Загадки истории

Когда были живы бабушка с дедом, я думал, что они – моя основная семья. Почему? Да потому что мама всё время занималась вопросами трудоустройства матерей, оставшихся без поддержки родственников. Была она социальным каким-то там работником. А папа… Папа был у нас в семье творческой натурой и всё время искал себя то в живописи, то в театре, то ещё в чём-то и как-то так постепенно растворился в необъятном море жизни человеческой. Мама меня любила. Но любила как-то истерично, набегами. Раз в неделю она приезжала к нам с дедом и бабушкой, привозила еду и подарки. Залпом (мощным!) целовала меня. Потом «столовалась», как говорила бабушка, то есть, обедала, пила с дедом водку, лихо запрокидывая голову (бабушка при этом глаза опускала в стол и разглаживала скатерть перед собою), фонтанировала идеями и словами и – исчезала. Опять на неделю или даже больше, если случалась запарка на работе. А мы с «родителями» оставались, чтобы дальше жить, тихо и степенно, с бабушкиным огородом, с дедовыми походами в лес и бесконечными их с бабушкой «философическими беседами» о прожитом. Бабушка моя была величава и, как я понимаю сейчас,- прекрасна. Большая, с роскошными до старости волосами, которые она еженедельно после бани расчёсывала полукруглым гребнем, который ей ещё мать подарила. А дед был сух в кости, подборист, невероятно живописен паутиной морщин, которые начинались на лбу и убегали по шее за ворот рубахи, всегда, стараниями бабушки, чистой и отглаженной. Вообще мужики у нашей баушки (это мы с дедом) были «чик-навычик: мытые, бритые (особенно чисто был выбрит, конечно же, я!) и всегда в чистом», - так вся наша «вульца» говорила. Потом, уже в школе, я долго не мог привыкнуть к усечённому и невыразительному слову «улица» и писал и говорил его так, как было принято в нашей семье. Кого я любил больше? До сих пор сказать не могу, потому что они для меня были неким монолитным единством, от которого пахло борщом и папиросами, молоком и пОтом, нашим двором и лесом. Когда я просыпался утром, то первое, что видел, - это скульптурный дедов лик, низко-низко надо мною склонившийся. А губы его, сухие и жаркие всегда, шептали, как только я открывал глаза: - Встава-а-а-й, Колюшка. Баушка уже пышек с чесноком напекла. А нас с тобою в лесу ёжик ждёт, чтобы новые истории рассказать. Потом дед целовал меня как-то вскользь, едва коснувшись губами моей щеки и прижавшись потом своей, плохо бритой. А я хныкал, тогда ещё не понимая, что это и есть счастье: - Не-е-е, деда-а-а, не хочу ещё… Спа-а-ать буду… И пышки хочу не с чесноком, а с вареньем. - Так эт мы мигом, - всполашивался дед, - бауше перезаказ сделаем. И кричал уже в сторону кухни: - Баушка-а-а Маруся, а баушка Маруся! Король наш пышки с вареньем хочет!! Поняла?!. Через мгновение в дверном проёме показывалось лицо бабушки, которая говорила: - А то что ж, я да не знаю! И варенье, в вазочке, синенькой, уже насторожила. Айдате давайте!.. Когда я умывался, то они оба рядом стояли, и бабушка держала полотенце, на подоле которого ею был вышит (гладью!) козлёнок, а дед осуществлял слабые попытки вырвать «утирку» из «еёшных» рук. Потом мы ели. Мы с дедом. Потому что бабушка за стол не садилась, а хлопотала вокруг, создавая уют и придавая значимость процессу, когда мужчины в доме едят. Затем мы с дедом из-за стола вставали и говорили, скупо (по-мужски!) хваля нашу хозяйку: - Наелись мы, мать… - Ага, баушка!.. И выходили покурить во двор. Курил, конечно, дед, а я сидел с ним рядом, жался боком к нему, косился на него и руки укладывал на коленках так же, как он. - Ну, ты как? Готов жить на сегодня? – дед спрашивал. Я степенно отвечал, но не сразу: - Ага… Мы вставали с крыльца, плевали (оба, между прочим, потому что после своего плевка дед мне окурок под нос подсовывал!) на окурок, значит, и спрашивали у невидимой баушки, потому что она в доме уже посудой гремела: - Тебе, мать, ничё не надо пока? А то мы тада пойдём, в лес сходим. - Ага, баб!.. Из недр дома раздавалось: - Идите уж, а я пока подумаю, чем вас на день озадачить!.. Мы с дедом брали (дед брал) плетёные корзины (большую для него и маленькую, почти игрушечную – дед для меня сплёл). Шли в лес. И он рассказывал мне, почему у дятла голова красная, почему у сосны иголки длиннее, чем у ёлки, почему мама редко приезжает, почему ёжики, когда их в руки берёшь, «пыхают», почему папа куда-то подевался, почему у маслят шляпки «сопливые», почему бабушка у нас такая красивая, а дед… «не сильно» (это он сам так говорил). К обеду, когда уже и в лесу жарко становилось, мы домой возвращались. И обязательно с трофеями: грибами ли, ягодами, травами, которые в чай кладут, душистыми. Бабушка опять нас кормила, а потом укладывала меня в сенях, где было прохладно, на топчане, чтобы «кусочки обедишные улеглись», спать. Дед же накрывал своим душистым старым тулупом и сидел рядом до тех пор, пока… пока… … пока не прилетала гигантская птица с синими глазами, смотрела на меня и спрашивала: «Ты, Николаша, хорошо ли сегодня вёл себя? Не огорчил ли деда с баушкой?» Я честно, во все глаза на неё смотрел… и просыпался… А тут – баушка: уже молоко в кружку с маками налила и большой кусок хлеба, белого, который утром вместе с пышками испекла, рядом положила. А потом… потом мы с дедом что-нибудь во дворе или в доме делаем, а баушка идёт в огород «побездельничать» да «поглядеть, всё ли там ладно». Заодно и прополет грядки, и польёт чего-нибудь, и ещё чего-то там поделает. Мы с дедом работаем, потому что понимаем: «мужчинские дела в доме должны мужики делать, а бабьи – баушка». Сейчас я уже старше, чем были мои дед с бабушкой тогда. И у меня – инфаркт. Лежу после операции в больнице. Лежу вот и думаю: нужно обязательно выжить, чтобы был на Земле человек, который бережёт такие воспоминания. Автор: Олег Букач Фото: Юрий Абрамочкин. Целина молодела, Кустанайская область, 1962 год.

16 февраля 1568 года испанская инквизиция приняла решение, которое потрясло мир своей бесчеловечностью: смертный приговор был вынесен каждому жителю Нидерландов, включая женщин, детей и стариков. Этот чудовищный указ, подписанный королем Филиппом II в ответ на Восьмидесятилетнюю войну за независимость Нидерландов, стал отражением крайнего отчаяния и жестокости испанской короны. Объявив всех нидерландцев еретиками, инквизиция фактически дала карт-бланш на геноцид. К счастью, указ не был исполнен в полной мере, но сама угроза массового истребления оставила глубокий шрам в памяти нидерландского народа, укрепив их решимость бороться до конца за свою свободу. Это трагическое событие послужило мощным стимулом для развития гуманистических идей и принципов международного права, и в конечном итоге привело к признанию независимости Нидерландов в 1648 году.

Его любили все женщины, с которыми он встречался. Бенито Альварадо жил в Испании в 19 веке. У него была довольно необычная внешность и врождённая дистрофия, но это не помешало ему переспать с половиной женщин Каталонии. Он разрушил множество семей, и каждая девушка, которая проводила с ним хоть немного времени, оказывалась в его постели. В конце концов, мужья изменявших ему жён забили его до смерти палками. Его секрет знала только одна женщина — его мама. Она рассказала, что Бенито был парфюмером и создал духи с сильнейшим в мире феромоном.

Жозефина Мертл Корбин (одна и с супругом). Американка Жозефина Мертл Корбин (1868-1929) появилась на свет с двойным тазом, двумя полностью функциональными влагалищами и четырьмя ногами. В 19 лет она, являясь единственной в мире четырёхногой женщиной, вышла замуж за Клинтона Бикнелла, врача по профессии. В браке у них родилось пятеро здоровых детей: четыре дочери и один сын.

Курные избы на Руси. Гораздо продуманнее, чем кажется, а не просто по-чёрному Вплоть до XIX века на Руси большинство изб были курными (а в Северном Поморье курные избы строились вплоть до середины XX века) и топились по-чёрному. Изба называлась "курной" в связи с тем, что из устья печи дым "курился", то есть выходил, не в трубу, а в помещение, и только затем через специальные волоковые окошки, дверки или дымницы выходил на улицу. Курная изба в XIX веке. Трубы нет, зато есть маленькое окошко под крышей. Те, у кого есть баня по-чёрному, могут подумать, что такие курные избы были всегда грязными и в саже, но нет. На стенах висели белые рушники, стояла посуда на полках и всё было чистым. В саже могли быть только два-три венца под самой крышей выше волоковых окошек (окно с задвижкой на стене), где скапливался дым, да нежилые комнаты (сени), если мы говорим про пятистенки (о них ниже). Курная изба (не пятистенок) без потолка. Сажа только на верхних венцах, а всё, что ниже головы чистое. Как раз по этому уровню обычно делались полки. Фото: музей деревянного зодчества в Малых Корелах Архангельской области. Отопление по-чёрному было гораздо более эффективным. КПД составлял почти 95%, так как дым вместе с теплом не улетал в трубу, а сначала обогревал помещение и лишь потом уже холодным уходил в дымницу, которая делалась в другом конце избы, что помогало экономить дрова. Осенью протопить такую печь на ночь можно было оберемком соломы. В том, что дым выходил из дома уже холодным ещё и очень важный элемент противопожарной безопасности. Крыши были из соломы или из щепы, и от любой искры могли загореться, что в и происходило, когда в таких избах клали печи с трубами. Фото: Курная изба XVII века снаружи. Листай вправо »> Курная Курная изба XVII века снаружи. Листай вправо »> Если говорить про пятистенки (дом с двумя комнатами: сени и житло), то в них всегда был потолок. Не обязательно из тёса, но хотя бы из жердей смазанным глиной с кострой (одеревеневшими частями от прядильных растений типа льна, конопли и других). В таких избах печь стояла в житле (жилой комнате), дым по дымоходу уходил в сени, а потом под кровлю, где через всё то же волоковое окошко по верхнему венцу или дымник выходил на улицу. Фото : Курная изба, д. Большой Халуй. На крыше виден деревянный дымник (не путать с трубой). источник фото: onegaonline.ru Таким образом жилая комната была теплой и без дыма, сени при курном отоплении тоже были теплыми, и даже потолок был тёплым. В добавок под коньком в дыму коптились мясные ребра, сало и рыба вялилась в дыму. Интересно и то, что дым выполнял дезинфицирующую функцию, в курных избах — это доказано — никогда не заводились тараканы и клопы. В общем, тепло и дым использовались по-максимуму. Избы по-белому на Руси появились только в XV веке и были они обычно только у зажиточных людей, купцов, бояр, князей, в основном в городах. Деревни же сплошь топились по-чёрному. Как я уже сказал вплоть до XIX, а кое-где и XX века. Источник: Кириллица.ru

Загадочные Сферы Коста-Рики: Геометрическое Чудо Древних Цивилизаций Каменные шары Коста-Рики, известные также как "лас болаc" (las bolas), представляют собой одно из самых загадочных археологических явлений Центральной Америки. Идеально сферические объекты, разбросанные по всей территории Коста-Рики, вызывают восхищение и порождают множество вопросов об их происхождении, назначении и создателях. Технологии Древности: Как Были Созданы Шары? Большинство шаров изготовлены из гранита, габбро и андезита – прочных вулканических пород, добывавшихся в горах, расположенных на значительном расстоянии от мест обнаружения сфер. Процесс изготовления шаров остается загадкой. Вероятно, использовались каменные инструменты, песок и вода для шлифовки и придания формы. Точность и мастерство, проявленные в создании этих объектов, свидетельствуют о высоком уровне развития древних технологий. Назначение каменных шаров до сих пор не установлено. Существует несколько гипотез: Астрономические объекты: Некоторые исследователи считают, что шары служили для отслеживания движения небесных тел и использовались в астрономических наблюдениях. Навигационные инструменты: Возможно, шары использовались в качестве ориентиров для навигации по местности. Социальный статус: Размер шара мог указывать на социальный статус или влияние владельца. Ритуальные объекты: Шары могли играть роль в религиозных ритуалах и обрядах. Сохранение Наследия: Вызовы и Перспективы Каменные шары Коста-Рики – ценное культурное наследие, нуждающееся в защите и сохранении. Многие шары были перемещены со своих первоначальных мест, повреждены или разрушены. Необходимо проводить дальнейшие исследования и разрабатывать эффективные стратегии для защиты этих загадочных объектов от разрушения и вандализма. Разгадка тайн каменных шаров Коста-Рики может пролить свет на историю и культуру древних цивилизаций, населявших эту землю

Как зеленые «Жигули» и болгарская дубленка пошатнули брак советского кумира: чем закончился брак Вениамина и Аллы Смеховых Вся эта история вызывает лишь один вопрос – а вообще был ли изначально шанс на счастье у приличного еврейского парня и девчонки, которая была, что называется, «без роду, без племени»? Нет, конечно, Алла была из вполне крепкой советской семьи – правда, воспитывала её одна мать. Если сравнивать с семьей Вениамина, это был явный мезальянс. Его отец, доктор экономических наук, был человеком умственного труда и интеллигентом, а мать Вениамина заведовала отделением в московской поликлинике. Кто бы что ни говорил, а самые крепкие браки – это те, которые заключаются между ровней. Вениамин Смехов, один из трех всем известных кино-мушкетеров, в реальной жизни был женат дважды. Первой его женой (и впоследствии матерью 2-х дочерей, больше детей у Смехова так и не появилось) стала студентка пищевого института и радио-редактор Алла Александровна (род. 4 мая 1940 года). «С худеньким студентом Щукинского училища Веней Смеховым мы встретились в подмосковном доме отдыха. Меня заворожили его руки. Заметив это, Веня сказал: «Видишь мои большие пальцы? Один короче другого на целый сантиметр». Мы расхохотались, было такое чувство, что знакомы сто лет» (с) Когда Веня привел Аллу знакомиться с родителями, стол был накрыт красной бархатной скатертью. Обед из трех блюд подавала домработница. В этой семье весь быт был свален на персонал. Своими руками никто и ничего не делал. Вообще, рекомендую почитать большое интервью Аллы «Каравану» (было дано еще в 2011 году), там она в подробностях описывает, насколько огромным был социальный разрыв между ней и Веней. Но влюбленность ослепила молодежь, и они плевать хотели на условности. Веня, к примеру, узнал, что обувь можно починить, только когда стал жить вместе с Аллой. Несмотря на большую разницу в социальном положении, родители Вени тепло и радушно приняли Аллу. Папа был молчалив и с ухмылкой посматривал то на невестку, то на сына. Мама же была мила и обходительна, приняв выбор сына безоговорочно. «Веня был не просто любимым — залюбленным. Поэтому его выбор невесты не обсуждался. Венина младшая сестра Галя смотрела на меня с обожанием». Сам Вениамин был и правда искренне влюблен в Аллу. Он ежедневно приходил к ней, поджидал ее после занятий в институте, всегда находил для нее время, старался радовать и удивлять ее. Это было первое сильное и честное чувство. «Смехов познакомил меня с однокурсниками: Людой Максаковой, Ирой Буниной, Сашей Белявским, Ваней Бортником, Сашей Збруевым, Зиновием Высоковским... У одного из друзей имелась огромная коллекция пластинок, ребята могли целый вечер слушать Скрябина, потом взахлеб спорили об искусстве. Я все больше отмалчивалась — для меня актерская компания была тогда чем-то инопланетным». Как видим по воспоминаниям Аллы, она уже тогда чувствовала себя лишней в этой компании Богом поцелованной молодежи. И все же она не ушла, а осталась с Вениамином. Уже на 4-м курсе Вениамин стал участвовать в спектаклях, за каждое выступление он получал по рублю и на эти деньги водил Аллу в ресторан Дома актера. Именно Вениамин сделал Алле предложение (причем настойчиво, несколько раз). Для торжества она раздобыла дефицитные белые туфли, на платье сэкономила, ну а о фате не могло быть и речи – этот символ невинности казался тогда мещанским пережитком. В 1962 году Вениамин Смехов получил диплом Театрального училища им. Щукина, и устроился работать в Куйбышевский драмтеатр. Чуть позже, по возвращению в Москву, он устроится в столичный театр, но пока он блистает на провинциальных подмостках... Алла получила диплом Московского технологического института пищевой промышленности – и отправилась работать на Куйбышевскую кондитерскую фабрику. За зарплату в 60 рублей ее определили в карамельный цех лаборантом, и ее это оскорбило, ведь на фабрике кроме нее только директор и зав­производством имели высшее специальное образование. Такая жизнь ей была не по нраву, да и начальство часто бывало грубым и несправедливым. Веня не мог видеть слезы Аллы, и при первой же выдавшейся возможности уехал с ней в Москву. Но жить в столице было негде. Молодым уступил свою комнату в бараке на Бутырском хуторе Венин двоюродный брат. Там было холодно – зимой окошки закрывала наледь, сосульки росли прямо внутрь комнаты. Печку топили обнаружившимися во дворе старыми ящиками. Веня спал в ватнике, а Алла повязывала ему на голову белый платочек, чтобы не простудился. Сама ложилась во фланелевых лыжных штанах, но ночью ноги нередко сводило судорогой от холода, Веня вскакивал, растирал их, целовал... Воду брали на колонке, «удобства» находились на улице, дверь в туалет примерзала, поэтому ее не закрывали. В Москве Аллу приняли на работу техником во Всесоюзный научно-исследовательский институт продовольственного машиностроения. Вене приходилось гораздо хуже: актеры в столичные труппы не требовались, а проситься самому — не позволяла гордость, так что некоторый период времени он жил на зарплату жены. Когда Алла узнала, что в положении, то поняла, что надо как-то устраивать мужа, и сама связалась с его бывшей однокурсницей, попросив замолвить словечко. Так Вениамина взяли в Театр на Таганке, в те годы пока еще махрово-провинциальный. Слава придет позже... В общем, Алла была неизменно рядом на пути становления актера Вениамина Смехова. В 1963-м на свет появилась дочь Елена, в 1968-м – дочь Алика. За Смеховым на долгие годы закрепился имидж прекрасного семьянина. Жену он, где только можно, возвышал, постоянно ссылался: «Алла сказала, Алла сделала, Алла так считает...» Алла Смехова, хотя и не была сама актрисой, но благодаря мужу стала вхожа в этот мир советского творческого бомонда, и в её воспоминаниях – много интересных историй (в том числе и про Абрамову, на которой тогда еще был женат Высоцкий). «Еще мы дружили с Валерием Золотухиным, который был тогда женат на красавице Нине Шацкой. Он ее очень любил. Как-то Валера позвал нас в гости и по этому поводу раздобыл дефицитную индейку. Нина засунула ее в духовку и потом торжественно водрузила на стол. Стали резать, а мясо внутри сырое. Тогда Золотухин сказал: Ничего, у нас в деревне ее варят. И срочно поставил на плиту огромную кастрюлю с водой. Пока ждали, Высоцкий пел нам свои новые песни, мы долгое время были их первыми слушателями». К тому времени Вениамин и Алла съехались с тетей Аллы и жили в центре, на улице Станкевича (сейчас это Вознесенский переулок). Их окружало множество друзей, и дом был для них всегда открыт. Смехов был прекрасным отцом: много и часто возился с девочками, читал им сказки, пел песенки. Позже купили машину-копейку, выезжали на ней за город. Ехали и хором пели любимые песни авторства Окуджавы, Визбора, Никитина и Берковского... «Я часто бывала в театрах, смотрела все столичные премьеры. Дома делилась с Веней впечатлениями. Он потом повторял мои высказывания в компаниях, выдавая их за свои, чем снискал репутацию образованного, эрудированного человека. Пусть, мне не жалко. Я его никогда не выдавала. Хотела, чтобы окружающие были о Смехове высокого мнения». Когда закончилась эта семейная идиллия? Зазнался ли Смехов, поразил ли его банальнейший для артиста грех гордыни? Пожалуй, да. Ирония судьбы в том, что когда появился достаток выше среднего, когда благополучие стало обыденностью, когда стали воспринимать блага, как должное – тогда-то всё и посыпалось, как карточный домик... «Эти зеленые Жигули и болгарская дубленка, которую мы купили мужу на гонорар от «Трех мушкетеров», как я потом горько шутила, разрушили мой брак. Обновку хотели купить мне, но я подумала, что моя старая еще сгодится, а вот Веню можно и приодеть. Звоночки, что называется, звенели. Но я была слишком уверена в себе, в том, что муж предан семье, и искренне ничего не замечала». Старшая дочь, внезапно, начала плохо учиться и прогуливать уроки. Алла забила в колокол, а муж лишь смеялся, и нашептывал дочери на ушко, мол, правильно делаешь, прогуливай и дальше, толка нет от этих уроков. Он попрал авторитет матери, чего делать категорически нельзя – это подтвердит любой психолог. «Это было предательством. За мой счет муж стремился набрать очки у дочери, а ведь знал, что у нас с Леной непростые отношения. Но я ничего не сказала: мир в семье дороже... Смехов стал раздражительным, заводился из-за каждой мелочи. Я тоже не молчала, в доме начались скандалы. Но мне все еще не приходило на ум, что в его жизни появилась другая женщина». А дальше события стали разворачиваться, словно в самой примитивной мелодраме по сценарию студента-троечника... Смехов стал придираться к внешности жены и матери своих детей. Мол, толстая она. И Алла похудела на 16 кг... Но это ничего не изменило. На тот момент ее муж уже плотно встречался с 19-летней Галиной Аксеновой, хваткой студенткой ЛГИТМиК. Смехову было под 40 – вполне возможно, роман со студенткой был лишь частью кризиса среднего возраста. В домашней жизни он стал невыносим. Ему не нравилось все: интерьер, котлеты, сервировка стола, выражение лица жены. В общем, последние пару лет брака слились в один невыносимый сюжет дешевой мелодрамы. Смехов больше не был тем надежным семьянином, он больше походил на избалованного подростка, который трепет нервы всем окружающим.

Больше не надо напрягаться и раздражать соседей Машина, что сделает из вашего кусочка мясо отбивную за считаные секунды. ⚛️ Фактач

В Намибии живет племя "химбу", в котором датой рождения ребенка считается, и не момент его появления на свет, и не дата его зачатия, а тот день, когда матери его пришло в голову завести ребёнка. Когда женщина решает иметь ребёнка, она удаляется куда-нибудь под деревце и вслушивается в тишину, пока не услышит песни ребёнка, просящегося в мир. Услышав песню, она идет к человеку, который будет отцом ребенка, и учит этой песне его. Потом, когда они любят друг друга, чтобы зачать ребёнка, они опять поют эту песнь, призывая его. Когда же мать тяжелеет, она учит этой песне деревенских повитух и старших женщин. В итоге, когда ребёнок рождается, старшие женщины и все вокруг поют эту песнь, приветствуя его. Пока ребёнок растёт, другие жители тоже заучивают песню ребёнка. И если вдруг ребёнок упадёт, ударится коленкой, кто-то поднимет его и споёт ему его песню. Когда ребёнок делает что-то доброе, когда проходит обряд инициации, то почитая подростка, деревенские поют его или её песню. Есть ещё один повод для пения. Если вдруг люди совершают недоброе, нарушая социальные нормы, таких ставят в центр селения, народ окружает их и опять поёт им их песни. Племя считает, что исправляется антиобщественное поведение не наказанием, а любовью и уважением личности. Когда узнаешь свою собственную песню, исчезает желание или необходимость делать нечто, огорчающее других. Это проходит через всю их жизнь. Песни поют совместно супруги. Наконец, когда человек лежит в постели, близкий к смерти, вся деревня зная его или ее песню, поет её в последний раз.