Котофеня

— Совсем озверели! — бурчала Валентина Петровна, захлопывая окно на пятом этаже. — Людям спать не дают! А собака всё лаяла. И лаяла не просто так — тоскливо, отчаянно. Будто звала кого-то на помощь. Николай Семёнович сидел на кухне, смотрел в окно и думал о своём. Вернее, пытался не думать. Три месяца прошло с похорон жены, а всё не легче. Квартира пустая, холодная. Зачем вставать утром? Зачем что-то делать? Только вот эта проклятая собака... — Да заткнись ты! — крикнул он в окно. Но лай не прекращался. Николай вышел на балкон, посмотрел вниз. Во дворе металась дворняга — рыжая, лохматая. Скулила, прыгала на задние лапы, тыкалась носом в стену дома. Что с ней такое? — Николай Семёнович! — окликнула его Валентина Петровна с соседнего балкона. — Вы видите что-то? — Собака какая-то бесится, — пожал плечами Николай. — Нет, я не про собаку... — старушка щурилась, всматриваясь вниз. — Там на втором этаже... на балконе... что-то лежит. Николай напряг зрение. Действительно — на балконе квартир

— Опять ты со своей дурацкой собакой возишься, — проворчала Марина, глядя, как муж наливает Рексу свежую воду в миску. — Сколько можно? Псина эта только жрёт да гадит. Виктор промолчал. Что тут скажешь? За сорок лет брака он привык к Марининому ворчанию. Рекса они подобрали три года назад — худенького щенка, дрожащего под дождём возле автобусной остановки. Дворняжка, помесь овчарки с чем-то ещё. Виктор сразу влюбился в эти умные карие глаза. А Марина... — Блохастый! — бурчала она, когда Рекс случайно задевал её тапочки. — Шерсти от него! Но Виктор держался. Рекс стал для него... ну как сказать... Смыслом. Что-то живое, что-то настоящее в этой их размеренной пенсионной жизни. К вечеру заморосил дождик. — Куда это ты собрался? — нахмурилась Марина, увидев, как Виктор натягивает куртку. — С Рексом погуляю. — В такую-то погоду?! Совсем рехнулся? — Ему нужно... — Да плевать мне, что ему нужно! — взорвалась жена. — Сиди дома, как нормальные люди! А то простудишься, потом я с тобой мучайся...

У Валентины Павловны дома порядок идеальный: тапочки строго параллельно друг другу, посуда вымыта до скрипа, а пыли... да её просто нет! Боится, наверное. — Животные в доме — это грязь, — всегда говорила Валентина Павловна. — Шерсть везде, запах... Фу! Не понимаю, как люди это терпят. И вот представьте её лицо, когда сын Алексей в воскресенье заявился с... котом. Просто пришёл с работы с котом под мышкой. — Мам, привет! — бодро так. — Тут такое дело... Валентина Павловна стояла в прихожей с тряпкой в руках — как раз плинтус протирала. И смотрела. На сына. На кота. — Это что? — голос у неё стал как у учительницы перед контрольной. — Это... э-э-э... Рыжик! — Алексей поставил переноску на пол. — Знаешь, мам, тут такая ситуация... — Какая ещё ситуация? — Коллега уезжает в командировку. На месяц. А кота пристроить не может. Я подумал... — Что ты подумал, Алёша? — Ну... что можно на пару дней... у тебя... временно... Тишина повисла в прихожей. Такая тишина, что даже кот в переноске замолчал

— Дина, мы с тобой одна семья. Понимаешь? Семья, - говорил Иван Петрович. И она понимала. Конечно, понимала! Восемь лет бок о бок — это не шутки. Каждое утро — прогулка в семь ноль-ноль. Завтрак — овсянка ему, сухой корм ей. Вечером — телевизор, она у его ног на коврике. Такая была жизнь. Размеренная. А потом... Тогда ночь была какая-то неспокойная. Дина чувствовала — что-то не так. Хозяин метался, хватался за грудь, тяжело дышал. Она подошла, положила морду на колени — как всегда делала, когда он расстраивался. — Дина... девочка моя... Голос был странный. Чужой почти. Потом приехали люди в белом. Громко стучали в дверь, суетились, говорили непонятные слова: «сердце», «срочно», «реанимация». Его увезли. Просто взяли и увезли. Дина осталась стоять в подъезде. Одна. Дверь захлопнулась. Что делать? Ждать, конечно. А где ждать? Дома? Но он же не дома... Он там, где эти белые машины ездят. Значит, надо ждать там, где машины. Дина отправилась на дорогу. И села на обочине. Просто села и стала

Вы знаете таких людей, которые всю жизнь живут по принципу «меньше хлопот — спокойнее сон»? Иван Петрович как раз из таких. Шестьдесят два года на свете, дом в порядке, огород ухожен, каждая гайка на своём месте. И никаких... сюрпризов. Особенно мяукающих. А тут — на тебе! — его Мурка взяла да и окотилась. Прямо в сарае, в старой коробке из-под телевизора. Пятеро. Представляете? Пятеро маленьких комочков, которые пищат, копошатся и требуют... чего-то там от жизни. — Ну что за наказание! — бурчал Иван, стоя над коробкой. — Мало мне забот, так ещё и эти... Мурка смотрела на него жёлтыми глазами. Укоризненно. Будто говорила: «Хозяин, ты что? Они же мои дети!» Но Иван был непреклонен. Две недели он терпел. Две недели слушал это постоянное «мяу-мяу», покупал Мурке корм подороже, убирал за малышнёй. И всё время думал одно: «Когда же это кончится?» А потом не выдержал. — Всё! — сказал он себе однажды утром. — Хватит! Взял коробку. Аккуратно, конечно — не изверг же он какой. Котята пищали, коп

Казалось бы, что тут такого – собака за стенкой лает? Обычное дело в многоэтажке. Но когда лай превращается в отчаянный вой... Это уже совсем другая история. Ирина Павловна из сорок второй квартиры терпела всю ночь. Всю ночь слушала, как за стенкой заходится лаем Рекс — огромный немец Тамары Ивановны. — Да что ж это такое! — шипела она мужу, — сколько же можно? Муж только вздыхал. Сначала Ирина Павловна просто стучала по батарее. Потом — в дверь соседки. Потом начала ходить по соседям, собирать подписи под жалобой. — Невозможно же так жить! — возмущалась она перед Семёновыми с третьего этажа. — У нас тут не питомник, а жилой дом! Семёновы кивали, расписывались. Кто ж будет спорить с Ириной Павловной? Вызвала участкового. Тот пришел, постучал в дверь к Тамаре Ивановне, получал невнятные объяснения про «хозяйки нет» и ушел ни с чем. — Штрафовать надо! — требовала Ирина Павловна. — До тысячи рублей поднимать! Участковый только плечами пожал. Мол, старушка она, одинокая... А лай всё не сти

Знаете, есть в нашем дворе собака... Ничья и всех одновременно. Бублик. Так его здесь все зовут. Метис какой-то — ни дать ни взять дворянин: морда умная, глаза честные, шерсть пёстрая. Года четыре назад прибился к нашему подъезду щенком. Кто его подбросил — неизвестно. Но прижился. Тётя Галя с третьего этажа первая начала подкармливать. — Ой, Бублик, иди сюда, — причитает она каждое утро, вынося ему остатки вчерашнего ужина. — Ну что ты такой худой-то? А дед Виктор из соседнего подъезда смастерил ему будку. Настоящую! С крышей, с подстилкой внутри. — Собака должна жить по-человечески, — философствует дед, поправляя очередную щепку. И правда: Бублик стал как член большой дворовой семьи. Утром провожает детишек до школы — идёт рядом, хвостом виляет, будто охранник личный. Вечером встречает. На лавочке с бабушками не сидит, но рядом лежит обязательно. Слушает их разговоры про внуков, про цены, про погоду... Такая у него работа — дворовый психолог. А вчера... Вчера он не пришёл. Тётя Галя

Дочка звонила каждое воскресенье. — Пап, как дела? Ты хоть выходишь куда-нибудь? — Выхожу, — отвечал Николай, глядя в окно на серый двор. — В магазин. На работу. — Это не считается! — голос Ксюши звучал встревоженно. — Тебе нужно... общение. Хобби какое-то. Может, собаку заведёшь? Собаку. Николай усмехнулся. После смерти Люси он едва справлялся с самим собой, а тут ещё кого-то кормить, выгуливать... — Пап, я серьёзно. Найди в приюте. Возьми дворнягу — они самые преданные. Ксюша всегда была упрямой. Как мать. Звонила каждый день, пока он не сдался. Собаку звали Джек. Метис овчарки с лабрадором, три года, рыжий с чёрными подпалинами. Предыдущие хозяева переехали за границу — бросили в приюте, как ненужную вещь. — Характер спокойный, — объясняла волонтёр. — Детей любит, с другими собаками ладит. Вам как раз подойдёт. Мне никто не подойдёт, — подумал Николай, но вслух не сказал. Дома Джек сразу улёгся у двери. Не просился, не скулил. Просто лежал и смотрел жёлтыми глазами — изучал нового х

Вера Семёновна прожила с Маркизом три года. Не то чтобы она его любила... Скорее терпела. После смерти мужа в доме остались только воспоминания о нем. Вот и кот серый, важный такой. Дочка предлагала: — Мам, может, в хорошие руки отдадим? Тебе же с ним возни... А Вера качала головой. Нет. Это последнее, что от Михалыча осталось живого. Пусть живёт. Маркиз — кот понятливый. Под ногами не путался, с утра до вечера где-то дремал, мяукал редко. Идеальный жилец, если честно. За три года ни разу не доставил хлопот. Поэтому когда в то утро он уселся на пороге, Вера сначала не поняла. — Маркиз, отойди. Кот сидел, как истукан. Жёлтые глаза смотрели прямо в лицо. — Ну что ты встал, как столб? — Вера попыталась аккуратно обойти. — Мне на работу надо. И тут началось такое... Маркиз зашипел! Да так зло, что Вера отшатнулась. Когти выпустил, шерсть дыбом. А когда она снова попробовала к двери пройти — цапнул за ногу! Колготки порвал в клочья. — Ты что, совсем сдурел?! Кот не отступал. Сидел, как часо

Надежда стояла у окна и смотрела на двор, где носился чернявенький пушистый комочек. Рекс — так назвали щенка внуки — уже третью неделю осваивался в доме дочери Светланы. — Мам, а ты не жалеешь? — спросила Света, подходя с чашкой чая. — О чем? — Что продала свою квартиру. Переехала к нам. Надежда улыбнулась. Жалеть? После смерти Михаила Ивановича в той двушке стало так пусто... Словно воздух выкачали. А тут — внуки топают, кастрюли гремят, жизнь кипит. — Не жалею. Здесь лучше. Особенно теперь, когда Рекс появился. Щенок был подарком от старшего внука Артема: — Бабуль, тебе скучно одной! Вот тебе друг! Света сначала ворчала про шерсть и испорченные тапки. Но когда увидела, как Надежда ожила рядом с маленьким проказником, смирилась. Зазвонил телефон. — Алло? — Света сняла трубку. — Светочка? Это Алексей... Алексей Петрович. Помнишь меня? Я двоюродный брат твоего папы... Надежда подняла брови. Алексей? Да, кажется, был такой на поминках мужа. Приезжал из Тулы. — Понимаешь, — голос в трубк