Шестакова Галина • Писатель

В тот же вечер, пытаясь заглушить чувство пустоты, он зашёл в бар — стильное место, где обычно тусовалась богемная публика. И первый, кого он увидел, был Виктор. В компании молодой женщины с ярким макияжем и глубоким декольте. Они пили коктейли, смеялись. Девушка что-то говорила, положив руку ему на плечо. Андрей остолбенел. Виктор его заметил, чуть нахмурился, но потом кивнул — как кивают случайному знакомому. Андрей подошёл. — Привет, — сказал он неуверенно. — Привет, — Виктор был спокоен. — Как дела? — Нормально, — Андрей кивнул на спутницу. — А где Софья? Виктор чуть поморщился: — Дома. Предпочитает отдыхать в тишине.

Сегодня я не приготовила мужу ужин. Специально. Мне тридцать, у меня двое детей, руки в цыпках от бесконечной стирки, а в голове — тихий взрыв, который долго копился, зрел и вот теперь — случился. Десять лет назад я выходила замуж за Сергея с ощущением, что поймала удачу за хвост. Высокий, с умными серыми глазами, он казался таким... взрослым. Старше меня на семь лет, но дело не в цифрах — он умел говорить так, что хотелось его слушать. Спорить с ним хотелось. Рассказывать ему о своих мечтах хотелось. И готовить для него — тоже. Первые годы мы жили, как в тумане счастья. Сергей строил карьеру экономиста, я тоже работала, потом пошла на повышение. Мы путешествовали — пусть на своей машине по ближайшим городам, но всё равно это было наше, общее. Мы готовили по очереди, и он умудрялся делать такие блинчики, что пальчики оближешь. У нас были планы, мечты, разговоры до утра.

Желание разрушает всегда внезапно — тихо, как инфаркт, или громко, как взрыв, но всегда в тот момент, когда ты меньше всего готов. Андрей поверил в это только к сорока пяти, стоя с дорожной сумкой у двери собственной квартиры и глядя в спину уходящей вглубь коридора жены. До этого вечера их жизнь текла предсказуемо: двадцать лет брака, взрослая дочь на первом курсе, налаженный быт, общие друзья. Виктор и Софья — давние приятели, почти семья. Виктор — партнёр Андрея по бизнесу, человек с безупречной репутацией и таким же костюмом. Софья — его жена, всегда лёгкая, всегда красивая, будто сошедшая с обложки журнала. Всё началось на дне рождения Виктора три месяца назад. Они с Ириной припарковались у дома друзей, и Андрей заметил, как жена устало потёрла висок.

Я достаю телефон, листаю фотографии. Вот мама — за три месяца до того, как мы узнали о раке. Худенькая, с этими её лучистыми глазами, с ранней сединой в тёмных волосах. А вот мы вместе — в парке, смеёмся в камеру, и у неё на щеке полоса мороженого, а я делаю вид, что не вижу. — Что бы ты сделала, мам? — спрашиваю у фотографии, и мой голос тонет в пустой квартире. За окном зажигаются уличные фонари — один за другим, как спички. Небо темнеет, наливается синевой. И вдруг я понимаю, что именно мама сказала бы, если была жива: «Делай так, как подсказывает сердце, но не позволяй собой манипулировать. Ты ничего им не должна. Но если решишь помочь — делай это ради себя, а не из чувства вины».

Неделя после стычки с Алиной прошла тихо. Марина с Милой ходили на другую площадку — подальше, через две улицы. Но сегодня лил дождь, и единственным укрытием оказался крытый детский уголок в торговом центре неподалёку от дома. Пока Мила возилась в сухом бассейине с пластиковыми шариками, Марина пила кофе, наблюдая за дочерью. Девочка была в красных колготках — Марина теперь избегала белых, хотя и злилась на себя за эту слабость. Она не заметила Алину, пока та не оказалась за соседним столиком вместе с двумя другими женщинами. Их взгляды встретились — и Марина сразу поняла, что была темой разговора до того, как её заметили.

Сестра произнесла слово «доля» так, будто открывала сейф с наследственными драгоценностями. Тихо, с нажимом, словно вкручивая невидимый винт в мозг Аллы. Они сидели на кухне — обычный вечер вторника, пили чай с печеньем, которое Лариса испекла днем. Свет неуютно падал на стол, выхватывая крошки и царапины на столешнице. И вдруг — это слово. — Какая ещё доля? — Алла поставила чашку, молоко в чае подёрнулось тонкой плёнкой. — Моя доля в этой квартире, — Лариса выпрямила спину, её лицо стало сосредоточенным, словно перед важным экзаменом. — Давай поговорим как взрослые люди. Папа с мамой дали первоначальный взнос. На нас обеих. Во всяком случае, так всегда говорили. Алла смотрела на сестру и не узнавала её. Год они жили вместе в этой двушке — с тех пор, как Лариса развелась с мужем и переехала к ней с детьми. «Это временно», — сказала она тогда, опустив глаза, — «пока не встану на ноги». И Алла, конечно, согласилась. Как иначе? Сестра всё-таки. Любимая с детства, хотя и задиристая. Она потеснилась, отдала сестре спальню, сама перебралась в гостиную на диван. Детям — Кате и Диме — соорудили двухъярусную кровать в углу. Теснота, но в тесноте, да не в обиде.

Андрей открыл холодильник и уставился в пустоту. Белое пространство, как чистый лист. Три огурца, сморщенных, как пальцы старика. Пакет кефира — просроченный. Всё. «Да ладно, это ж надо так», — он хлопнул дверцей и полез в карманы — пусто. Зарплата через три дня. А хотелось курить — до зуда в пальцах. Кухонные часы монотонно отсчитывали секунды. Тик-так. Тик-так. Три года после развода, а он всё не может привыкнуть к тишине. Раньше Света вечно что-то напевала, гремела посудой, включала телевизор фоном. Теперь только часы. Телефон завибрировал. «Ты забрал свои вещи из шкафа?» — сообщение от Светы. Без привета, без «как дела». Деловое.

На седьмой день болезни я поняла: он не приедет — ни сегодня, ни завтра, ни когда температура спадет до тридцати семи. Откуда-то появилась спокойная ясность, будто туман, окутывавший год отношений, развеялся от жара. И это понимание не кололо, не резало — оно просто было, как безжалостный утренний свет. Простуду я подхватила после открытия студенческой конференции. Стояла под кондиционером, потом бежала под дождем, промочила ноги. Ничего необычного — обычная осенняя история. Вечером появился озноб, к ночи — температура. Звонить маме не хотелось, она бы примчалась, начала причитать, а у нее самой давление. Максиму написала коротко: «Кажется, заболела. 38.2».