Здравствуй, грусть!

В предсказания Лиза не верила. В детстве, конечно, вызывала чёртика в бане, используя мятную зубную пасту (до сих пор не могла понять, как связаны чёртики и зубная паста), в юности в общежитии гадали с соседками по комнате на суженого накануне Крещения, заглядывая в выстроенные тоннелем зеркала. Лиза тогда увидела тёмное лицо с горящими жёлтыми глазами и испугалась так, что разбила одно зеркало. А потом оказалось, что это приятельница решила её разыграть и подсунула к зеркалу вырезку из журнала. Лиза потом в отместку увела у неё парня, похожего на Дмитрия Харатьяна в молодости. Один раз Лиза даже сходила на расклад Таро к подружке: та разочаровалась в работе юриста и решила стать профессиональной гадалкой. К тому времени сама Лиза успешно работала в крупной фирме и встречалась с красавчиком Игорем. – Ждёт тебя скоро приятное известие, которое изменит твою жизнь, – загадочным голосом проговорила подруга, пуча для пущей убедительности глаза. Ну для этого и к гадалке не нужно ходить, Лиза

Юля не думала, что из-за свекрови будет разводиться, но всё к тому шло. С Сашей она познакомилась в тёмные для неё времена: только что похоронила маму, а когда вернулась с похорон, застала в квартире гражданского мужа их общую сотрудницу Катю в своём халате. Так она в один день лишилась парня, работы, так как он был её начальником, и места жительства. Подружка Арина пустила пожить к себе и потащила в бар, где работал её тогдашний парень. Юля подобные заведения не любила: ей не нравились шум, любопытные взгляды, случайные и не очень прикосновения в толпе. Забившись в уголок, она потягивала колу, и уже тогда столкнулась взглядами с Сашей. Он сидел с компанией таких же, как и он, парней: все они были высокие, крепкие, громко смеялись и не замечали никого вокруг. – Ты чего киснешь? – спросила Арина, пробившись к Юле сквозь толпу – в баре был концерт, и народа было не просто много, а очень много. – Держи, я тебе коктейль принесла. Юля не хотела пить коктейль. Но понадеялась, что это поможе

Мама пропала в ночь с пятницы на субботу. Отчим звонил, но Ира не видела: она отключила звук, потому что боялась, что будет звонить Володя. Или, наоборот, боялась, что не будет звонить, потому что когда она сказала, что идёт на аборт, он ответил, что она не имеет права так поступать. И, в конце концов, дело не только в ребёнке, эта процедура опасна и неизвестно, как повлияет на её здоровье. Про прошлые два аборта Володя не знал. – Это не твоё дело, – крикнула Ира. – А вот и нет, моё! – возразил он. Ира говорила ему, что не хочет замуж, детей и вот это всё, и Володя вроде согласился, но через четыре года стал сначала в шутку, а потом и всерьёз заговаривать о том, что им нужно пожениться. – Мы с тобой за все эти годы не поругались даже, – сказал как-то он. – Сама посуди, мы просто идеальная пара. А раз так, мы обязаны жить как эти счастливые семьи в фильмах: купить дом, завести собаку и нарожать кучу детишек. Ира подозревала, что эти мысли поселились в голове у Володи после их отпуска на

"Буду завтра в восемь". Аня несколько раз прошлась глазами по этим строчкам, словно пыталась отыскать в них подтекст. Гоша всегда писал вот так: ни здрасте, ни до свидания, никаких прелюдий и послесловий, лишь голые факты, которые не приладить в Анину картину мира. В восемь – это в восемь утра или в восемь вечера? Он приедет на машине или поездом? Нужно встречать или он доберётся сам? Эти вопросы было без толку задавать ему, раньше Аня пыталась, ещё когда они были женаты, но давно прекратила, получая ответы, которые её только ещё больше запутывали. – Завтра приедет Гоша, – произнесла она как можно более нейтральным тоном, убирая посуду после ужина. Всю неделю стояла жара, и они ужинали на веранде, открыв все окна и впуская вместе с еле ощутимым ветром комаров, которые не трогали Вадима, но искусывали саму Аню, так что даже несмотря на специальный крем, которым он смазывал на ночь укусы на её ногах, она расчёсывала их до крови и утром залепляла пластырем, чтобы рука не тянулась ещё боль

На пороге стояла женщина в серой мутоновой шубе. Лицо её было смутно знакомо Светлане, но вспомнить обстоятельства знакомства она не могла. – Светка! – воскликнула женщина так громко, что Света вздрогнула. – Не узнаешь, что ли? Это же я, Женька. Ну, Женька, сестра твоя четвероюродная. Мы с тобой по вацапу тогда свиделись. Вспомнила? Позвонить тёте Маше Свету заставила мама. У тёти Маши был юбилей, и не поздравить было неприлично. А то, что Света в глаза эту тётю Машу не видела, маму не особо волновало. – Да я с ней в детстве в баню ходила! – заявила мама таким тоном, словно тётя Маша раз пять спасла её жизнь от холеры, волков и прочей нечисти. – Она мне что родная сестра! Раньше мама как-то не сильно была расположена к родственникам, но после пандемии взялась всех разыскивать в интернете и активно переписываться. И Свету заставляла поздравлять всех этих новообретённых родственников с многочисленными праздниками. Женино лицо и правда мелькало на одном из созвонов, Света вспомнила: у той

"Невозможно не любить своих детей", – думала Маша, пробираясь по занесённой снегом тропинке. Но любви она не испытывала. Чувствовала усталость, злость и непрекращающееся бессилие. Однажды, когда Володя был ещё жив, и она была беременна пятым, соседка с шестого этажа, уверенная, что Маша уже закрыла дверь и не слышит её слов, сказала своему мужу: – Ради пособий рожают, а дети вечно брошенные! Маша тогда плакала до икоты, так ей было обидно. Да, она умудрялась работать, имея четырёх детей, но одни они никогда не оставались: приезжала мама, пока могла, потом стали нанимать няню. Работу она свою любила и не считала правильным бросать только потому, что дети маленькие. А вырастут они, и что? Кем Маша тогда будет? Это оказалось верным решением, потому что, когда Володи не стало, её зарплаты хоть и с трудом хватало на все их с детьми потребности, но хватало. Она не трогала пенсию, та хранилась на сберегательных счетах, чтобы потом дети могли воспользоваться деньгами для старта взрослой жизни.

Её второй по счёту муж объявился внезапно. Вера знала, что соседский дом продаётся, там такая история приключилась, весь посёлок следил за ней как за турецким сериалом: преподаватель философии, шестидесятилетний Николай Ефимович, притащил домой внебрачного сына Юрочку двадцати двух лет от роду. – Знакомьтесь, – говорил он каждому встречному. – Мой сын Юрий. Все знали, что детей у профессора нет, и удивлялись такому повороту. В особенности было любопытно, как восприняла новость его жена Анфиса, кто-то даже поговаривал, что сын этот рождён в их законном браке и был сдан в детский дом в младенческом возрасте, а теперь вот принят обратно. Но они ошибались, конечно. Сорокатрёхлетняя Анфиса, много лет скучавшая в окружении кустовых роз, внезапно начала бегать по утрам и носить обтягивающие легинсы. Все, кроме профессора, быстро смекнули, что к чему и разделились на два лагеря: одни сочувствовали бедняге, который решил сделать доброе дело и признать незаконнорождённого сына, а получил нож в с

Сказать, что Гена – его сын, Нина собиралась несколько раз. В первый, когда утром затошнило от запаха яичницы, привычно скворчащей на сковородке, с кусочками докторской колбасы и кружками переспевших помидор с дачи. Почему-то Нина сразу поняла, в чём дело, и ни секунды не сомневалась, что ребёнка этого оставит в любом случае. Миша жил в соседней квартире, относился к ней как к младшей сестре, забегал иногда вечерами на партию в шахматы: отец Нину ещё в пять лет обучил этой игре, и соперником она была серьёзным даже для такого умника, как Миша. Любила она его беззаветно, как только может любить девушка в первый раз, он же этой любви не замечал. Однажды он зашёл на партию и наткнулся на Маринку. С Маринкой они познакомились в первый же день института. Отец не только шахматам Нину обучал, но ещё и английскому с французским, исключительно образованный человек он был, и в душе у Нины были о нём самые тёплые воспоминания. Когда его хоронили, она, пятнадцатилетняя девочка, бросалась на гроб и

От его одежды пахло новыми духами, которые, видимо, подарила жена, иначе бы он похвастался и рассказал ей, как выбирал духи, он обожал превращать каждую покупку в целую историю. Лида и сама любила ходить с ним по магазинам, Ярик был ужасно забавным и умудрялся получить скидку даже в обычном магазине одежды с оранжевыми ценниками. – Ты флиртуешь со всеми подряд! – ругала она его. – Зато люблю только тебя, – парировал Ярик. Эти слова позволяли робким росткам надежды расцветать в сердце Лиды, она начинала верить в то, что Ярик бросит жену и уйдёт к ней. Говорил он до того банальные вещи, что не верить в них было сложно. – Я не могу бросить девочек, пока они такие маленькие. Вот подрастут, и мы всегда будем вместе. Он приходил к ней каждый день в будни: вырывался на час в обед, но чаще заезжал вечером, объясняя, что жене всё равно, во сколько он возвращается, главное, чтобы деньги приносил. Но, после того как Лида подарила ему тест в яркой голубой коробочке (она была уверена, что будет мал

Их отцы вместе мутили какой-то бизнес. Именно что мутили, потому что часто уезжали по ночам, что-то тихо обсуждали на кухне и вели двойную бухгалтерию. Когда их прищучили, Машкин отец оказался проворнее и сдал товарища. Отца Андрея посадили, и с того дня между Машей и Андреем началась настоящая война: Андрей подкидывал ей в портфель дохлых мышей, плевал в её чай, впечатывал жвачку в волосы, портил рисунки и вообще делал жизнь Машки невыносимой. – Дочь предателя! – кричал он ей. – Это твой отец всё затеял, а свешал на моего! Вообще-то, кто-то из мам мог бы сообразить и перевести ребёнка в другую школу или хотя бы в другой класс. Но у мамы Андрея, кроме него, было ещё двое, младший из которых ещё на груди её висел, и заниматься школьными делами сына, пока муж в тюрьме, ей было некогда. Машкина мать, кроме себя, вообще никого не замечала и больше была озабочена тем, что ей теперь шмотки и духи не на что покупать. Духов у неё была целая полка, и Маше строго-настрого было запрещено трогать