Предыдущая публикация
КУБИНКА КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ
КУБИНКА - МОЯ ПЕРВАЯ ПЕЩЕРА
В ноябре 1980 года нас, огромную толпу новичков спелеоклуба «Стикс», после длительных и изнурительных тренировок, наконец, вывозят в первый выезд в первую пещеру. До сих пор воспоминания об этой поездке окутаны в моей памяти розоватой дымкой. Суровые обветренные лица стариков (зубров, монстров). От их внимания не ускользала ни одна мелочь, касающаяся нас, молодежи. Одевает ли новичок рюкзак, варит ли суп, застегивает ли карабин, любое дело и мыследвижение новичка находилось под непрерывным контролем старших спелеотоварищей. Непривычная тяжесть рюкзака, горький запах костра и пригоревшего в котле супа, необъяснимое волнение перед спуском в бездну, запредельный стресс от темноты и сырости пещеры и незабываемый озоново-глиняный запах подземелья, - навсегда остались во взбудораженной навечно памяти. Где-то в мозгу каждого спелеолога формируется участок (скорее всего в правом полушарии), заполненный чувственными, тактильными, зрительными, обонятельными и другими образами, связывающий воедино железнодорожный вокзал, купе поезда, холмисто-скальную местность, мокрые и холодные недра земли. Все это со временем сплетается в единый образ первого выезда. Да, потом будут другие пещеры, возможно в несколько раз техничнее и красивее. Будут более экзотичные окрестности. Будут другие компании, более душевные и сплоченные. Но первый выезд всегда останется первым, как первая любовь.
Итак, моей первой пещерой была Кубинка (Кубинская), названная в честь революции на Кубе. Время тотального коммунизма отражалось иногда даже в названии пещер, хотя Фидель Кастро вряд ли знает о существовании Кубинки. Но для нас тогда в этом названии не было никакого политического смысла. Кубинка была нам сказкой и песней, воплощением романтики и молодости. Кубинку любили все за ее лаконичные каменные красоты, умеренную техническую сложность и какой-то особый домашний интерьер, если это слово хоть как-то применимо в описании пещеры. Там всего было как бы в меру: вертикальных не слишком глубоких колодцев, узких каминов, объемных гротов, лабиринтов, узостей (калибровок и шкуродеров) и озер…
В Томске в день отъезда идет густой снег. Мы с моей подружкой Таней Березкиной собираемся в дорогу. Ничего своего, кроме одежды, у нас нет. В последние дни перед выездом достаем буквально все, что необходимо для похода: комбинезоны, каски, рюкзаки. Благо, Михалыч сделал нам самые лучшие в мире системы.
К назначенному сроку подъезжаем к железнодорожному вокзалу, где уже начинают собираться спелеологи. Большинство одето в телогрейки и видавшие виды штормовки. Поэтому масса спелеологов представлялась тогда в серых, черных и серо-зеленых тонах. Лишь разноцветные спортивные шапочки привносили разнообразие в палитру. Руководил процессией Шура Шурыгин. Весь его внешний вид почему-то сразу выдавал в нем спелеолога, даже если он был одет цивильно. Он не был атлетом. Но в нем была какая-то особенная титаническая сила. Шура всегда был непреклонен в одном: техника безопасности превыше всего. В этом вопросе он был тверд как кремень. И требовал подобного от своих подчиненных. Вероятно, благодаря этому, в выездах, которыми он руководил, никогда не было несчастных случаев.
Здесь провал в памяти. Поэтому сразу переносимся на станцию Тайга. Томительное ожидание поезда на Красноярск. Ночь. Хочется спать. Всех нас, новичков, повели в деповскую столовую. После томительного ожидания, наконец, штурмуем ночной поезд. Сразу же все легли спать.
Утро. За окном купе проплывают заснеженные сопки. Большинство спелеологов еще спят. Меня вдруг охватывает необъяснимое волнение. Что предстоит пережить? Что такое пещера? Выдержу ли?
Вскоре идеальный (согласно принятой выше классификации) завхоз Люда Лапунова объявила подготовку к утреннему чаю. На репшнурах, привязанных к полкам, покачивается котел с душистым чаем. Спелеологи завтракают. Только успели помыть кружки и убрать остатки трапезы, как поезд начал сбавлять ход и въехал в Красноярск. Сколько раз еще придется вот так приезжать в этот красивый, раскинувшийся по берегам Енисея, город. Но тогда был первый раз. До этого я ни разу не была в Красноярске и потому прильнула к окну. Незаметно показался вокзал, весьма впечатляющий своей архитектурой. Поезд зашипел и остановился. Мы следуем за руководителем, как цыплята за курицей. Входим в здание вокзала, поднимаемся по лестнице, и в пролете между первым и вторым этажом останавливаемся. «Здесь наше место», – говорит Шура. Вероятно, это традиционное месторасположение томских спелеологов на красноярском вокзале. Не самое удобное, надо сказать. Но так надо.
Ответственные за транспорт купили билеты на электричку до Дивногорска. Осталось время, чтобы посетить столовую, тоже деповскую. Завхоз предупреждает, чтобы наедались впрок (вероятно как верблюды), что следующий прием пищи будет не скоро. Не все вняли этому предупреждению, особенно избалованные своими гастрономическими пристрастиями участники, которых не устраивало рабочедеповское меню.
Электричка незаметно въезжает на мост через Енисей. Эта широкая свинцового цвета река впечатляет. Енисей после постройки Красноярской ГЭС никогда не замерзает, что во многом изменило здешний климат. Покинув Красноярск, электричка тянется вдоль великой реки. Слева остались завораживающие силуэты Красноярских Столбов, на которых мне еще не раз предстоит побывать.
Наша разношерстная компания шумит и поет песни. Таня Орлова (студентка химфака, ленинская стипендиатка) робко говорит завхозу Люде:
– Люда, кушать хочется.
– Изжога будет, – отрезает Люда, как и полагается идеальному завхозу.
Больше на эту тему разговоров никто не заводил. Хотя под ложечкой сосало почти у всех. Вероятно, езда по железной дороге резко повышала аппетит.
Незаметно доехали до Дивногорска. Уютный и чистый городок, расположившийся в узкой долине Енисея, окруженный живописными сопками и скалами. Переходим ж/д пути по пешеходному мосту. Остановка. Городской автобус доставляет нас к знаменитой плотине, которая перегородила долину Енисея и могущественно возвышается перед нами. Гудящие высоковольтные линии расходятся от нее во все стороны, неся отнятую у реки энергию.
Здесь начинается наш маршрут. Все одевают рюкзаки. Только сейчас осознаю, насколько он (рюкзак) тяжелый. И как теперь идти, если ноги разъезжаются под этой тяжестью. Собрав все силы, иду. Все мысли о рюкзаке и о силе тяжести, и о том, как ей противостоять. Как тут еще и красоты обозревать, просто не представляю. Слева осталась плотина. Миновав Енисей по автомобильному мосту, мы стали карабкаться вверх, свернув с дороги на гору. Вспомнилась строки из песни: «Ну, скорей, скорей, мой мул». Я что-то слышала раньше о втором дыхании, но оно никак не приходило. Наверно потому, что особенными физическими данными я никогда не отличалась.
Крутой подъем внезапно закончился. Тропа опять вывела нас к автомобильной трассе. Теперь идем по обочине. Вот тут то я и ощутила то, что называется этим самым вторым дыханием. Вначале идти было все тяжелее и тяжелее, но привала все не было. Рюкзак уже совсем невыносимо давил на плечи, хотелось плакать от досады. Но внезапно стало немного легче, совсем чуть-чуть. Но этого было вполне достаточно, что бы дойти до конца и не показать другим свою слабость.
Мы вышли к водохранилищу. Сложили рюкзаки в кучу и стали ждать дальнейших распоряжений руководителя. Чтобы не замерзнуть, стали играть в подвижные игры, как дети в детском саду.
«Грузимся на катер», – произнес Шура.
Все похватали рюкзаки и подошли к маленькой пристани. Приняв нас и наш груз, катер загудел, и взял направление на Бирюсу, врезаясь в туманную промозглость. Плотина быстро скрылась из виду. На корме было ужасно холодно от ледяного ветра, но так хотелось смотреть на лесные темные берега, проплывающие мимо и на серые скалы с черными глазницами то ли гротов, то ли пещер. Все монстры (кроме Шуры, из монстров были еще Боря Тихомиров и Шура Крамаренко) ехали всю дорогу, не смотря на пронизывающий холод, на палубе, вероятно, чтобы продемонстрировать новичкам свою железную стойкость.
Катер заворачивает в широкое устье Бирюсы и, сбавив ход, ныряет в узкую бухточку. Выгрузив нас, он тут же разворачивается и идет обратно. А мы, взвалив на плечи поклажу, карабкаемся вверх по скалистому склону. Внизу осталась добротная изба, но она занята дивногорцами. Через некоторое время мы достигли второй избы, кто-то и когда-то совершенно не мыслимым образом прилепил ее к подножью скалы. У избы небольшая горизонтальная площадка с кострищем. Все распаковывают свои рюкзаки. Завхоз складывает в избе продукты, командует дежурными. Тюкает топор, образуется целая поленица дров. В избе затоплена печка. Шура незаметно руководит всем этим процессом, и через некоторое время в избе и возле нее воцаряется некое подобие уюта. И скалы уже не такие безжизненные, и в избе можно погреться.
После обеда, согласно плану-графику, – акклиматизационный выход в пещеру Майскую. До нее долго шли пешком по заснеженному лесу по верхней части хребта, на котором мы находились. Пещера внезапно появилась перед нами прямо в лесу. Узкий вертикальный запорошенный снегом колодец уходил вниз в темноту. Пока искали пещеру, начали сгущаться сумерки, более ранние, чем обычно, благодаря пасмурной погоде. Начальник принял решение кому-то одному спуститься в колодец по веревке, иначе группа может замерзнуть, ожидая спуска и подъема всех участников. Желающих было двое: я и Галя Приезжева, тоже новичок. Шура отдал предпочтение Гале, а меня утешил словами, что завтра я, мол, налазаюсь вволю, а это вообще не пещера, а клизма. Галя съехала вниз «коромыслом» и исчезла в недрах земли. Как мне хотелось быть на ее месте! Минут через десять она появилась вновь, подтягиваясь на железной лестнице. Глаза ее горели. Она крикнула, спрашивая разрешения еще немного полазить, но Шура был непреклонен, и Галя поднялась к нам. После посещения пещеры Галя перестала говорить членораздельно, ее речь состояла сплошь из междометий и прилагательных.
Обратно к избе подошли затемно. Поужинали. Завтра утром я, Таня Березкина и Ванечка Диденко готовим завтрак. Для этого надо встать в пять утра, чтобы к семи часам приготовить жор. Вечером я старательно выслушала инструкции Люды-завхоза. О том, как надо резать колбасу мелкими кубиками, поджарить ее, затем что-то еще мелко резать, как потом все это вместе с концентрированными гороховыми супчиками опускать в воду при постоянном помешивании и доводить всю эту смесь до кипения. Теоретически все просто. Только Люда не учла одного незначительного факта, что практически я еще ничего и никогда не готовила. Я сообщать это ей не стала. В конце концов, я буду не одна, а с более опытными товарищами.
Морозное раннее утро. Потребовалось много усилий, что бы заставить себя покинуть нагретое место в спальнике. Тройка отважных приступила к обязанностям дежурных. Ванечка застучал топором и быстро разжег костер. Повесили два ведра с водой. Одно для чая, другое для супа. Мы с Таней в потемках резали колбасу. Все было по плану. Опустив в суп последние ингредиенты, мы, по всей видимости, окончательно проснулись и стали что-то живо обсуждать, следя за супом. Но предательский горох упал камнем на дно ведра и сразу же начал пришквариваться. Обнаружили мы это, когда из котла стал доноситься запах гари. Мы принялись лихорадочно помешивать суп, но было уже поздно.
– А может, ничего, сойдет? – сказал кто-то из нас. И слабая надежда затаилась в душе. Но затаилась она зря.
Светало. Спелеологи просыпались, выходили на улицу и все как один реагировали на запах. Федя Артемьев и Боря Тихомиров, как самые голосистые и критичные по отношению к окружающим, просто оглушили нас перечислением того, что они о нас думают. Их крики долго и протяжно разносились над просторами Бирюсы.
Итак, вся группа осталась без супа. Недовольная Люда достала сало и сухо приказала его порезать. Я зачем-то начала объяснять всем объективные и субъективные причины подгорания гороха. Но этим только усилила критику недовольных и голодных. Первая для многих пещера штурмовалась на голодный желудок.
Попив чай с салом, спелеологи начали надевать снаряжение. Этот процесс продолжался часа два. Старички одевали спелеосбрую по полной программе: беседка, обвязка, гроздь карабинов, рогатка. Новичкам было положено иметь обвязку с одним карабином, предполагалось, что молодежь будет спускаться «коромыслом».
Все разделились по отделениям, возглавляемые монстрами. Мы с Таней и с Ваней по иронии судьбы попали под руководство Бори Тихомирова. Перед выходом он подозрительно оглядел нас с ног до головы и сказал: «Ладно, пошли».
Вход в Кубинку располагался недалеко от избы, но чтобы попасть в нее, надо было преодолеть вертикальный скальный участок. Когда мы подошли к скале, лесенка уже висела. Отделение перед нами уже спустилось в первый колодец. Настала моя очередь подниматься. Перемычка, на которой едва могут уместиться двое. Вниз уходит дыра. Свод входного колодца – зеленоватый ото мхов и лишайников. Беру веревку, как учили на тренировках, и медленно спускаюсь во тьму. Меня вдруг охватывает ощущение нереальности всего происходящего. Как в замедленном кино мимо проплывают каменные стены. После дневного света все кажется тусклым и еле различимым. Желтое пятно от системы скользит параллельно со мной вниз. Дно колодца. Отвязываю страховку и кричу, что дошла, и страховка свободна. Когда все спустились, пошли дальше и после нескольких поворотов узкого хода оказались наверху второго колодца. Опять спуск "коромыслом". Потом следовал еще один, третий, колодец. Мы проскальзывали все глубже и глубже в недра горы и, наконец, объемы расширились, и мы оказались в гроте «Фидель» (в честь Фиделя Кастро, надо полагать). В середине грота со свода свисали крупные сталактиты, кое-где вы-свечивалась натечка. Нам, новичкам, было позволено все это осмотреть. В нижней части грота был проход в следующий, более объемный грот «Грандиозный», наверху которого были сплошь натечные образования, по которым нам пришлось карабкаться, чтобы пройти мимо лабиринтов и выйти, наконец, к «Озеру с рыбкой», а затем – к «Голубому озеру», где планировался перекус. Распаковали транспортный мешок, зачерпнули из озера воды в котелок и поставили его на шипящий примус. Ожидая чай, слегка подмерзли и, кроме того, стала ощущаться усталость. Усталость была не столько физической, сколько эмоциональной.
Темнота, прохладная сырость, отсутствие привычных звуков, гигантского размера, путающийся в ногах комбинезон, постоянно надвигающаяся на лоб каска, необходимость постоянно осматривать каменные стены и камни, чтобы не свалиться куда-нибудь – все эти непривычные ощущения и впечатления, накопившиеся за несколько часов пребывания под землей, в определенный момент превращаются в мощный стресс. Вот с этим то стрессом спелеологи-новички борются в процессе прохождения пещеры. Эта борьба обычно начинается, когда группа поворачивает назад, то есть наверх. Кроме того, перекус под землей является испытанием для желудка. Конфеты, сало, колбаса, изюм, хлеб поглощаются вперемешку. Спелеологи в процессе приема пищи, чаще всего, сидят на корточках, скрючившись. И добавки (даже чая) может не быть, если котелок маленький. Но некоторое прояснение сознания все же достигается благодаря калориям и горячему обжигающему чаю. Перекусив примерно таким образом, и сложив остатки жора вместе с примусом и мусором в транспортник, мы двинулись в обратный путь. Но до «Озера с рыбкой» мы пошли другим путем: через «Второе рождение». Здесь воспоминания носят отрывочный характер. Одна крутая катушка обрывалась внизу черной бездной. По этой катушке нам надо было подняться. Но было страшно соскользнуть в эту самую бездну. Тем более, что соображение стало резко ослабевать. Боря, наш начальник, высказал нам все, что он о нас думал. А думал он примерно следующее: что мы бездарные (в смысле спелеологии) тетки, что пьяные коровы здесь проходят куда лучше, чем мы, что больше он нас никуда не поведет, так как мы не оправдали его доверия и т. д. А мы карабкались по катушке, и Ванечка все время находился вместе с нами, показывая, как надо преодолевать препятствия, и приговаривая, что мы обязательно выберемся отсюда, что мы очень хорошие тетеньки и все будет хорошо. Так мы и шли дальше, слушая то Ванечку, то Борю. Когда мы подошли к входным колодцам (снизу), ощущение реальности окончательно покинуло мое сознание. Мне казалось, что я навсегда останусь в этом подземелье и никогда не увижу неба. Под каждым колодцем приходилось ждать, пока поднимется тот, кто шел впереди. Холод становился все более пронизывающим, а когда я закрывала глаза, то сразу же видела сон. Когда подходила моя очередь, я цеплялась за алюминиевые ступеньки лестницы мокрыми верхонками и, переставляя нижние конечности, постепенно, медленно поднималась. Все эмоции куда-то исчезли. Больше всего мне не хотелось, чтобы меня начали вытаскивать, это позор для спелеоновичка. На пределе сил я преодолевала очередной колодец. Во время очередного ожидания вспомнилась спелеопесенка «Ах ты бедная моя спелеолочка», которую сочинила однажды, сидя вот также, под каким-то колодцем Оля Тихомирова. «Посмотри, как замаралась футболочка. Стала челочка твоя вся пожухлая, стала мордочка твоя вся опухлая …» Именно так все и было.
Наконец, последний колодец. Я не сразу поняла, что я на – перемычке, то есть на выходе, так как было уже темно. Спускаюсь коромыслом по скале, под ногами хрустит снег, в соснах шумит ветер. Это значит, что я уже не в пещере! У избы горит костер, "шмандиферится" жорчик. Все снимают с себя комбинезоны и снаряжение, облачаются в сухую одежду. У новичков психика явно перевозбуждена. Даже есть, почемуто, не хочется. Всю ночь снится один и тот же сон: мокрая скала, сталактиты, темный ход, веревки и лесенки. Утром было впечатление, что сна вовсе и не было, а было продолжение пещеры в разных комбинациях.
Опять катер несет нас по водам водохранилища, только в обратном направлении.
Сонное ожидание поезда в Красноярске. Сквозь усталость появляется новое смутное ощущение, что жизнь теперь разделилась на то, что было до, и на то, что будет после. Посередине этого раскола находится пещера Кубинская.
Следующая публикация
Сибирская пещера стала охранной зоной
Нет комментариев