Он ответил через час: «Отдыхай. Пей чай. До понедельника дико загружен». А жил в пятнадцати минутах езды. Мог бы заскочить на полчаса, привезти лекарства, просто подержать за руку. Но нет. Работа, дедлайны, проекты — всегда находилось что-то важнее.

В тот вечер я еще оправдывала его мысленно: действительно занят, нервничает, у него аврал на работе. Взрослые люди же, правда? Нет нужды нянчиться друг с другом. Я и сама не любила сопли и нытье.

А потом болезнь затянулась, и от жаропонижающих болела голова, и чай с малиной закончился, а в магазин выйти сил не было. В какой-то момент просто лежала, уставившись в потолок, и прокручивала весь год наших отношений.

Мы познакомились в книжном. Я выбирала сборник для студентов, а он стоял у полки с научпопом. Высокий, с задумчивым взглядом, в очках, делавших его похожим на ученого. Спросил, не подскажу ли книгу по психологии научного мышления для племянника-подростка. Разговорились, вышли вместе, выпили кофе. Потом еще раз. И еще.

Максим был умным, начитанным, с ним интересно говорить — о книгах, о современном образовании, об архитектуре. Инженер, работал над какими-то важными городскими проектами. Рассказывал так, что я видела, как преображаются улицы, как меняются старые дома. Он был... другим. Не как мои прошлые мужчины — без выпендрежа, без шуток ниже пояса, без похвальбы дорогой машиной (у него вообще не было машины, ездил на метро).

Первые месяцы казались волшебными. Он водил меня в камерные театры, мы ходили на выставки современного искусства, пили вино в маленьких кафе и обсуждали, каким должен быть идеальный город. Мне казалось, что я встретила родственную душу.

А потом начала замечать мелочи. Что видимся мы раз в неделю, максимум два, и всегда по его расписанию. Что строит он планы обычно на две недели вперед, а если я предлагаю спонтанно куда-то сходить — «давай не сегодня, я устал». Что в моей квартире он иногда остается с ночевкой, но редко, и никогда не предлагает переночевать у него. Что о будущем говорит уклончиво: «Давай не будем загадывать, просто наслаждаться моментом».

И еще — он никогда не говорил «я люблю тебя». Ни разу за год. Я тоже не говорила — зачем давить? И вообще, мы же взрослые, зачем эти подростковые признания?

Дважды за год я пыталась поговорить о нас. Первый раз, когда предложила вместе поехать в отпуск.
— Может быть, в Грецию? Или в Барселону? — я листала путеводитель, представляя, как мы гуляем по узким улочкам.
— В этом году не получится, — он не глядя покачал головой. — Проект, сроки горят. Давай в следующем году вернемся к этой теме?

Все логично, рационально. Никаких обещаний, никаких необдуманных шагов. И я соглашалась — да, верно, зачем спешить? Мы же не дети, не нужно эти «ах-ах, я жить без тебя не могу» и совместные фоточки в ВК каждый день.

А на восьмой день болезни я лежала с температурой 38.5 и думала: если сейчас потеряю сознание, кто вообще узнает? Настя, коллега с кафедры, позвонит в понедельник, не дождавшись на работе. Мама забеспокоится дня через два, если не ответить на звонки. А Максим?

В эту секунду экран телефона мигнул. Сообщение.
«Ну как ты? Вроде уже понедельник близко. Поправляешься?»

Понедельник близко. Ага. Только это уже второй понедельник. Не «я скучаю» или «тебе лучше?» А «понедельник близко». Как будто я — строчка в его ежедневнике, пункт в списке дел между «сдать отчет» и «оплатить квартиру».

Никаких эмоций не было. Только ясность, которая приходит после долгой лихорадки.

Я написала ему: «Таблетки закончились. и Продукты тоже. А принести некому. И знаешь, я тут лежала и думала. Ты не забыл, что я — не бухгалтерия, и не отчет? Я человек. Женщина. И я устала от отношений, где я просто не мешаю».

Он не ответил. Ни через час, ни через два. Лежа с грелкой у ног, я смотрела на телефон и понимала: год отношений с Максимом научил меня одному — как выглядит одиночество при живом человеке.

Вспомнились слова Кати, моей школьной подруги. Месяц назад мы сидели у нее на кухне, я жаловалась, что Максим отменил нашу встречу в третий раз.

— Лена, ты не видишь очевидного, — сказала Катя, глядя прямо в глаза. — Ты его вообще не интересуешь. Он тебя просто не любит. Удобно, когда красивая умная женщина рядом, не требует многого, не давит, не истерит. А любви нет.

— Ты ошибаешься, — отмахнулась я тогда. — У нас просто другой формат отношений. Мы оба ценим пространство, свободу...

Как же глупо это звучало. Как отчаянно я цеплялась за иллюзию, за мираж отношений, которых на самом деле не было.

Максим ответил на следующий день. Коротко, сухо:
«Мне жаль, что ты так чувствуешь. Я думал, у нас все нормально. Если хочешь поговорить — давай, но не сейчас. На работе завал».

Не сейчас. Давай потом. Когда-нибудь. Не сегодня. Эти слова были квинтэссенцией наших отношений.

А потом позвонила Настя.
— Лена, ты как? Температура спала?
— Еще держится, но уже лучше.
— Мне к тебе заехать? Привезти что-нибудь?
— Было бы здорово... мне бы лекарства, и может, поесть чего-нибудь.
— Через час буду.

И вот что странно — с ней я не стеснялась просить о помощи. Не боялась выглядеть навязчивой или требовательной. Не придумывала отговорок, почему ей не стоит приезжать. Потому что Настя — просто коллега, не самый близкий человек. А с Максимом — человеком, с которым мы были так называемой «парой», — я ходила на цыпочках, боясь попросить о чем-то большем, чем он готов дать.

Настя привезла лекарства, куриный бульон в термосе, фрукты и новый детектив, потому что «лежать скучно». Посидела со мной час, рассказала кафедральные сплетни, вымыла посуду и ушла, пообещав завтра снова заехать.

За этот час я поняла еще кое-что: дело не в том, что Максим не любил меня. Дело в том, что я так отчаянно хотела отношений, что была готова принять их эрзац — вежливые встречи раз в неделю, редкие ночевки, разговоры обо всем, кроме нас самих.

Это не Максим виноват. Это я позволила себе так мало.

К вечеру температура снизилась, и я впервые за неделю приняла душ, переоделась в чистое. Посмотрела на себя в зеркало — бледная, с кругами под глазами, похудевшая. И почему-то подумалось: «А ведь он даже не знает, как я сейчас выгляжу».

Утром я проснулась в поту — кризис миновал, температура ушла. Голова была ясной, тело слабым, но уже живым. Я сварила кофе и села писать Максиму. Долго подбирала слова, стирала, начинала заново. В итоге написала просто:

«Максим, я благодарна тебе за этот год. Мне было хорошо с тобой — в театрах, на выставках, за разговорами о книгах. Но между нами нет главного — тепла. Настоящего, живого человеческого тепла. Ты не плохой. И я больше не хочу быть девушкой, которая ждет крох внимания. У тебя осталось немного вещей у меня. Я соберу их в пакет, оставлю у консьержа. Прощай».

И нажала «отправить», прежде чем передумать.

Он не позвонил. Не приехал с охапкой пионов (мои любимые, я говорила ему об этом дважды). Не написал пронзительных слов о том, как был слеп и груб. Просто ответил — все так же рационально, вежливо:

«Хорошо. Если это твое решение — я принимаю его. Спасибо за все. Вещи заберу в четверг, после работы».

И все. Год отношений закончился вежливым «спасибо за все».

Я не плакала. Села разбирать шкаф, нашла его свитер, забытую книгу, зарядку от ноутбука, пару носков, зубную щетку. Так мало. Такие эфемерные следы человека в моей жизни. Сложила все в пакет, подписала его имя, отнесла вниз консьержу.

А вечером позвонила Катя.
— Ну как ты, оклемалась?
— Да. И... мы расстались с Максимом.
— Давно пора было, — выдохнула она. — Хочешь, приеду? Вина привезу?
— Приезжай.

Она приехала с сидром и пиццей. Мы сидели на кухне, и я рассказывала — не захлебываясь слезами, а спокойно, как будто говорила о ком-то другом. О девушке, которая так боялась остаться одной, что согласилась на полуотношения.

— Знаешь, — сказала Катя, — мне кажется, ты вообще не любила его. Тебе просто нравилась идея отношений с ним — культурным, образованным, непошлым.
— Может быть, — кивнула я. — А может, я любила его таким, каким хотела видеть, а не таким, какой он есть.
— И как ты теперь?
— Странно. Пусто немножко.

В четверг Максим забрал свои вещи. Я специально ушла из дома, попросила консьержа отдать пакет. Не хотела этой последней встречи, неловких слов, вежливых улыбок.

Когда вернулась, на тумбочке в прихожей лежала книга. Новая, в твердом переплете — тот самый психологический детектив, который я хотела купить месяц назад, но не нашла в магазинах. На форзаце — надпись его аккуратным почерком: «Лене. Надеюсь, тебе понравится. Максим».

Не «прости». Не «я скучаю». Не «давай попробуем еще раз». Просто — «надеюсь, тебе понравится».

И я вдруг поняла, что не ошиблась. Он не плохой. Он просто не умеет по-другому. Не умеет давать тепло, заботу, близость. Может быть, никогда не научится. И с кем-то другим, кому этого не нужно, он будет в самый раз.

Но мне нужно.

Книгу я поставила на полку. Не выбросила — она хорошая. Но и не стала читать сразу, как раньше.

Вечером того же дня написала заявление на отпуск за свой счет — на неделю. И купила билет в Питер, к брату. Давно хотела съездить, но все откладывала — то Максим занят, то проверка работ, то еще что-то.

А теперь — можно.

В поезде я смотрела в окно на проплывающие деревни, поля, леса и думала: странно, но я не чувствую себя брошенной или одинокой. Даже наоборот — словно вернулась к себе после долгого отсутствия. К себе настоящей — которая может спонтанно сорваться в Питер, которая не боится просить о помощи, которая знает, чего хочет.

Я не знаю, встречу ли когда-нибудь мужчину, с которым будет и поговорить интересно, и тепло, и надежно. Может быть, не встречу. Но теперь я точно знаю: лучше честное одиночество, чем имитация близости.

И еще одно: самое страшное — не когда рядом никого нет. Самое страшное — когда вроде бы есть, а на самом деле — пустота.

Интересно, понял ли он когда-нибудь, что потерял? Или для него наши отношения были просто спокойным эпизодом, который закончился без драм и слез, почти незаметно?

Впрочем, уже неважно.

Важно то, что я вернулась. К себе. В свою жизнь. В свою тишину.

И в этой тишине — больше нет ожидания.

История Инны