Речь шла о первой с начала войны бомбардировке Москвы:
«В 22 часа 10 минут 21 июля немецкие самолеты в количестве более 200 сделали попытку массового налета на Москву. Налет надо считать провалившимся. Заградительные отряды нашей авиации не допустили основные силы немецких самолетов к Москве. Через заградительные отряды к Москве прорвались лишь отдельные самолеты противника. В городе возникло несколько пожаров жилых зданий. Имеется небольшое количество убитых и раненых. Ни один из военных объектов не пострадал.
Нашей ночной авиацией и огнем зенитных батарей по неполным данным сбито 17 немецких самолетов. Воздушная тревога продолжалась 5 с половиной часов».
Сегодня журналисты и историки пишут:
«Немецкие ВВС сбросили на город 104 тонны фугасных бомб и 46 тысяч мелких зажигательных бомб. Выполнить задание смогла только половина экипажей, вылетевших на бомбежку Москвы. В результате первого налета пострадали 792 человека, 130 из которых погибли. В городе возникли 1166 очагов пожаров».
В июльских газетах 1941 года, разумеется, не сообщалось, что в качестве целей своей первой бомбардировки люфтваффе наметили Кремль, здание ЦК ВКП (б), Белорусский вокзал. Но налет действительно провалился. Опытные пилоты гитлеровских бомбардировщиков, наводившие ужас на Лондон, в небе Москвы столкнулись с неразрешимыми проблемами. Первая же попытка бомбить столицу Советского Союза продемонстрировал несломленность советского народа после поражений первого месяца войны и готовность нашей ПВО дать отпор агрессору.
Первый налет люфтваффе на Москву напоминал таранный удар. В 21 час 21 июля с линии Рославль–Смоленск от советских постов ВНОС поступили первые данные о появлении в воздухе большой авиагруппы противника.
В наши дни об этом пишут так: «195 самолетов (по советским данным, их было 220) засветло взлетели с аэродромов Брест (Тересполь), Барановичи, Бобруйск, Дубинская и др. При этом 127 машин шли компактной группой, выдерживая направление Вязьма – Гжатск – Можайск. С наступлением темноты на маршруте полета специальные команды разложили костры, служившие экипажам ориентирами. На подступах к городу самолеты рассредоточились и проникали к назначенным им целям с разных направлений».
Из воспоминаний немецкого летчика-бомбардировщика Л. Хавигхорста, участника первых налетов на Москву:
«Накануне удара по русской столице на аэродром Тересполь (Брест), где находились два наших отряда, прибыл генерал-фельдмаршал Кессельринг. Он обратился к экипажам:
- Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель - Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации. Вы должны... подойти к Москве на небольшой высоте и точно положить бомбы. Надеюсь, что прогулка будет для вас приятной...
…Когда наш самолет вплотную подлетал к Москве, мы увидели под собой Ju88 из другого соединения - он готовился пикировать на город. Собирались освободиться от своего бомбового груза и мы. В это время раздался взволнованный голос радиста:
- Внимание, аэростаты!
- Ты обалдел, - послышалось в ответ, - мы же летим на высоте 4500.
Экипаж хорошо знал, что англичане не поднимали аэростаты выше 2000 метров, а здесь высота была, по крайней мере, удвоена...
Я приказал сбросить бомбы, и как только мы повернули обратно, радист сообщил о приближении вражеского истребителя. Русский ночной истребитель (у них вообще не должно было существовать подобных) атаковал нас сверху слева».
Следующая попытка достичь целей случилась ровно через сутки. Этот налет сегодня считается одним из самых жестоких. В ночь на 23 июля в результате немецкой бомбардировки оказался поврежденным московский метрополитен. Одна бомба пробила перекрытие тоннеля между станциями «Смоленская» и «Арбат», другая попала в эстакаду метромоста, третья легла на Арбатскую площадь, рядом со входом в метро. Около 60 человек погибли. Большие жертвы были вызваны и паникой среди тех, кто в ту минуту оказался на эскалаторе. Тогда же около 70 авиабомб упали в Кремле и на Красной площади. Загорелся один из корпусов больницы имени Боткина. В кремлевской квартире Сталина после бомбежки пришлось поменять окна.
Утром 23 июля советские газеты вышли с такими же лаконичными сообщениями – о бомбардировке столицы. Разумеется, о масштабах случившейся трагедии в этих сообщениях ничего не говорилось. Но и не скрывалось – насколько это вообще было возможно: «Сильно пострадали от пожаров одна больница и одна поликлиника. Имеется несколько десятков убитых и раненых. Ни один из военных объектов не пострадал».
«Известия» рядом со своим сообщением о бомбардировке столицы разместили заметку «Москва в ночи налетов». Вот что писала спецкор Татьяна ТЭСС о тех, самых первых бомбардировках:
«Воздушная тревога началась в тот час, когда Москва жила полной жизнью. Позванивали затемненные трамваи, из открытых дверей кино выходили зрители, по улицам шел народ, возвращаясь с работы.
Высоко и тревожно заныли сирены, и все стало иным.
Проворно, как жуки, разбегались по переулкам машины, пришвартовываясь к тротуарам. Остановились трамваи. Отцепив от проводов усики, остановились троллейбусы. Быстро расходились по убежищам люди. Через несколько минут все улицы были пусты. На крышах, чуть видные на фоне темного неба, появились силуэты дежурных противопожарной обороны.
Было темно и тихо. Бой часов с Кремлевской башни медленно и строго пролился над городом. Далеко ударили зенитки. Они били часто и глухо. Отдельным самолетам врага удалось прорваться, они приблизились к Москве. Послышалось гудение моторов, - и в ту же секунду на небо лег луч прожектора, навстречу ему ринулся другой, лучи скрестились, подобно копьям, двинулись, обшаривая небо, и вдруг остановились.
Между ними забился, как пойманное насекомое, вражеский самолет.
На секунду он замер, ослепленный, затем повернул назад. Лучи двинулись за ним. Небо прорезал длинный светящийся пунктир, - пролетели трассирующие пули. По самолету ударила зенитка. Она ударила раз, другой, - самолет вздрогнул, накренился на одно крыло, вдруг быстрая полоска огня пробежала по крылу, самолет вспыхнул, как факел, и рухнул вниз.
На одной из крыш раздались аплодисменты. Стоя на крышах домов, дежурные аплодировали хорошей работе советских зенитчиков.
Английский журналист Верт, рассказывая об опыте Лондона, довольно резонно говорил, что стоять на крыше в то время, когда неприятель одновременно с зажигательными бомбами может бросить фугасные, - не слишком приятно. Но ведь сражаться с немецкими танками тоже может быть «неприятно». Однако это необходимо.
Люди, стоявшие в эту ночь на крышах московских домов, превосходно это поняли. Самолеты врага бросали бомбы со звериным упорством и тупостью - на детские ясли, на жилые бараки, в реку, на просторную площадь. В яслях не было детей, дежурные выкинули бомбу с крыши, пламя продвинулось по чердаку, но было немедленно потушено пожарной командой. Молодой паренек, стоявший на крыше барака, схватил бомбу за хвост, сбросил ее вниз и сам загасил подожженное место водой и песком. На площадь, куда упало несколько зажигательных бомб, выскочили дружинники, молодые ребята, растащили бомбы, как головешки, и еще ворчали друг на друга: «Что ты мою бомбу хватаешь»…
Люди показали бесстрашие, хладнокровие, умение работать, умение быть спокойными в тревожную минуту. В целом ряде случаев дежурные противопожарной обороны расправлялись с бомбами сами, не вызывая пожарную часть.
Пожарные тоже показали отличную работу в эти дни. Заместитель начальника 10-й команды тов. Шершнев, приехав на пожар, только успел выскочить из кабины машины, как на него упали две зажигательные бомбы. Одна ушибла ему руку, другая поранила ногу, но он продолжал работать всю ночь. Самоотверженно работал ствольщик Минкин, сбивавший огонь могучей струей воды; боец Петченков один вскрыл всю кровлю загоревшегося дома и помог Минкину быстро затушить пламя. Начальник караула Линяев лез в самое пекло, в огонь и дым, ломом раскрывая перекрытия, увлекая за собой бойцов. Начальник 10-й команды т. Ефремов сам работал вместе с домовыми командами, не давая распространиться пламени, затушив его в короткий срок.
Люди работали быстро, решительно, с точной и четкой расстановкой сил. Дело решала не только личная храбрость, но уменье действовать сообща, помогая и выручая друг друга. Пять с половиной часов вражеские самолеты со звериным упорством лезли на Москву. Пять с половиной часов мы били их, отгоняя - и отогнали. На следующий день, ровно в тот же час, самолеты врага снова появились над Москвою – и снова были отбиты.
Никогда еще, кажется, мы не любили так Москву, как в эти дни. Никогда еще не любили так ясную чистоту нашего города, прекрасные и стройные его очертания, все, что было сделано в нем руками советских людей. Мы защитим от врага Москву, ибо каждый из нас готов закрыть ее своей грудью».
История показала: такие слова вовсе не были пустыми «агитками». Москва устояла перед всеми налетами гитлеровской авиации летом 1941 года. Британский журналист Александр Верт (о котором в своей заметке упоминала спецкор «Известий») позднее вспоминал:
«Шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град. Десятки прожекторов освещали небо. В Лондоне мне не приходилось ни видеть, ни слышать ничего подобного».
Ни с чем, подобным стойкости Москвы и ее защитников, не приходилось сталкиваться раньше и гитлеровским летчикам. Из воспоминаний немецкого летчика-бомбардировщика Г.Бехтера: «Из всех вылетов, которые я совершил на Востоке, самыми трудными оказались ночные налеты на Москву. Зенитный огонь был очень интенсивным и велся с пугающей кучностью». Обер-лейтенант Бетхер вошел в историю люфтваффе как один из лучших летчиков-бомбардировщиков. Он совершил 658 боевых вылетов, из них 16 – на Москву.
Комментарии 2