РОССИЯ до революции; преступления госпереворота

С праздником Святого Богоявления и Крещение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа! #православныеПраздники

Вначале православной русской цивилизации было Слово… Крещение Руси, величайший цивилизационный поворот в истории России, осуществленный в конце X века, начался... с учительного слова. Вспомним, как об этом рассказывает «Повесть временных лет» в записи, размещенной под 986 годом: киевский князь Владимир, выбирая веру, встречался с представителями различных религий — иудеями, мусульманами, латинянами. Эти встречи продолжались до тех пор, пока не пришел к нему некий грек, который произнес перед князем речь о сущности православного вероучения. «Повесть временных лет» называет грека «философом», поэтому и его речь стали называть «Речью Философа». По мнению современных исследователей, общий ход беседы грека-философа с киевским князем вполне соответствует миссионерской практике Греческой Церкви в IX–X вв. Показательно и именование грека «философом». В Византии IX–X вв. философами называли людей, имевших богословское образование или отличавшихся исключительными знаниями в богословских вопросах, недаром же это прозвание на веки вечные прикрепилось к одному из славянских просветителей — Кириллу Философу. Следовательно, о христианской вере князю Владимиру повествовал человек знающий, искренне верующий и обладающий несомненным талантом проповедника. Поэтому в ходе беседы христианские истины впервые по-настоящему запали в сердце киевского князя («Вълодимеръ же положи на сердци своем») и стали истоком будущего Крещения Руси, а, значит, учительное слово грека-философа прямо повлияло на процессы развития всей последующей отечественной истории. Уже намного позднее было установлено, что «Речь философа» является цельной вставкой в «Повесть временных лет». Возникла дискуссия о происхождении этого текста: кто-то считал, что «Речь» была составлена на Руси (Д. С. Лихачев), другие указывали на Болгарию (А. А. Шахматов), третьи находили западнославянские корни (Н. К. Никольский). Наконец, А. С. Львов показал, что в языке «Речи» сохраняются элементы моравского и болгарского языков, поэтому была предложена версия о том, что возникла она в IX в. в Великой Моравии, а на Русь попала через Болгарию (см.: Львов А.С. Исследование Речи Философа // Памятники древнерусской письменности. М., 1968). Искусственное включение «Речи» в летописный текст породило сомнение в самом факте беседы грека-философа с киевским князем. Однако известный специалист по данной эпохе А. Ю. Карпов отмечает: «Искусственное включение «Речи Философа» в летопись, вовсе не означает, что весь рассказ о проповеди является простой выдумкой летописца. Составитель летописного сказания, вероятно, воспользовался готовым славянским сочинением, вложил его в уста греческого проповедника» (см.: Карпов А. Ю. Владимир Святой. М., 1997. С. 179). Кроме того, учитывая раннее происхождение текста «Речи» (IX в.), мы вправе предположить, что Владимир Святославич мог быть знаком с его содержанием. Вначале православной русской цивилизации было Слово… #православие #православныеБеседы

18 января 1825 года, 200 лет назад, в Москве был открыт Большой театр.

Учреждение СССР — попытка отменить историческую Россию В национальном вопросе марксисты выделяют нации революционные и нереволюционные, а также нации угнетателей и нации угнетённых. Русские (великороссы) как великодержавная нация шли у большевиков по разряду нации-угнетательницы, а Российская Империя — как страна-угнетатель. Сталин озвучивал этот марксистский постулат в своём выступлении на Съезде народов Дагестана 13 ноября 1920 года: «В прошлом Россия была Россией царей и палачей. Россия жила тем, что угнетала народы, входившие в состав бывшей Российской Империи… Это было время, когда все народы проклинали Россию. Но теперь это время ушло в прошлое… На костях этой угнетательской царской России выросла новая Россия — Россия рабочих и крестьян… Советская власть надеется вытащить народы Дагестана из той трясины, темноты и невежества, куда их бросила старая Россия». (Сталин И.В. Сочинения. Т. 4. С. 394, 396). Большевики строили не только классовое общество, но и общество, в котором государствообразующий русский народ был идеологически разделён на великороссов, украинцев и белорусов, и первые (великороссы) как нация угнетательница принудительно становились донорами нацменьшинств. Как главному разработчику национальной проблематики, Сталину Советская Федерация представлялась как «союз определенных исторически выделившихся территорий, отличающихся как особым бытом, так и национальным составом». Таковыми он выделял Украину, Крым, Закавказье, Туркестан, Среднее Поволжье (татаро-башкирскую автономию) и Киргизский край. В этой федерации не должно было быть «никакого обязательного «государственного» языка — ни в судопроизводстве, ни в школе. Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области», и никакого всеобщего избирательного права. «Избирательное право, — говорил Сталин, — должно быть предоставлено лишь тем слоям населения, которые эксплуатируются или, во всяком случае, не эксплуатируют чужого труда. Это естественный результат факта диктатуры пролетариата и деревенской бедноты». (См.: Сталин И.В. Организация Российской федеративной республики. Беседа с сотрудником газеты «Правда» // Правда №№ 62 и 63, 3 и 4 апреля 1918 г.) И действительно, по классовой Конституции 1918 года и вплоть до 1950-х годов в избирательных правах были поражены все группы населения, кроме пролетариата и советских служащих. Выборы были не прямыми, а многостепенными, с классовыми преимуществами городского населения перед сельским. Так, от Советов городских поселений избирался один депутат от 25 тысяч избирателей, а от сельских губернских съездов Советов — по одному депутату на 125 тысяч жителей. При однопартийной системе такие псевдовыборы неизбежно приводили к победе большевиков. Так, например, на XII съезде Советов рабочих было 41,4%, служащих — 39,6%, а крестьян — всего 19%. Из них 76,7%, то есть квалифицированное большинство, были коммунистами и только 23,3% — беспартийными, но так же прошедшими через партийные фильтры. В Российской Империи для сравнения: в Государственной думе второго созыва крестьян было 45,6%, а рабочих — 6,4%. Что реально отражало пропорциональную численность этих групп населения. Естественно, что в Советах не было ни священников, ни дворян, ни казаков, ни других социальных групп, с точки зрения Джугашвили (Сталина), «издавна эксплуатирующих нерусские народы на окраинах». (Сталин И.В. К военному положению на юге // Правда №293, 28 декабря 1919 г.) В чем же была суть национальной политики большевиков? На это можно ответить словами самого Сталина: «Суть национального вопроса в РСФСР состоит в том, чтобы уничтожить ту фактическую отсталость (хозяйственную, политическую, культурную) некоторых наций, которую они унаследовали от прошлого, чтобы дать возможность отсталым народам догнать центральную Россию и в государственном, и в культурном, и в хозяйственном отношениях…» И далее «национальный вопрос принимает форму, требующую выработки мероприятий, ведущих к тому, чтобы трудовым массам отсталых наций и народностей облегчить хозяйственное, политическое и культурное преуспеяние, дать им возможность догнать ушедшую вперед центральную — пролетарскую — Россию». (Сталин И.В. Доклад об очередных задачах партии в национальном вопросе на X съезде РКП (б) март 1921 г.) Официально провозглашалась необходимость принудительного донорства русских по отношению к нацменьшинствам. На основании марксистского представления о русских как нации угнетателей, «виновных» в отсталом положении других малых народностей. Создание СССР явилось радикальным переучреждением русского государства, а вовсе не воссозданием в новых реалиях продолжения России. В те годы многих большевиков волновал вопрос: «Не следует ли из этого, что объединение республик закончится воссоединением с Россией, слиянием с ней?» Сталинский ответ развеивает подобные сомнения: «Нет, не значит!… упразднение национальных республик явилось бы реакционным абсурдом, требующим упразднения нерусских национальностей, их обрусения… национальные республики… не могут быть упразднены, не могут быть лишены своего ЦИК и Совнаркома, своей национальной основы, пока существуют национальности, их породившие, пока существует национальный язык, национальная культура, быт, нравы, обычаи. Вот почему объединение национальных советских республик в одно союзное государство не может завершиться воссоединением, слиянием их с Россией». (Сталин И.В. Вопрос об объединении независимых национальных республик. Беседа с корреспондентом газеты «Правда» // Правда №261, 18 ноября 1922 г.) Как видим, речь не идёт о создании «единой и неделимой России». Большевики, являясь радикальными антагонистами Русских Государей, строят анти-Россию. Некую новую социалистическую государственность с задумкой довести её до мировой республики. СССР — это другое государственное образование, с другими цивилизационными целями, отличными от целей Российской Империи, и с пониженным статусом для всего русского народа. На I съезде Советов, где был провозглашён новый союз, главную речь держал Сталин. Ленин уже был не удел и не присутствовал на собрании. «Сегодняшний день, — говорил Сталин, — является не только итоговым, он является вместе с тем днём торжества новой России над старой, над Россией — жандармом Европы, над Россией — палачом Азии. Сегодняшний день является днём торжества новой России, разбившей цепи национального угнетения… Союз Советских Социалистических Республик, прообраз грядущей Мировой Советской Социалистической Республики». (Сталин И.В. Об образовании Союза Советских Социалистических Республик. Доклад на I съезде Советов СССР 30 декабря 1922 г.) Образование СССР являлось таким образом окончательным завершением русской государственности. И провозглашением, переучреждением на русских территориях некоего нового образования, которое стремилось к мировому господству коммунистической идеи. СССР был государственностью, в которой русские потеряли свою национальную субъектность. Собственно поэтому в СССР не было ни русской компартии, ни русского правительства, ни Академии наук, ничего из того, что полагалось другим национальным республикам. Сталин и партии считали, что «русским угнетателям» это не нужно и даже опасно. Он опасался проявления «великорусского шовинизма». «Может показаться, — рассуждал Сталин, — что целесообразнее было бы войти в Союз Республик не РСФСР, как целостному федеральному образованию, а отдельными республиками, входящими в состав РСФСР, очевидно, разложив предварительно РСФСР на составные части… идя по этому неправильному пути, мы пришли бы к такому положению, в силу которого нам пришлось бы, кроме восьми автономных республик, выделить еще из РСФСР специальный русский ВЦИК и русский Совнарком, что повело бы к большой организационной перетряске, совершенно ненужной теперь и вредной, и что не требуется ни в какой мере ни внутренней, ни внешней обстановкой». (Сталин И.В. Об объединении советских республик: Доклад на Х Всероссийском съезде Советов. 26 декабря 1922 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 5. М., 1947. С.150–151.) Большевиками вводилось принципиальное неравенство русских (великороссов) с другими национальностями. Идея создать русскую компартию и русский ВЦИК была заблокирована и далее в ноябре 1926 года на совещании ВЦИК и ЦИК СССР по тем же самым опасениям из-за усиления великорусского шовинизма и из-за того, что «оставшиеся в национальных республиках русские элементы будут стремиться во что бы то ни стало воссоединиться с выделенным ядром и раздирать государственно и территориально организм национальных республик». То есть коммунисты опасались опять возврата к единой и неделимой России, которую они разделили по национальным республикам. В Тезисах к XII съезду РКП(б), Сталин писал, что «необходимо еще преодолеть те препятствия, которые переданы нам в наследство пройденным периодом национального гнёта», которое состоит «во-первых, в пережитках великодержавного шовинизма, являющегося отражением былого привилегированного положения великороссов… они получают подкрепление в виде «новых» сменовеховских великорусско-шовинистских веяний… Многонациональное Советское государство может стать действительно прочным… если эти пережитки будут вытравлены в практике наших государственных учреждений решительно и бесповоротно. Поэтому решительная борьба с пережитками великорусского шовинизма является первой очередной задачей нашей партии». А «во-вторых, в фактическом, т. е. хозяйственном и культурном неравенстве национальностей Союза Республик… Ряд республик и народов… не в состоянии подняться на высшую ступень развития и догнать, таким образом, ушедшие вперёд национальности без действительной и длительной помощи извне. Причины этого фактического неравенства кроются не только в истории этих народов, но и в политике царизма и русской буржуазии, стремившихся превратить окраины в исключительно сырьевые районы, эксплуатируемые промышленно-развитыми центральными районами… преодолеть его можно лишь путём действительной и длительной помощи русского пролетариата отсталым народам Союза в деле их хозяйственного и культурного преуспеяния…». (Сталин И.В. Национальные моменты в партийном и государственном строительстве. Тезисы к XII съезду РКП(б), одобренные ЦК партии // «Правда» № 65, 24 марта 1923 г.) Партия большевиков брала на себя роль борца со всяческими проявлениями русскости («великорусский шовинизм») и вводила долговременную эксплуатацию русского народа как государственную политику. Сталин призывал партийцев следить, чтобы любые нужды национальных республик сразу же осуществлялись за счет русских хозяйственных и культурных расходов. Всякое препятствование этим «нуждам» есть, трактовалось как уклон «к великорусскому шовинизму». «Союз Республик, — говорил Сталин своим однопартийцам, — расценивается значительной частью советских чиновников в центре и на местах не как союз равноправных государственных единиц… а как шаг к ликвидации этих республик, как начало образования так называемого «единого-неделимого». Осуждая такое понимание как антипролетарское и реакционное, — вождь требовал, — зорко следить за тем, чтобы объединение республик и слияние комиссариатов не было использовано шовинистически настроенными советскими чиновниками как прикрытие их попыток игнорировать хозяйственные и культурные нужды национальных республик… обращая внимание членов партии на особый вред и особую опасность уклона к великорусскому шовинизму». (Сталин И.В. Национальные моменты в партийном и государственном строительстве). Таким образом, можно сделать несколько выводов: — СССР был построен как глобалистский коммунистический проект, замещающий собою русскую государственность; — положение русского народа в СССР было искусственно разделённым и социально приниженным как имперской нации «угнетавшей» нацменьшинства; — коммунистическая партия преследовала проявления «великорусского шовинизма»; — русская нация официально становилась донором для повышения материального и культурного положения нацменьшинств.

По мнению Ленина 76% территории России (с более чем 85% русского населения) это её "колонии", которым нужно дать независимость В 1914 году Ульянов составил таблицу, в которой проследил динамику роста колоний у "рабовладельческих держав" с 1876 года до начала Великой войны. Из всех стран нас интересует, разумеется, Россия. Главный большевик считал, что в 1914 году "метрополия" нашей страны составляла лишь 5,4 млн. кв. км, тогда как "колоний" у нас было на целых 17,4 млн. кв. км. Колониями Ульянов называл "захваченные" территории, которые коммунисты должны вызволить из-под "великорусского шовинизма" и тем самым воплотить в жизнь "право наций на самоопределение, вплоть до отделения". Эта таблица напечатана в 26-м томе ПСС (1969) на странице 314. К сожалению, конкретную карту с членением единой и неделимой России на "метрополию" и "колонии" главный русофоб не составил. Может, поленился. Зато её составил Сталин Современные коммунисты любят рассказывать, как мудрый Ленин, увидев сепаратизм малых народов России, пошёл на уступки в виде создания республик и, дескать, тем самым спас державу. В 1914 году никакого сепаратизма не было, а планы разделить Российскую Империю были. Причём лежали они на столах не только германского, турецкого и австрийского генштабов (что вполне логично), но и РСДРП (б) — самой пораженческой и русофобской партии среди всех тогдашних левых. Как говорится: невероятно, но факт!

Всё отнято... Всё отнято: и сила, и любовь. В немилый город брошенное тело Не радо солнцу. Чувствую, что кровь Во мне уже совсем похолодела. Весёлой Музы нрав не узнаю: Она глядит и слова не проронит, А голову в веночке тёмном клонит, Изнеможённая, на грудь мою. И только совесть с каждым днём страшней Беснуется: великой хочет дани. Закрыв лицо, я отвечала ей… Но больше нет ни слёз, ни оправданий. — Анна Ахматова. #стихи #ахматова

Вижу статного офицера с Георгием в петлице. Он окружен со всех сторон, окружен вплотную, точно в тисках. Он побледнел, но спокоен. Ни один мускул лица не дрогнул; он холодным презрительным взглядом прямо в лицо смотрит на негодяев, и чувствуется, что с таким же холодным презрением он будет смотреть и на смерть. Оружие от него отняли. Он неподвижно продолжает стоять на месте. Какой-то рабочий подскакивает и хочет схватить его за погон. Но из толпы отделяется солдат, вне сомнения прибывший с фронта, и со всего размаха ударяет рабочего по лицу. Тот падает. Толпа хохочет и кричит «ура!». Офицер не торопясь подходит к солдату и что-то ему говорит. Тот стоит застывши, приложив руку к папахе, но лицо его радостно улыбается. Спокойно, твердою походкою, не торопясь оба воина идут дальше. Толпа почтительно перед ними расступается. Часами из окна гляжу на эти омерзительные картины. И больно, и отвратительно, и хочется от боли плакать, но и уйти, не смотреть — не имею сил. Из воспоминаний барона Николая Егоровича Врангеля (1847—1923), отца генерала Петра Николаевича Врангеля. Петроград 1917 год. Художник Андрей Ромасюков "Две России. Март 1917-го"

СНЕЖНАЯ КРАСОТА ТОМСКА: ЗИМНИЕ ГОРОДСКИЕ ПЕЙЗАЖИ ПОГРУЖАЮТ В СКАЗОЧНУЮ АТМОСФЕРУ - ЗАСНЕЖЕННЫЕ ДОМИКИ, УЮТНЫЕ ДВОРИКИ С ВЫСОКИМИ СУГРОБАМИ...

«Мы задеть боимся кости, чуть прикрытые землей». 17 января 1982 года умер Шаламов За телом писателя, отбывшего 18 лет за колючей проволокой в сталинских лагерях, приехал катафалк с портретом Сталина на лобовом стекле. --- Лагерные воспоминания легли в основу произведений писателя — «Колымских рассказов» и стихотворений из цикла «Колымские тетради». Эти книги принесли Шаламову славу «Достоевского XX века» в СССР и за рубежом еще при жизни. *** Варлам Шаламов родился 18 июня 1907 г. в Вологде. Отец будущего писателя Тихон Шаламов был священником Собора Софии Премудрости Божией в Вологде, а до того — миссионером на Алеутских островах и на Аляске. Его жена Надежда Воробьева была учительницей. Кроме Варлама, в семье Шаламовых было еще четверо детей. И отец, и мать Шаламова были образованными людьми. Тихон Шаламов владел четырьмя иностранными языками, Надежда Воробьева была выпускницей женской гимназии. Они дали детям хорошее домашнее образование. Варлам уже в три года умел читать — начинал с приключенческих повестей, а в подростковом возрасте изучал труды философов. В раннем детстве он стал писать стихи. В 1914 г. Шаламов поступил в Губернскую мужскую гимназию имени императора Александра I Благословенного. Будущий писатель хорошо учился, занимался в драматическом кружке. Позднее он вспоминал: «Все школьные задания я делал сразу по возвращении домой, в первый же час, еще до чая, до обеда — все остальное время читал, чтобы занять, залить жажду жадного мозга». Отец Шаламова хотел, чтобы после гимназии будущий писатель поступил в семинарию и стал священником, хотя сам Шаламов о службе в церкви не мечтал. «Я буду жить, но только не так, как жил ты, а прямо противоположно твоему совету. Ты верил в Бога — я в него верить не буду, давно не верю и никогда не научусь. <…> Ты ненавидел бескорыстную любовь к книге, я буду любить книги беззаветно. Ты хотел заводить полезные знакомства, я их заводить не буду. Ты ненавидел стихи, я их буду любить. Все будет делаться наоборот. <…> Ты хочешь известности, я предпочитаю погибнуть в любом болоте». («Четвертая Вологда») В 1917 г. произошла Февральская, а затем Октябрьская революция. Шаламовы пострадали от смены власти: «Отцу мстили все — и за всё. За грамотность, за интеллигентность.<…> Из дома нас выкинули, выбросили с минимумом вещей. В нашу квартиру вселили городского прокурора». После революции гимназию, где учился Шаламов, преобразовали в единую трудовую школу. Ее будущий писатель и закончил в 1924 г. Отец предлагал ему остаться в Вологде и пойти в местную семинарию, однако Шаламов отказался. Он переехал в Москву, где стал дубильщиком на Кунцевском кожевенном заводе. В столице он посещал литературные кружки, ходил на вечера поэзии. Несколько раз Шаламов давал уроки малограмотным рабочим, учил их писать. Он вспоминал: «Жизнь моя поделилась на две классические части — стихи и действительность». В 1926 г. Шаламов решил поступить в университет. Он подал документы в Московский текстильный институт и в МГУ на факультет советского права. Приняли будущего писателя в оба учреждения, но выбрал он Московский университет. Об учебе Шаламов писал: «В Московском университете <…> диспуты были особенно остры. Всякие решения правительства обсуждались тут же». В те же годы Варлам Шаламов посещал встречи литературной группы ЛЕФ, писал для ее журнала «Новый ЛЕФ», был сотрудником радиогазеты «Рабочий полдень». Несколько раз Шаламов участвовал в антиправительственных митингах, а 7 ноября 1927 г. побывал на антисталинской демонстрации к десятилетию революции, которая прошла под лозунгами «Выполним завещание Ленина!» и «Долой Сталина!». Спустя полтора года его арестовали в подпольной типографии, где печатали «Завещание Ленина» — письмо Ленина, в котором он дал оценку своим соратникам и негативно отозвался о Сталине. Следствия писатель ждал в Бутырской тюрьме. «19 февраля 1929 г. я был арестован. Этот день и час я считаю началом своей общественной жизни — первым истинным испытанием в жестких условиях. <…> После увлечения историей русского освободительного движения, после кипящего Московского университета 1927 года, кипящей Москвы — мне надлежало испытать свои истинные душевные качества. Я не писал там никаких стихов. Я радовался только дню, голубому квадрату окна — с нетерпением ждал, когда уйдет дежурный, чтобы опять ходить и обдумывать свою так удачно начатую жизнь <…> Я надеялся, что и дальше судьба моя будет так благосклонна, что тюремный опыт не пропадет. При всех обстоятельствах этот опыт будет моим нравственным капиталом, неразменным рублем дальнейшей жизни» («Бутырская тюрьма». Из книги «Вишера») Шаламова обвинили в контрреволюционной деятельности, участии в троцкистском заговоре и приговорили к трем годам исправительно-трудовых лагерей. Срок он отбывал в Вишерском лагере в Пермской области, где строил Березниковский химический комбинат. О лагере Шаламов позднее писал: «Что мне дала Вишера? Это три года разочарований в друзьях, несбывшихся детских надежд. Необычайную уверенность в своей жизненной силе. Я выдержал пробу — физическую и моральную. Я крепко стоял на ногах и не боялся жизни. Я понимал хорошо, что жизнь — это штука серьезная, но бояться ее не надо. Я был готов жить». На свободу Шаламова выпустили в октябре 1931 г. Писатель вернулся в Москву. Его знакомый по ЛЕФу, фотограф Леонид Волков-Ланнит устроил Шаламова в журнал «За ударничество». Вскоре он стал публиковаться в изданиях «За овладение техникой» и «За промышленные кадры». Там печатали пропагандистские и агитационные материалы, тексты о достижениях первой пятилетки. О своей журналистской работе Шаламов писал: «Лучше быть продавцом магазинным, чем в газете работать». Шаламов сочинял стихи, которые «писались, но не показывались никому», бывал на встречах с литераторами. Одним из любимых поэтов Шаламова этого периода был Борис Пастернак, литературный вечер которого он посетил в 1933 году: «Я сидел, забившись в угол в темноте зала, и думал, что счастье — вот здесь, сейчас — в том, что я вижу настоящего поэта и настоящего человека — такого, какого я представлял себе с тех пор, как познакомился со стихами». Писал Шаламов и рассказы. В 1936 году в журнале «Огонек» опубликовали его «Три смерти доктора Аустина», а вскоре в «Литературном современнике» напечатали еще один рассказ писателя — «Пава и дерево». Исследователь творчества Шаламова Валерий Есипов писал: «Такие рассказы <…> построены на зарубежном — вовсе не знакомом ему — материале и являются попыткой отразить тему надвигающегося на Европу фашизма». В 1937 г. Шаламова вновь арестовали за контрреволюционную деятельность. Его обвиняли в связях с троцкистами и попытках свергнуть советскую власть. Шаламов вспоминал: «С первой тюремной минуты мне было ясно, <…> что идет планомерное истребление целой “социальной” группы — всех, кто запомнил из русской истории последних лет не то, что в ней следовало запомнить». Писателя сослали на Колыму, на исправительно-трудовые работы в Северо-восточный лагерь. «Голые, безлесые, каменные зеленоватые сопки стояли прямо перед нами, и в прогалинах между ними у самых их подножий вились косматые грязносерые разорванные тучи. Будто клочья громадного одеяла прикрывали этот мрачный горный край. Помню хорошо: я был совершенно спокоен, готов на что угодно, но сердце забилось и сжалось невольно. И, отводя глаза, я подумал — нас привезли сюда умирать…» («Причал ада») На Колыме Шаламов работал на приисках, добывал золото. Несколько раз писатель попадал в лагерную больницу из-за истощения. В 1942 г. срок Шаламова закончился, но его не освободили из-за доноса, в котором писателя вновь обвинили в контрреволюционной деятельности. Сам Шаламов считал, что его осудили «в войну за заявление, что Бунин — русский классик». На этот раз писателю дали десять лет лагерей. Шаламов работал лесорубом, землекопом, добывал уголь. В 1945 г. он вновь попал в больницу, был при смерти, а после выздоровления решил сбежать: «Я ни о чем не думал, да и думать на морозе нельзя — мороз отнимает мысли, превращает тебя быстро и легко в зверя. Я шел без расчета, с единственным желанием выбраться с этой проклятой бесконвойной командировки». Побег не удался. После возвращения в лагерь писателя определили на работы на штрафном прииске «Джелгала», где условия были тяжелее, чем на обычных приисках. Шаламов писал: «После многочасовой изнурительной работы люди будут ползти по обледенелым, вырубленным в снегу ступеням, хватаясь за обрывки обмороженного тальника, ползти вверх, выбиваясь из последних сил, таща на себе дрова — ежедневную порцию дров для отопления барака». Весной 1946 г. Шаламов в очередной раз заболел — он попал в больницу с подозрением на дизентерию. После выздоровления лагерный врач Андрей Пантюхов устроил его санитаром в местную больницу, а затем направил на курсы фельдшеров. Позднее Шаламов вспоминал: «Хотя мне было под сорок лет, я занимался на пределе сил, и физических, и душевных». После курсов писатель работал фельдшером в поселках Дебин и Ключ Дусканья. В конце 1940-х Шаламов вернулся к литературному творчеству — писал стихотворения, которые позднее вошли в цикл «Колымские тетради». В 1951 г. срок его заключения закончился, но вернуться в Москву Шаламов не мог — у него не было денег. Еще несколько лет он жил и работал фельдшером на Дальнем Востоке. В начале 1950-х через знакомых Шаламов отправил в Москву свои стихи Борису Пастернаку. Поэт писал: «Я никогда не верну Вам синей тетрадки. <…> Пусть лежит у меня рядом со старым томиком алконостовского [Издательства «Алконост» — Прим. ред] Блока». Между писателями началась переписка. Пастернак рекомендовал Шаламову возвращаться в Москву и отправлять стихотворения, среди которых были «Камея», «Серый камень», «Приснись мне так, как раньше…» и другие. В страну морозов и мужчин И преждевременных морщин Я вызвал женские черты Со всем отчаяньем тщеты. («Камея», 1951 г.) В 1953 г. Шаламов смог вернуться в Москву. Он начал работать над своим сборником «Колымские рассказы». Вскоре писатель устроился внештатным корреспондентом в журнал «Москва», где публиковал тексты об искусстве и культуре. Стихи Шаламова этих лет печатали в журналах «Знамя» и «Юность». В эти же годы писатель познакомился и начал общаться с Александром Солженицыным, Ольгой Ивинской, Надеждой Мандельштам. Однако его отношения с Солженицыным не заладились. В переписке писатели негативно отзывались о творчестве друг друга, а у Шаламова даже была целая тетрадь, в которой он критиковал Солженицына. В 1960-х в СССР печатали отдельные рассказы Шаламова о Колыме. В издательстве «Советский писатель» выходили его поэтические сборники «Огниво», «Шелест листьев» и «Дорога и судьба». Рецензии на них писали известные критики и писатели — Борис Слуцкий, Вера Инбер, Георгий Адамович. «Маленький сборник стихов Варлама Шаламова, вышедший этой весной в Москве, заранее, ещё до чтения, вызывает тревожное любопытство: каковы могут быть, какими могли остаться стихи человека, проведшего долгие годы на Колыме? <…> Стихи умные, суховатые. Судя по их общему складу, Шаламов не столько склонен забыть или простить былое, сколько готов махнуть на него рукой» Георгий Адамович, «Стихи автора «Колымских рассказов», «Русская мысль», Париж, 1967 год В Вишерском лагере, в 1931 г., Шаламов познакомился со своей первой женой — дочерью революционера Галиной Гудзь, которая приехала туда навестить мужа. Вскоре Гудзь развелась со своим супругом, а через несколько лет вышла замуж за Шаламова. В 1935 г. у супругов родилась дочь Елена. В 1936 г. по просьбе брата жены — советского разведчика Бориса Гудзя — Шаламов написал заявление в НКВД, где отказывался от своих прошлых убеждений — идей троцкизма. Однако это не спасло писателя и его семью от репрессий. В лагеря, кроме самого Шаламова, сослали его жену и ее сестру. Галина Гудзь вернулась в Москву в 1946 г. и занялась воспитанием дочери, которая выросла без отца. Позднее Гудзь писала Шаламову: «Дай мне слово, что ты оставишь Леночку в покое, не будешь разрушать ее идеалы. Она воспитана лично мною, подчеркиваю это слово, в казенных традициях, и никакого другого пути я для нее не хочу». В 1956 г. супруги расстались. В октябре 1956 г. Шаламов женился во второй раз. Его супругой стала писательница Ольга Неклюдова. Они познакомились на одном из вечеров Ольги Ивинской, подруги и музы Бориса Пастернака. Вместе с Неклюдовой писатель прожил около десяти лет. В конце 1960-х Шаламов работал над автобиографической повестью о детстве «Четвертая Вологда» и антироманом — крупным модернистским прозаическим произведением — «Вишера» о первом заключении в исправительно-трудовом лагере. Продолжал Шаламов писать и «Колымские рассказы». Окончательно он завершил цикл к 1972 г. Рассказы принесли писателю известность и в СССР, и за границей, о них положительно отзывались советские и иностранные критики, которые отмечали достоверность и точность Шаламова в описании лагерной жизни. В этом же году его приняли в Союз писателей СССР. Правда, вскоре отношения с писателями, знакомыми и друзьями испортились. Шаламов опубликовал открытое письмо в «Литературной газете», в котором обвинял эмигрантские издания «Посев» и «Новый журнал» в публикации «Колымских рассказов». «Подлый способ публикации, применяемый редакцией этих зловонных журнальчиков — по рассказу-два в номере — имеет целью создать у читателя впечатление, что я — их постоянный сотрудник <…> Эти господа, пышущие ненавистью к нашей великой стране, её народу, её литературе, идут на любую провокацию, на любой шантаж, на любую клевету, чтобы опорочить, запятнать любое имя <…> Ни один уважающий себя советский писатель не уронит своего достоинства, не запятнает чести публикацией в этом зловонном антисоветском листке своих произведений. Проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью, и представлять меня миру в роли подпольного антисоветчика, «внутреннего эмигранта» господам из «Посева» и «Нового журнала» и их хозяевам не удастся!» (Варлам Шаламов, письмо в редакцию «Литературной газеты», 15 февраля 1972 г.) Многие посчитали, что письмо в «Литературную газету» он написал под влиянием сотрудников КГБ. Переводчица ЛилианнаЛунгина вспоминала: «Жизнь наложила на него страшную печать, исказила лицо, он был весь в морщинах, у него был тяжелый, страшный взгляд. Это был абсолютно раздавленный системой человек». С Шаламовым перестали общаться писатели, с которыми он поддерживал отношения много лет. Сам Шаламов утверждал, что ему надоела «беспрерывная спекуляция его именем», а публикации в эмигрантских изданиях были сделаны без его согласия. Последние три года жизни тяжелобольной Шаламов провёл в психоневрологическом интернате - "Доме инвалидов и престарелых Литфонда" в Тушине. В 1981 г. французское отделение Пен-клуба наградило В.Шаламова премией Свободы. По делу 1929 г. был реабилитирован только в 2000 году. За рубежом в это же время продолжали публиковать произведения писателя: в 1978 г. в Лондоне отдельным изданием без разрешения автора вышли «Колымские рассказы». В последние годы жизни Шаламов почти не мог двигаться, однако продолжал сочинять стихи. В 1982 г., во время перевода из Дома инвалидов в Психоневрологический интернат, Шаламов тяжело простудился. Он умер 17 января 1982 года. Отпевали Шаламова в церкви Николы в Кузнецах по совету отца Александра Меня и по инициативе Елены Захаровой, посещавшей Шаламова в доме престарелых последние месяцы его жизни. И хотя она не являлась ему родственником (о родных ничего не было известно), но она смогла получить свидетельство о смерти и таким образом право его похоронить. Его похоронили на Кунцевском кладбище в Москве. В июне 2000 года памятник Варламу Шаламову был разрушен. Неизвестные оторвали и унесли бронзовую голову, оставив одинокий гранитный постамент. Это преступление так и не было раскрыто, но благодаря помощи металлургов АО«Северсталь», земляков писателя, в 2001 году памятник был восстановлен.

Рабoтник ᴨылeсосит вагоны второго класса, Рᴏccийcкаᴙ Имᴨерия, 1916 год․ обратите внимание на ПЫЛЕСОС!!! И как же до великого Электрика всея Руси тов. Ленина мог работать данный пылесос. Разве что внутри помещался крестьянин-карлик в лаптях, который крутил педали, соединённые с воздушным насосом