В гостях у белки

Встреча Автор : Заметки оптимистки - Дочь, завтра год, как бабушки не стало - надо съездить на кладбище. Я что-то приболела, не могла бы ты сама съездить? Купи конфет и пирожков, раздай там на помин. - Хорошо, мам, я давно уже не была в родной станице. Хоть мы и переехали в город, а душа просится в родные места. Наталья собрала сумку и поехала сама на машине. Станица находилась в 3-х часах езды. Наталья планировала остаться там с ночёвкой в бабушкином доме, который на настоящий момент стоял закрытым. «Вечером можно сходить к школьной подруге Верочке, которая вышла замуж сразу после школы и осталась в станице, – думала Наталья. Купив в местном магазине конфет и выпечку, она сразу отправилась к бабушке и дедушке на могилки. Дул сильный ветер, иногда срывался снег. «Ну и погодка! – сокрушалась Наталья. – Но, что поделать?..» Людей на кладбище не было. Наталья шла по тропинке мимо надгробий. С удивлением находила там имена и фамилии знакомых. «А я ведь даже не знала, что многих уже нет…»

Ответственный работник. Евгений Чеширко.

Родственники. Марина Ралле.

Еду в Ленинград. На свидание. Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало — все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали. — Да, да! Проводница: — Чай будете? — Пожалуй… Принесите стаканчик, — улыбнулась я. Проводница прикрыла дверь, и я слышу ее крик на весь коридор: — Нюся, дай чай старухе! Все. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?! Нельзя ли повернуть поезд обратно?… В шестьдесят лет мне уже не казалось, что жизнь кончена, и, когда седой как лунь театровед сказал: "Дай Бог каждой женщине вашего возраста выглядеть так, как вы", спросила игриво: — А сколько вы мне можете дать? — Ну, не знаю, лет семьдесят, не больше. От удивления я застыла с выпученными глазами и с тех пор никогда не кокетничаю возрастом. Фаина Раневская.

Татьяна Шмидт.

Александр Гутин.

СБЕЖАВШАЯ В ХОЛОД. Анна Елизарова. - Одумайся! Детей погубишь, сама сгинешь... не дождусь я от вас и весточки-и... Бабка сидела на табурете посреди прохода и смотрела на то, как Тамара упаковывает последние вещи. Женщина выла белугой, причитала, умоляла дочку одуматься. - Помёрзнете тама! Руки-ноги - всё отморозите! Себя не жалеешь, так хоть над детьми сжалься! - Мама, хватит катать истерику, не пугай детей, - отрывисто бросила Тома. Она оценивающе вертела в руках ситцевое платьице младшей дочери. Брать, не брать? Отбросила в сторону... Зачем оно там, на морозе. А до следующего года девочка из него вырастет. - Вот вернётесь назад без ушей и носов - не приму! - продолжала устрашать бабка.. - Ой, что делает заполошная! Я не могу!... Она наклонилась к полу, подняла чистый, но дырявый детский носок (из тех, что были лёгкими, летними) и высморкалась в него. Дети тоже, испугавшись, что мать везёт их на верную смерть, притихли и спрятались за бабку. Младшенькая, семилетняя Саша, спросила: - Бабушка, а куда наши уши и носы подеваются? - Отморозите вы их, унученька! Там, на Северах, знаешь морозы какие? У-ух! А плакать вообще нельзя, слёзы на щеках замерзают. Сплюнешь ежели на улице, так пока долетит слюна до земли, то уже в лёд превращается. - Ах! - пугались её больше дети. Бабка только раззадоривалась, говорила, натирая носком переносицу: - Или же видишь - сидит воробушек на ветке, ты думаешь, что он живой, а как подойдёшь ближе, то понимаешь, что он словно ёлочная игрушка - блестит от корки льда, замороженный, мёртвый, - закончила она дрогнувшим голосом и опять заплакала. Притянула к себе внучек, представив и их в таком положении, как у воробушка, а те уже сами реветь готовы. - Ну сочиняешь ты тоже! - возразила со смехом Тамара, - тебе-то почём знать как там на Севере? Ты там никогда не была, всю жизнь просидела в нашем селе. - Дядька твой служил, он рассказывал! - Ну по крайней мере уши и нос у дяди Вити на месте, вернулся живым-здоровым, - заметила справедливо Тамара. - Не слушайте, девочки, бабушку. Там, говорят, зима настоящая! - сделала она круглые и весёлые глаза, - снега как наметёт под крышу, хоть на сани садись и катись от самой печной трубы вниз! И слякоти нет, как у нас, и сырости. Будем с вами пельмени лепить и хранить их в сугробе, а не в холодильнике, я слышала, что местные так делают. Бабка крякнула с сарказмом: - Ага, утащат собаки твои пельмени на раз-два, тоже мне радость. - А мы их, бабушка, спрячем в клетку, не дурные же, - возразила старшая внучка Ира. - Правильно, Иришка, умница! - поддержала дочку Тамара, - и папа ваш никогда-никогда нас там не найдёт, ни одна душа не знает куда конкретно мы едем, кроме бабушки. Все разом притихли, опустив глаза. Бабка сказала, глядя в сторону: - Зря ты на это надеешься, Тома. Дети-то его, захочет - найдёт. Есть милиция, органы разные... - Его лишили родительских прав! Да и не нужны ему дети... Он меня искать будет... И не найдёт! - Меня бросаешь... Внучек увозишь. Совести нет совсем, - упрямилась бабка. - Ты ещё молодая, хоть и называешь себя бабкой - шестьдесят лет всего. Другие у тебя есть дети и внуки. Да и в присмотре ты не нуждаешься, сама за кем угодно ещё приглядишь. А я жизнь хочу начать заново, мама! - взмахнула на плечо свой медицинский халат Тамара, - Надоело мне здесь всё: не позавидуют, так кольнут, не схитрят, так пожадничают. Ругань надоела, зависть, радость от чужой беды. Вот мне Машка, подруга вроде бы, и та говорит на днях с предвкушением: "Скоро твой выходит, я слышала. Нагулялась ты на свободе вволю! Ох и разомнёт он об тебя вновь кулаки! Ха-ха-ха!". Прямо ржёт, как лошадь. - Да ну тебя, не может быть, - не верила бабка. - Как есть говорю. Поедешь в город, стоишь себе спокойно в очереди, так кто-нибудь, бывает, толкнёт и саму тебя виноватой сделает. Раз, два - и свалка, крики, оскорбления... и самое удивительное, людям это словно в радость, как норма у нас... - Ну не все же такие. Есть и у нас люди хорошие. Просто мы темпераментные. - Конечно есть, но в целом... Устала я от этого, чувствую себя белой вороной. Я верю, что есть места, где на рынке тебя не обсчитают, на работе пациенты не нагрубят, никого при тебе не обсудят... Ой, не могу больше! Сбежать хочу от всего! А тем более Миша из тюрьмы выходит! Не хочу я его даже видеть! Натерпелась! Посидев ещё немного, бабка встала наконец и прошлёпала на кухню, чтобы собрать на стол. Хотела она накормить путешественников до отвала, ехать-то ого-го: до самой Москвы, а там пересадка до Архангельска, и потом ещё до посёлка или что оно у них там, в холодине той. Бабка тот посёлок представляла стоящим на льдине, вокруг чёрный лес, из которого выглядывают медведи и волки. А как ещё представлять север человеку, который всю жизнь прожил на южных землях? Тамара же собиралась решительно, поезд был в ночь. Уже и вещи крупные вперёд отправила, через неделю должны доехать. Было как-то радостно уезжать, волнительно. Работу ей предложили в посёлке, фельдшером. Обещали жильё и северные надбавки. Тамару всегда завораживали картины настоящей зимы, её суровые, но такие потрясающие виды. Кто знает, может именно там она найдёт свой уголок покоя и счастья, раз уж здесь не срослось? Муж у Тамары скатился в пьянство... Если поначалу просто мог слегка наподдать ввиду горячего нрава, то с выпивкой становился всё злее. Терпела Тамара, как и всякая баба в те времена. Лицо напудрит, синяки скроет под одеждой и вперёд. Миша ведь, когда трезвый и в хорошем настроении, совсем другой человек. Любила его Тамара за харизму и силу, за, казалось бы, вечную молодость на розоватых, бархатистых щеках. По-настоящему он начал бить жену, когда та заговорила о разводе. Напьётся - и давай... Тамара раз обратилась в милицию... А на следующий раз муж избил её настолько сильно, что попала она в больницу, месяц лежала с переломами рёбер и травмой головы. Всё зафиксировали. Мать была свидетелем. Мишу посадили на три года. За это время Тамара с ним развелась и добилась лишения родительских прав. Три года почти прошло, младшей дочке уже семь лет, а нет-нет, да вспомнит: - Мама, а помнишь как папа тебя бил? Мне было страшно...

Одноухий Дед Мороз. Галина Волкова. В ледяном дворце Зимы, сверкающем причудливыми морозными узорами, распахнулось окно в одной из высоких башен. Изящная женская рука в белой атласной перчатке встряхнула пушистую белую шаль и полетели по миру весёлые искры Новогодних сказок, в которых исполняются самые заветные мечты и желания... Вот и я, по уже сложившейся на канале традиции, решила порадовать читателей новогодней историей, похожей на сказку. ***** Три года жизни на улице для кота – это подвиг. Одноухий знал это не понаслышке. У него было только три беззаботных месяца под надёжной лапой мамы. Потом началась борьба за выживание... Тёплый подвал стал для него домом. Нашлись и сердобольные дамы, подкармливающие милого котика. И это всё, что было хорошего в жизни Одноухого. Кошачьи болезни, надоедливые и вездесущие блохи, злые собаки, быстрые машины не позволяли коту расслабиться, заставляли бороться за свою жизнь. Он рос, умнел, матерел и, как мог, выбивал себе место под солнцем... Случались и драки с такими же, как он, выживальщиками. В одной из них пострадало ухо. Рана зажила, но кончик уха свернулся, покрылся коростой, а потом и вовсе отвалился. Так он стал Одноухим.

Перелом. Виктория Токарева.

ЛЮБОВЬ и КАРТОШКА Моя подруга Надюшка решила изменить свою внешность. А что? Возраст 55+ самое время, чтобы начать новую жизнь. Дети выросли, а личного счастья хочется. Что бы такое предпринять, чтобы и красиво было, и чтоб в глаза сразу бросалось, и чтобы все ахнули от восторга. А особенно он, Герман Валентинович, вдовец с пятого этажа, одинокий интеллигентный мужчина, кандидат наук каких-то, каких неважно, потому, что не это в мужчине главное. Главное – это забота и уважение к женщине. Герман Валентинович как раз этими качествами и обладал- всегда здоровался, раскланиваясь, при входе и выходе открывал дверь, пропускал даму вперед, в лифт наоборот входил первым, выходил последним. Очень галантный мужчина. И Надюшка положила на него глаз. Но поскольку себя она считала не очень привлекательной, а читать стихи в лифте чтобы раскрыть свой внутренний мир, Надюшка не осмеливалась, вдруг спугнешь, поэтому она решила слегка изменить свою внешность, чтобы Герман Валентинович обратил на нее внимание не как на соседку с шестого этажа, а как на женщину, которая хочет любви, несмотря на свой пенсионный возраст. За советом она приехала ко мне, аж за 60 км от Питера. Тут же нарисовался сосед Жора, у него просто нечеловеческий нюх на такие мероприятия. Какие будут предложения, бросила Надюшка клич, и мы наперебой с Жорой стали предлагать: - Проколи пупок. - А как он увидит? - А ты войди с ним в лифт… - С кем? С пупком? - Нет, с Германом твоим, расстегни пальто, подними блузку и покажи ему жемчужину в пупке. - Совсем ку-ку что ли. Он воспитанный человек, кандидат наук. - Тогда татушку можно наколоть. Надя+Гера= - Где, на лбу что ли? Мне же надо чтобы видно было… - Побрей брови или голову, или то и другое одновременно. Точно мимо не пройдет, обратит внимание. - Да уж, улица, асфальт, кеды и трико, бритую башку видно далеко. - А что? Броско- ярко, точно заметит. - Не, это все не то. И тут Жоре приходит гениальная мысль: - У Танюшки полно картошки, везешь в город килограммов пять-семь, и у себя в подъезде как бы нечаянно рассыпаешь пакет с картофелем , он в силу воспитания точно кинется помогать собирать, а ты ему стихи Цветаевой – «Быть нежной, бешеной и шумной, так жаждать жить!», или Ахматову – «Сердце бьется ровно, мерно. Что мне долгие года!». И все. Дальше вы идете к тебе, чай с блинчиками, или вареники с картошкой, и он сражен твоим гостеприимством, вкусным кормом и уютным домом. - Это вариант, конечно, тем более блинчики с творогом у меня вкусные получаются, только как мне его подкараулить, да еще с пакетом картошки не оплошать впопыхах? - Это вопрос разработки и планирования, – сказал Жора, и они весь день чертили схемы, разрабатывая планы А, В и С. К вечеру сценарии были готовы и утром Надюшка уехала разыгрывать спектакль по одному из трех сценариев. Одним словом, как пойдет… Несколько дней от нее не было никаких вестей, а потом вдруг звонит и спрашивает нет ли у меня агента по недвижимости чтобы квартиру сдать. А как картошка, спрашиваю я. Так вот в картошке то все и дело. Короче, вернувшись от меня, она стала претворять в жизнь Жорин план. Положила в сумку из Призмы килограмм семь картошки и стала ждать в кустах, когда выйдет Герман. Как только открывалась дверь парадной (в Питере, кто не знает- парадные, а не подъезды), она неслась с мешком картошки наперевес, чтобы как бы невзначай столкнуться с Германом, рассыпать картошку и пока он будет помогать ей собирать рассыпавшийся картофель, она добьет его стихами Цветаевой , Ахматовой или своими собственными. Но каждый раз из парадной выходил кто- то другой. Так продолжалось несколько дней. А вот вчера все-таки они встретились. Надюшка в очередной раз сидела в засаде и как только стала открываться дверь, рванула туда на всех парах, по дороге столкнувшись с каким-велосипедистом. Картошка выпала у нее из рук и рассыпалась, из парадной вышла незнакомая женщина, помогла все собрать, а одну подгнившую они в сумку не стали класть, мол, нафига она нужна, гнилушка эта. И тут из парадной вышел Герман, в костюме, при галстуке, ну и… Поскользнувшись на гнилой картофелине, Герман навернулся с высоты в метрвосемьдесят и подвернул ногу. Надюшка вместо запланированных стихов успела произнести "божежтымой" и инстинктивно рванула с места, но споткнулась о сумку с картошкой и, семеня в воздухе ножками, приземлилась аккурат на сидящего на асфальте Германа, который как истинный джентльмен успел подставить руку чтобы смягчить удар, повредив тем самым еще и запястье. Надюшка, к счастью, отделалась легким испугом и рваными колготками. Вспомнив лекции по травматологии на военной кафедре Ленинградского Университета, она тут же поставила диагноз - сочетанная травма, не совместимая с жизнью. Перед ее глазами промелькнули последние секунды жизни Германа, и она чуть не расплакалась, представив его похороны и себя в траурных одеждах, сидящей на его могилке. Увидев ужас в ее глазах, Герман неожиданно стал читать стихи Бродского. -Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. -Только в уборную — и сразу же возвращайся. -Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были. Надюшка просто обожала Бродского, поэтому одной рукой она подхватила сумку с картошкой, другой – Германа, и они, наперебой читая Бродского, скрылись за металлической дверью парадной. В квартире у Германа она оказала ему первую медицинскую помощь и отварила картошки. Когда она давила пюре, Герман спросил, зачем ей столько картошки? Мол, несколько дней он наблюдал из окна своей квартиры, как она носилась туда-сюда по улице с огромной сумкой картошки и часами стояла в кустах. Надюшка произнесла всего лишь одно слово – люблю. Герман ей ответил – я тоже люблю. А потом они долго смотрели в окно, ели пюре с котлетами, которые Надюшка притащила из своей квартиры, и смеялись, вспоминая ее пробежки из кустов к парадной с мешком картошки… И читали стихи… А сегодня она позвонила мне, чтобы я помогла сдать её квартиру. Татьяна Ферчева