Ева Грин | Авторские рассказы

— За пятнадцать лет ты научилась готовить только этот борщ? Достал уже — Денис с отвращением отодвинул тарелку, расплескав красную жидкость по скатерти. Вера сжала губы, но промолчала. Она давно научилась глотать обиды, как горькие пилюли — без воды, с ощущением, что вот-вот подавишься. — Даже в забегаловке на трассе готовят лучше, — продолжал Денис, не замечая, впивались пальцы жены, сжимавшие край стола. — Так иди и ешь там, — тихо произнесла Вера, неожиданно даже для самой себя. — Что ты сказала? — Денис вскинул голову, щуря глаза, словно охотник, увидевший движение в кустах. — Ничего, — она поднялась, собирая посуду. — Заказать тебе пиццу? Денис хмыкнул и вернулся к телефону. Очередная ссора не состоялась. Обычный вечер обычной семьи, у которой давно истёк срок годности, но никто не решался выбросить залежалый продукт из холодильника жизни. В маленький городок Вишнёвск, где родилась и выросла Вера, август приносил особую одурманивающую негу — из-за яблоневых садов, которыми славилс

— Кочерыжка от капусты... — Ирина уставилась на экран телефона. Майский вечер за окном разливался золотом, соседка за стеной отчаянно фальшивила под Валерию, а жизнь только что сделала кульбит и показала фигу. — Че? Какая кочерыжка? Что там? — Павел, её муж, оторвался от разбора коробок. Две недели назад они купили дачу — крошечный участок с покосившимся домиком, куда вложили все сбережения и два года мечтаний. — Сообщение от твоей мамы, — Ирина сунула ему телефон под нос. — Полюбуйся. Паша прищурился, вчитываясь в текст. «Дорогие мои! Майские праздники будем отмечать на вашей даче и не спорьте, я уже позвала подруг. Зинаиду помнишь, Пашенька? Ту, что на нашей свадьбе торт уронила? И Галочку с Верой, они теперь в хоре поют, обещали репертуар новый подготовить. А ещё Клавдию Семёновну, она недавно с Турции вернулась, столько впечатлений! Купите минералки побольше, мы за разговорами пить хотим. Целую, ваша мама.» — Э-э-э... — протянул Павел, машинально почёсывая затылок. — «Э-э-э»? Серьё

Тамара остановилась у подъезда, тяжело вздохнула и достала телефон. Промозглый октябрьский ветер пробирал до костей, швыряя в лицо мелкую морось. Она поплотнее запахнула воротник пальто и взглянула на экран. Номер Марии Степановны высветился в списке контактов, будто насмехаясь над её решимостью оставить прошлое позади. Три года назад она удалила все контакты, связанные с бывшим мужем, но этот почему-то оставила. Сама не понимала, почему. Палец завис над кнопкой вызова. Разговор с Ниной, соседкой Марии Степановны, не выходил из головы. — Совсем плоха стала, третий день из квартиры не выходит, — причитала Нина по телефону голосом, напоминающим скрип несмазанной петли. — Раньше хоть в магазин ковыляла, а теперь... Сама знаешь, возраст. Семьдесят восемь — не шутки. А Василий твой где-то на Севере вкалывает, даже не звонит матери. Хоть бы справился, как она там! Давление у неё скачет, еле ходит. В прошлый четверг я зашла, так она на кухне сидит, белая как стена. Думала, всё, "скорую" вызы

В тот день, когда Виктор Сергеевич Ломакин собрал чемодан, небо над поселком Подлипки затянуло тучами. Барометр в прихожей, который он проверял каждое утро на протяжении тридцати лет, показывал резкое падение давления. Виктор Сергеевич поморщился — сырость опять напомнит о себе ноющей болью в коленях. Он поправил очки, внимательно осмотрел собранные вещи, мысленно перебирая список необходимого, и аккуратно закрыл крышку потертого кожаного чемодана, купленного еще в восьмидесятых. Рука на мгновение замерла на потрескавшейся коже — сколько поездок было с этим верным спутником. Командировки, отпуска с Валей и детьми, поездки к матери в деревню. Всегда вместе, всегда возвращались домой. Но не сегодня. Сегодня он уходил — возможно, навсегда. Виктор Сергеевич оглянулся на спальню, где беспокойно ворочалась его супруга. — Ты это серьезно, что ли? — Валентина Николаевна приподнялась на локте, наблюдая за сборами мужа. Её ярко-рыжие, крашеные волосы торчали во все стороны, как взъерошенные перь

Время всегда было главным врагом Виктора Алексеевича. Оно то неслось как бешеное, то тянулось бесконечной резиной, но никогда — никогда! — не совпадало с его собственным внутренним ритмом. Он родился не вовремя — в метель, застрявший между этажами лифт и руки неопытного фельдшера вместо врача. Не вовремя пошёл в школу — на год раньше сверстников из-за маминой прихоти. И теперь, в свои пятьдесят три, чувствовал, что живёт как-то невпопад с миром. — Алексеич, ну ты чего копаешься? — прикрикнул Семён Геннадьевич, сосед по лестничной клетке, мужчина грузный, с выпирающим животом и странной привычкой растопыривать локти, словно разминаясь перед боксёрским поединком. — Я тя полчаса жду. Бензопила стынет! — Иду-иду, — пробормотал Виктор, затягивая ремень потёртых джинсов. — Чего орать-то сразу. Семён фыркнул и выкатился на площадку, продолжая бубнить что-то про "этих интеллигентов с их вечными копаниями". Виктор привычно пропустил это мимо ушей. За двадцать лет соседства можно было и привыкну

Петр Васильевич Сорокин расстегнул пуговицу старой клетчатой рубашки и развалился в потертом кресле перед телевизором. Сегодня матч — «Спартак» против ЦСКА, а значит, весь вечер принадлежал только ему и бутылке пива, которую он предусмотрительно достал из холодильника. Анна Михайловна, его жена вот уже тридцать пять лет, стояла в дверном проеме, поджав бледные губы. — Петь, мы говорить будем или нет? — её голос звучал как скрип несмазанной двери. — О чём говорить-то? — Петр даже не повернул головы, занятый открыванием бутылки. — Надоело, Аня. Устал я с тобой жить, скучная ты стала. Слова мужа повисли в воздухе, как дым от его сигарет, которыми он пропитал всю квартиру за эти годы. Анна Михайловна не ответила. Только тихо вздохнула и пошла на кухню, где на плите томился суп, который Петр, скорее всего, так и не попробует. А ведь когда-то всё было иначе. Анна перебирала старые фотографии, разложенные на кухонном столе. Вот они с Петром на набережной Невы — молодые, улыбающиеся. Он обнима

Гром разорвал свинцовое небо над Ольховкой, когда Аркадий Петрович Кузнецов вышел из своего дома с потертым чемоданом. Соседка Нина Степановна, ссутулившись под дождем, семенила к подъезду и, заметив его, остановилась. — Надолго ли, Аркаша? — окликнула она, близоруко щурясь. — На совсем, Степанна, — отрезал Аркадий Петрович, не поворачивая головы. В свои шестьдесят он не собирался никому объяснять причины своего отъезда. Тридцать лет отработал инженером на местном заводе. Похоронил жену. Вырастил дочь, которая укатила в Питер и звонила раз в месяц из чувства долга. И вот теперь, когда все вокруг считали, что жизнь его закончена и остается только доживать на пенсии, он решился на то, о чем мечтал всю жизнь. Из подворотни выскочил Гришка — местный пьянчужка, заросший рыжей щетиной, в неизменной зеленой телогрейке. — Петрович! Дай сотню до пенсии! — прогудел он, преграждая путь. — Не дам, — Аркадий Петрович обошел его, не сбавляя шага. — Я больше не местный благотворительный фонд. Ищи дру

В июльскую жару асфальт плавился под колёсами их старенькой «Шкоды». Ксения, откинувшись на пассажирском сиденье, лениво перебирала планы на выходные. Вот уже третий месяц они с Сергеем не могли выбраться на дачу — работа, ремонт в городской квартире, вечные дедлайны. И теперь, когда наконец-то появилась возможность сбежать от городской духоты, она предвкушала два дня безмятежного отдыха. — Надеюсь, там всё в порядке, — Сергей постукивал пальцами по рулю в такт музыке из радиоприёмника. — Я просил соседа иногда поглядывать, но ты же знаешь этого Захарова... — Мизантропа с третьего участка? — усмехнулась Ксения. — Не беспокойся, даже если бы там случился апокалипсис, он бы не почесался. Ненавижу таких соседей. — Зато своими странными опытами на огороде нас не достаёт, — хмыкнул Сергей, притормаживая на светофоре. — Помнишь того чудака с прошлой улицы? Как он всё пытался доказать, что помидоры лучше растут под звуки Моцарта... Ксения рассмеялась, вспомнив эксцентричного старика, который

Галина Петровна отложила в сторону недовязанный свитер и сняла очки. В квартире было тихо — почти неестественно для субботнего утра, когда обычно внуки устраивали такой гвалт, что соседи снизу стучали по батареям. Сегодня Сашенька и Кирилл должны были приехать к обеду, и эта редкая тишина позволяла ей собраться с мыслями. Она встала с кресла и подошла к серванту, где стояли фотографии. Вот Сашенька — кровиночка, внук от единственного сына Игоря. Мальчик улыбался с фотографии, демонстрируя щербинку между передними зубами — точь-в-точь как у деда в молодости. «Наша порода», — с гордостью думала Галина Петровна, поглаживая фоторамку. А вот другое фото — Кирилл, сын невестки Марины от первого брака. Мальчишка смотрел исподлобья, с какой-то настороженностью. Чужой. Галина Петровна поджала губы. Двенадцать лет, а словно старик смотрит — всё примечает, всё запоминает. И ведь не скажешь, что плохой мальчик, нет. Просто... не свой. Вздохнув, она прошла на кухню и включила чайник. Достала банку

Звонок раздался в девять утра, когда Ирина Сергеевна допивала вторую чашку кофе. Она глянула на экран мобильного и поморщилась — Денис. Сын звонил редко, в основном когда что-то было нужно. Пальцы скользнули по экрану. — Да, Денис. — Мам, привет! Как ты там? — голос сына звучал неестественно бодро. Слишком бодро для человека, который в последний раз интересовался её жизнью три месяца назад. — Нормально. Что-то случилось? Пауза. Ирина Сергеевна слышала, как на том конце провода Денис прикрыл трубку ладонью и с кем-то перешёптывался. Наверняка с Тамарой, своей женой. — Да нет, ничего такого. Просто думал, может, заеду к тебе на выходных? С Тамарой и детьми. Посидим, поговорим... Давно не виделись. Ирина Сергеевна отставила чашку и подошла к окну. С восьмого этажа открывался вид на центральный парк города. Зелёный островок в каменном мегаполисе. Она любила эту квартиру, доставшуюся от родителей. Две просторные комнаты, высокие потолки, старинная лепнина. Пятнадцать минут пешком до театра,