Вашингтон, 1941 год. Белый дом.
Президент США устало потёр лоб. В его кабинете стоял сэр Уинстон Черчилль, вытирая пятнистым платком пот с лица — жара в Вашингтоне была невыносимой. Прекрасный день, чтобы заключить сделку с Гитлером.
— Послушайте, Уинстон, — начал президент, устремляя свой внимательный взор на британского премьера. — Я пригласил вас сюда не для того, чтобы говорить о "войне, войне, войне". Мы здесь ради мира.
— Ради чьего мира? — поднял бровь Черчилль.
— Ради нашего общего мира! — вздохнул президент. — Мы считаем, что пора прекратить огонь. Не можете ли вы просто сказать: "Я хочу заключить мир"? А не всё это "Гитлер то, Гитлер сё". Слишком много негатива.
Черчилль тяжело вздохнул и залпом осушил стакан виски.
— Сэр, — сказал он. — Я благодарен за вашу помощь и не хочу потерять самого важного партнера. Но, простите, мне казалось, что я нахожусь в Вашингтоне, а не в Берлине. Вы уверены, что я должен извиняться? Может, ещё пожать руку фюреру? Отправить ему рождественскую открытку?
— Это не то, о чём я говорю! — президент всплеснул руками. — Просто перестаньте сеять вражду. Говорят, что Британия почти разрушена, ваши солдаты сбежали, они не герои, а ваша страна потеряла миллионы людей, а вы стали диктатором. Как вы на это отреагируете?
— Скажу вам так: пожалуйста, будьте осторожны с цифрами, — хмыкнул Черчилль. — Миллионов потерь у нас нет. Да и не "какие-то" территории теряем, а дома наших людей. Уверен, что если бы Германия оккупировала Нью-Йорк, вы бы не назвали его "какой-то территорией". Или я не прав?
Президент проигнорировал сарказм.
— Сэр Уинстон, — продолжил он, складывая руки на столе, — вы должны понимать, что мы хотим хороших отношений и с вами, и с немцами. Гитлер сказал, что он хочет заключить мир. Он сказал, что Британия может оставить себе острова, что не будет вторжения. Это ли не успех?
— Ах, Гитлер сказал… — Черчилль постучал пальцем по столу. — Как трогательно. А как же Польша, Франция, Бельгия, Норвегия?
— Вы снова о прошлом! — отмахнулся президент. — Давайте смотреть в будущее! Мы стремимся к миру, а не к десяти годам войны.
— Капитуляция за один день всегда выглядит привлекательней, чем победа за десять лет, — вздохнул Черчилль. — Но у меня иной подход. Мы будем воевать. Воевать, воевать, воевать.
Президент недовольно нахмурился.
— Уинстон, мне кажется, вы неправильно понимаете американскую позицию…
— О, я всё понимаю, — перебил его британец, — Вы не хотите оказаться на неправильной стороне истории. Проблема лишь в том, что вы пока не решили, какая она, эта "правильная" сторона.
Президент задумчиво постучал ручкой по столу. Очевидно, что сделка, на которую пригласили Черчилля, была притворной. Если бы он даже молча кивал, как фарфоровый китайский болванчик, его всё равно бы обвинили в отсутствии уступчивости. Главное в переговорах — не результат, а шоу.
— Всё равно подумайте, Уинстон, — мягко сказал президент. — Возможно, когда Лондон перестанет существовать, вы захотите вернуться к этому разговору.
— О, я уверен, что когда Берлин перестанет существовать, вы захотите вернуться к другому, — улыбнулся Черчилль, поднимаясь с кресла. — Но пока что… позвольте мне продолжить "сеять вражду".
И он гордо вышел из Овального кабинета, оставив президента в тишине, задумчиво глядящего на карту мира.