Зеленая лампа

УЖЕЛЬ, НЕ ПРЕКРАТИТСЯ СЕЙ ШАЛМАН. Неужель, в час войны пляски бесов уж нас не печалят, Неужель с равнодушьем, мы будем взирать на разврат, Неужель где-то там, на верху, уж совсем одичали, Выдавая для нас, с телевиденья яд. Неужель ради денег, погибшие в Курске забыты, Неужели нельзя, скорбной песней бойцов поминать, Видно в чьей-то душе, состраданье и скорбь в дефеците, И конечно же им, наше горе уже не понять. А бесовские пляски, творятся как в пьяном угаре, С безразличьем взирают, на подвиг бойцов, пацанов, Их заботит одно, сколько будет нулей в гонораре, Или сколько заманят, аплодировать им дураков. Как же так что в России, такое сегодня творится, Ведь идёт же война, а у них то садом, то бедлам, И мелькают с экрана довольные, пошлые лица, Но ведь им не понять, цену детским и вдовьим слезам. Сколь продлится ещё, непонятное всем мракобесье, Кто ж отважится им, выносить от народа табу, Чтобы взявшись за рУки, мы пели одну бы все песню, Чтобы малым детишкам, не слышать бы больше стрельбу. #ВалерийШторм

АБОНЕНТ НЕДОСТУПЕН... Одна женщина очень тосковала по сыну. Нет, сын был жив-здоров, все у него было благополучно. Он просто много работал, у него была молодая жена, да и скучно с мамой разговаривать. Есть жена, есть друзья, есть коллеги... Сын любил маму, но времени не было ей позвонить. Бывает такое, ничего страшного. И мать тоже не навязывалась - зачем лезть, если у ребенка все хорошо? Но она тосковала и скучала. Работала медсестрой, помогала лечить ребятишек. Очень детей любила. Вечером приходила домой и иногда рассматривала фотографии сына Игорька. Разговаривала с ним тихонько, - такая материнская причуда. Молилась за него. И перечитывала сообщения от сына, - их немного было. С Восьмым марта поздравление и с днем рождения. И картинки к Новому году и к Рождеству, - в стареньком телефоне. "Дорогая мамочка, желаю счастья и здоровья, долгих лет жизни!", - вот такие сообщения. И однажды эта мама все-таки позвонила сыну. Извинилась, что беспокоит. И попросила его заехать за подарком, - она ему купила подарок. Сын говорил; мол, зачем, мама? У меня все есть! Я и так собирался к тебе заехать, но времени все нет. Хорошо, я заеду, конечно, но не за подарком, просто повидать тебя!". Это был добрый, в сущности, сын. Он заехал через три дня вечером на минутку. И даже привез торт. Проходить не стал, протянул торт маме: "это тебе!". Мать тоже дала сыну подарок. И он даже ахнул! Это был очень дорогой телефон почти последней модели, он стоил кучу денег, ужасно много! Это мама копила год. Она работала ведь и еще подрабатывала. Себе ничего не покупала, экономила на всем, и вот - купила сыну подарок. И протянула элегантную коробочку с телефоном. И радостно так улыбнулась, - она очень обрадовалась, что Игорек зашел наконец-то. Обняла его, поцеловала и протянула подарок. А потом сказала тихо в ответ на громкие и удивленные слова сына: "Это для тебя, Игорек. Я, знаешь, немного заболела и скоро меня положат в больницу. Ты мне иногда звони, хорошо? А не сможешь позвонить, - напиши. А не сможешь написать - пришли картинку, ладно? Да если даже и не пришлешь, это ничего. Я подумала, что телефон всегда у тебя в руках, вот ты возьмешь телефон, - и про меня вспомнишь. И этого будет достаточно. Я просто буду знать, что ты про меня вспоминаешь!"... Через неделю мамы не стало, так уж вышло. А у сына остался этот дорогущий телефон почти последней модели, - и он плачет, когда берет его в руки. Каждый раз плачет. Потому что редко звонил. Редко писал. И все думал, что еще есть куча времени для того, чтобы побыть вместе. Что всегда же можно набрать "мама" и услышать родной тихий голос. Просто надо "мама" найти в контактах - и мама ответит! Еще много времени для разговоров и для сообщений... Не так уж его много. И если человек не звонит, не лезет, не пишет, ничем не обременяет, а мы забываем ему позвонить или зайти, - это не значит, что человек будет всегда на связи. Всегда в контакте. Наступит день, когда нам могут сказать: "абонент недоступен". Даже если у нас самый дорогой и самый современный телефон... Автор: Анна Кирьянова

Ты меня никогда- никогда.....?   Ты меня никому-никому....?   И что стар - для тебя ерунда?   Могу верить всегда и всему?   Можно дом твой своим мне считать,  По нему по-хозяйски ходить?   На кровати свободно лежать   И не ждать дня, когда уходить?   Привыкать и корнями врастать,  Ощущать, что с рождения тут?   И по вам очень сильно скучать,  Когда боги из дома уйдут?   А когда буду старый совсем,  Когда хворь возьмет вверх надо мной,  Я останусь по прежнему твой,  Твой единственный, милый, родной?   День придёт - не смогу я терпеть,   Виновато я буду скулить....  Ты останешься рядом со мной,   Когда время придёт уходить?   Когда в голову стукнет маразм?   Когда зрение - нулевым?   Ты со мной, ты со мной до конца?   И не скажешь, что стал я плохим?   Ты меня никогда-никогда? Ты меня никому-никому? И все трудности вместе, всегда? И я нужен тебе и ему? Да! Навсегда! ❤ (с) Лилия Гейсс

Ванькa вжимaлся в стаpoе, потёртoe кpeсло, словно пытаясь слиться с выцвeтшей oбивкой, лупал глазёнками, полными страха и отчаяния. Жуткoe слово «приют», не раз слышимoe им в разговорах взрослых в последние дни, доводило его до такого cтупора, что ни есть, ни пить парнишка просто не мог, так и существовaл в полуобморочном coстоянии. Тpи года назад, когда Ваньке было четыре, его мать Наталья вышла зaмуж за Андрея, мужика доброго, малопьющего, работящего. Андрей caм настоял на том, чтобы усыновить мальца, а потом повёз семью в деревню, к своей матери. Бати к тому времени уже не было в живых, а мать, Агриппина Лукьяновна, хоть и была ещё крепкой женщиной, но в сыновней помощи по хозяйству нуждалась. Да и дом, отцом построенный, был добротным, просторным, так что всем и места, и хлопот хватало. Баба Граня по началу встретила сноху настороженно, городская, да с готовым «приплодом», а потом увидала, что сыночку Андрюшеньке та по сердцу, да затолкала свой норов подальше, в закрома, чтобы жизни молодым не портить. Мальчонка ей понравился, приветливый, ладненький, глазастый, нет, ну не так, чтоб сразу «люблю не могу», но и не обижала. Конфетку ему совала когда-никогда, оладьи стряпала, булками сладкими баловала по случаю, штанцы с рубашонками строчила на машинке, ещё от матери ей доставшейся. Ванька платил бабе Гране той же монетой, рядышком хвостиком крутился, всё помочь норовил. Бабка ввечеру вёдра из колодца тянет, огород полить, Ванюшка и свои махонькие ведёрочки подставляет. Помидоры подвязывает, малец тут же с вязочками стоит, подаёт. Малину бабка собирает, он тут как тут, с туесочком, комары его жучат, он только отмахнётся, мордаху серьёзную состроит и помогает. Даже в баню Ванюшка повадился с ней ходить, мать с отцом дюже мочалкой дерут, а бабулька ласково так, даже веничком берёзовым пройдётся по спинке, ох как хорошо и совсем не больно. Улыбается, правда, Ванюшке баба Граня редко, ну так жизнь у неё не сахар, тяжёлая, деревенская, ещё с военного детства так повелось. А неделю назад папку Андрея деpeвом в лесу пришибло, насмерть. Баба Граня так кричала, так выла, чтo вой тот до сих пор у Ванюшки в ушах стоял. Мамка плакала тихо, когдa случилась беда, да на похоронах, а потом ничего, молчком тoлько по дому ходила. А к бабке ни-ни, даже поесть не предложила ни разу. Так Ванюшка сам уже взрослый, что ж он бабушку не покормит что ли?! Только она, окаменела будто, в его сторону и не смотрела. Он её по щеке гладит, или за руку держит, а та, как изваяние, только что тёплая. Очень уж боялся парнишка, что бабушка вслед за папкой помрёт. А потом мамка исчезла. И след простыл. Бабушка в то утро поднялась, наконец, Ванюшка проснулся, а мамки, как не бывало. И вещей её тоже. Бумажка только на столе белела. Баба Граня её как прочитала, так и запричитала. А потом села, да в стену уставилась. Ванюшка опрометью за соседкой ринулся, тётей Лизой. Та прибежала, тормошила бабушку, а записку прочла и расплакалась. Вот тогда мальчонка в первый раз слово «приют» и услыхал. И другие соседи приходили, всё про долю тяжкую говорили, мамку называли плохими словами, тихонько называли, но Ванюшка слышал. А его всё сироткой кликали, жалели, и опять про приют. На папкины девятины, когда народ по поминальной рюмке выпил, да кутьёй закусил, встала баба Граня из-за стола, все аж притихли. Встала и сказала, что вдвоём они теперь с внучком Ванечкой остались, что в казённый дом она его не отдаст, сама на ноги ставить будет, покуда сможет, а добрых людей просит, чтоб помогли ей мальца при ней оставить, бумаги нужные справить. Что такое «казённый дом» Ванюшка не понял. Он понял, что бабушка не отдаст его никаким «приютам». Клубочек ледяной, что у сердечка рос и душу холодил все эти дни страшные, вдруг растаял, а слёзы, что Ванька сдерживал, прорвались на волю. Баба Граня голову его руками обхватила, да к себе прижала, только и сказала, что мужики не плачут. Ходоки, конечно, до бабушки ходили, всё толковали про времена лихие, голодные, 90- е на дворе были, про обузу, что та себе на шею повесила, но баба Граня быстро всех словоохотливых отвадила, так отбрила, что те долго к ней в дом не казали носа. Ишь, нашли обузу! Да её Ванюшка помощник первый! Да кто кому ещё обуза?! А то, что времена лихие…так её саму в войну соседка от голодной смерти спасла, нешто она в мирное то время одного мальчонку не прокормит?! Председатель, дай Бог ему здоровья, помог с бумагами, благо Андрей, в своё время мудро поступил, Ваньку усыновив. А они и не тужили, не голодали, в лохмотьях не ходили. Скотинку держали, огород сажали, всё вместе, как не глянешь, словно иголка с ниткой. Ванюшка и соседям помогать успевал, тот ему копеечку сунет, другой, вот уже, глядишь, и башмаки новые себе справил, и бабушке родной платочек купил, в её любимую ромашку. И в школе поспевал, каждый год Агриппине Лукьяновне грамоты вручали за воспитание внука. Почётные! Баба Граня срок себе отмерила – как Ванюшку в люди выведет, так и помирать можно. В город, к нотариусу съездила, зaвещание на дом написала. Ваня школу закончил, в институт поступил, вeтеринаром стать решил. Рано помирать, подсобить надо чуток внyчку. Как выходные – спешит Ваня до бабушки, в деревню, помочь, да приглядеть, чай не молода уже, с подарками едет, подрабатывает, не бeдствует, уж «дунькины радости» всегда везёт, уважает их бабушка, с чaйком душистым. А тут и срок подоспел, вроде, занемоглa баба Граня. Видала она как-то по молодости часы песочные, у фeльдшерицы такие были. Вот, как тот песок, и годы её просыпались, поpa и честь знать. Помирать то уже не страшно, вывела она Ванюшку в люди, как и обещала сыну покойному на его могиле в те памятные дeвятины. А внучок, как почуял, в тот же день нагрянул, да не один. Дивчина с ним, Ирочка, молоденькая, шустрая. Детдомовская. Оба по paспределению в деревню приехали, она – медсестрой, он – ветеринаpoм, насовсем, значит. У Ирочки всё в руках спорится, раз – порядок в дoме навела, два – обед сварила, три – укольчик бабушке поставила, ожилa старушка. Обузой себя назвала, так Ирочка отчитала, но уважительно, сpoду у неё бабушек не было, только появилась, да сразу помирать собралacь, ну уж нет! Пришлось отложить. Вышла на завалинку, лицо coлнышку подставила, слезинку накатившую утёpла. «А чeм чёрт не шyтит, может и правнуков дождусь, как же oни, молoдые, без бaбушки то?!» вечерние_истории

Первая брачная ночь. В маленькой комнате учительского общежития за столиком, покрытым тяжелой скатертью с бахромой, сидела молодая учительница - Нина Александровна. Было ей всего двадцать четыре года от роду. И собой она была хороша. Пушистые волосы темной лавиной лежали на её плечах. По будням с помощью шпилек она собирала их в пучок, но они, непослушные, упрямыми волнистыми прядками обрамляли её лицо и делали его привлекательнее. Классические черты лица позволяли назвать её красавицей. Сияющие серые глаза Нины Александровны смотрели на мир доброжелательно. Звонкий и высокий голос был слышен даже в коридоре школы, когда она вела уроки у своих любимых второклассников. Она работала с ними уже второй год. Не у всех у них все получалось. Никак не шла учеба у Полякова Васи. И писал он плохо. Пропускал все гласные звуки. Фамилию свою писал четырьмя согласными буквами - ПЛКВ. -Египтянин ты мой! Так, как ты - писали египтяне. Ты - не одинок. Человечество не сразу уловило и выделило гласные звуки в речи. Но оно - справилось. Значит справишься и ты! Теперь, во втором классе Вася уже писал диктанты на четверки. Преодолел преграду. Справился. Мало кто знал, что почти полгода Вася ходил к Нине Александровне на индивидуальные занятия к ней в общежитие. Садился у стола. Они с молодой учительницей брали книгу сказок и превращали каждую сказку в балладу. Они тексты пели! И так Вася постигал мир гласных звуков! -В некотором ца-а-а-рстве, в некотором государстве-е-е-е! - слышалось в коридоре. Теперь за окном стоял месяц март. Нина смотрела через промытое окно на куст черемухи, который рос под окном. Она думала о том, что в природе все устроено мудро. Весной Земля каждый год переживает радость обновления. Деревья теряют свою листву осенью. Считается, что всю. Но на старой черемухе все-таки оставались прошлогодние листья. Почему ни снег, ни ветер, ни зимний буран так и не заставили их оторваться от родной ветки? Сиротливыми коричневыми комочками несколько пожухлых листочков черемухи виднелись в сплетении гибких веток. Удержались. Но весной появятся новые листочки, а ворох отживших листьев появится из-под зимнего снега у самых корней черемухи. Но они так и останутся - прошлогодней листвой. Черемуха при всем своем желании не поднимет их с земли и не вернет на свои ветки. Крона дерева обновится полностью. Почему же у людей все не так просто, как у живых деревьев? Прошлое совсем не похоже на ворох листьев весной под деревцем. Некоторые события, как застрявшие в кроне листья, остаются с человеком навсегда. Нет, нет, да и подкинет услужливая память то один эпизод из прошлого, то другой. Хорошо, когда эти воспоминания - светлые. Вот она - молодая студентка педагогического колледжа. Техникума, как он назывался в годы её студенчества. Ей еще нет и восемнадцати лет, но она устроилась на временную работу в цех по выпечке пирожков. Заводик почти рядом с домом. Но Егор приезжает за ней после смены на велосипеде. Она понимает, что ему нравится возить её на рамке велосипеда. Ведь так он её почти обнимал! На виду у всех. Она навряд ли бы согласилась прокатиться с ним, если бы так не уставала. И вот однажды ей показалось, что Егор смотрит ей за вырез платья. Ах так? Незаметно она достала тогда из сумочки маленькую коробочку пудры, открыла её. И вот - только он неприлично близко склонился к ней - на, ему пудрой прямо в лицо. Слетели в кювет. Оба ушиблись. Оба хохотали почему-то от вида друг друга. Потом она несла отпавшее колесо, а Егор перевернул велосипед и вел его по улице на уцелевшем заднем колесе приподнимая за руль. А цепь велосипедная с каким-то странным скрипом волочилась по земле. И от этих звуков все собаки за высокими заборами деревянных домов громко и сердито лаяли. -Все! Последний раз я за тобой приехал. Так и вышло, что последний. В армию пришла ему повестка. Нина проводила его легко. Переписка была бурной. Она и не поверила никому, когда ей сказали,что Егора уже нет на свете. Не поверила,но побежала к нему домой. Была какая-то зловещая тишина вокруг. На веранде на двух табуретках стоял оцинкованный гроб с окошечком. А там, за этим окошечком она увидела родное лицо. Она повернулась и пошла прочь от этого ужаса. Она шла, а ноги отказывали ей. Упала она на улице. Её увидели соседи. Подняли, на руках отнесли домой. Она лежала совсем безучастная ко всему. Не говорила ни слова. Смотрела перед собой - и все. Отец открывал ей рот с помощью ложки, разжимал сжатые зубы и лил ей в рот бульон. Она не хотела глотать. -Живи! - говорил он ей. - Не смей уходить за ним следом. Живи! Она поднялась через три дня. Другая. Раненая птичка. Так говорил о ней отец. -Ничего, ничего! Время залечит раны. Отец знал, что говорил. Он был на войне. Она смирилась с потерей любимого. Даже попыталась построить личную жизнь. На обломках. Не построила. И уехала учительствовать в дальнюю деревню. А дети её отогрели. Деревенские ухажеры тоже пытались привлечь её внимание. Да не тут то было. Никого она не приветила. Островки воспоминаний, как те, застрявшие прошлогодние листья, были еще живы. Только весна играла с ней. Солнышко грело ласково. Капель звенела радостно. Возродись! Я даю тебе пример! В комнату её кто-то робко постучал. -Входите, не заперто! Дверь открылась, вошел Алексей - первый парень на деревне. За ним "бегали" все незамужние девушки села, да и замужние посматривали одобрительно. В самом деле явился прямо в середине зимы в летной курсантской форме. По состоянию здоровья был отчислен из летного училища. Не выдерживал перегрузок на летной практике. Устроился водителем в совхоз после окончания курсов. Девушка его не дождалась. Вышла замуж. Именно поэтому он стал на всех остальных посматривать свысока. Он им назначил цену. И она была невелика. Орлиный взгляд карих глаз, высокий рост, легкая походка, прекрасный певческий голос, выправка, обходительность - делали его неотразимым. -Вы ко мне по делу? - удивленно спросила Нина, поворачиваясь к нему. -Да можно и так сказать. Я свататься пришел. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Свататься он пришел! В честь чего? Никаких знаков внимания, шапочное знакомство, не более того, и вот он - нарисовался. Свататься пришел! Она - не телка в стойле. Чтобы вот так вот, накинуть веревочку и повести за собой. Нина возмутилась. -То есть, Вы хотите сказать, что Вы меня любите? Голос её звенел от напряжения. -Да что вы ,бабы, с этой любовью носитесь? Я уже своё отлюбил один раз. Нет. Я не люблю. Но замуж зову. Мы по возрасту подходим друг другу. Нам пора семьи заводить. А для этого достаточно уважения. Я очень хорошо к тебе отношусь. (Так мы уже перешли на "ты"?) Ты - симпатичная, умная, детей любишь, а они - тебя. Значит, будешь хорошей матерью моим ребятишкам. Нашим ребятишкам. Я тебя не в блуд зову. Я зову тебя замуж. Да. Я думаю, что может и не получится у нас. Всякое бывает. Тогда разойдемся. Что мы теряем? Тебе двадцать четыре года, а мне - двадцать пять. Давай, попробуем! -Но я тебя тоже не люблю! -Да я догадываюсь. Так что ты мне скажешь? Каков будет твой положительный ответ? -Нет,- так и рвалось слово с губ, - кто же так замуж выходит? Но за окном так звенела капель, солнце светило так ласково, и ветки черемухи под окном уже не хрустели от мороза, а гнулись о т ласкового весеннего ветерка, и все вокруг пробуждалось от зимнего сна. Она посмотрела, посмотрела на синь неба высокого, на даль поля,на рощицу вдали и вдруг тихо кивнула головой. -Давай, попробуем. Алексей обрадовался, улыбнулся ей. -Вот и молодец! Правильно решила! Оказывается, у него дома уже собралась вся его многочисленная родня, и её там все ждут, чтобы обговорить предстоящую свадьбу. А завтра они должны подать заявление, когда договорятся о дне торжества. Свадьбу назначили чрез две недели. И все две недели Алексей исправно ходил к ней в общежитие. Больше молчал. Сидел у окна на стуле, а она писала рабочие планы. Он брал книги с её полки. Читал. -Я тебя к себе приучаю, - говорил он с улыбкой, - а то сядем за свадебный стол, как чужие. Они уже съездили в город и купили ему костюм, ей - свадебное платье и фату. Купили и золотые кольца. И все равно какая-то незримая стена отчуждения была между ними. -Да что же я делаю? И зачем? И нельзя ли отказаться от этого всего, пока еще не поздно. Свадьба была шумной и очень веселой. Только в третьем часу ночи они всех гостей устроили на ночлег. Родители Нины остались в её общежитии, в её комнатке. Его родственники - в его доме. Они пришли к Алеше. Мать его растерянно развела руками. -А про вас я и не подумала. Решила что в общежитие пойдете. А знаете, идите в летнюю кухню. Я вам тулуп дам. Натопишь, Алексей, печку. Тулуп волочился по мартовскому снегу. Кухня была хоть и с печкой, но такой холодной, что согреться в ней не было никакой возможности. Алексей набил топку печки дровами. Но все равно тепла не было. -Я просто упаду сейчас от усталости, честное слово! Не могу я ждать, когда кухня нагреется. -Сейчас, сейчас! В углу кухни стоял деревянный топчан. Ни чем не покрытый. Алексей расстелил на нем часть полушубка, сам лег спиной к холодной стене. Нина не посмела в этом холоде снять свадебное платье. В нем и легла. Только фату сняла. Молодой муж тоже не снял даже свадебный пиджак, а только распахнул его. Подушки не было. Нина легла на руку своего мужа. Он так крепко обнял её, так бережно укутал полой тулупа, и так держал её практически в своих объятиях, что она впервые почувствовала к нему то тепло, которое так долго не просыпалось в её душе. Как-будто она шла- шла по тернистой дороге, а теперь вот пришла. И это - её пристань. Он и не спал почти до утра. Все укутывал её и укутывал. Оберегал и защищал. Но и она все время беспокоилась о нем. Свои тонкие руки она просунула под его пиджак, а своими ладонями закрывала ему спину. Стена за его спиной была почти ледяная. Так они и пролежали рядом в какой-то странной полудреме. И во время этого странного сна рождалась их человеческая близость. Стена отчуждения исчезала. Потом, через много лет, она спросила его об этой ночи. Почему он не настаивал на близости? -А мы куда-то торопились? У нас впереди вся жизнь была. Вот и помнила бы ты этот топчан, да этот холод. Простыть хотела? А так у нас есть что вспомнить более приятное. Он смутил её своими словами. К тому времени они уже растили двоих своих детей, но способности смущаться она не утратила. И опять звенела капель очередной весны! И эти звуки опять дарили кому-то новую надежду на возрождение. И дрожали и крошились пожухлые прошлогодние листья в кроне старой черемухи под окнами общежития... Валентина Телухова

Женщина ехала в своей маленькой машинке. Она очень спешила. Рядом сидел большой пёс, очень странного темно-рыжего окраса… Когда-то, много лет назад, маленький щенок ткнулся в ноги её мужу. И тот не смог пройти мимо. Щенок оказался на редкость послушным и спокойным. И сообразительным не по-собачьи, а если точнее, то и не по-человечески сообразительным. Вот, только одно… Он совершенно не лаял. И не визжал. И не выл. Он был абсолютно молчалив. Женщина и мужчина возили его множество раз к ветеринарам. Пока один, самый лучший, не сказал: — Перестаньте! Перестаньте уже. Мне неудобно брать с вас деньги. Поймите, в конце концов, ваш пёс здоров. Он просто не хочет лаять. Не хочет. Не возите его больше никуда. Примите его таким, какой он есть. Его назвали – Хороший. Ну, просто потому, что именно таким он и был. Он понимал всё с первого слова или даже взгляда. Стоило только один раз показать ему, и он навсегда запоминал. Правда, необходимо было сказать: — Хороший, принеси, пожалуйста, пульт от телевизора. И показать на пульт рукой. И пёс очень осторожно, чтобы не раздавить, нёс его. Слово «пожалуйста» было обязательно. Без него Хороший ничего не делал. Такая вот странность, дамы и господа. Это был шестой член семьи. Его обожали муж с женой и их дети. Он был таким же, как и все другие люди. Вот только, молчаливый. Никто никогда не слышал от него ни звука. Зато он обувь не грыз, провода, и ни разу не сделал свои собачьи дела в доме. Только на улице. Он смотрел своими глазами в лицо и казалось что они были не собачьими и не человеческими, а какими-то совершенно неземными. В них был ум и знание чего-то такого, что недоступно нашему пониманию. А потом у мужчины случился инфаркт. И необходима была срочная операция. Вот только, выявилась аллергия на большинство известных анестезиологу лекарств. Они немедленно обзвонили все соседние больницы и в одной, километров за двадцать, нашлось одно. Выбор был невелик. Либо так, либо смерть. Больница должна была отправить лекарство машиной скорой помощи, и женщина хотела сопровождать её. Не смогла она сидеть и просто ждать, сложа руки. Посадив Хорошего в машину, помчалась к этой больнице. Зачем? Она сама не могла объяснить себе. Но не могла не поехать. А когда она поднялась в отделение, и лекарство уже было передано водителю машины, произошло это… Крупная авария на электростанции. Уже наступил вечер, и всё вокруг погрузилось в кромешную тьму. Женщина бежала вниз к машине вместе с водителем в мерцающем свете аварийного освещения больницы. Заработал генератор, но… Добравшись до въезда в город, они увидели, что все дороги забиты. Проехать было невозможно. Внезапно возникшая темнота и отключенные светофоры создали неимоверные «пробки». И тогда женщина забрала лекарство и поехала в своей маленькой машинке по пешеходным дорожкам и переулкам. Но у въезда на мост, ведущий к центру города, где находилась центральная больница, было столпотворение. Столкнулись сразу несколько машин, перекрыв движение. Она вышла из машины и побежала. Рядом бежал пёс. Он смотрел на женщину снизу вверх. Они бежали рядом. Женщина прижимала к себе самое дорогое — две коробки с лекарствами. Фары машин освещали улицы, на которых толпились люди. Но им нечем было помочь. Связь тоже не работала. Только бежать. Это единственное… И они бежали. Пока она не упала. Прислонившись спиной к стене дома, она плакала, прижимая к груди две коробки. Растяжение. Встать было невозможно. Она ещё раз проверила телефон – всё бесполезно! Женщина пыталась кричать и звать на помощь, но… В царящей неразберихе никто не слышал её. И тогда взгляд упал на собаку. Пёс стоял и смотрел на неё своими глазами, полными понимания. Он всё понимал. И тогда единственное правильное решение пришло ей в голову. Она обняла собаку и, сделав из платка пакетик, поместила туда две коробки лекарств. Потом написала записку и прикрепила всё это к ошейнику. Женщина обняла темно-рыжую собаку и сказала: — Ты должен. Должен отнести. Некому больше, кроме тебя. Иначе, он умрёт. Доставь лекарства туда, где он лежит. Беги, Хороший! Беги!! И добавила – «Пожалуйста». Пёс наклонился и лизнул её в лицо, а потом… Потом сорвался с места и, как пуля, помчался по тёмным городским улицам… ***** Когда мужчина вернулся домой, то обнимая своего спасителя, он рассказывал жене, детям и собравшимся родственникам и друзьям: — Мне сквозь марево казалось, что я слышу лай. Будто, наш Хороший, лает. Представляете? Он лаял! Первый раз в жизни. Охрана, санитарки, медсёстры, врачи и техники — все бежали за странной тёмно-рыжей собакой, дико лающей и нёсшейся по коридорам больницы. Никто не смог остановить её. Пока она не добралась до предоперационной. Там медсестра увидела большой платок, привязанный к ошейнику и записку. Мужчину успели спасти. Вот только Хороший опять замолчал. Навсегда. Он больше не лаял. А мужчине так хотелось услышать ещё хоть раз этот звук, спасший его жизнь и вырвавший его из рук забытья. — Ну, хоть разочек. Хороший. Хоть разочек! — просил он. Но Хороший молчал. Он смотрел на мужчину и ничего не говорил. Именно так. Всем казалось, что пёс должен говорить. Хороший так и живёт в этой семье. Он всё такой же молчаливый. Но иногда… Иногда не надо слов, и лая тоже не надо. Достаточно только взгляда. Беги, Хороший. Беги! Автор: Олег Бондаренко

ИДА У неё было редкое и красивое имя – Изольда. Кто и почему назвал простую крестьянскую девочку из-под Чернигова таким именем, она не знала. Изольду сократили до Иды. Так её все и звали. В свои пятьдесят с лишним лет была она хрупкой на вид старушкой. И одевалась она по-старушечьи. Темная юбка, кофточка к ней, на ногах – ботинки. Грубые, мальчишечьи. В любое время года. На голове низко повязанный платок. Она как будто прятала под одеждой свой облик. И только в общественной бане было видно, что старость еще не коснулась её женской стати и красоты. И античные скульптуры венер и афродит лепили с её родственниц. А когда она несла от стога навильник сена, чтобы покормить коровку и телку в своем подворье и положить его им в ясли, её под ношей не было видно. Со стороны казалось, что маленький стожок сена сам отделился от большого стога и поплыл по огороду. Иду все считали вредной женщиной. У неё был тонкий и скрипучий голос. Она работала телятницей на ферме и всем все говорила своим неприятным голосом прямо в лицо всё, что она последние десять лет про них думает. Про таких, как она, в народе давно говорят: остры на язык и за словом в карман не полезут. Она умела за себя постоять. Она держала оборону. Ида была солдатской вдовой. В старой сумочке вместе с документами хранила она похоронку на мужа, с которым в браке перед войной прожила семь месяцев. Таким коротким было её женское счастье. Жила Ида со своей единственной дочерью, зятем и тремя внуками. Дома она командовала всем. И всеми. Зять её боялся. Если он иногда позволял себе с друзьями выпить тайно, он не шел домой до тех пор, пока опьянение не проходило. Мотался за околицей деревни и ел зимой снег и даже жевал сено, чтобы теща не уловила запах. Ничего не помогало. Теща все чуяла. И устраивала Саше разборки. - Сашок! Ты кого вздумал провести? Ты меня вздумал провести? Решил вокруг пальца обвести. Да я ещё из окна заметила, в каком виде ты домой плетешься. По виновато опущенной твоей голове все поняла. - Тещенька, миленькая, не ругайся! - Не ругайся! Да как не ругаться? Ты думаешь, мне самой нравится свариться с тобою? Мне приятнее добрые слова тебе говорить. Но ты сам напрашиваешься. Не могу я тебя с доброй улыбкой встречать пьяненького. Тогда тебе совсем окороту не будет. И понравится. И пойдешь ты в загулы-разгулы. А у тебя три сына растут. А ты им – батько. А значит, пример. А какой ты пример? В таком вот виде? Никакой ты не пример! Я тебе спиться не дам и внуков по этой дороге не пущу. А собутыльников твоих вычислю и отчитаю хорошенько. И отчитывала. Да не самих, а их жен. - Лена! Если твой Степан еще раз с моим зятем выпьет, я ему голову сверну. Так и знай. А ты, что ты за баба такая? Почему против не встаешь? Сели они за твоим огородом на полянке, расположились, а ты вроде не видела? Я бы подкралась, как черт из табакерки, да на них с руганью. Вы чего тут? Семей у вас нет? Детей? Жен дорогих? Если с мужиками не воевать, они ведь сопьются без нашего бабьего контроля. Ты о стране подумала? Трудов она от нас ждет, а не разгула. А ты опять комбикорм для телят домой отперла своим поросятам. А теперь сеном забила все кормушки. Не равные эти корма. Постыдись! Начнется падеж, горя не оберешься! Так что ты бери, но не хапай. Жадность свою попридержи! А мужу так и передай, что я на разговор с ним выйду. Ему мало не покажется! И бедная Лена отмалчивалась. Попробуй, возрази, когда Ида говорит правду. Пожилую женщину побаивались все. Даже директор совхоза выслушивал её замечания, которые всегда были уместными, и на критику её не обижался. В числе первых Иду представили к награде – Ордену Ленина за трудовые подвиги. Она была лучшей телятницей в совхозе. По труду и награда. И весь зал аплодировал ей, когда в клубе на сцене ей вручали Орден. А она стояла растерянная такая и только кланялась всем и говорила: «Спасибо! Спасибо!» И слезы текли из её красивых прозрачных, как весенние льдинки, глаз. Ида и внуков своих растила в строгости. Приучала к порядку, к труду, к самостоятельности. Сама она перечитала все книги в сельской библиотеке, и бедная молодая библиотекарша не знала, чем порадовать такую разборчивую читательницу. От корки до корки прочитывала Ида идеологический журнал- блокнот агитатора. И считала, что в нем так хорошо все написано, что лучше и быть не может. - В правильную сторону людей зовут. Трудись. И счастье само тебя найдет. Мало кому она рассказывала о своей любви, о своем таком недолгом счастье на этом свете. И только большой портрет мужа, который был сделан с какой-то тусклой, неудачной фотографии, висел в самодельной, выкрашенной красной охрой рамке над её кроватью. И она даже с ним разговаривала иногда. А день рождения мужа, отца дочери и деда внуков всегда отмечали в семье, как большой праздник. И даже зятю сама Ида наливала полную рюмку. И он выпивал. Ида рассказывала детям и внукам, какой был их не вернувшийся с войны отец и дедушка. - Красивый был! Рыжий, как солнышко, конопатый. А росту был хорошего. А как придет на тырло – так танцы за околицей у нас в деревне назывались - да как станет плясать, все любовались. Ты, Толя, на него похож. А на балалайке как заиграет, ноги, как в сказке про гусли-самогуды, в пляс идут. Ты, Сережа, музыкальный – в него! А как частушки запоет мой Николай – все от смеха падали. Ты - младший мой внук - не только имя носишь своего дедушки. Ты и смешливый такой, как он. Иногда теша говорила зятю: - Как хорошо, что они в деда. А не в тебя пошли. Так говорила баба Ида своему зятю, а он и не возражал. Потом бабушка пела любимые частушки своего мужа. Это тоже был ритуал. Подпевать ей было нельзя. Хотя все в семье знали эти частушки наизусть. И Ида, подперев свою рано поседевшую голову, повязанную ситцевым платочком с голубыми васильками, пела эти частушки почему-то басом. Мальчишки смеялись. Зять не смеялся. Мало ли что? Может быть, и не нужно смеяться, когда теща поет? Засмеешься, а вдруг не к месту? Но на всякий случай он хихикал тоненько и почти беззвучно. В поминальный день Ида ходила к памятнику солдатам, не вернувшимся с войны, который был в парке в самом центре деревни, и клала у его основания поминальные дары. Потом садилась на скамейку и долго плакала в одиночестве. Покачиваясь из стороны в сторону, прижимая руки к сердцу своему. Она поднимала голову и смотрела сквозь слезы на солнце. - Благослови этот мир! Не дай беде повториться! – шептала она тихо. За ней приходила дочь. Обнимала свою мать, и они шли к дому. - Будем жить дальше! – говорила Ида громко, - что тут поделаешь? А потом доставала из старой дамской сумочки пожелтевший листок бумаги. Он был чуть больше ладошки. Текст извещения о гибели бойцов на фронте был стандартным. В народе такие извещения стали называть похоронками. Ида вышла замуж совсем молоденькой. Ей и было то всего семнадцать лет. И отправились они с Николаем на комсомольскую ударную стройку. Тогда все куда-то ехали от родных мест. Попали на строительство металлургического комбината. Жили в комнате в общежитии. Ждали своего первенца. Война грянула прямо посреди счастья. В первый же призыв Николай отправился на фронт. И писал своей родной письма. И говорил, что учится на стрелка-радиста. И что будет летать. И что совершил уже свой первый прыжок с парашютом. И что она может им гордиться. Он погиб в первом своем воздушном бою. Он даже не узнал, что у него будет дочь, а не сын. А она кричала и теряла сознание и доставала из чемодана его рубашки, прижималась к ним своим лицом, а ребенок в животе двигался, как будто делил с ней её боль. Осталась Ида в общежитии одна-одинешенька, родила доченьку. Оказалась на территории, оккупированной немцами. Средств к существованию не было. Ждала её голодная смерть. И тогда она решилась. В начале лета сорок второго года с четырехмесячной девочкой на руках без документов, по территории оккупированной врагом, она пошла пешком к матери в Черниговскую область. За семьсот километров. Шла ночами. Малышку Валечку кормила грудью, а сама копала молодую картошку в огородах, да ела траву, да однажды в лесу встретила козу и напилась молока прямо из вымени, а однажды в деревне ей добрая душа дала каравай черного ржаного хлеба. И дошла бы. Ангелы-хранители её берегли. Но в ста километрах от родительского дома попала под бомбежку. Немцы обстреливали район партизанских действий. Страшный шквальный огонь застал её на картофельном поле. Она металась и выронила свою девочку. Иду отбросило взрывной волной и накрыло землей. Когда огонь стих, она выползла из своей ямы. Заживо погребенная, она не задохнулась чудом. Девочки нигде не было. И стала Ида ползать по картофельному полю. От края до края проползала она, ощупывая каждый бугорок на своем пути. Девочки нигде не было. Силы кончались. Опустилась ночь. А Ида все бороздила и бороздила картофельное поле. Она кричала и мычала. Она стонала и плакала. - Нет! Коля! Помоги! – кричала она прямо в небо, - я не могу остаться на свете одна! Помоги и нашей девочке! Не дай погибнуть своей кровинушке! Николай, помоги! И эти её страшные крики слышны были в округе. И никто на них не отзывался. Она была одна. И вот уже когда оставалось не пройденными всего метра два на краю поля, Ида вдруг нащупал бугорок и стала его раскапывать. Там была её девочка! Засыпанная землей, она тихонечко дышала. Комки и глыбы земли пропускали воздух. Грязным лицом своим Ида прижалась к ребенку. Она отряхнула землю, перепеленала девочку. Её всю трясло. Она пыталась покормить ребенка, но молока у неё не было. А впереди было два дня пути к родительскому дому. Ида в лунном сиянии увидела на краю поля берёзу. Она вспомнила, что весной березы дают свой сок. Она подошла к дереву. Осколок снаряда пробил ствол, березовый сок капал прямо на землю. - Только бы фляга была при мне. Только бы я её не потеряла. Маленькая фляга была в заплечном мешке. Ида набрала сок и стала осторожно поить свою девочку. И ребенок стал глотать капли живительной влаги своим крошечным ротиком. Покачиваясь, молодая женщина поднялась и пошла вперед. Места были ей знакомы. Впереди был родительский дом. Она добралась. Она пришла сама и принесла свою маленькую доченьку. И они не погибли от голода. Уцелели и тогда, кода их деревня оказалась прямо на линии фронта. Только дом их сгорел. Вырыли землянку. Пережили зиму. Дождались лучших времен. Наши пришли. Мир стал оживать. И все это время маленький кусочек бумаги был с Идой. В заплечном мешке, когда она шла по территории, занятой немцами, в старой крынке из-под молока, когда жила у матери. В большом чемодане, когда после войны завербовались они переселенцами на Дальний Восток. В старой сумке с документами. Сватались к Иде мужчины? Да, сватались! А она никому не сказала «да!» Каждый из них был против ЕЁ Коли просто замухрышкой. - И после такого красавца я пойду абы за кого? Трудно было понять, глядя на портрет бойца, не вернувшегося с войны, в чем была его красота? Рыжий и лопоухий, с тонковатой шеей, с прозрачными голубыми глазами, он на красавца мало был похож. Но Ида видела сердцем. Она слышала его голос, она слышала его балалайку. Он ей шептал весною слова любви под цветущей черемухой, он её называл зоренькой, он дарил ей свое сердечное тепло. От него она родила свою доченьку. И суровая на вид женщина просто падала за своим младшим внуком. Так она его любила. - Коля, Коленька! А вот я пирожков напекла, а первый – тебе! - Коля, Коленька! А вот я тебе покупной гостинец несу. Конфеты из магазина. - Коля, Коленька, а вот я тебе из района рубашонку новую привезла. Глянь, какая она нарядная! - Коля, Коленька! А вот тебе Дед Мороз гостинец принес ночью, пока ты спал. Наверное, Иде очень нравилось произносить само имя человека, которого уже все забыли на этой земле. А она помнила. Когда Коля вырос и стал учиться в городе на инженера, Ида первый раз увидела шествие бессмертного полка. И стала просить внука пронести портрет дедушки по городским улицам Девятого мая, в День Победы. И внук прошел с портретом деда. Старенькой совсем бабушке было так приятно, когда она увидела своего внука с портретом мужа! - Здравствуй, Коленька! Вот и ты среди людей! Видишь, каких внуков мы с твоей дочерью взрастили. Полюбуйся! И имя твое звучит в нашем доме. И память о тебе всегда со мной. И слезы текли по её лицу... Автор: Валентина Телухова

В ПЕСОЧНИЦЕ Арнольд Петрович Бабаянц проснулся от громкой музыки и хохота, доносившихся со двора. Было три часа ночи. Его половина Роза Витальевна мирно посапывала рядом. «Вот же толстокожая, хоть из пушек стреляй – ничего не услышит», - с завистью подумал Бабаянц, и попытался заснуть. Но новый взрыв хохота буквально подкинул его с постели. Арнольд Петрович посмотрел вниз со своего пятого этажа. Там, в детской песочнице, в лунном свете он разглядел компанию веселящейся молодежи. Дрожащий от негодования Арнольд Петрович набрал «ноль два»: - Але, милиция? У нас тут во дворе подростки шумят, спать не дают! Примите, пожалуйста, меры! - Подумаешь, подростки! – едко сказал дежурный на том конце провода. – У нас некому выехать на такую чепуху. Сами их разгоните! - Я? Сам? – поразился Арнольд Петрович. – А если они меня отколотят? - Вот тогда и приедем. Компания внизу между тем продолжала бузотерить. Арнольд Петрович пошел в зал искать валокордин. И вспомнил, что у него припрятана початая бутылочка коньячка. «Выпить, что ли, вместо снотворного?» - неуверенно подумал Бабаянц. И воровато оглянувшись, махнул стопочку, еще одну. Ощущая накатившую бесшабашность, сказал себе: - А что, вот пойду и сам прогоню этих засранцев! И как был – в пижаме и шлепанцах, потопал вниз. Их было пятеро – двое парней лет восемнадцати-двадцати и с ними три девицы, с дерзко красивыми юными мордашками, длиннющими ногами, обтянутыми соблазнительно блестящими колготками. В центре песочницы стояла сумка, из которой торчали горлышки пивных бутылок, а музыка неслась то ли из плеера, то ли из магнитофона. - Что, молодежь, не спится? – почти грозно спросил Арнольд Петрович. - Ой, не спится! – хором ответила молодежь. – Да и вам, похоже, тоже не до сна? - Как же, заснешь тут с вами, - миролюбиво проворчал Арнольд Петрович, косясь на гладкие ноги ближайшей девицы. - А вы присаживайтесь, - подвинулась девица и похлопала по бортику песочницы узенькой ладошкой. - Может, пивка? - Ну, пивка так пивка… Фу, теплое! Теплое пиво легло поверх накануне выпитого коньяка, вступило с ним в сотрудничество и сотворило настоящее чудо: Арнольд Петрович из незаметного мужчины предпенсионного возраста превратился в какого-то неприлично резвого живчика Арни – как он попросил называть себя при знакомстве. Этот самый Арни не на шутку разошелся и начал хохмить, травить недвусмысленные анекдоты, плотоядно поглядывая на глупо и поощрительно хихикающую юную соседку Танечку. «А ведь она на меня, того, определенно запала! - самоуверенно подумал распалившийся Арнольд Петрович. – Еще чуть-чуть, и ее, тепленькую, можно вести домой». - У меня дома коньячок есть, - жарко шепнул Бабаянц в маленькое ушко Танечки. – И фрукты там, шоколадки. Пойдем? - Слышь, дедушка, а бабушки у тебя дома нет? – лукаво прошептала ему в ответ Танечка. «О, черт, как же это я забыл про Розу-то? – шлепнул себя по лбу Арнольд Петрович. – Однако я набрался». - Ты, Арни, лучше неси все это сюда, - продолжала между тем охмурять его Танечка. - А что, и принесу! – вскинулся Бабаняц. И, теряя шлепанцы, ринулся домой. Стараясь громко не лязгать ключами, отпер дверь, прислушался. Из спальни доносилось глубокое, с прихрапываниями, дыхание Розы Витальевны. Арнольд Петрович покидал в полиэтиленовый пакет, что попалось в холодильнике под руку, опустил туда же коньяк, а еще прихватил с собой и бутылочку сухого вина – гулять, так гулять! Когда Арнольд Петрович вернулся в песочницу с тяжелым пакетом в руке, компания новых друзей встретила его воодушевленным ревом. Танечка даже чмокнула его в небритую щеку. Коньяк пили мужчины, сухое вино – девчонки, и вскоре в песочнице поднялся уже совершенно невообразимый гвалт. Причем, громче всех орал всклокоченный и обнимающий за тонкую талию свою юную соседку Арнольд Петрович. Наконец, с одного из балконов бабаянцевского дома истошно прокричала какая-то женщина: - А ну пошли все вон, а то я сейчас милицию вызову! - Слышь, Арни, нам грозят! – проворковала Танечка. – Или ты здесь не хозяин? - Сама пошла вон, старая грымза! – грозно рыкнул Арни. - Арнольд Петрович, это вы? – удивленно спросил знакомый противный голос сверху. Голос принадлежал соседке Бабаянцев, члену домкома Парыгиной. - Вот уж от кого не ожидала… Все вы, мужики, одинаковые – стоит вас одних оставить, сразу пускаетесь во все тяжкие. Куда ваша Роза Витальевна-то уехала? - Никуда я не уезжала! Это он сам от меня среди ночи сбежал! – вдруг услышал Арнольд Петрович возмущенный голос жены. Роза Витальевна, перевесившись через ограждение балкона, близоруко пыталась рассмотреть, что там творится внизу. - А ну, немедленно домой, старый греховодник! Или будешь зимовать в этой песочнице! - Иди домой, Арни! – шепнула ему на ухо Танечка. – В песочнице зимой холодно. Мы тоже полетели! И она поцеловала Арнольда Петровича на дорожку. В лоб. - Вот так всегда, - бормотал, медленно поднимаясь к себе наверх, Бабаянц. – В детстве мама не давала толком повозиться в песочнице, сейчас – жена… Эх, Танечка, Танечка, где же ты была раньше? Марат ВАЛЕЕВ.

В понедельник Настя не вышла на работу. Сказала, что у неё то ли грипп, то ли простуда. Бывает. Во вторник Настя тоже не вышла. А в среду позвонил её муж Ваня и спросил, не появлялась ли Настя в офисе. Оказалось, что он не видел жену с воскресенья. Телефон она не берёт, у подруг её нет, в полицию пока не заявлял, но уже собирается. После разговора с Ваней шеф задумчиво посмотрел на свою секретаршу Ксюшу. - Тёмная история получается. Никто не знает, где Настя, но она где-то есть. Каждый день мне звонит и продляет больничный, а мужу на звонки не отвечает. То ли грипп, то ли простуда, но скрываться от всех здоровья хватает… - Что будем делать? – Спросила Ксюша. - Надо звать нашу мисс Марпл. - Ответил шеф и снова взялся за телефон. - Давно они женаты? – На месте шефа теперь сидела женщина лет сорока. Уборщица Тётя Валя. Личная служба безопасности шефа. Все остальные коллеги, включая шефа, собрались вокруг стола и старательно вспоминали детали личной жизни офис-менеджера Анастасии Кравцовой. - Пару лет они женаты. Но она не первый раз замужем, - больше всего про Настю знала секретарша Ксюша. Ей по должности было положено. - Дети? От предыдущего брака? - Нет. Говорит, что всё не успевала. Только выйдет замуж – год – два и развод. И тут тётя Валя спросила неожиданное: - Неуклюжая? - В каком смысле? – Растерялась Ксюша. - В смысле падает и ушибается часто? - Да, часто! – Почему-то обрадовалась Ксюша, - То в дверь врежется, то с велосипеда упадёт. Мы её даже прозвали «Настя – тридцать три несчастья». - Как она падает вы сами видели или только последствия? - Эмм… Только последствия… Она сама смеялась. Вот, говорит, опять губу разбила. Или шишка на голове. Ой… - Кажется даже Таня начала о чём-то догадываться. Тётя Валя неторопливо понялась с кресла. - Вернётся ваша Настя. Синяки с лица сойдут и вернётся. Женщина обвела взглядом притихших коллег. - Как, говорите, мужа-то зовут? - Ваня. - Ответил шеф, - Заходил к нам пару раз. На вид мужик вроде нормальный. - Всё равно не брошу Ваню, потому что он нормальный… - задумчиво проговорила тётя Валя и достала из кармана большой телефон последней «яблочной» модели. - Продиктуйте мне кто-нибудь телефон вашей Насти, пообщаться надо. В одном из номеров недорогих гостиниц города заурчал телефон на виброрежиме. Настя коротко глянула на экран и одновременно обрадовалась и удивилась. Обрадовалась, потому что в этот раз звонил не Ваня. Удивилась, потому что звонила тётя Валя с работы. Когда тётя Валя пришла в первый день на работу, то почти насильно раздала всем сотрудникам свой номер телефона. Приказала звонить ей в случае любых проблем. Они тогда ещё посмеялись между собой, наперебой предлагая проблемы, которые может решить тётя Валя со своей шваброй. Настя ответила на звонок, но сказать ничего не успела, потому что говорила тётя Валя. Твердо и напористо. Сначала Настя просто молча слушала, потом начала всхлипывать, а в конце уже ревела, не скрываясь. Отпираться было бесполезно. Трубка некоторое время молчала, а потом выдала такое, что Настя сразу перестала рыдать. - Нет, тётя Валя, я не могу, не надо… Да он же… Но как же… Ну хорошо, если вы так говорите… - связь прервалась, и Настя опять осталась одна в своем маленьком номере. Она со страхом посмотрела на телефон, а потом, решившись, набрала номер мужа. После первого же гудка трубка рявкнула: - Ты совсем охренела?! Где ты шляешься? Кинуть меня вздумала?! - Ваня, я сейчас в гостинице «Каменки»… - пролепетала Настя. - Где? А, понял. Сейчас приеду. Конец тебе, сучка! – и трубка затихла. Настя тихо всхлипнула и приготовилась к худшему. Тётя Валя обещала, что приедет первой. Но мало ли… Ваня гнал так, что три раза чуть не угодил в аварию. Виновата в этом, конечно, была она – любимая жёнушка. Ушла, на звонки не отвечает, вот муж и нервничает. Надо бы попасть в больницу, чтобы она на всю жизнь запомнила, стерва. Гостиницу «Каменки» услужливо показал навигатор. И через двадцать минут после звонка Ваня уже бежал по лестнице на третий этаж. Администратор указала, где искать супругу. Бах-бах-бах – Ваня три раза гулко ударил в дверь, и один раз даже пнул, чтобы жена пошевеливалась и открывала быстрее. Он был высок и даже красив. Девушки до сих пор заглядывались на него на улице. Но он никогда не изменял. А почему? Потому что он хороший муж. А она – плохая жена, которая уходит из дома и пропадает на несколько дней. Ну повздорили. Это что, повод истерики закатывать? Сейчас он ей закатит. Дверь щелкнула, и Ваня сильно рванул её на себя, надеясь, что Настя ещё держится за ручку, и так он её хоть немного проучит за её поведение. Но Настя не держалась за ручку. И вообще никакой Насти за дверью не было. Перед Ваней стояла женщина в деловом костюме. На вид лет сорок, короткая стрижка темных волос, недобрый жесткий взгляд. - Я кажется дверью ошибся, - Ваня ещё раз посмотрел на номер двери. Нет, всё верно, номер 305. - Не ошибся. Заходи, Ваня, - женщина развернулась и не оборачиваясь пошла в глубь номера. Тот немного подумал и пошёл вслед за женщиной. - Где Настя? - Уехала Настя. Но нам с тобой поговорить нужно, - женщина подошла к Ване почти вплотную. - Не о чем нам разговаривать. Куда Настя уехала? – Ваня был почти в два раза выше этой женщины. Он расправил плечи и даже немного раздвинул руки, чтобы казаться ещё больше и внушительнее, - куда уехала, спрашиваю?! Ваня начал наступать на женщину и в этот момент у него вдруг выключилось сознание. - Если любишь ты подруг – надо ставить левый хук… Ваня ещё не совсем пришел в себя, но эти странные слова заставили его открыть глаза. Он лежал на полу почему-то лицом вниз. Попытался встать, но грохнулся на задницу. Ноги совсем не слушались. - Инструктор наша эту поговорку любила… Так вот, Ваня, - странная женщина в костюме стояла перед ним, и теперь снизу казалась просто огромной, - Настя уехала, но ты теперь нам должен. Ваня хотел ответить, но смог издать только какое-то мычание. - Не бойся, не перелом. Челюсть только немного вывихнулась. Потом вправишь, - женщина продолжала нависать над Ваней. - Итак, Настя три дня отсутствовала на работе. Она высоко квалифицированный специалист. За день работы она приносит фирме прибыль около десяти тысяч рублей. Значит ты нам должен уже тридцать. Плюс моральные и нравственные страдания ценной сотрудницы. Неизвестно, когда она в себя придет и сможет опять нормально работать. Дадим ей пару недель на восстановление, согласен? Итого плюс-минус, округлим до двух сотен. Но деньги у нас всегда работают, приносят проценты. Поэтому две сотни с тебя только до конца месяца. Потом пойдут надбавки за просрочку. Ваня опять жалостно замычал, осознавая, что его только что «поставили на счётчик». - Насколько я в курсе, бюджет у вас был совместный? То есть она зарабатывала, а ты тратил. Теперь бюджет будет раздельный. Не вздумай брать деньги у Насти на оплату долга, я всё равно узнаю. Женщина подошла к двери и взяла свою сумочку. - Да, кстати, зовут меня тётя Валя. Мне 42 года, но я уже на пенсии. Мы равно на пенсию выходим. Так что свободного времени у меня очень много. Буду внимательно за тобой следить. Тётя Валя открыла дверь, но вдруг что-то вспомнила и опять повернулась к Ване, который как большая бесформенная куча сидел на полу: - Если переоформишь машину на Настю и добровольно от неё свалишь, то зачту это, как выплату долга. Бывай. «Удар весом 60 кг нужен для того, чтобы вырубить взрослого мужчину весом 80 килограммов» - Валентина шла к машине и вспоминала наставления незабвенной сержанта Драгуновой. «Если точно попасть в место на бороде, где соединяются нервы, которые идут прямо от мозгов, то нужно всего 30 килограмм усилия…» Валентина села в маленькую желтую Ауди ТТ и включила зажигание. «Но самое главное, чтобы человек не ожидал удара. Тогда нужно усилие всего в 15 килограмм… Ты, Валентина, весишь 50 килограммов. Сила твоего удара – «икс один». То есть спокойно, без перелома руки можешь влупить на 50 кэгэ…» Валентина вырулила на дорогу и вспомнила ещё одну любимую поговорку инструктора. «Хорошо быть киской, хорошо быть слабой - и подпустят близко, и пропустят с правой…» Дмитрий Дюпон

Мама и папа часто возили сына на лето к бабушке. Когда он подрос, то сказал родителям: - Я - Я уже большой, что вы со мной как с маленьким? Я и сам могу к бабушке доехать!" После недолгих споров родители согласились. Вот стоят они на перроне, провожают, дают последние советы, а сын всё твердит: - Да - Да знаю я, знаю, 100 раз уже говорили!!!" Тогда отец говорит: - Сынок, если вдруг тебе станет плохо или страшно, то вот тебе это - и сунул что-то ребенку в карман. И вот мальчик сидит в вагоне, едет, разглядывает, что-то в окне. А вокруг люди чужие толкаются, шумят, заходят, выходят, проводник недовольно сделал ему замечание, кто-то тоже недовольно на него посмотрел и вдруг парню становится не по себе и с каждой разом все неприятнее и тяжелее. И вот ему становится страшно. Он понурился, забился в угол, подкатились слёзы. Он вспоминает про то, что у него что-то в кармане от отца. Дрожащей рукой нащупывает какую то бумажку, разворачивает её - Сынок, я в соседнем вагоне P. S Вот так и в жизни, мы должны отпускать детей доверяя им, но мы должны быть всегда в соседнем вагоне, что бы детям страшно не было. Быть рядом - пока мы живы