Предыдущая публикация
Письма Бориса Чичибабина из ВЯТлага
Чичибабин Б. А. Раннее и позднее. – Харьков : Фолио, 2002. – 480 с. : портр., ил. ПИСЬМА БОРИСА ЧИЧИБАБИНА ИЗ ВЯТЛАГА (1948—1951)
ПИСЬМА К РОДНЫМ
Его арестовали в Харькове, прямо на улице в июне 1946 года, когда он шел на свидание с любимой девушкой и, казалось, никакой вины, караемой законом, за собой не чувствовал. Позади было самое тяжелое испытание в его жизни — война, впереди — любовь, стихи, учеба в университете. Перед войной он год учился на историческом факультете Харьковского университета, после демобилизации в 1945 году поступил на филологический. И во время летней сессии, когда сдавал экзамены сразу за два курса, был арестован. Позже, когда Бориса Чичибабина (по паспорту Полушина — фамилия усыновившего его отчима; Чичибабин — фамилия матери) спрашивали, за что его арестовали, он всегда отвечал: «Ни за что».
Его арестовали в Харькове, прямо на улице в июне 1946 года, когда он шел на свидание с любимой девушкой и, казалось, никакой вины, караемой законом, за собой не чувствовал. Позади было самое тяжелое испытание в его жизни — война, впереди — любовь, стихи, учеба в университете. Перед войной он год учился на историческом факультете Харьковского университета, после демобилизации в 1945 году поступил на филологический. И во время летней сессии, когда сдавал экзамены сразу за два курса, был арестован. Позже, когда Бориса Чичибабина (по паспорту Полушина — фамилия усыновившего его отчима; Чичибабин — фамилия матери) спрашивали, за что его арестовали, он всегда отвечал: «Ни за что».
Продолжение по ссылке ниже
Следующая публикация
Комментарии 2
молиться молюсь, а верить — не верю.
Я сын твой, я сон твоего бездорожья,
я сызмала Разину струги смолил.
Россия русалочья, Русь скоморошья,
почто не добра еси к чадам своим?
От плахи до плахи по бунтам, по гульбам
задор пропивала, порядок кляла,-
и кто из достойных тобой не погублен,
о гулкие кручи ломая крыла.
Нет меры жестокости и бескорыстью,
и зря о твоем лее добре лепетал
дождем и ветвями, губами и кистью
влюбленно и злыдно еврей Левитан.
Скучая трудом, лютовала во блуде,
шептала арапу: кровцой полечи.
Уж как тебя славили добрые люди
бахвалы, опричники и палачи.
А я тебя славить не буду вовеки,
под горло подступит — и то не смогу.
Мне кровь заливает морозные веки.
Я Пушкина вижу на жженом снегу.
Наточен топор, и наставлена плаха.
Не мой ли, не мой ли приходит черед?
Но нет во мне грусти и нет во мне страха.
Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.
Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,
и мне в этой жизни не будет защит,...ЕщёТебе, моя Русь, не Богу, не зверю —
молиться молюсь, а верить — не верю.
Я сын твой, я сон твоего бездорожья,
я сызмала Разину струги смолил.
Россия русалочья, Русь скоморошья,
почто не добра еси к чадам своим?
От плахи до плахи по бунтам, по гульбам
задор пропивала, порядок кляла,-
и кто из достойных тобой не погублен,
о гулкие кручи ломая крыла.
Нет меры жестокости и бескорыстью,
и зря о твоем лее добре лепетал
дождем и ветвями, губами и кистью
влюбленно и злыдно еврей Левитан.
Скучая трудом, лютовала во блуде,
шептала арапу: кровцой полечи.
Уж как тебя славили добрые люди
бахвалы, опричники и палачи.
А я тебя славить не буду вовеки,
под горло подступит — и то не смогу.
Мне кровь заливает морозные веки.
Я Пушкина вижу на жженом снегу.
Наточен топор, и наставлена плаха.
Не мой ли, не мой ли приходит черед?
Но нет во мне грусти и нет во мне страха.
Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.
Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,
и мне в этой жизни не будет защит,
и я не уйду в заграницы, как Герцен,
судьба Аввакумова в лоб мой стучит.