История любви ( опусы и рассказы

Умерла Женя Добровольская. Последние годы она очень болела, лечилась, диагноз скрывала от посторонних. Сильно похудела, говорила всем, что это ЗОЖ. Мне сейчас звонят с телевидения, нашли какой-то наш фильм времен СССР, где мы снимались с ней вместе. Спрашивают, что помню. А я, убей, не помню, о чем он. Фильм украинский, снимались в Киеве, вроде какая-то производственная драма под названием "Командировка". И актеры хорошие играли - Вера Глаголева, Альберт Филозов, Смоляков Андрей. А помню я, как мы с Женей в гостинице ели вареники с картошкой, и Женя говорила, что ничего вкуснее в своей жизни не ела… Тогда еще не было в ее жизни Миши Ефремова, она только разошлась со Славой Барановым, была маленькая, смешная, худенькая, как ребенок. Хотя сама уже мама. Царствие небесное, потрясающая актриса была. И человек добрый, красивый, честный, талантливый. Страшно жаль… Станислав Садальский.

Дочку не оставлю Наталья Павлинова /Рассеянный хореограф/ – Значит не возьмёшь девочку? – Нет. И тебе не советую, Борь. Не знаешь ты, что это такое – грудной ребенок. А я знаю. Троих вырастила, только из пелёнок выползли... – Не оставлю я ее! – он стукнул маленьким граненым стаканом по столу. Боря выпил многовато. И теперь сидел, наклонившись к столу с вытертой клеенкой в доме сестры, крепко сжимая в руке стакан. – Да тихо ты! Дети спят! Вот говорили тебе, говорили! А ты ... "Сирота, значит тещи не будет, благодать!" Вот и дошутился,– шептала Зинаида. – Это-то тут при чем? – А при том. Была б хоть одна бабка. А так... Причина напиться у Бори была. Да и делал он это не часто – второй раз после смерти жены. Первый раз – после похорон. Его Лида умерла при родах. Вернее, после них. Санитарка, получившая шоколадку, застучала стоптанными тапками по лестнице, а вскоре вернулась. – Девочка у тебя, папаша. Большая – три восемьсот. – Девочка? – Борис почему-то расплыться в улыбке. Вроде сына хотел. Все мужики же сыновей хотят. А тут – расплылся, – А Лида как? Когда приехать-то? Санитарка почему-то рассердилась, развела руками: – Вот уж чего не знаю, того не знаю. Тазом плод шел. Говорят, кровотечение пока. Завтра приезжай уж. И Боря совсем и не принял во внимание это кровотечение. Решил, что так и должно быть у всех рожениц. Не сильно-то мужики понимают в родах. Приехал уж к вечеру дня следующего, после работы. Шёл вдоль ограды под сухими уже акациями с коричневыми витыми стручками, под мокрыми рябинами с красными гроздьями, под тополями с горьким запахом осени. Шел и смотрел на окна, улыбался. Может Лида уж встала, уж видит, что идёт он? Сумка была не тяжёлой. Мужики подсказали, что взять. Там свежая булка, варёные яйца, пару яблок и виноград. Тогда кормящих не сильно ограничивали. Он долго торчал в коридоре, ничего ему не поясняли, а он прятал черные от станка руки токаря в карманы. Наконец, к нему вышла врач. – Мы сделали все возможное. Но кровотечение сильное было. Такое бывает – осложнение после родов. Соболезную... Борис слушал, не понимая – о чем она? Бледный, как полотно он осел на кушетку. Ему дали стакан воды, какие-то капли. Он послушно все выпил, а потом поднял глаза. – Она что, умерла? – Да, ваша жена умерла. Примите наши соболезнования. Он кивнул. Теперь понял. Как-то неловко стало, что собралось вокруг него столько народу. Он встал, направился к двери. – Поеду... Вон передайте ей,– кивнул на сумку,– Ой! – взял сумку опять, – Я поеду... – Постойте. Девочку мы подержим подольше, не волнуйтесь. А тело жены будет в морге. Когда вы приедете? – Девочку? А да... , – он как-то мысленно ещё не отделил жену от ребенка, привез же сюда одного человека, – А она что, живая? – Живая, живая. И здоровенькая. С девочкой нормально все. Только...только... В общем, занимайтесь пока похоронами, а девочка побудет у нас. – Похоронами? – он совсем потерялся от всего этого, – Ах да. Хорошо. А чего надо-то? Осознание случившегося навалилось уже дома. Боль пронзительно налетала, колола сердце, грызла голову. Потом затаивалась, набирала новый виток сил, и налетала опять. Лида...Лидушка... Его Лида... Не хотела душа принимать. Не уберег... Не уберег... Борис родился и жил в деревне Бараново. Работал в совхозе, долго не женился – не складывалось. А потом умерла мать, остался он в доме с семьёй сестры. Вообще неуютно стало. Сестра всегда была резка, с сумеречным взглядом, вечно усталая от семейных хлопот и хозяйства. И как только позвали в Заречное на завод – Борис уехал. Там, на заводе, и встретил он Лиду. Молодая, скромная, приветливая. Выросла она в детдоме, но здесь, в городе, жила у нее бабка. К ней и приехала Лида после детдома и училища. В дом к бабке пришел жить и Борис. Старуха была ворчлива, замучена жизнью, когда-то спивающейся дочерью и ее собутыльниками. Бориса встретила плохо. Дом их, скорее флигель – пристройка к ещё одному хозяйскому дому, совсем обветшал. Две маленькие комнаты, кухня без окон, в которой стояла ещё и старая, оттертая Лидой, но давно порыжевшая ванна, да небольшая веранда. Самое главное – дом был болен, заражен каким-то кошмарно прожорливым грибком или жучком. Жучок этот ел полы, нижнюю часть стен. Стулья и столы в комнате проваливались ножками в пол. Сколько не топи – в доме было холодно. Борис перестилал пол, боролся, как мог с этим существом, но оно все равно возобновляло свою разрушительную силу. Находился этот дом в старом районе города возле рынка, но в тихом тупиковом проулке, куда заворачивали лишь местные жильцы, да порой алкашня с рынка – недалеко была пивная. Может поэтому и спилась когда-то мать Лиды? Может поэтому и не могла с детства Лида переносить даже запах спиртного? Борис, как встретил Лиду, старался и не выпивать больше. Знал – и расплакаться может. Старуха, бабка Лиды, смирилась с зятем, потому что увидела – работящий. В доме начались перемены, ожила такая несчастная, брошенная всеми когда-то внучка. А уж в конце Борис носил высохшую сорокакилограммовую старуху в ванну на руках. Пролежала бабка полгода, а потом тихо померла. И вот теперь заводской токарь Борис Захаров остался в этом доме один. Вернее, вскоре должен был забрать сюда грудного ребенка – дочку. Ей шел уж второй месяц, но больше в роддоме держать ее не могли. Он ездил в деревню, просил сестру о помощи, но та отказалась. Понять можно – только на работу вышла, на свои законные сто рублей, с тремя пацанами полегче стало, и тут – он. А Борис, хоть деньгами помогать и собирался, но сто рублей и для него было много. Но он обещал присылать сто – все равно не взялась. Лида когда-то только с ним и ожила. Оказалось, что не такая уж она и стеснительная, не такая зажатая. Она долго не рассказывала ему о себе, о детдоме, и лишь года через два раскрылась. – Меня избили на третий же день в детдоме, Борь. – Мальчишки? – Не-ет. Воспитатель. Я боевая такая пришла, веселая, баловаться начала. Она таскала за волосы. Так вот за волосы и притащила в кладовку, заперла – учила быть тихой. – Лида, Господи! Неуж там так с детьми? – Да. Не со всеми. Некоторые уж приходят тихими, а остальных такими делают. С тех пор я боялась ее, вела себя, как мышка. Ненавижу детдом. Никогда мои дети не окажутся там! Никогда! А Зинаида сестра настаивала – отдай в детдом, там уход получше твоего будет. А подрастет, может и заберёшь... А он вспоминал рассказ Лиды. Нет уж... Пусть лучше с ним девчонка растет. Борису дали отпуск в самом начале года. За месяц нужно было решить – что же делать с девочкой. Пожилая медсестра смотрела на него и жалостливо и сердито. – Куда руки-то тянешь? Черные ведь... Это тебе не болванка, чай – ребенок! – Да не грязь это. Не отмывается... Токарь я. – Пока не отмоешь, не дам дитя. Поди вон... мыло. Мыло не помогало, она принесла ему какой-то медицинский раствор, чернота запузырилась, и правда, руки стали чище. – Разве пеленки это? Думал ли чего брал! ... Пеленать-то умеешь? ... А купать как знаешь? ... С детской кухней договорился? Ох...горе, горе... , – причитала она, заворачивая ему девочку, объясняя по ходу основные азы кормления и купания, – Ищи бабенку, или бабку какую. Ведь не справишься сам-то. Как назовешь-то? – Уж назвал. Свидетельство дали. Жена хотела мальчика – Сашу. Вот Александрой и записал. Александрой Борисовной. – Шурочка, значит. Ну, – медсестра подняла запеленанный кулёк, – Сейчас бумаги вынесут, молочка, да и ступай. Чуть что – зови врача. В авоське болталась бутылка холодного молока. Борис вышел на морозную улицу. Девочка сморщила личико, сжала глазки от яркого света зимней улицы, кругленький рот ее открылся, она чуток покряхтела. Он почувствовал под руками ее живое тельце, и только сейчас вдруг испугался. Она же живая! Не кукла... Борис прикрыл девочке лицо и направился на автобусную остановку. Под ногами скрипел снежок. Девочка уснула. А Борис ехал в каком-то оцепенении. А что там будет дома? Что делать дальше? Растить, кормить, пеленать и думать, как жить ... Пока ещё особой любовью к этому "червячку" Борис не проникся, хоть и была она, вроде, хорошенькая. Теперь личико ее не было таким красным, как тогда, когда показывали ему ее месяц назад, чуток налились щёчки. Он называл ее мысленно – девочка. Не дочка, не Александра, не Шура, а именно – девочка. Как чужую. Он вез домой нечто шевелящееся, канительное, создающее множество проблем. Он так задумался в автобусе, что расслабил и отпустил руки. – Мужчина, Вы ребенка уроните! – услышал женский голос. Борис спохватился, прижал девочку к груди, взглянул на нее – губки ее подергивались, девочка улыбалась во сне. Он прижал ее к себе покрепче. А дома долго боялся распеленать, пугался ее крика. Выкормил все молоко, какое дали в роддоме, а позже с кричащей, плохо завернутой, побежал с ней на детскую кухню. Благо была она недалеко. Детская кухня оказалась уже закрыта, но оставшаяся там работница сжалилась над ним, дала пару бутылочек молока, и велела приходить до одиннадцати каждый день. Несколько дней Борис никак не мог втянуться в процесс. Девочка без конца плакала, он тряс ее, измерял температуру, то пеленал, то разворачивал. Она сучила ножками и ручками, вся напряжённая, красная от слез. А Борис думал, что наверное, в детдоме б ей было лучше. Таких малышей уж там точно не бьют. Пустая стояла ее кроватка – девочка спала с ним. – Чего ж она орет всё у Вас? – спрашивала соседка по дому, с которой ещё из-за несносной Лидиной бабки были они в ссоре. – Я и сам не знаю... Как будто я специально! – вспылил он. Соседка пришла, надавала советов, но эти советы выручили лишь чуток. Он вымотался, не спал ночами. Один раз съездил с девочкой в поликлинику, там выписали какие-то капли от газов, велели класть на животик, но и это не помогло. Неужто так и будет? – и ни сна, ни продыху... Однажды днём ввалились ребята с работы. Шумные, веселые, дышащие свежестью. С ними Катерина – табельщица из их цеха. – Пришли папашку навестить! Они ввалились в тесный флигель. – Эээ, зарос ты брат! Плохо нам без тебя. Возвращайся... Дочка проснулась от шума, заплакала. Он схватил ее на руки. Но вскоре забрала ее Катерина, засюсюкала. – Ничего себе! Берегись, папашка! Красоту вырастишь, проходу от женихов не будет. – Лови..., – в дверь через головы вплыла красная высокая современная коляска, – Это тебе от коллектива. Начальство тоже подключилось. – И это. От внучки младшей, – протянул узел Василий Петрович. Они принесли с собой выпить и закусить. Чуток задержавшись, все прибрала Катерина. Куль "это от внучки" Василия Петровича, их слесаря, было просто волшебным. Когда все ушли, Борис развязал узел, а там... ватное одеяло, пеленки, застиранные и совсем новые, пинетки вязаные, шапочки, ползунки, одежка и даже платьица... Борис и не знал, что на малышей есть столько одежды. Следующим утром Борис проснулся неожиданно выспавшимся и настроенным оптимистично. Ушла тоска и хандра. Мирно спала где-то у него под мышкой дочка. Он долго смотрел на нее. Она опять улыбалась во сне – вот-вот проснется. Борис начал понимать свою ошибку. Он делал все спонтанно: кормил, когда заплачет, укладывал спать ее практически постоянно, потому что хотел покоя, раздражался от ее хныканья, за пелёнками тоже следил абы как. Мыл – по необходимости. Как там в деле токарном? Все по этапам: закрепление – точение – работа с резцами и ... контроль. Так и тут надо действовать – утомить, опорожнить, накормить, уложить... Борис был токарем четвертого разряда. Иногда ему начальство доверяло самое сложные индивидуальные заказы. Неужто тут не справится? И когда девочка проснулась, заиграла ножками, он не стал совать ей бутылку сразу, как делал это раньше. Он развернул ее, натянул пинетки, и начал играть. Она весело ловила его палец, вытягивая рот трубочкой, тянула в рот. Борис первый раз с похорон жены громко смеялся. – Ох, Шурка! Ох, хитрющая... , – он первый раз назвал дочку по имени. А она подтянула ножки и наложила ему кучку на пеленку. – Ну, спасибо тебе, дорогая. Предупредить не могла? Я б газетку подложил. И тут Шурочка радостно вскрикнула, упёрлась ножками в пинетках, приподняла спинку и размазала вокруг себя то, что размазывать было нежелательно. – Эх ты! Кулемина... Специально, да? Только в новое одел! Жди теперь, сейчас купаться будем, – говорил он с дочкой впервые. Он не давал ей спать до похода в магазин. В магазине его пускали без очереди, потому что пару раз Шурочка устроила там ор. Уже знали – один мужик девчонку рОстит, жена померла. Жалели... А Борис вдруг понял, что дочка его любит, что с ней можно общаться. Она радостно встречает, узнает, успокаивается, когда напевает он песенки. Странно все это было – такая маленькая, а ты смотри... Он первый раз с начала отпуска взглянул на себя в зеркало – почесал щетину. За что его любить-то такого? Он взял бритву и побрился. А ведь она вырастет – отчего-то удивился он сам своей мысли. Вырастет, и будет у него взрослая дочь... Только сейчас он до глубины осознал, что это его ребенок, и только его. И будет дочка рядом во всей его предстоящей жизни. И казалось ему, что все у нее сбудется, осуществится. Он как будто понял теперь две великие тайны земли – явление смерти и явление новой жизни. И теперь все, исключительно все было и будет в его жизни посвящено этой цели – вырастить дочь. Борис влез в драку с пьяницами, зачастившими к ним в проулок. Они тащили сюда от мусора пивнушки какие-то коробки, доски, устраивали себе посиделки, орали песни, ругались матом... А Боря вдруг подумал, что его дочка тут будет ходить в школу. Он выгнал их с рукоприкладством, вынес все натасканное и решил, что будет впредь за этим следить. Но рыночные пьянчуги менялись, и этот угол он теперь разгонял регулярно. Выходил развешивать белье во двор, шел к забору, выглядывал. И если видел очередные посиделки, шел ругаться. Он втягивался в такую жизнь... Вот только, что делать в конце отпуска? Чрез пару недель пошел он в ближайшие ясли. Впереди гордо катил коляску с дочкой, подтаяло, санки были лишними. Оказалось, детей туда берут с трёх месяцев. А ещё он узнал, что есть там пятидневка – в понедельник отдать, а в пятницу забрать дитя можно. Все бы хорошо, да только мест в яслях нет, а очередь через горисполком. – Чего ж вы раньше-то не пришли? Льготник ведь, раз один воспитываете. Идите в горисполком. Требуйте. В горисполком он сходил. Заставили его в коридоре написать заявление, и на этом – всё. Сколько ждать, никто ему не объяснил. Идти в отпуск по уходу? Но деньги катастрофически заканчивались, скоро жить будет не на что. Катерина? Ведь не зря она приезжала с мужиками. Не зря вздыхала, деловито убирала со стола, наводила после всех тут порядок. Разведена, одна растит двоих детей. – Хозяйка тебе нужна, – озиралась вокруг, – Да и сам ты мужик справный. Возле тебя ведь можно ещё и угреться, – она смеялась, а Борис опускал глаза. Потом Катерина ещё прибегала, принесла ему оплату индивидуального заказа – мастер попросил. Опять посидела, поохала на горькую жизнь "без мужика", пожалилась. Она широкая в бёдрах и неразмерно узкая в талии, с приподнятыми плечами и резкими чертами лица обладала какой-то неженственной силой. Борис и трёх секунд не выдерживал ее взгляда, смущался темных полукружий у век и какого-то лихорадочного огня в глазах. Несмелым Борис был с бабами. Да и Лида была совсем другая. Понял он – Катерина не против будет с ним сойтись. Но не хотелось. А какой у него выход? Оставалась неделя до конца отпуска. Он уж обдумывал, как доехать до завода, да поговорить с Катериной. Как в омут... Неужто с ней жить придется? Знать, судьба у него такая. А Катерина, хоть и хабалистая, но детей любит. Приболела Шура, затемпературила. В этот день с утра он вызвал врача. Врач пришла ближе к обеду, выписала лекарства. Нужно было пойти в аптеку. Борис выскочил развесить белье, пока дочка уснула, привычно выглянул на угол проулка. Там опять валялись картонные коробки, стоял притащенный кем-то ящик. И вдруг он увидел, что за ящиком кто-то есть. Пьянь? Борис занёс в дом таз, прислушался – спит ли дочка, накинул старую фуфайку и пошел на угол – разгонять этих пьяниц. Но за ящиками на корточках сидел парнишка лет пяти, а то и меньше, что-то нехотя жевал. – Эй, пацан! Ты чего тут? Мальчик вздрогнул, хотел улизнуть, но Борис схватил его за шиворот. – Стой! Да не бойся ты! Куда? – он взял мальчика за руку. Ручонка грязная, красная и очень холодная. Мальчик смотрел на него испуганно. – Откуда ты? – От мамы. – А мама где? – Там, – мальчик неопределенно махнул рукой в сторону рынка. – Ты уж не потерялся ли? Знаешь, где мать-то? – Знаю, – он посмотрел на раскинувшиеся ряды рынка, – Там, наверное. Или там. – Ага, не знаешь, значит, – Борис догадался. – Знаю, – твердил мальчишка. – Ну, раз знаешь, покажешь. Борис решил, что все равно нужно ему собирать Шуру и идти в аптеку. Заодно и мальчонку проводит, проверит, не заблудился ли. – Ко мне пошли, погреешься и отведу тебя к матери. Мальчик не спорил, мирно пошел с Борисом, шмыгнул у него прямо одетый на диван и притих. Когда собрал Борис Шуру, обнаружил мальчонку спящим. Пришлось будить. – Эй, проснись. Мамка, поди, с ума сходит. Пошли, покажешь, где потерялся. Звать-то тебя как? – Сашка, – тихо откликнулся мальчик, с трудом разлепив глаза. – А фамилия как? – Емельянов Александр Юрьевич... – Ого. Молодец, все знаешь, – Борис знал, что на рынке есть радиорубка. Если мальчик мать не найдет, надо будет идти туда. Александру Юрьевичу дали чаю, натянули большие рукавицы, и он с удовольствием помогал катить старые плетеные санки с Шурочкой. Как и ожидал Борис, мать они не нашли. Площадь рынка здесь была немаленькая, да и близлежащие улицы пестрели лотками, киосками, кусками клеёнки с приложенными сверху камнями и разложенным товаром. Сначала мальчик шел уверенно, а потом засуетился. – Стой! Хватит метаться. Вспомни, что вы покупали? Может мясо или овощи? Может одежду? – Мы ничего не покупали. – Хорошо. Может смотрели что? Разглядывали... – Нет, ничего не смотрели. Вот те на! Как с ним быть! – Так чего ж вы тут делали?! – уже в сердцах прикрикнул Борис, он переживал за нездоровую Шурочку. – Мы? Я ходил просто, а тетя мне пирожок дала, а мама ругается, – захныкал малыш... , – А я хотел пирожок. – Так а мама что делала, когда тебе тетя пирожок дала? Что покупала? –Ничего. У нас денег мало. – Зачем вы тогда на рынок пришли? – Борис терял терпение, смотрел уж, как ближе пройти в радиорубку. – Мы не пришли. Мы на автобусе приехали. Мама тут творог продает и сметану. – Оооо! Они направились в молочные ряды. Молоко в стеклянных банках, сметана в эмалированных бидончиках и вёдрах, творог, брынза, сливочное масло ... эти ряды были нескончаемыми. И вдруг: – Санька! Санька! А мать с ума сходит! А он вота! Побежала уж в милицию ведь она, – полная продавщица в молочных лотках закричала в голос. За матерью побежал какой-то подросток. Борис ждал, держал дочку на руках, ему задавали вопросы и уже приносили и ставили в санки баночки с молоком, сметаной, кулёк творога. Чувствуется, за Саньку переживали тут все. Вскоре меж рядов показалась молодая светловолосая девушка в белом халате поверх толстого пальто. Глаза ее были заплаканы, но все равно была она очень миловидна. Из-под черной шапки – длинная толстая коса. Она прихрамывала. – Мама! Мам, я больше не буду прятаться, – рванул к ней Санька. Она обняла его, потом потрясла за плечи, что-то говорила, ругала. – Нин, вон этот мужчина с дитем его привел. Мы уж его отблагодарили. – Спасибо Вам! – она подошла к Борису, глаза глубокие, как озера,– Я ... я уж не знала, что и думать. И по радио звали, и... к цыганам сбегла. Ох, думала – цыгане украли. А он..., – она с укоризной глянула на понурого сына. Оказалось, Нина подрабатывает на рынке продавцом. Ездит сюда вместе с Санькой на электричке из деревни, потому что зимой в колхозе работы нет, соответственно и денег. По выходным возит сына с собой, потому что оставить не с кем – детсад не работает. А Санька ... А он вдруг понял, что если просто ходить по рядам и смотреть на вкусности, их иногда дают без денег. Мать об этом узнала, отругала, ну и начал Санька прятаться, чтоб съесть добытое... И на этот раз просто заблудился. – А вашу девоньку как звать? – погладила она одеяло Шурочки. – Да также – Санька. – Ох ты! Надо ж! Я вам топлёного молочка сейчас дам, – она быстро пошла за свой лоток и достала литровую банку молока. – Да я уж затарился, подруги ваши... – А вы ещё приходьте, жену присылайте. Я подешевше отдам. Со среды до воскресенья я тута. – Приде-ом, – с каким-то мягким удовольствием потянул Борис, уж больно нравился ему мягкий говорок женщины, – Нет у нас мамки. Одни мы с Шурой. – Одни? Это как? А как же вы? – глаза распахнулись. – Да вот так и живём. Померла жена. – От-те, батюшки! – она схватилась за грудь. А потом покопалась в коробке, – Вот ещё маслица возьмите. – Нет, нет, – уже смеялся Борис, – Мы лучше завтра придем. Борис думал о Нине весь вечер. Понравилась, чего уж там. Хоть разглядеть ее в теплых рыночных одеждах и валенках хорошо и не смог. И вроде не замужем. Но чем больше думал, тем больше расстраивался. Нет, не пара он ей – мужик с ребенком, старше ее – видно же. Да и что он может предложить – старый флигель? А сейчас у него и денег совсем мало... Поиздержался... Он ждал следующего утра. Ждал... Но ночью случилось то, что испугало сильно – Шура горела. Борис утром опять вызвал врача, но так и не дождался, помчался в больницу сам. – Чего вы паникуете, папаша? – успокаивала его детская медсестра, – Болеют дети, а как Вы думали? А он, действительно, паниковал. Вернулись домой они уж к обеду. Неумело Борис принялся за процедуры, никак не мог приноровиться. Шурочка капризничала, ничего не ела, кашляла. Он носил ее по комнатам, приговаривал, заворачивал в теплые одеяла. Вокруг валялись детские грязные пеленки, стояли лекарства, постель он утром так и не собрал. Не до порядка... И в этот момент в дверь лихо застучали. – Кто? – Это мы с мамой! Борис выглянул в окно – по двору быстро,чуток прихрамывая, шла Нина. Он положил Шуру, откинул дверной крючок. – Нина? – он был очень удивлен. – Уж простите, – она краснела, – Это Санька вот – "пошли, пошли, покажу, где живёт"." Мы ждали-ждали, уж уезжать, а вас нету. Мы просто молока привезли козьего. Для девочки Вашей специально. Вот, свежее, – она вынула из сумки банку, протянула ему, – Санька, а ну пошли! – прикрикнула на сына, и зашагала со двора. – Спасибо, а я... А у меня Шура заболела сильно. Мы в больницу ездили. – Заболела? – Нина остановилась, – А чего с ней? – Температура, кашляет и капризы... В общем, простуда... – Это плохо. Маленькая ведь, – Нина сделала шаг назад, – Чем лечите? – Так чем... Врачи вот капли прописали. Нина с Санькой вернулись в дом. Уже во всю плакала Шура. Борис ушел в комнату, подхватил дочь. Застыдился своего беспорядка. – Вы уж простите, у нас тут... Она отмахнулась. – Дайте-ка, – протянула руки. Борис отдал ей Шуру. – Так а зачем ее кутать-то? Ей же жарко... Температура ведь. – Так ведь простуда, прогреть надо. – Не сейчас. Только температуру нагоните. Нут-ка..., – она положила Шуру, развернула, велела дать сухую рубашечку и пеленку, дала ей простой водички. И Шура вдруг успокоилась и даже начала гулить. – Ох, чудо просто какое-то! Я уж часа два бегаю. Она не ест ничего. – Так ведь когда болеешь и не до еды. Пить давайте поболе. Чаек вон. – Разве можно ей чай? – Слабенькой, конечно, можно... Травок бы. Так ведь только в среду тут буду, – она размышляла,– А ведь в аптеке есть ромашка-то... ,– хватилась, – Мы сбегаем. – Да Вы весь день на ногах, оставайтесь. Побудьте с Шурой. А я сам. Нина написала ещё какие-то лекарства, велела купить. А Борис вдруг увидел, что Нина необычайно стройна. – Я в медицинском не доучилась. Саньку вон родила, да и бросила со второго курса. Не удивляйтеся – я и в деревне у нас всех лечу. Как ждал он среды! Как ждал! Соседка выручила – осталась с Шурой, а он помчался на рынок один. Нина смотрела озабоченно, спрашивала о здоровье Шуры, а он благодарил. Шурочка поправлялась очень быстро. Правда, от прогулок он воздержался. Да ещё и больничный оформил. Теперь отпуск его продлевался. Теперь они виделись каждый день. А в субботу он забрал Саньку с утра домой, чтоб не болтался по холодному рынку. Но Сане сидеть в доме надоело быстро, попросился погулять во двор. Нина отторговала и пошла за сыном. Хороша она была собой. Коса приметная. А на углу – а на углу опять пьянь. – Ты смотри какая краса. Заходи к нам на огонек, милая! Борис ждал Нину. Он сливал кастрюлю со сварившейся картошкой, когда в дом вбежал запыхавшийся Санька. – Дядь Борь, там маму бьют! – Будь тут. Борис рванул раздетый, в тапках. – Ээй! А ну..., – ещё издали кричал он и бежал со всех ног! Нина вырывалась, а ее упорно лапали и тянули в угол трое здоровых пьяных мужиков. Один пошел грудью на Бориса. Борис со всего лету саданул ногой его в грудь. Мужик попятился, повернулся и, как-то по-крабьи, боком, отбежал в сторону. Другой размахнулся и кулаком ударил Бориса в плечо. Боль пронзила, но Борис сейчас зубами б загрыз любого, так был зол. Он пошел на мужика, схватил за полы куртки, толкнул в бок и тот завалился – они были пьяны. Третий ретировался. – Ты чего, мужик? Мы ж так... шутканули просто... Если б знали, что жена твоя... Борис погнал их с проулка. Вернулся обратно к Нине, держась за руку. – Борис! Тебе надо в больницу! – Да нет. Пройдет! Но Нина настояла, можно сказать – вытолкала из дома в больницу. – Ты вот видишь, хромаю я. Протянули с лечением в детстве, кость неправильно срослась. Ступай... Перелома не оказалось – ушиб. Но вернулся он не скоро, наложили ему шину. А дома ждала его Нина. На диване Санька играл с Шурочкой, она нараспев гулила. И Борис вдруг подумал, что Лиде бы Нина понравилась. – Нин, – был он сильно возбуждён этой дракой, решил не тянуть резину, – Нина, а у тебя есть кто-нибудь? – Ага. Санька..., – улыбалась Нина. – И у меня – Санька. И больше никого. – Намекаешь, чтоб было у нас двое Санек? – она прятала смешливые глаза, разливала чай. – Намекаю. Я хороший токарь, Нин. Зарабатываю... Дом этот плохой, ну так построить новый можно. Тут знаешь, такой жучок живёт неистребимый. Все ломать надо. А я... Я с ребенком вот, один. И вообще, старше тебя ... Незавидный жених, в общем ... Борис совсем не умел делать предложение. – Так ведь и я – хромая одиночка. – Нин, я не от безысходности, нет. Ты только не думай так. Не хочешь – не соглашайся. Ты мне просто очень сильно понравилась. Очень... Только... Какой уж жених из меня? – Незавидный? Вона какой завидный. Так за меня сегодня дрался! За меня ведь никто никогда не дрался, – Нина опустила глаза, покраснела. А потом подняла их, а они – бездонные, – Разе не догадался? Разе просто так я тогда сама к тебе пришла? Странные вы – мужчины. Из комнаты вышел озадаченный Санька. – Ма-ам! Там Шурочка во-от такую кучу навалила... Она что, в туалет прямо на кровати ходит? Девчонки – они такие странные... Нина с Борисом переглянулись и громко рассмеялись. Саньки их будут расти вместе. Это уж точно..

Вечная память! Родилась: 26 декабря 1964 года, Москва, РСФСР, СССР Умерла: 10 января 2025 года (60 лет) --- Евгения Владимировна Добровольская — советская и российская актриса театра, кино и дубляжа, народная артистка Российской Федерации (2005). Лауреат премий «Ника» и «Золотой орёл». В 1987 году окончила ГИТИС и была принята в МХАТ имени М. Горького. В 1988–1989 — актриса Московского театра-студии под руководством Олега Табакова. В 1989–1991 — актриса театра-студии «Современник-2». С 1991 года — актриса МХТ имени А. П. Чехова. В кино Добровольская дебютировала в 1982 году с главной роли в фильме «Клетки для канареек». Затем она снялась в лентах «Пока не выпал снег», «Мужской зигзаг», «Кризис среднего возраста», «Досье детектива Дубровского», «Девять жизней», «Полёт» и других. В 2024 году Евгения Добровольская получила награду на премии «Звезда театрала» в номинации «Лучшая женская роль» за персонажа Татьяну в постановке «Космос». В 2024 году с её участием состоялись премьеры сериалов «Всё ОК» и «Хуже всех».

ЖДЁМ КОММЕНТАРИИ...

Подарок из прошлого. Моя подруга с мужем несколько лет назад построила шикарный дом и попросила в подарок на новоселье половик. Ну, все же понимают, о чем это? Длинный домотканый язык, связанный вручную из разноцветных тряпиц, теплая и милая дорожка из детства в старость. По дороге на дачу у нас всегда стояли бабули, «делали рынок». В зависимости от сезона, можно было купить пучок еще влажной и хрустящей, только что выдернутой из земли редиски или связку морковок (обожаю до сих пор), зелень, картоху, разнообразные кабачки и огромные тыквы, скромные букетики и огромные охапки астр или гладиолусов. Соленья, варенья, ягоды, яблоки и прочая, прочая…. Баба Маша никогда к «большому рынку» вдоль дороги не приходила, торговала у себя возле домика, разложив товар на столетнем табурете. Сама сидела тут же, на лавочке, прислонившись к палисаднику, уютно сложив руки на коленях, рядом обязательно лежал мордатый кот, который замирал и поджимал уши каждый раз, когда она гладила его по голове. Вот у нее то на заборчике и были развешаны разноцветные дорожки, круглые, как огромные блины, и маленькие, чтобы на стул класть. Я остановилась, вылезла из машины и пошла спрашивать. - Здравствуйте! Вы продаете половики? - Здравствуй, детонька, продаю, как же. - А у вас длинные есть? Мне надо 5 метров. - Как не быть. Только надо в хату пойти, поглядишь да и отрежешь сама, а то мне тяжело одной, несподручно. Тебя как звать то? - Мила я. - Ишь ты, Мила! У меня козу так звали. А я баб Маша, стало быть, познакомились. Айда, пойдем. И мы пошли «в хату». Домик совсем небольшой, но светлый, чистый и какой-то ясный, как-будто из русской сказки. Печка, железная кровать с подушками горкой и «накидушкой», в моем дачном детстве бабушка так всегда кровати заправляла, ставила подушку углом и накрывала как невесту кружевной накидкой. Тем временем бабуля стала откуда-то с печи тянуть большой рулон. Сама крохотная, этот рулон с нее ростом, а вес и того больше. Еле вдвоем справились, вытащили, раскатали, рулон огромный и толстый, а там красота! - Баб Маша, почем вы продаете? Я хочу купить, шикарный, очень красивый у вас половик! - Да, детонька, сколь не жалко. Это ж я зимой сижу, вяжу, когда делать нечего. Что мне, я одна, огород не копаю уже, старенькая, внуки-правнуки выросли и не ездят, вот чаю напьюсь да и сижу, все рукам заделье. Мне уж, почитай, 96 годов стукнуло, а я все сижу … - Баб Маша, да вы что?! Вам больше 80 не дать ни за что! Как же вы не боитесь чужих в дом пускать? Вдруг обидит кто? - Я, детонька, отбоялась уже. Если кому надо старую ограбить, так знать то ему нужнее, чем мне. А мое со мной останется, что люблю и помню, то и не не взять никому. Сделка состоялась, купила я половик и еще каких-то ее ягод, что ли. Не помню уже. И такое было ощущение после нее, после домика этого, как будто моя бабушка вернулась, обняла меня, а мне 5, и мы сейчас будем книжку читать и спать, а завтра бесконечное лето… Несколько раз потом я у нее что-то покупала по мелочи, иногда привозила ей «гостинцы», чай с печеньем, сыр, булочки, конфеток, всякой немудрящей радости. Каждое лето, всегда, проезжая мимо дома, выглядывала ее синий платочек. Пару раз у ворот стояла машина - дети или внуки приезжали, наверное. В прошлом году столетний табурет не выставляли ни разу. А в этом году на воротах повесили растяжку с телефоном и надписью «ПРОДАЕТСЯ». Не остановить, не затормозить время. Баб Маши нет. Дом с голубыми ставнями и лавочкой у палисадника, еще крепкий и аккуратный, но уже очень старенький, скоро продадут и наверняка сравняют с землей, построят на его месте очередную пятерочку. Половички выбросят или соседям раздадут, в лучшем случае. Как бы так прожить, чтобы после смерти добром вспоминаться людям, которым ты один раз «половичок продала»? Боюсь, из меня путной бабули не выйдет. Придется быть вечно молодой. Автор: ЛюдмилаКнеллер

— И почему это дочери все, а мне — ничего? — История о завистливой матери — Ну что, в принципе, не так все и плохо! — Кирилл задумчиво почесал затылок, глядя на сверток, который копошился на кровати. — Неплохо? Серьезно? Мне страшно представить, что ты счел бы проблемой! Кирилл, ты оптимист, но сейчас не место и не время! — Марина, не кипятись! Нам сейчас надо просто успокоиться и рассуждать холодной головой. Ответь мне, только без эмоций, ты сможешь его отдать? Марина посмотрела на сверток и глубоко задумалась. Много лет назад... — Мама, принимай гостей! Мы с Маринкой к тебе надолго. Распаковывай долгожданный кулек! Просила внучку? Получи, распишись! — Илона шумно и эффектно ворвалась в дом матери, вручая ей новорожденную дочь. .. На самом деле молодая бабушка не особенно ждала внуков от ветреной дочери. Илона росла, как ветер в поле. В семнадцать лет задумала замуж выйти, в восемнадцать родила. Едва малышка появилась на свет, молодого папашу сдуло попутным ветром. Сдуло вместе с золотыми сережками, которые он прихватил «на первое время». Илона не стала переживать. Спихнула дочь своей матери и бросилась вдогонку за супругом. Догнала, отобрала сережки, но вернуть мужа в семью не смогла. Супруги развелись. С тех пор Илона с маниакальным упорством искала счастья. Она постоянно была в поиске идеального мужчины. То и дело рядом с ней появлялся очередной кандидат, но вскоре он исчезал, не в силах смириться с любвеобильностью Илоны. Между тем в деревне на попечении бабушки подрастала маленькая Марина. К счастью, девочка уродилась не в своих удивительных родителей. Она была тихой, старательной и скромной. Хорошо училась, не ходила по дискотекам. Окончив школу, поступила в университет, где на первом же курсе познакомилась с молодым человеком. — Бабушка, знакомься! Это Кирилл, мой жених. Мы решили пожениться осенью! — Едва окончив институт, Марина получила от возлюбленного предложение руки и сердца. Молодые люди стали готовиться к свадьбе. Словно почувствовав перемены в жизни семьи, домой вернулась вечная искательница счастья Илона. Вернулась и не узнала собственную повзрослевшую дочь, невесту. Увидев, как Марина счастлива с Кириллом, Илона почувствовала зависть, а не радость за ребенка. В Марине она увидела соперницу, которой повезло сильнее, хотя она того и не заслуживала. — И почему это Маринке все: жених с квартирой, машиной и богатыми родителями, а мне — ничего? Где справедливость? Она вон страшная, вся в папашу! А я куда красивее! Я тоже так хочу! Хочу мужа, хочу ребенка, хочу быть любимой и богатой! — Жаловалась она матери . — Илона, очнись! Марина тебе дочь! Порадуйся за нее! Не растила ее, так и сейчас не лезь. Лезть в семью дочери мать и не собиралась, но решила, что ей просто необходимо тоже срочно построить семью. Чтобы не хуже, чем у Маринки! Непонятно откуда взявшаяся ревность к Марине не давала женщине спокойно жить. Дочь с молодым человеком планировали после свадьбы завести ребенка? Что ж, Илона тоже в свое время мечтала родить сына. Дело за малым — найти мужа! На свадьбе дочери Илона была столь активна, что познакомилась с родственником Кирилла, который был на пятнадцать лет младше нее. Впрочем, женщину это совсем не смутило. Вскоре парочку уже всюду видели вместе. А спустя три месяца счастливая Илона примерила свадебное платье. Первая часть плана была выполнена. Теперь она, как и дочь, была замужем. Стремление любой ценой родить сына дало свои плоды: новость о том, что она скоро станет бабушкой, Илона получила всего за месяц до того, как узнала о своей беременности. ©Стелла Кьярри Первой она решила рассказать новость дочери. Не рассказать, похвалиться! Ведь она ничем не хуже Маринки. Такая же молодая, успешная, замужняя, беременная. — Ты… что?! Мама, я надеюсь, это шутка? — Марине казалось, что мать просто издевается. Она не воспитывала дочь, но теперь решила поиграть «в семью» с этим молоденьким парнишкой? — Да, я жду ребенка! Представляешь, будем вместе с пузиками ходить! Наши детки будут дружить! Твой будет племянником моему! Боже, это так мило!— Казалось, Илона немного повредилась рассудком в попытке обскакать дочь. Марина была в таком ужасе, что на некоторое время решила просто прекратить общение с матерью. А потом ей стало просто не до нее. Тяжелая беременность, постоянная угроза выкидыша, больницы, досрочные роды и уход за новорожденной дочкой… Марина вспомнила про Илону, обнаружив на пороге автолюльку с младенцем и лежащей поверх запиской. Могла ли молодая мама подумать, что этот день разделит ее жизнь на «до» и «после»? Содержание записки было вполне в духе Илоны: «Марина, это твой брат – Макарушка. Воспитывать его придется тебе. Мой муженек свалил, не дожидаясь родов. Развести нас не могут, но он от меня скрывается, не хочет даже алименты платить. А я не могу работать и за малышом следить. Да и не нужен он мне. Честно говоря, это не так прикольно, как мне казалось. С тобой проще было. Тебя-то бабка воспитала. А этого бабка отказалась забрать. Так что, либо ты, либо детский дом. Я не думаю, что тебе хватит совести сдать родного брата туда. В общем, не поминайте лихом. Будет возможность – загляну! Удачи». Марина смотрела на письмо и на брата, не веря в то, что все происходящее — правда.©Стелла Кьярри Через несколько часов вернулся муж. — Марина, а чего у нас люлька в доме? Юленька в машине заснула, и ты ее домой в ней занесла? И откуда у нас синее одеяло. Стоп, это кто? — Муж, подойдя к кровати и увидев на ней младенца, привычно наклонился, чтобы чмокнуть дочку в пухлую щеку. Однако вместо дочери обнаружил совершенно незнакомого младенца. Марина молча протянула мужу письмо от матери. Пробежав содержание глазами, Кирилл нервно усмехнулся и присел. Видимо, даже его нервы не выдержали такого. — Вот же теща, вот же родственничек! Ничего себе! Повезло нам с родней, а? Что делать будем? — А что там написано? Можно сдать в детский дом! — Марина сама не верила, что говорила это. Голос казался чужим, а сама мысль отнести мирно спящего брата в детское учреждение пугала. — Скажи честно — ты сможешь это сделать?! — сухо спросил муж. Немного подумав, Марина ответила честно. Прошел год. Долгий, сложный, но такой счастливый год, за который Марина с Кириллом смогли пройти все круги ада: разыскали родителей Макара, заставили написать отказную на сына, собрали все документы и оформили мальчика как собственного сына. Разница между детьми была несущественной, всего два месяца, многие принимали их за двойняшек, о которых до свадьбы мечтали Марина и Кирилл. Супруги честно пытались убедить родителей мальчика забрать его, хорошо подумать, не бросать ребенка на произвол судьбы. Оба были непреклонны. Играть в семью и быть ей на самом деле оказалось не одним и тем же. В итоге супруги усыновили мальчика, порвав все контакты с Илоной и ее муженьком. Вскоре Кирилл получил возможность переехать в другой город, где никто не знал, что Макар и Юля — не братик с сестрой, а дядя и племянница. Марина со временем простила мать. Эта женщина дала ей жизнь и подарила Макара. Она поняла, что не всем суждено стать матерью сразу после родов. Илона не смогла. Получив развод от второго мужа, она не стала сильно переживать и закрутила новый роман. Но чтобы в третий раз не стать счастливой обладательницей люльки с младенцем, Марина держала свой новый адрес втайне от мамы-кукушки, и больше с Илоной не общалась. Спасибо за лайки и репосты! Подпишитесь, чтобы не пропустить! #рассказыСтеллыКьярри #рассказыизжизни #реальныеистории #опусы #истории

МОЛИТВА ЖЕНЩИНЫ ЛЮБИМОЙ У Нади с утра было приподнятое чемоданное настроение, какое может быть только в первый день долгожданного отпуска. Сегодня они с мужем Володей едут в отпуск! Нет, ни на юга, ни на моря, а в самую что ни наесть среднюю полосу России, в глухую провинциальную деревушку, откуда был родом Владимир и где остались его престарелые родители. И вот уже вещи упакованы, термос с крепким свежесваренным кофе и бутерброды уложены в дорожную сумку. Оставив ключи от квартиры соседке с просьбой поливать ее любимые фиалки, Надя с мужем вышли из дома, и погрузившись в старенький, но крепкий жигуленок, отправились в путь. Выехав за город, были приятно удивлены тем, что дорога была на редкость свободной. Ни тебе пробок, ни тянувшихся длинной вереницей фур-большегрузов, кои частенько попадаются в пути на любой федеральной трассе. Поначалу супруги наслаждались душевными беседами друг с другом, представляли, как обрадуются их приезду родители и многочисленные родственники. Потом слушали дорожное радио, Надя наслаждалась мелькавшими за окном пейзажами, а Володя смотрел на дорогу. - Вова, может остановимся, привальчик сделаем? Кофейку выпьем, перекусим, а? Тебе отдохнуть надо, дорога есть дорога. - Да нет, Надюша, едем дальше, хочется поскорее до места добраться. - Ну смотри, дорогой, тебе виднее. Так они проехали еще пару сотен километров. Она почувствовала что мужу плохо. То он вздохнет глубоко, то вроде как ненароком ворот у рубашки поправит, пытаясь при этом расстегнуть пуговицу. Чуть ли не со скандалом заставила его остановить машину. До дома оставалось чуть больше ста километров, дорога шла лесами, и была настолько пустынной, что в день здесь от силы пара машин проезжала. Володя наконец внял просьбам жены и остановился. Выйдя из машины и глотнув свежего воздуха ему вдруг стало еще хуже. В глазах потемнело, нечем стало дышать и он, держась за дверцу, плавно осел на землю. Сил не было ни подняться, ни разговаривать. В груди стоял острый кол сковывая все движения. Надя бегала вокруг мужа, не зная чем помочь ему. Молодой, здоровый мужчина, еще и сорока годов нет, никогда не жаловался на здоровье, а уж на сердце и подавно. Сердечных препаратов, конечно, с собой не было. Она открыла на всякий случай автомобильную аптечку, но кроме бинтов и зеленки ничего путного не нашла. Надя вдруг ясно осознала, что помощи ждать неоткуда. Уже много километров пути им не попалась ни одна встречная машина, и на обгон никто не шел, они были одни. Страх охватил женщину и липкой струйкой пота скатывался по вискам. - Володенька, родной, потерпи! Сейчас тебе станет лучше! Ты только дыши, пожалуйста, дыши глубже! А на мужа было страшно смотреть - лицо приобрело сине-бордовый оттенок, глаза красные, весь в поту! Надя в отчаянии бегала вокруг машины, абсолютно не зная, что делать. В какой-то момент ей показалось, что муж умирает, и она, бросившись на колени на этой пустынной трассе и воздев руки к небу стала кричать: - Господи, услышь меня, умоляю! Не дай ему умереть, пошли нам спасение, Господи! Сохрани его! Богородица царица мать небесная! Укрой своим покрывалом мужа моего, сохрани от смерти, сбереги отца сыну моему, а мне мужа любимого! На тот момент Надя жалела, что не знает ни одной молитвы, и Бога вспомнила, только когда беда пришла. И вдруг… в ее голове прокрутилась картинка из далекого детства: вот они с родителями на даче, в гостях у бабушки с дедушкой. Деду становится плохо, бабушка говорит, что давление высокое, вызывает скорую, а сама вытаскивает из кофты булавку и колет деду подушечки пальцев. Кровь пускает, как оно говорила. Надя вскакивает, подбегает к машине, судорожно роется в бардачке, ища что-нибудь похожее на булавку. Ничего нет. Она в истерике закрывает бардачок и вновь начинает молить Бога о спасении. По-своему, как умеет, словами, которые на тот момент сами шли из ее уст и были настолько искренними, что ни одной молитве не уступят. Она стала креститься, и, положив руку на грудь, наткнулась на брошь, про которую даже и не вспомнила. Со словами: «Спасибо, Господи!» судорожно расстегнула брошку и подбежала к мужу. - Сейчас, мой любимый, потерпи еще чуть-чуть. Надя колола ему пальцы, кровь не хотела капать, она сжимала и массировала ему ладони, пытаясь вытолкнуть хоть несколько капель крови. Вот наконец, коля уже пятый палец, кровь брызнула струйкой. Она сидела на земле рядом с мужем и держала его за руки. На уровне интуиции отдавала ему свою силу, мысленно вливала в него свою жизненную энергию. Она не помнит, сколько времени просидела на коленях возле любимого. Может пять минут, может час. И вот, наконец, Володе стало лучше. Он слабо улыбнулся и произнес: - Кажется, немного отпустило. Надя разрыдалась. И в этот миг они услышали звук приближающего автомобиля. Не помня себя от радости, Надя выбежала на проезжую часть и стала махать руками с просьбой остановиться. Возле них тормознул милицейский уазик и два молоденьких милиционера помогли усадить Володю на заднее сиденье автомобиля. За руль же сел один из ребят и помог таким образом добраться до больницы. По дороге разговорчивый паренек рассказал, что по этой дороге практически никто не ездит, а он сегодня поворот свой пропустил, вот и оказался совершенно случайно в нужном месте и в нужное время. Доктор, осмотрев Владимира, сказал, что у него очень сильный ангел-хранитель. - Я знаю, - сказал Володя и крепко сжал руку жены. P.S.Эта история произошла тридцать лет тому назад с моими родственниками. В своей жизни я не раз убеждалась в силе слова молитвы. А как думаете вы? Может ли молитва близкого человека спасти чью-то жизнь? Елена Грибова

Её боялись в университете… Бледнел пред нею не один поток! Но разбиралась так в своём предмете, Что лучше преподать никто не мог. Она не просто формулы давала, Суть химии умела «разжевать»! Но, если для ответа вызывала, И  не ответил - всё, несдобровать!!! Нет-нет,  не унижала, не кричала, Но вот придёт экзамен -  жди беды… И где «Мария Юрьевна» звучало, Там страх «косил» студенчества ряды! Учиться у неё -  мечта и мука! Ведь не давала спуску никому! Она любила всей душой науку, И отдалась призванию своему! И вышло так, что сын родился поздно, Рос умненьким, учился хорошо! Всегда был рассудительным, серьёзным, Но в химики, (хоть тресни!) не пошёл! Уж как она кричала, как ругалась! Сын аттестат в «военное» отнёс… И поступил легко. Как оказалось, Мечтал стоять за Родину всерьёз. Казалось бы, ну всё, махни руками: Максим свой выбор сделал! Но тогда Как будто бы нашла коса на камень - Рассорились на долгие года. Она, конечно, издали «следила»: Живёт в казарме,  сессии сдаёт. Но не писала и не подходила! Решила: «Он не прав! Пусть сам придёт». А сын - в неё упёртый. В полной мере Решенье принял и не отступал. Погоны офицерские примерил. По службе в глушь какую-то попал. Женился. А точнее  - расписался, В известность не поставив даже мать... И дальше по стране с женой мотался.. А мог бы в ВУЗе сам преподавать! Три года он – отец! Родили дочку. Но внучку не показывали ей! А потому – не бабушка и точка! Зато профессор! Это ведь важней! Конечно, если честно,   сын два раза К ней как-то через время заглянул... Ну а она назло язвила сразу! Как будто за язык сам чёрт тянул! И вот с утра на кафедру явился! Ей показалось, что хотел обнять! Ну, надо же! Пришёл – не запылился! А ей сейчас экзамен принимать! Начищенная обувь, при погонах! Как будто снова тыкал в выбор свой! И в ней опять взыграл проклятый гонор: «Что, наконец-то, просишься домой? С женой или на службе всё не сладко, Что, хвост поджав, ко мне пришёл с утра!» Сын отшатнулся: «Мам, зачем так гадко? Я просто так зашёл. Прости. Пора».. Он прочь ушёл, покой её нарушив. И первый раз она такой была, Что всем студентам вымотала душу Не по предмету даже, а со зла! Чижову Юрке – умнице большому – Недрогнувшей рукой влепила «два»! Потом себя корила за Чижова, Признав  уже поздней, что не права. Затем решила, будет пересдача - Она ему сама поставит  «пять». Но отчего-то вышло всё иначе. И Юрка «академ» решился взять. Сглупил, конечно. Что он, в самом деле? Подумаешь, получен  низший балл… Но совесть грызла… А потом в апреле Мир рухнул вмиг: сын без вести пропал. Ей позвонила в первый раз невестка… Звучала глухо, как из-под земли: «Максим на фронте был. А там - поездка. И взрыв. Но тело утром не нашли. Его считают без вести пропавшим. Я тоже верю в то, что он живой!!! Он много говорил о доме Вашем, Считал Вас мудрой, сильной, волевой. Он приходил к Вам, чтобы помириться, Когда узнал, что им пришёл приказ. Простите, Вашей внучке вновь не спится. Вы только верьте. Он один у нас.» Потом гудки. И в жутком полумраке Она в такой нещадной тишине Шептала, как ребёнок: «Враки… враки… Не мог он так… всё это лишь во сне» Сползла по стенке, потерявшись словно. И в зеркало уставилась в упор…. Себе самой напомнила  дословно Последний их дурацкий разговор… В чем ценность жизни? Степень? Профессура? Собой гордилась… злилась на него… Какая дура! Дура… дура… дура… Важней любви нет в жизни ничего…. Завыла в голос… нарыдавшись рвано, Уснула там же – прямо на полу. Сын снился ей живым. На теле – раны. Но всё же жив, и не спешил во мглу. С утра Мария Юрьевна вставала Так тяжело, как прежде никогда. Но больше не тряслась, не завывала, Была напротив – собрана, тверда. Теперь её одно держало дело. Она была готова всё отдать! И с кафедры уволиться хотела, Но ей решили просто отпуск дать. Нашла невестку с внучкой очень скоро. Обнявшись, наревелись в три ручья. И там сама примкнула к волонтёрам, Своей беды особо не тая. Она хотела сразу санитаркой - Мед.подготовка с юности была! Но возраст… И совсем туда, где жарко, Как доброволец просто не прошла. А волонтёром в госпитале можно - Пусть и совсем не на передовой. Но точно ближе … И не так тревожно, Когда сама  в заботах с головой. Менялись лица: мальчики, мужчины… Ранения, потери, горечь слёз. А по ночам вернуть молила сына… Просила небо, чтобы обошлось… Легко про «имя-отчество» забыла- Тут не студенты. Воины вокруг. «Тёть Маша», «Маша» -  так ей проще было. И всё ждала, не опуская рук. Да, волонтёрить – далеко не сказка. Но Маша как-то сразу прижилась. Сменить бельё, порою, и - повязку… Помыть, убрать - сама за всё бралась. А как-то ночью привезли солдата. Лицо в порезах. Шов на полспины. Лицо… она ведь видела когда-то! И захлебнулась болью от вины. Ведь на больничной койке, тихий, бледный Лежал Чижов, ушедший в «академ». Та двойка не прошла ему бесследно. Она – источник Юркиных проблем…. Она за ним приглядывала рьяно… Но, на глаза попасть ему боясь, Сама не обрабатывала раны, С виною и смущением борясь. Страх встретить взгляд был тошнотворно вязкий, Но как-то утром попросил хирург: «Маш, помоги мальчишке с  перевязкой. Сегодня видишь, не хватает рук.» Она кивнула.  И, шагнув от двери, К Чижову деловито подошла. А он застыл, глазам своим не веря, Когда она работать начала. Вдохнул: «Мария Юрьевна, ну как же?!» Ну а она, заклеивая шов, Ответила: «Сейчас я  - тётя Маша, И, кстати, ты экзамен сдал, Чижов». И всхлипнула: «Прости, я просто дура! Я не должна была.. Я не должна! Я сорвалась тогда со злости, Юра… А ты попал сюда, где жжёт война…» А Юрка поперхнулся обалдело! Да ну, Мария Юрьевна, вы что? Я б пересдал! Но тут такое дело… Я вырос с братом. Вместе  от и до. Когда у нас родителей не стало, Ему едва ли двадцать наскреблось. А мне тринадцать…Тёток хоть не мало, Желающих  помочь нам не нашлось. Нам помогли, оформил он опеку, Воспитывал, учиться заставлял! Он был и остаётся человеком, Который помогал и вдохновлял. Я в институт сумел попасть не сразу  - Сдурил. Зато спокойно отслужил. Вернувшись, взялся сам за ум, за разум. И поступил, как подвиг совершил! Тогда, придя с экзамена, я просто Узнал, что Борька подписал контракт И я решил, что так сложились звёзды. Пошёл за ним. Такой вот жизни факт.» Они полночи рядышком сидели. На утро Юрке – улетать домой. Вчера, казалось, нервы на пределе! Сегодня ей не верилось самой, Но стало легче. Словно задышала – Пусть не на всю, и всё же глубоко. Чуть отпустило, и не так мешало… И даже в горле был чуть меньше ком. Она звонила внучке и невестке, Неслась к бойцам, лишь только кто-то звал. Студент Чижов писал ей смс-ки, И ребусы химические слал! Подчас бывало так невыносимо. Что ей казалось, воздух сер и спёрт.. И вдруг звонок ей: «Мам, нашли Максима. Он был в плену. Лечу в аэропорт.» Она опять сползла. И снова выла, Слезами счастья мыла коридор. С заплаканным лицом палаты мыла, Не отводя от телефона взор. И дождалась. Уставший, но счастливый, Измотанный, но всё-таки живой, Он позвонил ей. И сказал шутливо: «Мам, я не химик.  Тут хоть плачь, хоть вой! Зато я твой любимый! И ни грамма Не сомневаюсь, сердцем ты -  со мной. Ты понимаешь, я  вернулся, мама! Когда теперь нам ждать тебя домой?» Она смеялась.. Плакала … смеялась…. Мальчишки набежали из палат. И да, Мария Юрьевна осталась, Пока еще – тёть Маша для ребят. Носилась « в отпуск», сына обнимала, Невестку, кстати, дочкой назвала. Гуляла с внучкой… -  бабушкою стала. И жить, как прежде, больше не могла…. Потом смотрела долго, как ей машут, Сжимала с шоколадом коробок! А там встречали: «Пацаны, тёть Маша!» И в синем небе улыбался Бог.... ©️ Copyright: Ольга Гражданцева, 2024 Пока дочитала, наревелась...

Ребёнок любовницы Тёмная октябрьская ночь в городской квартире. Тихо. Супруги Егор и Анна спят. Неожиданно раздаётся настойчивый звонок в двери. Аня беспокойно поворачивается на бок и толкает мужа. - Егор, звонят, - промычала она, не открывая глаз. Егор дёрнулся и открыл глаза. Посмотрел на часы в телефоне. Три часа ночи. Зевая и чертыхаясь про себя, идёт открывать. Звонок невыносимо стучит по голове. Следом за мужем, накинув халат, спешит в коридор Анна. - Кто там? - спрашивает Егор, заглядывая в глазок. - Это я Лиля, - послышался писклявый голос из-за двери. Егор поспешно открывает дверь. На пороге стоит растрёпанная девочка лет семи. - Папа, скорее! Там маме плохо, - выпалила она, дёргая мужчину за рукав пижамы. - Папа? - удивлённо повторяет Аня, и обращаясь к мужу, требовательно спрашивает. - О чём говорит этот ребёнок? Какая мама? И почему она называет тебя папой? - Жди. Я сейчас, - приказал он девочке. - Потом поговорим, - повернул он голову к жене и торопливо пошёл в спальню одеваться. - Мне надо спешить. Аня только развела руками. Из подъезда выскакивают Егор и девочка, бегут к машине. Только они сели, открылась дверца и на заднее сидение стремительно уселась жена: - Я еду с вами, - констатировала она. Муж хмыкнул и завёл мотор. Через десять минут Егор свернул машину в частный сектор и остановил её возле дома. Стремительно вбежал на крыльцо. Анна задержалась на пороге, не решаясь увидеть правду. Появился Егор. Он несёт на руках молодую женщину без сознания. - Помоги, - просит он жену. Та побежала за ним и машинально открывает дверцу, пытаясь разглядеть соперницу. Русые, волнистые локоны возле бледного лица незнакомки, делают её похожей на Снегурочку. «Снегурочка!» - подумала она про себя. Егор тем временем положил женщину на заднее сиденье, куда уселась Лиля. Анна устроилась рядом с мужем, и они поехали в больницу. Егор остановил машину у дверей приёмного покоя и поспешно внёс женщину. Дежурный врач вызвал бригаду и её на каталке увезли куда-то. Егор, Анна и девочка Лиля остались ждать в коридоре. - Егор, ты можешь мне объяснить, что происходит? - толкает его в бок жена. - Мы женаты десять лет. Этой девочке около семи. Ты завёл вторую семью, когда мы уже были женаты? Я правильно поняла? - Ань, давай поговорим дома, без ребёнка и свидетелей, - просит муж, взяв жену за руку и заглядывая в глаза. Вышел врач, который осматривал больную. - Вы родственники? - спросил он, глянув на встревоженно вскочившего с места мужчину. - Да! - поспешно ответил Егор и спросил. - Ну, что она? Может, лекарства какие нужны, я быстро… - Нет, - отрицательно покачал головой доктор и выдохнул. - Поздно. Она умирает. Есть только время попрощаться. Можете пройти к ней. Егор вбежал в палату. Анна, растерянно глядя на девочку, осталась сидеть в коридоре, ожидая мужа. Время мучительно тянется. Когда вышел Егор, туда ушла Лиля. Буквально через минуту девочка выбежала в коридор и бросилась к Егору со слезами. - Папа, мама не отвечает, - трясёт она Егора. - Сделай что-нибудь. Врач переглянулся с мужчиной и зашёл в палату. Егор бросился за ним. - Всё кончено. Мы сообщим вам, когда можно будет забрать тело, - говорит доктор. Егор подошёл к девочке и обнял её. - Папа, а когда мама поедет с нами домой? - спрашивает Лиля. - Мы же не оставим её здесь одну? - Дочка, ты ведь помнишь, как твои бабушка и дедушка ушли на небо, - говорит он, заглядывая девочке в глаза и улыбаясь. - Мама теперь с ними. Она охраняет тебя. - И я больше никогда не увижу маму? - спрашивает Лиля, и слёзы брызнули из её глаз. - Она видит нас и любит, - говорит Егор, обнимая дочь. Девочка рыдает. Её худенькие плечи содрогаются, а в глазах боль и тоска. Анна отвела взгляд от девочки, не может смотреть. В ней борются противоречивые чувства: ревность, обида и жалость. Она хочет приласкать девочку, но не может. Анна вышла из больницы. Холод и темнота ночи заставили её передёрнуть плечами. Она идёт по пустынной улице и перебирает в мыслях их с мужем прожитые десять лет. Они мечтали о детях, но не вышло. Анна обошла с десяток врачей, и все убеждали, что она совершенно здорова. Она считала, что виной их бездетности муж. Но теперь выходит, что он может иметь детей. «И даже имеет, - зло проговорила она про себя и остановилась. - А мне он лгал всё это время. И не собирался ни в чём признаваться. Жил со мной из жалости, так?» Внутри её борьба. Обида на мужа, обманувшего её, терзает душу. А с другой стороны ей жаль девочку, которая осталась без матери. Ведь ребёнок не виноват, что у него такие родители. Рядом остановилась машина. Егор догнал её. - Садись, идти далеко, - предлагает он, открыв дверцу. - Я сама дойду, - сухо ответила Анна и продолжила идти. - Садись, - требует Егор. - Накажешь меня другим способом. Холодный ветер убедил Анну сдаться и сесть в автомобиль. Всю дорогу она не оборачивает голову к девочке, что плачет на заднем сидении. Мельком глянула на мужа. Он с каменным лицом сжимает скулы. Видно, как ему тяжело. Закончилась мучительная ночь. На небе появились первые признаки рассвета. Приехали домой. Егор завёл Лилю в комнату и тихо произнёс: - Вот, теперь ты будешь жить здесь… со мной. Он прижал девочку к себе, пытаясь скрыть слёзы на глазах. Так обнявшись, они сидят молча. Вошла Анна. - Садитесь за стол, уже завтракать пора, - предлагает Анна. – Лиля, поешь и можешь лечь отдохнуть. Нам всем нужны силы. Егор улыбнулся дочери, и повёл её в кухню. - О, наш любимый омлет с зеленью, - воскликнул он, заглядывая в тарелки. - На десерт, если хотите, пирог с малиной, - говорит Анна, наливая чай. Анна подала омлет сначала Лиле, потом положила себе и Егору. Девочка даже не взяла вилку в руку. - Бери, омлет очень вкусный, - подбадривает дочь Егор и запихивает в рот большой кусок. - Я не хочу, - грустно отвечает Лиля. - Тогда давай я принесу тебе пирог с малиной, - предлагает Анна и идёт за пирогом. Лиля молчит. Анна поставила тарелку с десертом перед Лилей, но девочка не взглянула на угощение. Анна села рядом и обняла её за плечи: - У меня тоже мама ушла на небо. Лиля подняла на неё глаза и спросила: - Как вы думаете, ей там хорошо? - Уверена, - отвечает Анна улыбаясь. - Но только если ты смеёшься, а не плачешь. Когда ты грустная, мама тоже грустит. - Я больше не буду грустить, - поспешно говорит Лиля, беря с тарелки пирог. Прошло две недели. Анна ни разу не заговорила с мужем о матери Лили. Он тоже молчит. Никто из супругов не хочет выяснять отношения. Девочка немного освоилась и успокоилась. Однажды вечером, когда девочка уже спала, Анна обратилась к мужу: - Давай удочерим Лилю. Ей нужна настоящая семья. Ведь мы хотели иметь детей, правда? Егор удивлённо смотрит на жену. - Все делают в жизни ошибки. Нам дан шанс всё исправить, и жить дальше. Давай, его используем. - Спасибо тебе, - ответил Егор и обнял жену. Блог на дзене: На завалинке

НЕДОСЯГАЕМАЯ... Сашка был первым парнем в посёлке: рослый, с вьющимися черными волосами и жгучими карими глазами. Говорили, что в роду у них, у Петровых, были цыгане, и Сашка унаследовал и красоту, и ухарский характер, и приятный голос. Он играл на гитаре и пел, и потому был душой любой компании. Все девчонки посёлка попадали под обаяние Сашки, и он это знал. Но заводить серьёзные отношения парень не торопился, наслаждаясь своей свободой. - Даже служба в армии тебя не образумила, - ругала Сашку мать, - хватит гулять, пора и остепениться. Вон, одноклассники твои уже свадьбы играют. А у тебя роман за романом. И конца и края нет... Сашка отмахивался и смеялся. Но однажды всё изменилось. На приехавшую в посёлок молодую учительницу поначалу никто внимания не обращал. Скромная, тихая, можно сказать, неприметная девушка- практикантка отличалась от других учителей. Говорила негромким голосом, спокойно глядя в глаза ребятам, и как магнитом привлекала к себе внимание детей. Ученики ходили за ней, как привязанные и не хотели расставаться после уроков. Ирина Николаевна, несмотря на внешнее спокойствие, обладала твёрдым характером и умением увлечь класс и рассказом, и полезным делом. Про новую учительницу вскоре узнал весь посёлок, когда она организовала концерт школьной самодеятельности к Новому году, на котором сама была ведущей. Она вышла на сцену, словно фея, а длинном голубом платье. Её шелковистые светлые волосы волнистыми прядями спадали на плечи, а нежный голос завораживал. Сашка сидел среди зрителей в последнем ряду. Но после начала концерта, он стал пробираться ближе к сцене, чтобы рассмотреть ведущую. Весь концерт он ждал только её появления и не мог понять, как такое небесное создание оказалось в их посёлке. Он захотел познакомиться с учительницей, но как это сделать - не знал. Вся его прежняя бравада и смелость куда-то улетучились, будто их и не было. Признаться в этом даже самому себе было стыдно, а тем более кому-то... Сашка всё думал, как найти повод для знакомства. Но помог случай. Из города пришла гуманитарная помощь для ветеранов. Сашка, будучи водителем колхоза, привёз несколько десятков коробок из Управления сельского хозяйства. Решено было развозить коробки по домам, а в помощь Сашке дали Ирину Николаевну со списком получателей. Сашка вносил коробку в дом, а Ирина благодарила стариков за труд, вручала благодарственное письмо от Управления. Сашка поражался, что в каждом доме учительница находила особые слова благодарности, и при этом была очень искренней. Когда подарки были розданы, Сашке не хотелось расставаться с Ириной. Он отвёз её до дома, где она жила и сказал: -Спасибо вам, Ирина Николаевна... - Мне? За что? - удивилась она. - За доброту вашу, вы так хорошо всем пожелания говорили, я бы так складно и не смог... Она улыбнулась и, кивнув головой, скрылась в доме. А Сашка не сразу завёл машину. Он сидел, держась за руль, и понял, что пропал. Уже темнело, а в душе щебетали птицы и светило солнце. Ирина... Сашка страстно желал найти повод ещё раз увидеть учительницу. Но днём он работал, а вечерами Ирина Николаевна почти не выходила из дома. Это Сашка тайком узнал от соседей. Ещё раз ему удалось повстречать Иру, когда он привозил новые книги в школьную библиотеку. Ира принимала книжки и радовалась. Она преподавала русский язык и литературу и заведовала школьной библиотекой. Сашка решил не терять свой шанс и попросил: -А нельзя ли и мне записаться в вашу библиотеку? -Вам? А почему не в клубе? Там тоже есть... -удивилась учительница. И тут же ответила: - Можно, в порядке исключения. Тут есть классики, которых не все мы в детстве, к сожалению, внимательно читали. - Спасибо! - обрадовался Саша, и добавил: - Только вы мне сами посоветуйте, с чего начать. Честно говоря, я учился неважно... С этих пор Сашка ходил в библиотеку постоянно, а их беседы с Ириной становились всё продолжительнее и интереснее. - Ты, сынок, никак в школу учеником записался? - шутил Сашкин отец, глядя на стопку книжек на тумбочке у кровати. - Как успехи? Он тихонько хохотал, поглядывая на Сашкино смущенное лицо, но выручала мать: -Молчи ты. Молодец, сынок. Образование никогда лишним не бывает. Потом она подходила к Сашке, садилась рядом. - Как дела-то? Скажи хоть слово... Думаешь, не вижу, как ты маешься? - она обнимала сына за плечи. - А может, не пара она тебе? Учительница... - Не знаю, может и не пара, - отвечал Сашка и вздыхал. - но как дальше жить, не понимаю... Мать отходила. А Сашка брал книгу и читал, чтобы не упасть в грязь лицом перед Ирой. "Каждая встреча с ней как экзамен. Сколько так будет длиться? Признаюсь, А там будь что будет... "- думал Сашка. Но каждый раз робел ещё сильнее, и откладывал признание. Наконец, когда Ира спросила Сашку, чтобы он сам хотел выбрать для чтения, он выпалил: - О любви. И стихами. Лучшие стихи о любви на его взгляд, Сашка, словно школьник, переписал на листы бумаги и, сдавая поэтические сборники обратно в библиотеку, передал сложенные листочки Ирине. - Это вам. Стихи. Самые лучшие. - Интересно какие вы выбрали. Я посмотрю, - тоном учительницы ответила Ирина. - Самые лучшие, - ещё раз сказал Сашка и добавил: - Просто лучше мне не сказать... Он красноречиво смотрел на девушку, как всегда при их встречах. Она опустила глаза и подхватив стопку книжек, скрылась за стеллажами. Сашка вздохнул. "Вот так всегда... Какая же она. Недосягаемая... Не как все.. " Весна разливалась талой водой. Ручейки заливали проселочную дорогу, преграждая путь транспорту. В один такой вечер Сашка возвращался из города. После тёплого дня дорога сильно оттаяла и машина увязла в мягком влажном песке. Сашка долго провозился, подкладывая под колёса ветки, камни, пока ему удалось вывести машину на пригорок. Он здорово промочил ноги, и на следующий день слёг с высокой температурой. А через три дня Сашку с подозрением на воспаление лёгких увезли в городскую больницу. Погода была солнечной, звала гулять, а Сашке предстояло серьёзно лечиться. Но больше всего его удручало расставание с Ириной. Пусть и не отвечала она ему взаимностью, а не видеть её ему было невыносимо. "Не любит она меня, и никогда не полюбит... Кто я для неё? Нерадивый ученик. Большой дурак... Ну, и умру тут. Чем без любви жить на свете... " Сашке было больно смотреть на солнечное окно. Он прикрыл глаза и задремал. Но дверь в палату со скрипом отворилась. Ира, в белом медицинском халатике, вошла и огляделась. Она подошла к кровати и присела на стул, что стоял рядом. Сашка открыл глаза и уставился на неё как на привидение. Он ничего не мог сказать от окатившей его волны счастья. -Саша, - прошептала Ира, - как вы? Он схватил её руку и не смея поцеловать, прижал к груди. -Ирочка, -так же тихо проговорил он, - а я вот умирать тут без вас собрался... - Что, так всё плохо? - настороженно спросила Ира. -Ужасно плохо. И будет ещё хуже, если мы не перейдем на "ты"... -Хорошо, я не против, - улыбнулась Ира. - только вы... ты поправляйся. - Теперь обязательно поправлюсь, раз ты пришла.... Сашка поцеловал руку Иры, которую не выпускал из своей широкой ладони. Ира навещала его ещё несколько раз. И когда Сашку выписали из больницы, все в селе твердили, что молодая пара - жених и невеста. И это было правдой. Сашка признавался Ире в любви в каждый её визит в его палату. Он цитировал строки из любовной лирики, которые вызубрил прежде. И этим покорил сердце девушки окончательно. - Ты талантливый ученик, Саша... - говорила она, гладя его чёрные кудри. -Ты ещё не слышала, как я пою... - смеялся Сашка, вот поправлюсь, буду в голосе, то обязательно... Свадьбу молодые назначили на август. Столы были накрыты в поселковой столовой, потому что гостей приехало много из города, и своих собралось немало. Жених и невеста были такими разными: он, смуглый, похожий на цыгана, а она - белоснежка, нежная, спокойная и милая. И оба так одинаково счастливы... ====================================================== ....... автор - Елена Шаламонова