Полевые цветы

А вечером… Вечером оказалось, что к утренней смене надо отремонтировать электродвигатель врубовки. Практиканты Макаров и Соколов словно обрадовались, что танцы отменяются… И, не сговариваясь, вызвались помочь рабочим из шахтной ремонтной мастерской, чем вызвали одобрение горного мастера Петра Савельевича. (Врубовая машина в угольной шахте – это механизм, который производит вруб – выемку в пласте угля при подземной разработке. Первая советская врубовая машина была сделана в 1929-1930 годы НА ДОНБАССЕ, НА ГОРЛОВСКОМ МАШИНОСТРОИТЕЛЬНОМ ЗАВОДЕ. С этого времени началось победное шествие машины ДТ-1 (Донецкая тяжёлая) по шахтам Донбасса, а затем и по шахтам других угольных бассейнов. Горловский завод беспрерывно выпускал новые, усовершенствованные врубовые машины. С 2014-го года город Горловка живёт под постоянными обстрелами украинских вооружённых сил. Продукция горловских заводов – в том числе шахтная техника Горловского машиностроительного завода – сделана под постоянными ракетными обстр

Мишка Ермаков не только не замечал Светкиных улыбок – вообще не обращал на неё внимания. Таисия Павловна, классная 9-го Б, как только не называла Ермакова! И князем, и добрым молодцем из сказки… а чаще всего – солнышком ясным. На ясное солнышко Мишка и правда похож: давно не стриженые чуть волнистые золотисто-русые волосы – до середины шеи, в глазах – васильковая синь… Только Таисия Павловна не всегда говорила о внешнем Мишкином сходстве с солнышком. Чаще классная имела в виду другое… На уроках Ермаков бывал не каждый день, вот и радовалась Таисия Павловна, если видела Мишку за последней партой у окна: - Появилось моё солнышко ясное! Васильковой синью солнышко исподлобья смотрело на классную. -Про двойки по алгебре, биологии, литературе ещё помним, князь Михаил? И про то, что четвёртая четверть на дворе, не забыли? Мишка угрюмо перебил Таисию Павловну: - Я вам не князь! А Званцов подмигнул пацанам, серьёзно поправил классную: -Миха не князь, Таисия Павловна. Он – поп. Светка Кружилина

Димка поднял глаза: -С седьмого класса. - И я… с седьмого, – признался Андрей. – Помнишь, – в поход ходили... В балку, за курган. Цветы… петушки – ты в портфель ей положил? Димка усмехнулся: - И ты? -И я, – вздохнул Андрюха. – Перед первым уроком смотался на мотоцикле в Парамонову балку. А ты, значит, раньше успел… Светке нравятся дикие петушки. -И что теперь, Андрюха… Она… Светка, одна, а нас двое. Андрюхины слова – эхом: - А что теперь, Димка… Светка одна… а мы… оба… - Она не знает, что мы с тобой оба… влюбились в неё. - Не знает. Может, зря мы с тобой… в общем, – может, Димка, зря мы ей записки не отдали. Димка не заметил, как сжал рукой стебель прошлогоднего чертополоха: - Не зря, Андрюха. Я думаю, – пусть она… пусть Светка сама заметит. И сама решит. А я, Андрюха… Если я увижу, что она тебя выбрала… В общем, Светка никогда не узнает, что я тоже люблю её. - И я, Димка, если увижу… Если она тебя выберет, – значит, так и будет. Значит, так и будет… Девятиклассники Андрей Макаров и Д

Андрей влетел в кабинет математики, оглянулся. Перевёл дыхание: успел. До конца перемены – три минуты. Подошёл к третьей парте. Светкин портфель приоткрыт. Андрюха бережно достал из кармана чуть примятый букет степных ирисов, что ласково светились ясно-жёлтыми и фиолетовыми огоньками. Растерянно свёл брови: из портфеля сияли точно такие же огоньки… Думать некогда. И Андрей опустил в Светланин портфель ещё один букет. Прозвенел звонок. Андрюха Макаров принял независимый вид – на случай, если встретятся взглядами со Светкой… Танюшка Веремеева, Светкина подружка и соседка по парте, восхищалась: -Ой!.. Ирисы!.. Красивые какие! Ой, Светка! Да много как – полный портфель!.. Знаешь, от кого? Светлана пожала плечами, нахмурилась: - Откуда мне знать. Андрей быстро отвернулся к окну: если Светка посмотрит на него, – сразу всё поймёт. А Светлана и не думала смотреть на Макарова… Нашла глазами Игорька Званцова, улыбнулась ему. Званцов сильно озадачился… В контрольной работе по геометрии нет ничего

Мальчишка встревожился, поддержал Надю: - Что ты, сестрица? Надежда провела ладонью по лбу: -Спаси Христос, казак. Так… голова с устатку закружилась. Тебя самого-то как зовут? -Меня-то?.. А Ванькою и зовут. -Говоришь, – родной брат. Что ж, – два Ивана у отца с матерью? -Я, сестрица… я из приюта. Батянечка мой в Русско-японскую погиб. А маманюшка без него недолго жила. Один я остался. И на фронт мы с ребятами из приюта ушли. -Сбежали, – поправила Надежда. - А с Иваном Соколовым мы земляки. Луганские мы с Иваном. Он так и сказал: значит, братья. Роднее родных. Луганские… Значит, – не совпадение. Значит, Иван Соколов – это Ваня, луганский гимназист, друг Алёши Макарова… Тот Ваня, тот самый Иван Соколов, что так ждал её на свидание в городском саду… и, наверное, сказал бы ей: я тебя люблю… Потом они вместе работали на патронном заводе, и про любовь Иван всё понимал… И никогда не унижал – ни себя, ни Надю, – настойчивыми признаниями и ожиданиями… Лишь когда на фронт уходил Иван… в глазах е

Хорошо ещё, что не успел поделиться с земляком: так, мол, и так… приглянулась мне воспитательница в приюте… И зовут Леночкою… -Встречались мы с твоею Еленой Васильевной. Дочушка моя, Танюшка, всем сердечком полюбила её. Даже сказала мне – тихонечко так… Сказала мне дочушка: дескать, – домой, батянечка, пойдём… И Лену возьмём с собою: она хорошая… Алексей вспыхнул… Уронил папиросу: - Как она?.. -Красивая… – В глазах подхорунжего Кондрашова чуть приметно мелькнула сдержанная грусть. – Говоришь, писем давно не получал?.. Ты, земляк, знай… и всегда помни: ждёт тебя твоя Елена Васильевна. А письмо придёт. Непременно разыщет дорогу к тебе. – Кондрашов с любопытством скосил глаза на сестру милосердия, что, казалось, прислушивалась к их разговору: – Сам-то… за войну не нашёл другую? По-всякому случается. -Не нашёл. И не искал. Она единственная. Сотня выдвигалась в дорогу. Григорий Михайлович ещё раз обнял парня: - Уж как рад я, что привёл Господь с земляком повидаться да поговорить по душам!

Елена Васильевна заплетала косички Танюше. Оленька виновато объяснила: -Я лишь о том… я – о том, что так много дней и месяцев идёт война. И… так жалко, что проходит время, мы взрослеем… - Разве можно не взрослеть? – грустновато усмехнулась Лена. -Мы взрослеем, – без тех, кого любим… без тех, кого полюбили бы, если бы встретились. Они на войне, а мы – без них. И дни проходят… От таких простых и наивных слов, сказанных в девчоночьей обиде, Леночкино сердце сжалось… -И в зеркало не хочется смотреть, – вздохнула Оля. Как бы не было грустно, Олино признание заставило Елену Васильевну улыбнуться: -Оленька! Отчего же тебе, красавице, не смотреть в зеркало! -Не для кого быть красавицей. Вот так вышло, что мы не успели встретиться: на войну он ушёл. -Ты просто не знаешь, где и когда ждёт тебя первая любовь. - Ждёт?.. – в горьком сомнении, но с надеждой спросила Оля. - Ждёт. Так что не забывай смотреть в зеркало. Может, другая ему встретилась… Что ж… Случается и такое. Встретились же отец Димит

Подпоручик Гордеев прикрыл глаза… Чуть приметная улыбка тронула губы: до чего же славно, когда рядышком девчушечка эта светленькая ласточкою щебечет! Константину Павловичу даже захотелось сделать бумажный кораблик, – чтоб Настёну порадовать… Делать такие кораблики строгий классный наставник был пребольшой мастер – не хуже любого гимназиста… Но тут же горько сник – от своего напрасного порыва: не сделать кораблик одною рукой… Да и девчушечке – лучше бы куклу. Вспомнил, каких кукол из лоскутков и соломы, с нитяными косами, умеет делать Машенька. И сарафаны куклам сама шьёт… Сестра милосердия Катерина тоже часто останавливалась у постели Константина Павловича, бывало, на минуту-другую присаживалась. От её прохладной ладони, от душевных слов утихала боль. Любила Катя, когда Константин Павлович рассказывал про гимназию, про мальчишек-гимназистов. Просто и ласково утешала его: - Вот и замечательно. Поправитесь, Константин Павлович, заживут ваши раны, – доктора у нас хорошие… И вернётесь домо

Солдат Савелий Зарубин заметил Надеждин взгляд… Ещё раз взглянул на снимок в газете. Как-то непостижимо догадался, что сестра милосердия спросила о полковом священнике. Заторопился: - Жив, сестрица! Жив батюшка Димитрий! И то скажу: не впервые он с нами в атаках. Мы уж заметили: ни пули, ни осколки его не задевают. Над самою головою просвистит… А батюшка и не пригнётся. Оно, конечно, понятно: крест. Да и матушка его, должно быть, молится о нём, – день и ночь… А пуля… либо сказать, – осколок, не только его не трогают, а и тех, кто рядом с ним. А ты что ж, сестрица, – так-то встревожилась? Знакомый тебе наш полковой священник? Или родственник какой? От рассказа Савелия, от его простых и добрых слов и сочувствия Наденька пришла в себя… Застыдилась того, что не сдержала чувств своих. Объяснила солдатам: - Учитель это… наш. В гимназии преподавал нам Закон Божий. -Спасибо ему, учителю вашему. За то спасибо, что учил вас, за тебя, сестрица, спасибо, – что ты у нас такая славная, что не только

Я знаю: ты ждёшь меня. И поэтому я выжил. Дарья Кирилловна, наша сестра милосердия, после рассказывала, что в сильном жару я повторял твоё имя… Смутно вспоминаю: мне грезилось, как ты подносишь к моим губам ладони с прохладной и чистой, светлой водою… Видно, как в сказке: была живою вода в твоих ладонях. Должно быть, надо было пройти через эту разрывающую боль, чтоб знать: ты ждёшь меня. Ты ждёшь меня… В окопах сыро. От дождя, от заморозков и снега мы укрываемся шинелью. На шинели и спим – подстелив под себя одну полу и накрывшись другою... Это – ради встречи с тобою, ради того, что ты ждёшь меня… Нет спасения от вшей – они разносят тиф и окопную лихорадку. От окопной лихорадки не умирают, но это – около двух месяцев мучительной, ни днём, ни ночью не затихающей боли во всём теле… У нас окопной лихорадкой болели Никита и Тихон, – рассказывали, что болят даже глазные яблоки. Порою безудержно хочется провалиться в какую-то глубину… или подняться в немыслимую высь, – откуда не видно буде