УАЗик.
Сначала вышел участковый, а потом Юрий и Светлана.
- Где он? Куда вы его спрятали? - кричал Юрий.
Испуганные Коростылевы не понимали, в чем дело.
- Мальчик сбежал на первой же остановке, - сказала Светлана.
Гутя, не произнеся ни слова, схватила за рубашку Юрия и стала трясти его.
- Дикие вы люди, - сказал он, оттолкнув её, - ничего не понимаете.
Мотоцикл подкатил к дому Коростылевых, и из люльки выпрыгнул Санька.
Тракторист Федя Самойлов сказал: - Пассажира вам привез. Хорошо что я мимо ехал, а то так бы и шел один через березник.
Все затихли, увидев мальчика. А Санька побежал к дому и с разбегу уткнулся в колени Гуте, обняв их.
Она дрожала, плакала, гладила его по голове, а потом опустилась перед ним на колени и целовала его светлые волосы, его лицо...
Юрий направился к ним, но тут же был остановлен соседом Петром и его женой Клавдией. Петр направил вилы на Юрия и смотрел молча, загородив путь к Коростылевым.
Николай взглянул на опешившего участкового и попросил соседа убрать вилы.
Все замерли. Наступила тревожная тишина. Пёс Коростылевых перестал лаять и, натянув цепь, стоял так, как вкопанный. Даже воробьи перестали чирикать, и ворона с любопытством поглядывала вниз, заняв место на крыше.
Санька повернул голову, и не отрываясь от Гути, посмотрел в глаза Юрию.
И оба они смотрели друг на друга. Юрий увидел эти глаза, так похожие на его глаза.
Они смотрели друг на друга и все молчали. Санька так вцепился в платье Гути, что его пальцы побелели.
Юрий заметил это. Наконец вздохнул, будто принял решение: - Ну что же, ладно...
Он взял за руку жену и они пошли в сторону остановки.
Участковый снял фуражку, вытер платком лоб, будто передохнул после тяжёлой работы.
- Зря мы это затеяли, Юра, - сказала Светлана по дороге на остановку, - как волчонок на нас смотрит.
- Поздно, - с сожалением сказал Юрий, - слишком поздно, раньше надо было.
Снова залаял в ограде пёс Коростылевых, весело зачирикали воробьи, деловито каркнула ворона. Сосед Петр убрал вилы, с опаской глядя на участкового. А тот, ничего не сказав, молча сел в УАЗик и уехал. По дороге остановился, увидев Юрия и Светлану: - Садитесь, подвезу до автостанции в райцентре, а то сегодня сюда уже не придет автобус.
***
Прошло семь лет.
Пятнадцатилетний Санька лихо гонял на велосипеде, рыбачил вместе с Николаем, помогал Гуте и успевал хорошо учиться.
- Ленишься с уроками-то, - ворчал Николай, зашивая порванный сапог соседки Клавдии.
- Батя, так я всё запомнил, - бодро отвечал Санька.
- Ишь ты, батей зовёт - по-взрослому, - бормотал Николай, пряча улыбку в седой бороде.
- Лю-юю-бит, - говорит Гутя, и сама с гордостью поглядывает на Саньку.
Тамара, Санькина мать, появилась в это лето в деревне впервые за много лет.
Приехала. Веселая, чуть располневшая, но такая же красивая. Ее муж, невысокий "пухляш", с добрым взглядом, тараторил без умолку. Хоть и не красавец, но видно было, что человек хороший. Два пухлощеких мальчишки, лет восьми, держались за руки. Близнецы они, похожи, что и не отличить.
Приглядываются к деду с бабой, а сами к родителям жмутся.
- Ну вот, это тоже ваши внуки, - Тамара кивает на мальчишек. А они, как два барчука, обласканные родителями, хмурясь, рассматривают простую обстановку.
- Здравствуй, сынок! - Хочет Тома обнять старшего сына, а он напрягся, будто подвоха ждёт. - Ну прости, что долго не приезжала. То Вовка с Серёжкой маленькие были... Да и живём далеко, не ближний свет... Но деньги шлем, вот Паша, - она показала на мужа, - каждый месяц сам, лично...
- Да ладно, чего там, - суетится пухляш Павел, - чего там деньги, главное парень какой хороший, - хвалит он Саньку.
Весь вечер сидели за столом, долго разговаривали. Павел оказался настолько общительным и добродушным - сумел сразу родителям Тамары понравиться. А мальчишек Санька увел на улицу и деловито рассказывал, как он налаживает велик, как сумел наладить мопед своему другу. И те, оторвавшись, наконец, от родителей, крутились возле старшего брата, с интересом разглядывая технику.
- Мам, пап, чего сказать-то хочу, - начала Тамара на другой день утром, - спасибо, конечно, за Саньку... Хорошо у нас всё с Пашей, он и Саньку готов на себя записать, ворчит на меня, что сразу про сына не рассказала... В общем заберём мы Саньку, вся семья будет в сборе.
Кроме них рядом никого не было, и Николай, может впервые в жизни, повысил голос на дочь.
- Семья, говоришь? А мы кто? Мы с матерь - кто? Хвост собачий?
- Ну что ты, папа, я же как лучше хочу.
- Если Саня захочет с вами уехать, отговаривать не стану. И мать уговорю, чтобы смирилась, хоть для нее это как нож острый. А если не захочет - тоже уговаривать не стану. Так что уж сама теперь... как получится.
Санька сначала нахмурился, посмотрел на Тамару исподлобья.
- Ну чего набычился? Чего хмуришься? Мы ведь тебя к себе зовём, все вместе жить будем, а то ты всё в деревне, ничего в жизни не видел.
Санька ещё больше нахмурился.
- Без мамки и папки никуда не поеду, - сказал он и отвернулся.
Зря, конечно, он зарекался, что никуда без родителей (Николая и Гути) не поедет. Уехал. Но гораздо позже, когда восемнадцать исполнилось. В армию Саньку призвали.
А в то лето, когда Тамара с семьёй приезжала, наотрез отказался с ними ехать. Хотя, надо сказать, что с младшими братьями он подружился, да и Павел, Тамарин муж, хорошо к нему относился. И даже Николай и Гутя не отговаривали, ждали его решения.
Остался Санька. Не мог он представить, как уедет из дома, как оторвётся от отца с матерью.
И вот прошло ещё три года. Приходили письма от Тамары, от братьев, но Санька так и не решился к ним съездить. Пообещал после армии в гости наведаться.
А потом армия. Гутя до самого автобуса не отпускала его. Молчала всю дорогу, даже не плакала. Только глаза выдавали всю её тоску и боль.
- Мам, пап, все хорошо будет, - обещал Санька, - через два года домой вернусь.
***
Он вернулся весной, когда ещё не вспахали огороды и радовался, что успеет родителям помочь.
Гутя, как маленького, старалась накормить. А он смотрел на родителей и видел, как прибавился возраст. И все равно они самые красивые. Особенно мать. Даже седина не испортила ее, такая же красивая, статная, тихая и молчаливая. Один раз в жизни она была не в себе - когда биологический отец хотел увезти Сашу навсегда. Но это давно было, и уже никто об этом не вспоминает.
Поздней осенью, когда чествовали тружеников села, в актовом зале торжественно вызывали на сцену передовиков и вручали подарки.
- Награждается грамотой и ценным подарком механик моторно-тракторной станции Коростылев Александр Николаевич, - объявила ведущая.
Раздались громкие аплодисменты. Санька, смутившись, пошел к сцене.
- Наш идёт, наш, - бормотал Николай, поглядывая на жену. А Гутя вытерла выступившие слезы, вцепившись рукой в руку Николая.
Замерев, смотрели на сцену, как чествуют их сына. Да, именно сына, которого родили сердцем.
- Слышь, мать, вот женится Санька, - шепотом сказал Николай, - будут у него дети... это, значит, внуки наши...
- Ох, дождаться бы Санечкиных деточек, - прошептала Гутя.
- Дождемся, какие наши годы! У нас сын вон какой молодой, да и мы ещё не состарились, - похвастался счастливый отец.
Автор: Татьяна Викторова
Следующая публикация
Нет комментариев