Уютный уголок /рассказы для души

– Саша, послушай меня! Ну так же нельзя! У тебя ребенок! Даша, кричала, нет, не так, она орала, вот натурально, орала на младшего брата, параллельно пытаясь укачать на руках плачущую навзрыд новорожденную племянницу. – Ты не понимаешь! Вы! Вы все, все не понимаете! - Сашка, ее брат, братишка, на два года младше, сидел на диване, спрятав лицо в ладонях, и ритмично раскачивался из стороны в сторону, - Я ее видеть не могу! Это она! Она во всём виновата! Из-за нее моя Катюшка, моя любовь, моя девочка... Из-за нее у меня больше нет моей Катюши! – Опомнись, ты что такое говоришь! Она - ребенок! В чем она виновата? В том, что родилась? – Да! - Сашка вскочил и в отчаянии начал метаться по комнате, - В том, что она родилась, лишив своим рождением жизни свою мать! Если бы только я мог повернуть все назад! Я бы заставил ее, я бы её силом потащил на прерывание! Если бы не она, моя девочка сейчас была бы со мной!  Он вдруг резко замолчал и снова рухнул на диван, уставившись невидящим взглядом куда

– Это ж как же так, Маша? Ромка мой едва за порог, ещё и послужить не успел, как следует, а твоя Маринка уже того... Хвостом по селу крутит! Тамара стояла в дверях соседского дома, высокая, полная, статная, руки в бока уперла, глаза молнии мечут. – Да что ж я с ней сделаю, Тома? - всплеснула руками подруга ее, Марья, - Мы с отцом итак уже бьёмся, бьёмся с ней, всю к р о в ь нам выпила, послал же Бог доченьку! Она замолчала, утерла глаза краешком передника. Тамара смотрела на нее, и гнев ее, хоть и не пропал никуда, но поутих, жалко стало Машу, ведь не врёт, и правда, всю жизнь с девчонкой своей мается. Но и Ромку, сыночка единственного, ещё жальче. Он ведь любит ее, Маринку эту беспутную, так любит, а она... Обещала ждать ведь, на проводах так ревела, клялась, божилась - и вот на тебе! – Я ведь, Тома, и сама уже ее стыдила, срамила, ай! Без толку все. На той неделе вот здесь вот, где ты сейчас стоишь, встала столбом - не пущу, мол, Маринка, никуда, дома сиди! А она - прыг в окошко! Ну

– Николай Аверьяныч, а правду ли люди болтают, что ты на Алевтину Михайлову заглядываешься? Молодой мужчина, что-то писавший за большим круглым столом, покрытом цветастой клеенкой, обернулся, удивлённо посмотрел на свою квартирную хозяйку, бабу Дуню, как она сама просила величать ее при первом знакомстве. – А вам что за печаль?  – Ты милок, не гневись, послушай баушку, баушка Евдокия жисть прожила, а ты молодой ишшо, да и чужой у нас, приезжий, ничего не знаешь. – Чего я не знаю, Евдокия Степановна? - поняв, что пожилая женщина не отстанет, Николай отложил свои записи, – Давайте уже, выкладывайте. – Да чего ж ты осердился на баушку? Я ить, как лучше, хочу, от беды уберечь тебя! - Евдокия Степановна присела напротив, умостившись на самом краешке старого табурета, впилась в него своими маленькими, выцвевшими от времени глазками, задумчиво пожевала губами, - Алевтина - баба видная, красивая, ага, знамо дело, да ты на нее не гляди, не гляди, не то сгинешь! – Да что за глупости! - раздражё

– Ирина! Опять?! Мама грозно стояла и смотрела на меня, а я... Я не решалась войти в квартиру, так и продолжала топтаться на пороге, опустив глаза и шмыгая покрасневшим носом. А в руках у меня был маленький котенок, такой несчастный, такой одинокий.  Я увидела его, когда возвращалась из школы. Он сидел под скамейкой возле нашего подъезда и плакал, так жалобно, что я не смогла пройти мимо. Да, опять. Или, как любит говорить папа, не опять, а снова.  И сейчас этот крохотный чёрно-белый комок прижимался ко мне всем своим худеньким тельцем, дрожал и цеплялся коготками за новенькую куртку, которую только вчера мне купили родители. – Немедленно отнеси это безобразие туда, откуда принесла! - грозно сказала мама, - Сколько раз я говорила тебе, Ирина! Чтобы никаких кошек! И собак, и голубей, и кого ты там ещё притаскивала... – Крысенка... - тихо прошептала я. – Вот, и грызунов! Никаких животных, слышишь? Пока ты живёшь в этом доме, усвой, что никаких животных сюда притаскивать с улицы нельзя!

– С кем ты там разговариваешь, Алик? - мама Вера встревоженно заглянула в комнату, огляделась по сторонам. – Я... Я ни с кем, я стихи читаю! – Аааа… Ну, стихи - это хорошо. Когда она вновь ушла на кухню, я огляделся по сторонам - его нигде не было. Он ушел, и я почему-то отчётливо осознавал, что он покинул меня навсегда, что мы больше никогда не увидимся. Хотелось плакать, но я сдержал себя, ведь я обещал ему. Обещал, что обязательно буду счастливым, несмотря ни на что. **** Мой друг появился у меня за несколько лет до того, как меня забрала к себе жить мама Вера. Мне тогда было четыре, но я помню, я отлично помню нашу с ним первую встречу.  Была ночь, но я не спал, не мог заснуть. Из кухни доносились пьяные голоса, звон бутылок, смех, а потом, почти сразу - ругань и крики, звуки борьбы. Мне было страшно, так страшно. Мне казалось, что вот сейчас эти злые дядьки, новые друзья моего папы, вот сейчас они ворвутся в комнату и что-нибудь сделают со мной, что-нибудь плохое. – Мама, мамочка

В ту ночь Рита почти не спала - все думала, чем обернется для них завтрашняя поездка, как после нее изменится их с дочкой жизнь, в какую сторону повернет?  Сидела в своей спальне и тихо плакала, рассматривая Наташкины детские фото в семейном альбоме. НАЧАЛО ЗДЕСЬ: Вот они в парке, катаются на каруселях, счастливая Наташка, вся липкая, но очень довольная, держит в руках огромную по сравнению с ней розовую сладкую вату на палочке. А это фото сделано в совместной поездке на Байкал, дочке здесь пять, она с восторгом и изумлением глядит на бескрайнюю водную гладь, сидя на руках у отца. А здесь Наташка, серьезная и торжественно-важная, в новенькой школьной форме, с двумя пышными белоснежными бантами, несёт букет своей первой учительнице... Незаметно наступило утро, Рита услышала, как в комнате дочери прозвенел будильник, и почти сразу же после этого Наташа прошла в ванную. По пути заглянула к ней - проверить, не проспала ли. – Я уже встала, - как можно более спокойно сказала ей женщина,

Наташа влетела в квартиру, словно ураган, злая, заплаканная. Ярко-рыжие кудри, которыми она так всегда гордилась, растрепались, глаза красные, нос опух. – Натка, что случилось? - бросилась к ней Рита, - Доченька, тебя обидел кто-то? Но девочка даже не повернула головы - как была, прямо в куртке и уличной обуви, убежала в свою комнату, хлопнув дверью. Следом раздался щелчок замка. – Натуля, да что случилось, что с тобой? - Рита забеспокоилась уже не на шутку, ещё никогда, ни разу за тринадцать лет она не видела дочь в таком состоянии. Ее Наташка, она же всегда на позитиве, из любой ситуации выход найдет, во всем видит хорошее. Да она и не плакала почти никогда, а тут..  Да что такое могло произойти у нее, что она заперлась в комнате? Или права была Маринка, вот он и настал, тот самый переходный возраст со всеми его прелестями?  Рита подошла к закрытой двери, осторожно постучала. – Натусь, ну открой, расскажи, что у тебя стряслось? Ответом ей послужило молчание. В комнате царила абсолют

– Мам, Пашку на выходные Олег заберёт, так что не получится тебе с внуком повидаться. – Ну ничего страшного, он отец, итак нечасто в последнее время из-за загруженности с ребенком время проводит, - сдержанно ответила Елена Дмитриевна, стараясь не показать вида, что новость ее расстроила.  Ну конечно, как тут не расстроиться? Она уже все распланировала, в субботу хотела с внуком в цирк сходить на представление, а в воскресенье их ждал зоопарк. Она и вкусностей всяких накупила для Пашеньки, побаловать его хотела, Аня-то со своей работой одними полуфабрикатами кормит ребенка, а он ещё маленький, растет, ему нужно полноценно питаться. – А Олег что, к матери своей повезет Пашеньку? - немного помолчав, уточнила Елена Дмитриевна у дочери. – Зачем? Он же дом купил полгода назад, ты забыла? Места полно, за городом, свежий воздух. Ремонт они закончили, месяц назад мы на новоселье у них гуляли. – Ты мне этого не рассказывала, - задумчиво протянула женщина, хмуро взглянув на дочь. – Про дом? Да т

Старик сидит за столом, бережно разглаживает своими высохшими от времени, непослушными уже пальцами старое чёрно-белое фото. Смотрит мутными от слез глазами, вглядывается в такие родные, такие счастливые лица...  Да, тогда они были ещё счастливы, ещё были все вместе, рядом, любили друг друга, жили. Хорошо жили, дружно, весело и беззаботно. Вот бабушка... Милая добрая бабулечка, стоит за его спиной, положив руку ему на плечо. Такая она молодая кажется на этом фото, а ведь тогда ему казалось, что она старая, очень-очень старая.  А вот отец. Как всегда серьезный, деловитый, в безупречно выглаженном костюме, в начищенных до блеска ботинках. Сколько ему здесь, на этом фото? Вроде бы двадцать восемь, он ведь высчитывал тогда, силился вспомнить. Документов никаких не осталось, вот и восстанавливал в памяти по кусочкам, что мог.  Мама... Мамочка. Сидит по другую сторону от него, такая молодая, такая красивая. Локоны светлые, белое в горох платье, ясные смеющиеся глаза. На руках у нее сестрё

– Сколько раз говорил я тебе, Архипка! Не пей, пёс, не пей, да жену с малыми детишками не обижай! Деревенский староста стоял над здоровым косматым мужиком с палкой в руке и охаживал того по спине и бокам, пока он кубарем не скатился с лавки. – Да я чего... - Архип спросонья как упал, так и остался лежать на полу, жалобно голосил, глядя на старосту, - Я разве ж обижал их? Так, поучил чутка уму-разуму, сами ведь знаете, бабу в строгости надо держать, чтоб не распускалася, да ребятишек опять же... – В строгости?! - староста от возмущения аж задохнулся, - Да на Дуне твоей живого места нет! Лежит, горемычная, даже подняться не может. Да если б Николка среди ночи не прибег, ты б совсем прибил ее, Ирод! – Да неееет, - неуверенно помотал головой Архип, в памяти которого все никак не желала восстанавливаться картина вчерашнего вечера, - Да что ж мы, без понятия, что ли? Да я... – Что - да я? Ты за последние два года троих деток выколотил из жены, Али запамятовал? А? Значит так, Архипка, в посл