Яков Островский

Советский режим, несмотря на свои обещания развивать науку и образование, стал причиной гибели и профессионального унижения многих ученых. Репрессии принимали различные формы и всегда оставлял после себя разрушенные судьбы и упущенные возможности. Историки рассказывают о том, какие ученые прошли через советские лагеря и как «посадка» ученых повлияла на науку Советского Союза. Советские власти запустили механизм репрессий, в рамках которого ученые, исследователи и академики становились объектами уголовного преследования. Занавес террора опускался на жизни тех, кто посвятил себя науке, оставляя их без права на свободу слова и творческую деятельность. Многие ученые были вынуждены покинуть страну, потеряв возможность вносить вклад в науку своей родины. Систематическое уничтожение научных карьер, лишение званий и отстранение от научной деятельности стали частью стратегии, направленной на подавление свободы мысли. Ученые оказывались отрезанными от профессионального сообщества, сталкиваясь

В 1991 году Генпрокуратура и МВД представили в Верховный Совет РСФСР данные о суммарном количестве жертв сталинских репрессий. За те годы арестовано, приговорено к лагерным срокам, расстреляно, раскулачено, сослано, выселено 50 114 267 человек. Цифра чудовищна и в определенном смысле преувеличена, так как включает повторные аресты и повторные тюремно-лагерные сроки. Но в любом случае это 50 114 267 приговоров. Население СССР в 1953 году, в год смерти Сталина, составляло 188 217 000 человек. Трудоспособное население в возрасте от 16 до 59 лет, по расчетным данным, – 94 миллиона. На 1 января 1953 года количество заключенных в СССР – 2 468 524. То есть на 1 января 1953 года отбывал срок каждый 38-й взрослый гражданин Советского Союза. В период 1921–1953 гг. число осужденных по политическим мотивам составляло 25—50 % от общего числа заключенных ГУЛАГа. В некоторые годы и больше. На одной из хранящихся в архиве справок, на основании которых составлена приведённая выше таблица, имеется кара

Ногти Сони крепко впились в ладонь. - Не время для ребенка, Соня, - говорил Казимир. – Я против. Она хотела закричать, но подавила в себе этот крик. Как всегда. Так было заведено у Малевичей. Все в этом доме подчинялось только одному человеку – Казимиру. «Соня, та растворяешься в нем», - говорили подруги. Они были совершенно правы, но Соня ничего не могла поделать. Дети испугались его вида. Они отвыкли. Когда Малевич приехал в Мещерское, его жена была уже далеко: она поехала на юг России, помогать больным. Мальчика и девочку, Толю и Галю, оставила у знакомого. - Да мне не сложно, - повторял Михаил Рафалович, ставя самовар. Малевич сразу хотел уехать, но его остановили. Куда в ночь? Пусть останется. Особенно горячо упрашивала дочь Рафаловича, Соня. Красивая девушка с толстой косой была так не похожа на тоненькую изящную Казимиру, жену Малевича… На следующий день его засыпали вопросами. Он художник? Что пишет? У него бывают выставки? Рассказывая о своем творчестве, Малевич все больше воо