PROSTO.net

Я ЖИТЬ ХОЧУ, АНДРЮХА! (1,2)

#НатальяПавлинова
– Георгий Иванович, Георгий Иванович, что с Вами?
Медсестра Танюша схватила хирурга за рукав. Но не удержала, он привалился к стене, наклонил голову в выемку низко, молчал.
Танюша даже с некой гордостью за весь медперсонал сразу подумала о том, как же отдают себя врачи больным, работают чуть не до обмороков! Да только никто этого не ценит. Больной, которого только что оперировал Георгий Иванович это не увидит.
– Георгий Иванович, что с Вами? Я сейчас позову ...
– Не нужно, – врач оторвал голову от стены, пошатываясь пошел в ординаторскую, – Перед дверью обернулся к испуганной медсестре, – Нормально всё, не волнуйтесь.
Георгий устало упал на кожаный диван, прилёг. Нормально ли? Уж не первый раз он замечал у себя такие вот приступы головокружения. Переутомление? Всего скорей.
Когда-то у него были выходные. Настоящие выходные, в которые можно было отдохнуть после всей этой больничной суеты недели – сходить в гости с женой, съездить в парк с детьми.
Но сейчас... Когда все врачи работают на три клиники, какой тут отдых... К тому же у Георгия второй брак. Жена моложе, дети – школьники, расходы. Да и ... машину хотелось поменять.
Но даже и это не главное. Главное – Георгий привык быть востребованным, хотел быть лучшим, мечтал об уважении, о врачебных победах ... И все это ему вполне удавалось на протяжении двадцати лет врачебной практики. К нему рвались больные, его ценили коллеги, его приглашали... обещали... ему хорошо платили.
– Паш, – он звонил коллеге-анестезиологу, – Наташка твоя на работе?
– Привет, Гер. Да сегодня там.
И к концу рабочего дня Георгий уже лежал у Натальи в МРТ аппарате, слушая противные звуки, которые не могла заглушить музыка наушников.
Вдруг навалился страх, хоть грушу жми, чтоб вывезли тебя из этой давящей на сердце трубы. Надо было отвлечься, подумать о чем-то приятном. А что там вспомнить приятного? Что?
И память его пошагала по ступенькам личной жизни вниз. Второй брак ... он уже на ногах, оперирующий хирург, отец семейства, а она – молодая учительница его третьеклассницы дочки.
Трещетка аппарата МРТ заглушила хоть какие-то попытки вспомнить хорошее в этом отрезке жизни. Работа-дом-работа. Первый брак ещё хуже – некрасивый развод сделал те воспоминания вообще неприятными, их он даже не рассматривал.
Студенчество? Да! Если это первые четыре года.
И память Георгия зацепилась, закрутилась, отвлекла от скрипящих звуков, унесла в прошлое. Стройотряд, мальчишки, Маринка из столовки, за которой волочились все...
Георгий, Виктор и Андрей – три друга студента-медика. Подружились они ещё на абитуре. Ярославль для всех был чужим городом, жили в общаге.
Андрей – очкарик из провинциального городка, скромный, немного наивный, но с какой-то невероятной харизмой. Возле него хотелось просто быть, просто слышать его умные тихие речи, смотреть в его голубые, тихие, какие-то бездонные глаза за стеклами очков.
Андрюха обладал невероятной памятью, знал наизусть все экзаменационные темы, мог ответить на любой вопрос.
Витька – его противоположность. Здоровяк из отдаленного, то ли ивановского, то ли костромского села. Шумный, непритязательный парень. Он постоянно болтал, эмоционально переживал за предстоящие вступительные экзамены, сразу подружился со всем этажом, и больше бегал по новым друзьям, писал какие-то шпоры, чем просто учил.
Георгий переживал за экзамены тоже. Казалось ему, что именно он и не поступит. Удивлялся глубоким знаниям Андрюхи и красноречию Витьки. Но из их комнаты не поступил только Михаил – четвертый. А они трое так и остались друзьями.
На первом курсе общагу им ещё не предоставили, и мама Андрюхи, заботливая и суетливая, приехала и нашла им квартиру на троих.
– Господи, благослови вас, мальчики! Живите ладно, – сказала она, когда прожила с ними пару дней на этой квартире, наставляя и заботясь, переживая за сына. Она наготовила им полуфабрикатов на месяц вперёд.
– Ух ты! Во даёт Ирина Павловна! А кем мама твоя работает, Андрюх?
– В иконной лавке, – жуя отвечал Андрей.
– Где? – оба смотрели с удивлением.
– В церкви свечки продает. Ну, и не только...
– Так она что? Верующая что ли?
– Конечно. И я верующий, – выдал Андрей.
Парни оба покосились на иконы на подоконнике.
– Так это твои что ли? Я думал Ирина Павловна забыла.
– Нет, не забыла. Это она нам оставила, – он говорил спокойно, но посмотрев на парней, опустил глаза и поправил, – Мне оставила.
Виктор всегда сначала говорил, потом думал:
– Дураки вы что ли? Зачем в мед поступал, если тут наука, а вы в ахинею какую-то верите? Типа, Бог поможет...
– Врач тело лечит, а Бог – душу, – спокойно тогда ответил Андрей, и парни только пожали плечами.
Но разговоры о вере они больше старались не вести. Видели, что Андрей крестится. Но делал он это потихоньку, не афишируя, не бравируя. Был хорошим студентом, умел потушить накипающий меж пылким Виктором и упрямым Георгием пожар ссоры рассудительно и быстро.
Вообще он был немного другим, мелочи бытовые его беспокоили мало. Если Виктор и Гера заводились по поводу уборки, он просто брал тряпку и начинал мыть пол сам.
– Неужели эта проблема стоит таких нервов и ссоры? Лучше помыть...
И ребята успокаивались, от неловкости подключались, начинали помогать.
То ли Бог помогал Андрею, то ли был он от Бога одаренным, но первую сессию он сдал лучше всех. Запоминал латынь, как будто он ее учил с детства. Он был той самой связующей нитью, которая сплачивала их всё больше.
И влюбился, как ни странно, он первый. Его выбрали в профком, и там он встретил свою судьбу – Галину. Маленькая, с короткой черной челкой, достаточно боевая и добрая девчонка. Уже со второго курса они ходили за руку.
А вот Витька, несмотря на свою деревенскую простоватость, вдруг оказался довольно деятельным практикующим студентом. Уже зимой второго курса он работал на скорой, на практиках в больницах его подмечали, как толкового студента, доверяли сложные процедуры.
Георгию всегда казалось, что Виктор будет безалаберно бесстрашным, но в медицине Виктор как будто менялся – бесстрашие его никуда не делось, но появлялась дотошность и аккуратность. Ему все было очень интересно, он приставал к медперсоналу с вопросами, не спешил убегать из больницы, и вскоре уже его там знали, и стал он бесплатным помощником в онкологическом отделении областной клиники.
Георгий учился старательно и ровно. Выдающихся успехов у него не было, но медицина его интересовала – он очень хотел стать хорошим врачом.
***
МРТ аппарат вывез его на свободу. Георгий посмотрел в окно, вдохнул полной грудью. Откуда это состояние клаустрофобии вдруг взялось?
Вошла Наташа, начала снимать с головы оборудование.
– Ну, чего там, Наташ? Смотрели уже.
– Погоди чуток, доктор описание сделает. Я позвоню, зайдешь попозже, – а глаза прячет. Может просто устала? На ногах весь день...
– Завтра заберу. Домой хочу.
Но уйти из своего отделения он не успел. Наталья позвонила и принесла описание, диск и снимки сама.
– Гер, ты доктор, все понимаешь. Но тянуть с этим не стоит. Сходи к Анисимову. Он пусть посмотрит.
Георгий лишь глянул на описание, вставил диск в компьютер и долго крутил свои снимки на экране, без понимания, что это его голова там, его мозги и его очаг воспаления – определенный, четкий и явный.
Было ощущение, что крутит он МРТ своего пациента, но никак не свое... Осознание не приходило даже когда ехал в машине домой. Он не мог в это поверить, не давал себе право поверить. С ним просто не могло такого случиться.
***
Анисимов Кир Маркович был лучшим нейрохирургом их клиники.
– Я б смягчил, но ты, Георгий Иванович, сам хирург получше меня будешь. Чего тебе врать? Видишь ведь...
– Вижу. Это конец?
– Ой, – нейрохирург сморщил лоб, дернулся на стуле, – Вопросик истеричной пациентки. Чего говоришь-то? Тебе ль не знать – все в руках хирурга, ну, и ещё господа Бога.
– Не верится... Не верится, что это со мной. В Москву собирался на День медика... Пригласили ведь на сборище. Семью хотел взять, отдохнуть. А теперь ... Что б ты делал в моем случае?
– Я бы... Я б в Москву и ехал, только не отдыхать, а к Шимону Рокхинду. Чудеса они творят в своей клинике. И статистика лучшая. Только...
– Что только?
– Только он сам уж не оперирует, но у него там ученики сильные и всё по его методике. Правда, там очередь на год вперёд. Как прорваться, не знаю... Но врачебное сообщество должно помочь. Ты ж хирург от Бога. Давай попытаемся...
Георгий работал, оперировал, консультировал, писал диагнозы. Боли его не беспокоили – разве что лёгкая слабость и головокружение. Но он быстро нашел медицинские способы от этого избавиться.
Он начал искать пути выхода на Рокхинда. Анисимов был прав – попасть на операцию туда практически невозможно.
Пришла пора сказать о проблеме жене, которая активизировала сборы в Москву.
– Инн, в Москву придется ехать мне одному.
– Что-то? Это как, – она рассматривала какую-то кофточку, бросила руки с вниз, смотрела на него с обидой, – Ты обалдел! А дети?
– Я не на конференцию, не на концерт, я поеду в больницу. Проблема у меня – опухоль мозга, – последнюю фразу он сказал медленно, и когда сказал, сам удивился, что сказал. Сказал – считай, признал. А раньше все гнал от себя эти мысли.
Инна смотрела на него, в глаза набегала влага.
– Господи! Господи, Гер... Как же так? Значит, значит ... Я должна ехать с тобой.
– Нет, Инн, об операции речь ещё не идёт. Возможно мне придется ждать, я еду как раз, чтоб быть там, ждать окно... Но возможно, этого окна не будет долго.
– Неужели так серьезно все, Гер? – она села рядом, – Рассказывай...
И Георгий, как маленький ребенок, утирая нос, стал рассказывать подробности не как врач, а сбивчиво, сумбурно, перескакивая с одного на другое: про давние догадки, про обследование, про результаты... А еще про свои мысли, про прошедшую жизнь, про надежды...
Инна слушала, держа кофточку в руках, наморщив лоб, молчала, смотрела на растерянного мужа. А он был рад, что есть кому излить душу. Он думал, что с первой женой таких вот доверительных отношений вообще быть не могло.
***
– Свидетели Иеговы обычно отказываются от переливания крови, цитируя Библию. «Только плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте».
Шел уже четвертый год обучения, они сидели на лекции.
– Священнослужители кощунственно выступают против согласия на трансплантацию органов и тканей человека, которая закреплена в законодательстве. Церковь протестует против любых путей деторождения, которые противоречат естественным. Они осуждают суррогатное материнство, все манипуляции связанные с донорством половых клеток. Подводят под это свои, только им выгодные каноны. Церковь с ее верою в сверхъестественные силы помощи, и медицина – несовместимы.
– Это неверно, – раздалось из аудитории.
– Что? – худощавый довольно молодой лектор поднял усталые глаза, – Как это – неверно? Кто сказал?
– Я, – поднялся Андрей, – Церковь и медицина творят одно общее дело – помогают человеку жить по-человечески.
– Хотите поспорить, молодой человек?
– Нет. Зачем спорить? Просто это так, и всё, – он сел.
– Нет уж, нет уж. Раз начали, так... Выходите сюда. Прошу Вас, – преподаватель хитро улыбался, предвкушая свою победу. Из глаз ушла усталость.
Андрей нехотя вышел. Смотрел на лектора спокойно.
Начал лектор, задавал вопросы. Андрей отвечал спокойно, с достоинством.
– Церковь думает о душе человеческой. Если муж или жена неспособны к зачатию ребёнка, и все медицинские методы делу не помогли, им следует со смирением принять свое бесчадие, как особое жизненное призвание. Возможно, это шаг к Богу. Возможно, их ждёт ребенок для усыновления. И искусственное оплодотворение от мужа церковь не отвергает, нет, тут Вы не правы, а вот от третьего лица – да, отвергает. Такая практика нарушает брачные отношения, да и порождает безответственное отцовство.
– Тогда почему же церковь выступает против суррогатного материнства? Обьясните нам, темным, пожалуйста, молодой человек. Там клетки отца и матери.
– Потому что думать надо и о суррогатной матери, которая выносила дитя и отдала. Да и о дите тоже... Это нарушает...
– Какие глупости! – лектор перекрикивал, говорил громко, – Вы сами себе противоречите! Православие должно думать о человеческой душе, но для этого сделать человека несчастным? Так по-вашему? На моих глазах староверы отказались отдать сердце умершего сына для другого ребенка. А все было готово. И мальчик умер. Как по-вашему, это по-божески?
– Да. Они не могли отдать сердце своего сына. Никак не могли. Они...
– Вот вы и открыли нам глаза на религиозный опиум! Этот опиум – самый страшный, самый распространенный и мешающий научным медицинским открытиям, – лектор уже кричал, выпучив глаза, – Церковь стеной стоит, боится того, что человек превзойдет своими творениями самого господа Бога! Конечно, ведь тогда церковь потеряет всё. Этим опиумом она насыщается. А это человек и его мозг – высший творец!
Лектор злился, ухмылялся, долго опровергал доводы Андрея. А Андрей стоял за столом, опустив голову, как ученик– двоечник. Лишь иногда поднимал глаза и смотрел на красноречивого, разгоряченного преподавателя, словно жалел его за ожесточение и очерствение души.
Бог для него был его собственной душой, которая вслушивалась, всматривалась в свою расширяющуюся глубину, и сквозь ее, как сквозь чудесные врата, попадала к окружавшим его любимым людям.
Он отвечал на вопросы лектора спокойно, с достоинством. Их борьба возбудила аудиторию, студенты вслушивались, ждали окончания. Лектор старался вовсю. Как мембрану он пытался проткнуть доводы студента, и ему казалось, что делает он это легко.
А Андрей не злился, смотрел на собеседника с сожалением, отвечал понятно, разборчиво, приводил слова из Библии. Защищая свою веру, он защищал свою маму, свою маленькую кирпичную церковь, в которую водила его ещё бабушка, защищал всех верующих и свое собственное сердце.
И его уверенность, его доводы выводили собеседника из себя. И сколько б преподаватель не кричал, не итожил, он уж и сам понимал – аудитория решила: он проиграл.
И начались с тех пор у Андрея неприятности. Его тягали к ректору, возвращался он грустный, рассказывал мало. Откровенничал только со своей подругой Галей. Но у нее выведать ничего было невозможно.
На пятый курс Андрей просто не приехал. Они получили письмо, где он объяснял, что его путь – другой, искренне прощался, благодарил, просил хранить их дружбу.
Георгий и Виктор оба были поражены. Лучший среди лучших! Одаренный. Мог бы стать великолепным врачом... Отучился почти до конца! Как же так?
Они быстренько нашли Галю. Но она молчала, таилась. Не хотела говорить о причинах ухода Андрея из института. Тогда они в выходные поехали к Андрею домой. Их встретила Ирина Павловна. Счастливая, гостеприимная. Сын поступил в семинарию – сообщила им радостную новость.
Обратно они возвращались, нагруженные припасами и снедью от Ирины Павловны, и все равно не понимающими и не принимающими такое решение друга.
– Как он мог, Бог ты мой! – в сердцах стучал себе по колену Виктор.
– Вот, видишь, мы уж тоже – Бог ты мой. От него ... Вот Бог его от нас и увел. Дурак – Андрюха. Ох, дурак!
***
– Да какая свечка? Ты чего, Кир. Я к другу поеду. Оформил уже отпуск.
Они сидели в ординаторской, говорили с Киром Марковичем. Через три дня Георгию ехать в Москву. Билеты он взял на поезд. На машине он ехать боялся, головокружения частили, уже и до работы ехал с осторожностью. Да и на операцию в Москве всё же надеялся.
– К какому другу?
– Студенческому. Мы двадцать с лишним лет не виделись. Он с пятого курса в семинарию ушел, а теперь – целый священник. Батюшка, или как там их ... Тут недалеко. Завтра на машине поеду.
– Я б не рисковал.
– Да, понимаю, но ... Поеду ...
Пресловутый известный своим монастырем и туристическими тропами городок оказался довольно убогим. Пожалуй, самой характерной его особенностью было обилие церквей. Они попадались буквально на каждом шагу.
Георгий направлялся к Троицкому монастырю. Странно, но за долгую дорогу сюда, он ни разу не остановился из-за головокружения. Видно, и правда: путь к Богу – путь к исцелению, улыбнулся он про себя.
И вот они – среди зеленого бора белые стены, башни, купола… И здесь все было иначе, чем в городке: цивильная стоянка с охранником, аллеи, невероятной красоты цветочные клумбы и золото куполов, так отливающее на солнце, что смотреть на них больно.
Ему подсказали – литургия идёт. Батюшка занят. Надо ждать. Что такое литургия, и как долго ждать, он спросить постеснялся. Решил пройтись.
За стенами церкви – совсем небольшое кладбище, а дальше спуск к реке. Он прошел туда. Внизу увидел колодец, рядом с которым бродили люди. Странно, но больные старушки забирались по склону, а не поднимались по лестнице. Пригляделся – они делают это не единожды. Через реку переброшен высокий мост, а там, за рекой опять монастырские здания.
Зачем он приехал сюда? – мелькнуло в голове. Надо оперироваться, а он гуляет здесь...
– А Вы что за святой водой не спускаетесь?
– За святой? Да я собственно...
– Вон там бутылки есть. Только трижды спуститесь по лестнице и поднимитесь по склону, – молодожавая женщина подсказывала с улыбкой.
– Зачем?
– Вам виднее – зачем Вы здесь.
Георгий уж собирался ответить, что приехал к другу-священнику, но ничего не сказал. Не просто ведь повидаться приехал он...
Он взял из короба бутылку и пошел к колодцу. Спустился по лестнице, вскарабкался по склону. Оказалось, это не так легко, как виделось, но он проделал это три раза. Набрал воды и тут же напился. Вода была холодная, сладковатая и чистая, как слеза.
От чего-то стало радостней на душе, и уже не думалось, что ехал сюда зря. Если вся эта вотчина Андрюхина, так он, получается, получше их устроился. Георгий улыбнулся, подумав, что б сказал ему Андрей на эти слова.
Он вернулся, когда народ медленно и верно продвигался по аллее после литургии. Что-то толпа замешкалась у выхода. И тут вышел священнослужитель. Ряса, осанистая борода, природная дородность и красивый мягкий басовитый голос. Это не мог быть Андрей. Андрей был ниже ростом, худощав, и он был бы в очках, – подумал Георгий.
Он говорил с прихожанами, кого-то благословлял, обнимал, велел молиться. И вдруг в какой-то момент к Георгию обратились его глаза, голубые, глубокие, и он тут же узнал – Андрей.
Он подошёл позади.
– Ну, здорово, Батюшка.
На него строго зашипела прихожанка:
– "Благословите, Батюшка" обращайтесь... Разве можно?
Но Батюшка уже смотрел на него и улыбался.
– Георгий! Ох, здравствуй, друг...
Они обнялись. Прихожане начали расходиться, а Георгий с Андреем, обменявшись ещё парой вопросов, пошли по аллее.
– Какая же радость-то у нас сегодня! И не чаяли... Галина будет счастлива.
– Галина? Так она...
– Да, матушка моя. Врач местный, педиатр. Не хочет профессию свою оставлять, а я и не перечу. Пятеро детей у нас. Выросли уж, считай. Только младшему десять.
– Вот те и на! А я и не знал. У меня ведь тоже трое. Дочка от первого брака, и вот во втором – двое. А ты, значит, тут...
– Тут. Нравится нам с Галей здесь очень. Приглашали и в другие храмы, но пока держимся. Уж больно природа тут хороша, да и в монастыре работы хватает.
– Ты, вроде, вырос.
– О, да. Я и после двадцати всё рос.
– А очки? Как же твои глаза?
– Да я прооперировался уж давно. Нормально пока с глазами, ну, и линзы есть.
– Так значит, православие не отвергает медицины?
Они оба засмеялись.
– А помнишь, как из Ленинской библиотеки пытались мы втроём книжку стыбрить? Ты библиотекаршу тогда отвлекал умными речами, а мы с Витькой...
– Ага, а вы ее выронили с грохотом, дурачье...
– Ооо, а как ты артистично делал вид, что нас вообще не знаешь!
– Так стыдно же было... Господи!
– А я все вспоминаю, как мы к маме твоей Ирине Павловне в гости ездили. Как она?
– Она? Хорошо. Не молода, конечно. Она тут, кстати, недалеко. Она постриг приняла в монашки, инокиня женского монастыря.
– Ничего себе! Это карьера по-вашему, да?
– Конечно..., – смеялся отец Андрей.
Их догнала девушка в платочке, что-то сказала Батюшке потихоньку.
– Прости, дорогой. Люди к нам издали едут, ждут. Идти надо, служба. Но ведь и ты не просто так здесь. Значит... Вот что. Сейчас пришлю водителя, отвезёт он тебя ко мне домой. Галя встретит. Там и поговорим, когда вернусь.
– Я ненадолго. Но как скажешь, – Георгий развел руками, а отец Андрей его перекрестил.
Поехал он на своей машине за черной иномаркой отца Андрея. Дом у Батюшки тоже был – ого-го. Одноэтажный, но с мансардой, ухоженный сад, двор в плитке, часовенка.
Встретила Галина на пороге, обняла. Георгий и не ожидал, что его тут так встретят. В доме окна цветами уставлены, образ Богородицы в центральном углу зала, горят лампадки у икон.
А в остальном – светлый уютный дом с телевизором и компьютерами, современной техникой на кухне. Галя хлопотала, накрывала стол, было ей это привычно, она болтала без умолку. Рассказывала о том, сколько мест они поменяли, как оказались здесь, как устает отец Андрей, а она за него переживает. В доме был всего один мальчик, младший.
Георгий даже забыл, зачем он вообще сюда приехал. Казалось, что просто приехал к близким людям. Он перекусил, рассказал немного о себе, не затрагивая историю болезни, а потом задремал на уютном жёстком гамаке на веранде.
Уезжать сегодня обратно уже не хотелось. На работе он взял отпуск, а до отъезда время ещё есть.
***
– Так ты знаешь эту историю?
– Конечно. Мы первое время с Витей переписывались очень часто. А потом и перезванивались, когда телефоны появились. Но в последнее время – увы... Потерялась связь. Я телефон потерял, писал ему, сын пытался по интернету найти, но ... На все воля Божья.
– Осуждаешь меня?
– Бог осудит да рассудит, а у людей у каждого своя правда. Только она для человека и совесть. Говори, Гер, какая беда у тебя? Вижу же...
– Опухоль мозга, злокачественная...
Андрей вздохнул.
– Плохо. Значит завтра службу отстоишь, коль тяжко, сядешь, потом исповедаешься и причастишься. А дальше решим...
– Ты как хоронишь меня.
– Ну, что ты... Просто, все в твоих руках. Никто тебе не поможет, кроме себя самого. Помни об этом. Священник – лишь путь укажет, остальное – дело души и сердца.
– Я расскажу, как тогда дело было..., – начал было Георгий.
– Не нужно сейчас. Вот завтра на исповеди и расскажешь.
Странно, но за эту ночь рассказ о том, как увел Георгий невесту у лучшего друга, принял совсем другой оборот. И звучал он на исповеди, как покаяние, а не как оправдание.
Да... Закадычные друзья тогда стали ненавистными врагами в одну минуту.
***
Служба была окончена. Народу в церкви было мало.
Андрей прочёл молитву, велел Георгию преклонить голову и произнес.
– Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, я же — только свидетель. Говори, Георгий.
И Георгий начал.
– Я ведь тогда завидовал Витьке во всем. И на кафедре его все боготворят, и в больнице, и в общаге – Витечка, Витечка... Все девки толпой ... А тут ещё и Алла.
А дело было так. В больницу, где уж вовсю работал Виктор, попал случайно с приступом московский чиновник из ярославских, приехавший к родне. Вся родня была там, и дочь его – Алла.
Пока чиновник был нетрансплантабельным, дочь пропадала в больнице. Вот тогда и завязались отношения меж Виктором и Аллой. Они ездили друг к другу уж после того, как семья уехала в Москву, встречались то в Москве, то в Ярике.
Открылись для Виктора московские перспективы.
– Ты понимаешь... , – Георгий подняла голову на друга-священника и опять опустил ее, – То есть, Вы понимаете, отец Андрей, мне обидно было. Чего ж ему так везёт? Помнишь ведь – простак деревенский, а вот... Ну, и от обиды пару раз закладывал я его Алле. Мол, к Катьке Карьяновой забегает... А он, он ведь ...в общем, мои это были домыслы, чего уж. Каюсь...
А на свадьбе у Вовки Смирнова всё и случилось. Он же заводила, весельчак, тамада. Пришел с Аллой, а сам ... то невесту ворует, то тосты провозглашает. Алла скучает. Пошли мы с ней на лоджию эту... Уж потом мне сказали, что Витька нас видел там – замер и с минуту наблюдал через стекло лоджии, чуть приоткрыв штору, а потом ушел со свадьбы совсем. Мы с ней не видели его, мы целовались...
В этот же день он из комнаты съехал, а мы с Аллой через пару недель квартиру сняли, стали жить. Я доволен был, конечно. В институте мы с Витькой даже не здоровались, он смотрел на меня, как сквозь стекло...
Но меня ведь жизнь уж за грех этот наказала, отец Андрей. Аллочка лишь первое время казалась милой, а потом... Работать я в Москве начал, да. Но жизнь вся там под таким жёстким контролем тестей была, что я б с радостью уехал. А через четыре года тесть умер. Теща тут же все к рукам прибрала, и замуж выскочила. А Аллочка начала с меня требовать гор золотых. Мы тогда в Ярославль вернулись, там место хорошее предложили. Вот там она себя и показала во всей красе. Еле разошелся.
Да и разве мой грех с Витькой самый большой? Ооо ... И поболе грехи были. Из-за меня человек умер на операционном столе. Да. Старик, правда, но моя ошибка была точно... Да разве мало таких ошибок у хирургов?
И жене я изменял. Помнишь ведь, в институте я этим не славился, а как женился, чуток времени прошло, и по-оехал. Кругом медсестрички, все в глаза заглядывают, сами просят... Чего б не... А один раз одна мне отпор дала, красивая такая – коса до пояса. Так уволили ее. Я сделал так, чтоб уволили... Кто имеет право отказывать мне, думал?
А вот Инну встретил – отлегло. Она простая, родители в селе. Дианкина учительница была, дочки от Аллы. Так они с Дианой до сих пор друзья, дочка в пединституте учится. Она хорошая, Инна моя. Но я и ей изменял. Без фанатизма, а так...бывало пару раз.
Он замолчал. Что ещё рассказать? Глупо всё как-то...
– Так можете мне грехи отпустить, отец Андрей?
– Грехи Бог опускает, а не священник. Ведь главное, чтоб ты искренне каялся, Гера.
Георгий посмотрел на друга, кивнул. И тут на глазах вдруг появились слезы. Он схватился обеими руками за аналой, упал на колени.
– А ты передай Богу, что я каюсь, передай, отец Андрей, – зашептал он, – Я жить хочу, Андрюха, хочу Инку свою любить, хочу детей вырастить, сына выучить. Я работать хочу. Мне не надо ничего, не надо ... Простым врачом хоть где буду работать. Ты передай...
– Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия прости чада Георгия твоего, вся согрешения его..., – молился священник.
А потом он замолчал, Георгий поднял красные глаза и встретился с глазами отца Андрея, светлыми бездонными глазами.
– Я вот что думаю, Герыч. Тебе Виктора найти надо, поговорить. Попросить у него прощения, – сказал он, наклонившись к другу.
– И где я его найду? Мне в Москву послезавтра, – пожимал плечами Георгий.
– Надо найти. Он в Новосибирске, в онкологической клинике работает. Ты не в Москву поехать должен, а туда.
– Ох, отец Андрей, ещё скажи, что я и оперироваться там у него должен.
– А почему бы и нет?
– Сразу понятно, что ты уж далек от медицины. Это...это... там же каменный век. Ты даже не представляешь, какие технологии у Рокхинда. Разве сравнить? – Георгий поднимался с колен.
– Да, отстал. Но знаю, что Виктор тоже разработками по нейрохирургии занимался, он кандидат медицинских наук, и в Москву катается. Вам повидаться надо.
– Повидаться надо бы. Но... Сначала в Москву. Время не терпит...
– И девушку ту. Ну, что уволили из-за тебя, найди...
– А вот это легко. Это я успею... , – Георгий кивнул, хоть вспоминать ту историю было больно, – Найду, – он взглянул на Андрея, – Молитесь за меня, пожалуйста, отец Андрей. Мне ведь самое главное, чтоб врач этот в Москве меня принял, чтоб окно нашлось на операцию. А то и правда, – Георгий усмехнулся, – В Новосибирск лететь придется.
Перед отъездом Георгий неистово раз пятнадцать влезал в гору у реки, после каждых трёх раз пил воду из колодца и лез опять ...
Верующие смотрели на него, крестились сами и крестили его. Пусть Бог поможет...
--------------------------------------------------
Я жить хочу, Андрюха. Рассказ. Окончание
---------------------------------------------------
– Не-не, я Зоеньку никому не отдам. Такая краса нужна самому.
Николай Борисович надевал куртку, защищал свою новую операционную медсестру:
– Никаких ей дежурств, ишь, чё придумали.
– Николай Борисович, но я ж как народу объясню? Только пришла и такие почести...
– А это твое дело, Зинаида Павловна, а мне операционную не меняй. Я, может, на нее глядя, на пятьдесят процентов эффективность операции повышаю.
– Эх, Николай Борисыч, Николай Борисыч! Вот все вы... , – Зинаида махнула рукой, не желая обзывать ведущего многоопытного и далеко не молодого уже хирурга.
И понимала она, что ни особыми профессиональными умениями заслужила молодая новая медсестра себе такое предпочтение. Хоть ее профессионализм, действительно, был на высоте, но...
Все молодые девушки, за редким исключением, красивы. Но когда в их отделение пришла Зоя, все сворачивали головы. Слились в ней корни русской матери и грузина-отца в единый тандем.
Густые шелковистые волосы она плела в косу или убирала в тяжёлый пучок. Миндалевидные глаза подводила тонкими стрелками. И даже в операционной маске ее глаза и густые брови не могли скрыть красоту.
Она была высокой, гибкой в талии, узкой в плечах, но ножки были ровные и совсем не худые, с широкими ровными щиколотками.
А ещё ее отличало какое-то природное достоинство и спокойствие. Не иначе – княжна.
Так ее и стали называть за глаза – княжна Зоенька. Причем чаще делали это медсестры, не со злобы, а так – походя.
И старшая медсестра Зинаида уже догадывалась, что сейчас скажут ей подчинённые, в связи со сменой дежурств. А Николай Борисович упёрся – требует на операции именно Зоеньку.
Но вот случилась неприятность – Николай Борисович приболел. И на операциях Зоенька оказалась с Георгием Ивановичем. И медсестры, конечно, подметили его интерес к Зое. Он не мог пройти мимо нее просто так, шутил, подначивал, дарил шоколадки. Говорил, что они родственники – фамилия Зои была Гиоргиадзе.
Она, как и подобает княжне, реагировала спокойно, улыбалась шуткам, оставленные им шоколадки тут же уходили к коллегам.
– Эх, Зоя, а ведь Георгий Иваныч у нас ловелас. Смотри, не попади на его удочку. Вон как старается...
– Но ведь он женат.
– Жена-ат. Да только кому это мешало?
Зоя и сама понимала – врач определенно "клеится". Девушкой она была принципиальной, решила не ждать неприятностей, поговорить сразу.
И однажды, когда после очередной операции он ее благодарил, когда взял за руку и подозрительно долго держал ее ладонь в своих руках, она спросила прямо:
– Георгий Иванович, если вы решили за мной поухаживать, то это зря. Вы уж простите, если не права... Но я не встречаюсь и не вступаю в отношения с женатыми мужчинами.
Он не ожидал, опустил ее ладонь, с натянутой улыбкой поднял руки, как будто сдается.
– Ну, что Вы, Зоенька, я просто поражен Вашей красотой и профессионализмом медсестры.
– То-то вы ругали меня сегодня за слишком широкую обработку? – улыбнулась Зоя.
– Да это я так... Но Вы знаете свое дело отменно.
– И я восхищена Вашей работой, доктор. Вы – отличный хирург. Большое спасибо Вам.
И Зоя, наладив этот такой нужный деловой мост, без которого невозможна дальнейшая работа, вышла из кабинета.
Улыбка с лица Георгия тогда сразу пропала. Что это? Его поставили на место? Причем жёстко, бескомпромиссно, как это бывало раньше, когда женщины играли, увиливали и, в результате, со временем сдавались.
"Княжна? Ну, да... Вероятно, такой себя и мнит. Но это мы ещё посмотрим."
И начались у Зои мелкие неприятности. Неприятности мелкие, но раздутые до такой степени, что чуть ли не по ее вине могла быть сорвана операция. Длилось это довольно долго, волнами затухающими и бурлящими вновь.
Перевели ее в гастроотделение. От операций отстранили.
Но и там случилась неприятность – пострадал больной, потому что при обработке она перепутала антисептик с дезинфицирующим средством. Как такое могло случиться, никто не мог понять. Невероятный случай.
Началось разбирательство, стоял вопрос об увольнении медсестры, заведении уголовного дела, лишения прав работать в медицине.
Помочь вызвался Георгий Иванович. И помогать начал. Зоя была ему поначалу очень благодарна, она все же надеялась, что дело это разрешится с минимальными потерями.
Но девушкой она была не глупой, догадалась, чего добивается уважаемый в их клинике хирург.
Как-то неожиданно ее, временно отстраненную, назначили дежурить.
– А кто со мной?
– Шилов, – был ответ и покашливание Зинаиды Павловны, всю эту историю уж через себя пропустившей.
Потом Зоя ругала себя за то, что не подала тогда заявление сразу. Зачем пошла дежурить? Ведь знала...
Но она надеялась, что достаточно будет ее слов, и Георгий всё поймет.
Но вышло не так. Нет, он не бросился на нее, не пытался взять силой. Он просто сломал стул об пол, обозвал ее и пообещал, что ни в одну клинику города ее не возьмут, что он сделает всё, чтоб лишить прав заниматься медициной, предрекал все кары небесные.
Утром на столе у главврача лежало заявление об увольнении от Зои Гиоргиадзе.
***
Найти Зою Гиоргиадзе в ярославских клиниках казалось делом нетрудным. Медицинской практики тогда ее не лишили, дело уладилось, но в клиниках Ярославля, как доложили Георгию, такая сотрудница не числилась.
Вышла замуж?
И Георгий, подключив свои связи стал искать Зою Гивиевну. И нашел. Вернее нашел клинику – место, с которого ушла она в декрет. И действительно, фамилию она сменила.
Времени до отъезда в Москву оставалось у него немного, ночью – поезд. Чувствовал он себя плохо, пришлось заехать к Киру, уколоться.
Но после он все же поехал в эту клинику. Адрес ему сказали не сразу, пришлось идти к начальству, просить. Но все же вскоре он ехал по адресу.
Он шел мимо уютного дворика пятиэтажки, когда увидел ее – Зою. Он замедлил шаг, спотели руки.
Материнство придало ей какой-то домашности, волосы уже не были убраны так аккуратно, были распущены по спине. Она наклонилась, укладывая ребенка в коляску, на лице – забота.
И все равно она была необычайно хороша собой: белые брюки, черная блузка, стать и стройность.
По двору туда-сюда катался мальчик на двухколесном велосипеде – он учился, и в один момент, когда велосипед его накренился, Георгий его подхватил и, чуть прокатив, подтолкнул.
Разогнулся и вырос рядом с Зоей.
– Здравствуйте, Зоя!
Она уже катила коляску, оглянулась на него, подняла брови в удивлении.
– Здравствуйте...
В замешательстве собиралась идти дальше.
– Зоя, а я к Вам приехал, – Георгий догнал ее, – Нужно поговорить. Кто у Вас? Мальчик, девочка? – он слегка наклонился над коляской.
– Что Вы от меня хотите? – не ответила ему на вопрос Зоя. Она продолжала идти, катила перед собой коляску. Чувствовалось, что встреча ей эта крайне неприятна и подозрительна.
– Да. Хочу. Хочу Вашего прощения, Зоя.
Она остановилась посмотрела на него строго и немного высокомерно...
"Княжна" – вспомнил Георгий.
– Прощения?
– Да. Я... Я очень виноват перед Вами. Долго рассказывать... И даже страшно. Такого натворил. Я искал Ваши слабые места и находил их, так уверил себя, что должны Вы быть со мной.
Она смотрела непонимающе.
– Уходите! – она повернулась и зашагала быстрее.
Но Георгий шел следом. Они вышли из дворов, шли уже по тротуару рядом с аллеей молодых деревьев. Прохожих тут было немного. Георгий какое-то время шел за Зоей молча, смотрел на распущенные ее волосы, на розовые пятки в босоножках. И от мелькание этих пяток, голова кружилась.
– Зоя, это я подменил флакон.
Он понял, что она прислушивается – шаги ее замедлились, плечи напряглись.
– Да... Говорю же – искал Ваши слабые места и однажды видел, как Вы готовите раствор. Делали Вы всё на автомате, открыли шкафчик, достали, не глядя, открыли, смешали, не прочитав название, а сами со мной разговари-ва-ли, – почему-то Георгий почувствовал онемение языка, когда говорил это.
Она остановилась, подошла к коляске сбоку, что-то поправила.
– Но там всегда одно и то же стояло. Я не могла перепутать, – ответила, глядя на него уже с интересом.
– Да. Этим я и воспользовался. Подменил, – он потёр себе виски.
– Зачем? – она тут же отвела глаза, – Впрочем, понятно ..., – пошла дальше, а Георгий следом.
– Да. Я был зол. Такая девушка и мимо... Вы дали мне отпор, а мне это было непривычно. Я решил, что добьюсь своего, Зоя.
Она резко повернула голову.
– Вы зачем явились? Зачем? Вы знаете, сколько я ... сколько слез пролила из-за того случая. Это Вас... Вас надо лишать медпрактики, вы же нарушили все врачебные моральные принципы, Вы... Вы – монстр, а не человек. И уж совсем не врач! Как Вы могли! И Вы хотите прощения? – она говорила не громко, но била каждым словом, потому что была права в своем гневе.
– Я просто хочу Вам ска-азать, что я сожалею. И если ну-ужна какая-то помощь..., – говорил Георгий медленнее обычного, почему-то быстро сказать не получалось.
– Мне ничего, Вы слышите, ничего от Вас не надо! Хотя ... Одна просьба есть – сделайте так, чтоб я Вас больше никогда не видела!
И она зашагала дальше. Георгий смотрел ей в спину, пяточки... а потом вдруг увидел перед собой ее лицо, волосы, свисающие прямо на него совсем рядом.
– Доктор, доктор... Что с Вами? Господи, погодите... Лежите, пожалуйста! Сейчас я скорую вызову.
Вокруг собирался народ, Георгий сел, тряхнул головой.
– Не нужно скорую, Зоя... Я за рулём.
– Вы с ума сошли! Вам нельзя...
– Такси возьму...
К ним подошла женщина.
– Зоя, что случилось тут?
Зоя поручила ребенка знакомой. Георгий ещё туго соображал.
И тут какой-то парень предложил сесть за руль его машины и отвезти куда надо. Он же и помог Георгию подняться.
– Зоя, скорую отмените. Я к нам, к Анисимову поеду. Он знает, что делать.
Зоя позвонила на скорую, отменила вызов, она растерянно шла рядом, не зная, что и думать, что и говорить. Тем более с ними шел чужой человек.
– Вы заболели, Георгий Иванович? Поэтому приехали?
– Да. Меня друг мой к Вам отправил, он священник.
– Священник? Это значит... Значит...
– Да все в порядке со мной, не волнуйтесь так. Возвращайтесь. А где коляска? – Георгий хватился, заоглядывался испуганно.
– У знакомой. Соседка моя, она присмотрит.
– Ааа, – выдохнул Георгий.
– А почему священник Вас именно ко мне послал?
Георгию сейчас хотелось говорить только правду.
– Я на исповеди Вас в числе многочисленных моих грехов перечислил, вот он и ... Велел прощения попросить.
Они уже подходили к машине. Георгий отдал ключи парню, садился рядом.
– До свидания, Зоенька! Дрянной я человек такой. Греховный, – ныло в висках, железным кольцом стянуло голову.
Зоя наклонилась к открытой дверце машины.
– Георгий Иванович, а Вы передайте своему священнику, что я Вас прощаю. Я прощаю Вас, – она говорила это так искренне, спокойно и серьезно, что у Георгия встал в горле ком, – А ещё скажите, что случай тот мне помог встретить свою любовь, многому научил и тоже, думаю, дан был мне за грехи – за гордыню, наверное.
– Спасибо Вам, Зоя. Спасибо. Так кто у вас малыш?
– Дочка, – улыбнулась Зоя.
– Ооо, еще одна красавица растет... Пройдет время и из-за нее голову потеряют.
Она протянула ему руку, он пожал ее. И от этого ее прикосновения стало легче – кольцо, сжимающее голову, раскрутило свои болты.
Он лежал у Анисимова под капельницей, когда позвонил отец Андрей.
– Как ты, Георгий?
– Хорошо. Отдыхаю под капельницей, ночью выезжаю в Москву.
– С Богом! Быстро ты...
– Да. Времени на встречу с Виктором у меня точно нет. Зато сегодня видел ту девушку, ну, помнишь, которую уволили...
– Конечно, помню, Герыч.
– Так вот – она меня прощает. Да, велела тебе передать. Дочка у нее...
– Хорошо это. Очень хорошо. Слава тебе, Господи. А за Витю ты не переживай. Знать, Бог и потом даст тебе время на встречу с ним. Вот поправишься... Поезжай с Богом! А я помолюсь за тебя...
***
Солнце играло в каждой луже, пускало дрожащих зайчиков на стены, на умытые ясные окна высотных домов.
Георгий приехал в Москву. Инна рвалась с ним, но он был против.
Да, самочувствие было неважным, но он гнал от себя мысли о том, что в какой-то момент он может не справится сам. Ехать тут недалеко, часов пять, при необходимости жена приедет.
Он шел, перехватывая чемодан из руки в руку. Бежал по лестнице эскалатора, шагал в переходах метро. Раньше он всегда чувствовал себя отлично в поездках, в других городах. И тут, в Москве, он жил одно время с первой женой, и никакая провинциальная зажатость, неуверенность не проскальзывала в нем.
А теперь он вдруг почувствовал себя здесь гостем, чужаком, ненужным этому городу. Он даже втянул в себя голову от этого неприятного ощущения.
Москва даже не знала, что существует такой Георгий Шилов, которого так хорошо знают в Ярославле, и который хочет от нее, от Москвы, получить так много – право жить.
Ему было где остановиться – в Москве жил двоюродный брат Инны, можно было поехать к нему. Можно было свалиться на голову Алле. Георгий аж улыбнулся этой мысли.
Он ещё в Ярославле решил, что поедет прямо в Сколково, в клинику. Там была договоренность, что его положат на обследование и лечение. Об оперировании пока речь не шла. Вот только смогут ли положить уже сегодня?
Сейчас из ведущего врача, к которому можно попасть лишь по долгой предварительной записи, он сам превратился в просящего пациента. Пациента, которого принимать не спешили, в оперировании отказали.
Это они с Киром и с другими врачами придумали схему – нужно было быть тут, в этой клинике, чтоб ждать "окна". Так проще попасть на оперирование к одному из учеников профессора Рокхинда.
Оказалось, что Георгия тут, действительно, ждут на обследование. Его сразу начали оформлять. Всё-таки врачебное сообщество постаралось.
Когда устроился Георгий в палате, сразу стало спокойнее. От этого привычного знакомого мира, от привычных запахов и звуков. Вот только теперь он с другой стороны... Теперь он – пациент. И это было так странно.
Соседом его оказался пожилой мужчина. Его уже оперировали. Но речь мужчины была сильно нарушена, поэтому чуток пообщались, как могли.
Первый день прошел в суете. Он позвонил Инне, Киру, а потом уснул, так и не узнав, кто назначен ему лечащим врачом.
Утром разбудили на процедуры. Георгий спустил с постели ноги, хотел ответить медсестричке что-нибудь веселое и вдруг почувствовал странную тяжесть в челюсти.
Ясно... Болезнь прогрессирует.
Кир говорил, что нужно будет действовать прямо в отделении: просить "окно", напоминать о себе. Но как он сможет это делать, если дела пойдут так?
Стало страшно, он опустился на подушку, скрючился. Он был врачом, все понимал: спасти может только операция, а лечение лишь отодвинет конец.
Когда от этих мыслей стало совсем невмоготу, он встал, сходил в туалет, умылся. Долго смотрел на себя в зеркало – чуток щетины, шикарный чуб. Мужчина средних лет вполне привлекательной наружности. Если изменения в лице и есть, то совсем незначительные. Откуда болезнь? Как она могла проникнуть в него?
Об этом он думал не впервой.
Гены?
Генетику отца и его близких он знать не мог. Георгия вырастила мама. Родила она своего единственного сына, когда ей уже шло к сорока годам. От любимого мужчины, – говорила.
В свидетельстве Георгия стоял прочерк. Уж будучи подростком Георгий все понял – когда мама поняла, что замуж уже не выйдет, она решила завести ребенка.
Матерью она была заботливой, но очень боязливой. Какая-то обречённость сквозила в ее разговорах всегда.
– Эх, Герочка, как же я тебя одна выращу? Тяжело тебе будет в жизни, сыночек.
И вот с этой установкой – установкой, что в жизни всё очень нелегко, а в его жизни ещё труднее, Георгий и рос.
И старался. Старался, чтоб было не хуже, чем у других.
Когда стал врачом, Георгий навещал мать редко. Но навещал, возил гостинцы, отправлял деньги. Когда заболела – нанял сиделку, звонил, следил за ходом лечения.
У самого тогда жизнь бурлила, карьера шла в гору. О неожиданной смерти матери ему сообщили перед докладом на областной конференции медиков. Инсульт.
Он решил отложить горе, пусть оно попозже придет, по окончании такой важной конференции. Прочитал доклад, закончилась конференция, пришли другие заботы ... А горе так и не пришло.
Он, конечно, оплатил похороны, хоронил мать, принимал соболезнования, но мыслями был где-то далеко.
Он не сохранил ни одной фотографии матери, когда продавал ее квартиру. Разрешил новым жильцам распоряжаться вещами по их усмотрению. Просто некогда было ехать домой, заниматься мелочами.
Совершенно случайно осталась в бумажнике одна ее фотка – та, что на ее могиле.
И сейчас Георгий подумал, что и это его грех. Грех, неназванный на исповеди. Но ведь не должен же он был сидеть возле нее ... Да нет, не должен.
Георгий все ходил по утреннему коридору и размышлял над этим. Все дети уезжают от матерей, или почти все. И если это считать грехом...
И тут он остановился. Понял. Он не любил мать... Она его любила очень, а он – нет. Не любил, не был благодарен. В этом его грех.
В конце коридора началась какая-то суета. Планерка? Несколько мужчин в голубой врачебной форме с бумагами в руках собирались в кабинете, хлопали двери, слышался смех, разговоры.
Да, вероятно, там планерка.
Значит, скоро обход, и он узнает своего лечащего врача. Надо знакомиться, надо говорить как врач с врачом.
Георгий шагал в ту сторону и вдруг остановился, как вкопанный. Потом быстро шагнул к стене, прислонился – кружилась голова, но он не хотел ее опускать, он смотрел во все глаза.
По коридору, разговаривая с пожилым врачом маленького роста, в котором Георгий узнал по фото из сетей самого Рокхинда, чуть склонившись, слегка жестикулируя, что-то поясняя, шел ... Виктор...
Он изменился очень. У него появился второй подбородок, нос стал массивным, широкая лысина. Но это был он – Виктор.
Врачи скрылись в кабинете, а Георгий медленно на ватных ногах направился в палату.
Как он тут оказался? Андрей же сказал, что он в Новосибирске. Но да... Андрей потерял телефон, они не общались ... Так может это и хорошо, что Витька здесь. Поможет... Друг ведь.
Или враг?
Георгий вспомнил, что последние два года учебы, да и на ординатуре они вообще не общались. А потом Георгий уехал сюда, в Москву... А где был Виктор – он и не интересовался.
А что если... Что если назначат его лечащим?
Но в палату вошёл другой врач – Артур Игоревич. Чуток постарше Георгия. Поговорили, и правда, как врачи. Георгию он понравился, пришел подготовленный и всё понимающий...но...
Пока прооперировать Георгия не могут. Надо ждать.
– Скажите, а Кравцов Виктор Семёнович оперирует?
– Да, он и есть ведущий оперирующий нейрохирург наш, – ответила медсестра, – Ну, и Никитин Валентин Петрович.
Георгий звонил Андрею, но тот трубку не брал. Не может священнослужитель всегда быть рядом с телефоном. В этот день Георгий так и не решился подойти к бывшему другу, как-то совсем некрасиво получалось...
А утром ему перезвонил отец Андрей. Он пришел в какой-то восторг от этой новости.
– Это ж надо! Миллионная Москва и такая встреча! Не иначе как, ни без Божьей помощи это, Герыч. Как же славно-то! – а потом чуть тише, – Ты говорил с ним?
– Отец Андрей, ты забыл, что мы с ним – враги.
– Враги? У человека один враг – злой дух внутри него самого. Гони этого духа, Герыч. "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас" говорил Христос. Вам поговорить надо. Ты же хочешь этого?
– Я жить хочу, Андрюха. Вот что я хочу.
– "Болезни, как мыло у прачек" говорил святой Феофан Затворник. Жизнь чистой делают. Жить ведь тоже по-разному можно.
– Неужели я самый грешный, Андрюха? Я ведь столько людей спас. Я детей своих люблю, жену...
– Каждому свое отпущено. Ты не унывай. Ты с Виктором поговори, телефон мне его найди. Вот и пойдет дело к ладу. Ведь девушка тебя простила. А друг и подавно простит. Поговори с ним, Герыч...
***
Виктор шел по больничному коридору, шел усталый после тяжёлой операции и думал именно о ее ходе.
Возле окна в холле между этажами сидел мужчина в спортивном костюме и шлепанцах. Виктор скользнул по нему глазами – обычный пациент, он начал спускаться дальше, думая о своем. И вдруг...
Это же... Это же...
Показалось?
Он оглянулся, встретился глазами с бывшим другом, но тут же отвернулся, сделал вид, что не узнал, прибавил ходу по ступеням.
Через полчаса он уже знал диагноз Георгия, держал в руках его историю болезни. В голове его роились вопросы.
Кто его сюда прислал? Андрей? Так ведь потерялись они со связью, не знает Андрей... Или? Или знает? Может им просто нельзя телефоны? Кто знает эти законы церковные?
Хотя при чем здесь Андрей. Герыч сам просто узнал, что он сейчас здесь и приехал просить об операции? Так?
Но что-то не клеилось в логике.
Вражда же у них такая...
Но вроде с Аллой он давно разошелся.
Виктор всегда был резок на эмоции и выводы. И сейчас в нем бушевали страсти – то он жалел бывшего друга, то вспоминал старое и злился.
Как он мог тогда? Такую дружбу сломал! Как можно клясться в вечной дружбе, дружить несколько лет, а потом поступить вот так – гнусно, подло и исподтишка?
Тогда Виктор готов был растерзать бывшего друга, был очень зол. Эх, поговорить бы сейчас с Андрюхой. Он бы уж точно рассудил.
Зрелый мужчина, кандидат медицинских наук, опытный хирург, отец семейства сейчас испытывал какую-то детскую обиду, злился и вспоминал плохое.
А Георгий, покачиваясь от навалившейся слабости, держась за стену, возвращался в свою палату. Он, конечно, увидел, что Виктор его узнал, что прошел мимо. Было все ясно – он ему не поможет. А может и наоборот, сделает так, чтоб ему отказали.
Не прав Андрюха в своей восторженной вере, не ту он выбрал клинику!
А в церкви монастыря Андрей молился за обоих друзей, перебирал в голове мысли о гневе, об обиде, об озлобленности. Это же чудо Божье – то, что случилось! Провидение!
Хватит ли сил у них духовных, чтоб помириться? Виктор – экспрессивный и прямолинейный, Георгий – обидчивый и гордый. Господи, помоги им!
– Здравствуй, матушка, – он звонил матери, монахине Ирине, инокине женского монастыря, – Послушай-ка, что расскажу. Помнишь ли друзей моих по медицинскому, Витьку и Герыча? Помнишь... Совет мне нужен.
И через час Андрей уж искал телефон московской клиники – мать посоветовала.
– Да! – номер незнакомый, Виктор ответил резко.
– Здравствуй, Витя!
– Андрюха! Отец Андрей то есть... Вот так сюрприз!
– Чудеса своими руками творим, Виктор. Своими руками, – Андрей тоже был рад слышать голос друга.
– Куда же ты пропал, отец Андрей?
– А я телефон потерял как-то. Ведь непривычная штука для меня... Это сейчас уж никуда без телефонов-то... А вот нашел тебя. Вернее, не я... Георгий тебя нашел.
– Так вы что ... вы общаетесь? – Виктор теперь ждал ответов на свои вопросы.
– Он приезжал ко мне, Вить. Беда у него, знаешь ли?
– Как не знать. Обследование его видел. Но ... мы не общались. Но у нас хорошая клиника. Помощь ему оказывается, не волнуйся.
– Знаю. Знаю, что хорошая. Божье провидение, что он именно туда попал. Туда, где ты...
– А откуда он узнал, что я тут?
– Что ты ... Что ты, Витя! Он не знал, что ты там. Это чудо Божье! Правду говорю. Знаешь ведь – врать не стану. Он о методике главного вашего врача слышал. А к тебе в Новосибирск собирался тоже. Только после... после операции. В беде он, Виктор. Помочь бы...
***
За темными окнами заснула продрогшая от затянувшихся дождей Москва. Заснули корпуса больницы. Окно его палаты выходило на слегка освещенный больничный двор. С листьев березы под окнами капала сырость.
Двери палаты были ещё открыты, в дальнем конце коридора на столике медсестры горел слабый свет.
Георгий лежал на широкой койке, он отказался от обезбола, поэтому голова болела. Только что долго говорил с женой, и было так тоскливо на душе, так одиноко... Инна боялась за него, собиралась ехать в Москву, а он не знал, что и говорить ей.
Он уже перестал верить в нормальный исход. Ему назначили курс химии, она выматывала, он много спал днём и не мог уснуть ночами.
Может, если приедет жена, будет лучше? Сейчас грызла такая невыносимая тоска, что казалось ему – пора просить курс от психиатра. Ночами, когда боль выпускала свои щупальца из всех углов, хотелось подняться куда-нибудь на крышу, и чтоб ... конец ...
Иногда хотелось кричать на весь мир, требовать от мира жизни, убеждать его, что он достоин этой жизни. А потом он вспоминал голубые бездонные глаза отца Андрея, его тихие молитвы и успокаивался. "Каждому даётся по делам его, по силе и по вере". Георгий крестился, и становилось легче.
Он прикрыл глаза и не заметил, как в палату вошёл Виктор.
Свет шел из коридора, и Георгий открыл глаза, увидел лишь силуэт, но сразу догадался – кто это. Он повернул голову к бывшему другу.
– Привет, – тихо сказал тот. В палате спал сосед.
– Привет, – ответил Георгий, чуть поднялся на подушке. Визит был неожиданным.
– Не спится?
– Да вот...
Виктор подошёл, сел на его койку, потёр руками поясницу.
– Спину надо лечить, просто валюсь с ног вечером, – проговорил тихо.
– Ложись. Вон же кровать третья, – Георгий махнул на незастеленную койку с серым матрасом, стоящую рядом.
– И то верно.
Виктор переложил подушку из изголовья в ноги и лег на спину. Теперь они лежали в темноте, едва видя лица друг друга, но были совсем рядом.
– Андрюха звонил, сказал, что ты тут случайно.
– Нет. Не случайно. Я к Рокхинду хотел, к его ученикам. А среди них оказался ты... случайно.
– Я – случайно? Не-е... Я тут совсем не случайно. Я тут осознанно, обдуманно и давно. А вот ты – случайно.
– Ничего подобного. Не мог же я случайно заболеть. Типа, для интереса. И мой нейрохирург сразу сюда путь указал не случайно. Так что...
Говорили они оба тихо, спокойно и устало: Виктор от усталости, Георгий – от болезни.
– Вот ты всегда такой спорщик был. Не можешь никак успокоиться, да? – усмехнулся Виктор.
– Да и ты. Такой деятельный весь –где уж успокоиться. А я завидовал. Вот сколько дружили, столько, наверное, и завидовал. Думал – как у него так легко все получается? И в учебе, и в практике, и в личном, и с пацанами. Я и сейчас тебе завидую. Это ж надо – кандидат наук, москвич, с самим Рокхиндом спорит. Почему ты такой везучий-то, Витька? – Георгий повернул голову.
– Везучий? Не знаю... Обычный. Спина вон ноет. И не москвич я никакой. У нас жилья с женой тут нет, снимаем. Но может скоро и приобретем. А вот ты был москвичом, кажется.
– Бы-ыл... Но недолго. Увел тогда у тебя Аллу, чтоб москвичом стать. Ну и вообще... Чего это: всё лучшее – тебе. Надо было как-то наказать тебя за это, да и себе урвать. Только не урвал опять, и тут ошибся...
Они оба молчали, в палате повисла тишина.
– Витька, вот ты много безнадежно больных видел. Скажи, ты веришь в то, что болезни нам даются для исцеления души, ну там, для осознания грехов? А? Веришь?
Виктор ответил не сразу.
– Я – врач. Скорее, нет. А ты?
– И я – врач. И тоже не верил. А вот теперь ... Так много хороших людей вокруг меня, а я не замечал. Жена меня любит, а я не ценил, коллеги хорошие, а я выпендривался, выпячивался, друзья беспокоятся, помогают, мама была добрая, а я ни разу не сказал ей хорошего слова, Андрюха есть, ты вот пришел... А сколько пациентов я в упор не видел. Я же – гений медицины. Вот Бог меня и сделал таким же пациентом. Я б без болезни и не понял бы этого никогда. Получается – жизнь нас учит, – он приподнялся на локте, – А ты прости меня, Витька. Прости, что дружбу сломал. Дурак.
Виктор молчал. Казалось, что он задремал. Но через минуту он вдруг очнулся.
– Герыч, а я знаешь чего часто вспоминаю.
– Чего?
– Эту Маринку из столовки в стройотряде. Помнишь, как за ней оба с тобой ухлестывали. Она ж особа была известная. Хотелось с ней... А она с бригадиром тогда на мотоцикле слиняла.
И они начали вспоминать стройотрядовское прошлое наперебой. Виктор сел на постели, забыв про спину, жестикулировал, рассказывая. Георгий смеялся. Сосед по комнате поднялся тоже, слушал и улыбался.
И когда Виктор ушел и опять наступила тишина, боль и одиночество больше не вылезали из своих щелей – где-то рядом был друг.
Виктор вернулся после обеда следующего дня.
– Нулевым пациентом пойдешь девятнадцатого. Оперируемся в шесть утра, готовить тебя начнут уже завтра. Я оперировать буду и Рокхинд.
Приехала жена.
А где-то в провинциальном храме молились за Георгия инокиня Ирина, отец Андрей и вся его паства.
***
Солнце почти уже не грело, было зябко, и тепловатая водка пошла легко. В глаза плеснуло туманной благостной поволокой, и высокие крыши с ярким закатным солнцем, и сосны за спиной, ярко очерченные закатным солнцем стали казаться волшебными существами.
– Благодать Божья, – Андрей не увлекался рыбалкой, удочка у него была единственная, и та старая, доморощенная.
Он полулежал, опершись на локти, щурясь смотрел на друзей.
– Может, айда уж домой. Женщины наши уж заскучали поди. Да и ужин стынет..., – позвал он.
– Не-не. Ещё чуток посидим. Я должен Герыча обойти. Должен!
– Да не догнать тебе меня. Подумаешь, удочки он новые купил. У меня-то навык! – Георгий сидел на рыбацком стульчике. Чуба не было, ушел он во время болезни и лечения, да так и не вернулся. Теперь оба они с Виктором были одинаково лысыми. И только Андрюха был волосат и бородат.
– О! А у меня гены рыбацкие. Батя мой знаешь каким рыбаком был! На фотках во-от с такими рыбинами ..., – Виктор разводил руками.
– Ой, да ты уже рассказывал. Где батя, а где ты... Сам налови таких, – по-доброму ворчал Георгий.
– Да не ссорьтесь вы. Говорю, домой пошли. Нету же клева, – лёжа звал Андрей.
– Вот до первой рыбины сидим, – сказал Виктор, и все с ним согласились.
В доме Андрея и Галины этим летом на несколько дней собрались все. Три друга, трое их жён и дети. Была тут частенько и Ирина Павловна. Георгий у отца Андрея бывал в этом году уж не впервой.
После операции операционную хирургию Георгию пришлось оставить. И позвал его Андрей в местную новую больницу, стал хлопотать. Но нужно было ещё пройти период реабилитации, а дело это было не скорым.
Теперь Георгий Иванович был главным врачом районной больницы, Инна работала в местной школе. Они кое-что продали, взяли сбережения, которые планировали на покупку новой машины и купили там дом. Болезнь, изменив жизнь круто, сдалась, отступила.
Андрей и Георгий очень ждали в гости Виктора с семьей из Москвы, и вот, наконец, дождались. Вечером женщины устраивали свои посиделки, а они брали удочки и уходили сюда. Андрей иногда присоединялся позже – дела церковные не отпускали.
Клюнуло на старую удочку Андрея. Вытащили здорового леща. Виктор возмущался: как так, у него самые современные удилища, а тут...
– Мужики, айда по огородам напрямик. Тут рядом. Чего-то так неохота в обход.
– Давай...
Если б пёс одного из дворов знал, что через забор к нему ночью лезет не кто-нибудь, а церковный настоятель, ведущий московский нейрохирург и глава районной больницы, он бы, конечно, интеллигентно промолчал. Но пёс этого знать не мог. К тому же он явно учуял знакомый запах алкоголя, который всегда вызывал у пса одинаковую реакцию – бурный протест и неосознанную раздражительность.
В результате у Виктора оказались порваны штаны, у Георгия разодран гвоздем забора локоть, а отец Андрей оставил в подарок псу свой резиновый сапог, за который пес его ухватил. К тому же в чужом огороде пришлось бросить часть снастей. Конечно, их можно будет вернуть утром, когда проснутся хозяева, если их не разгрызет за ночь верный охранник-пёс.
Так и явились домой они: возбужденные, в разодранных штанах, в крови и без сапога. Домашние засуетились, забегали, а они наперебой рассказывали о случившемся.
– Ай-ай, – качала головой и крестилась пожилая уж монахиня Ирина,– И не стыдно! Вроде уж взрослые, отцы семейств, а как дети! Ничему жизнь не учит! Ничему!
-------------------------------------
Пишу для вас, друзья!
====================================================
....... автор - Наталья Павлинова - Рассеянный хореограф на ДЗЕН

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С МУЖЕМ...

#АннаЕлизарова
Ей даже не нужно было закрывать глаза, чтобы вспомнить - стоило лишь подумать и образ мужа легко и чётко поднимался из памяти: не тронутый пылью забвения, не канувший в небытие под кирпичной тяжестью лет. Он остался таким молодым, таким смелым, весёлым и преданным - её рыжий Никита. Сердце Юстины уже сбивалось с ритма, глаза её стремительно слепли, рассыпался позвоночник в труху... дряхлела оболочка, но сердце... сердце, вспоминая Никиту, считало себя молодым и отказывалось верить.
Юстина сидела, глубоко погрузившись в кресло, отдавшись прошлому настолько, что не понять: дремлет ли она, гуляя по лабиринтам памяти, или думает наяву, или просто оцепенела в бессилии. Но она вновь ощущала себя на станции. Запах железной дороги - креозот и сгоревшее топливо дизеля, - явственно щекочет ей ноздри. Она долго ждёт, всматриваясь вдаль. Развевается от ветра подол её платья, и волосы, которые она так долго старалась уложить, взъерошиваются, залетают на глаза, и замирает душа при сигнале локомотива, а потом радость выплескивается лавой наружу, когда состав поезда появляется на виду.
Юстина ждала Никиту. Два года разлуки. Один поезд, второй, четвёртый, пятый... Он должен был... он ей писал... они договорились...
Из сна наяву Юстину выдернул кот - он подошёл к её креслу и громко мяукнул несколько раз.
- Не обманывай, я знаю, что Ира тебя кормила. Брысь, наглец! - хриплым голосом отругала кота старуха.
Кот упал там, где сидел, и с остервенением принялся вылизывать полосатый бок, грациозно вздёрнув мясистую лапку. Юстина повозилась в кресле. Это был не её дом, не её жизнь - в данный момент она проживала у правнучки Ирины. Футболили её то туда, то сюда, потому что старость требовала ухода, но Юстина была не против - ей нравилось быть в гуще событий, менять обстановку. Даже до того, как погрузиться в немощь, она часто путешествовала от одной родни к другой и везде была желанной гостьей.
У правнучки Ирины вчера случилась беда - поссорилась с мужем, да так сильно, что тот обиделся, ушёл. Наговорили друг другу лишнего в сердцах... Молодые, горячие. Дети у них погодки. Ирина их в садик повела, вся заплаканная, взвинченная. Всю ночь и утро прислушивалась к любому шороху за дверью. Но не вернулся Володя...
Хлопнула дверь и Юстина встрепенулась, как всполошенная птица. Кот же и вовсе чухнул за диван быстрее ветра - видимо, посчитал, что это его, такого красивого, хотят украсть.
"Ирочка вернулась, значит, дети уже в саду" - поняла Юстина.
- Не пришёл он ещё, ба? - спросила с надеждой Ирина, хотя видела, что ботинок Володиных не прибавилось.
Юстина прочистила горло, оттолкнулась со скрипом в суставах от спинки кресла.
- Нет, Ириша. Ты не переживай, куда он денется... Наверное, на работу сразу пошёл.
Но Ириша думала иначе. Она заорала, срываясь в один момент, стягивая с себя рывком кроссовки:
- Пусть идёт! Пусть проваливает! Мне без него всё легче - готовить столько не буду и стирки меньше. И нашто мне мужик? В современном мире он только для размножения и пригоден, а у меня этот вопрос уже решён.
Ирина стала ходить по квартире в состоянии бешенства. Без свидетелей в лице детей можно было выплеснуть эмоции. Она резко поднимала с пола то игрушку, то тряпку и, отшвыривая волосы с лица, пёрла, как танк, промеж нитяных штор между коридором и гостиной. За ней, не смея вякнуть, наблюдала прабабушка Юстина. Вдруг одна из нитей-бус, не выдержав натиска, оторвалась и жгутом обвилась вокруг ноги Ирины.
- Понавешали тут этих висюлек!
Ирина сорвала с ноги нить и грохнула об пол, в сторону угла.
- Это всё он! Позволяет детям ерундой всякой дом захламлять!
- Может ты, Ира, таблеточку выпьешь? От нервов... - робко предложила Юстина.
- Приползёт на коленях - не пущу! - рявкала Ирина, не слыша старуху, забрасывая в шкаф подушку.
- Всё добро нажитое - отсужу! - хлопнула она раскрытой дверцей мебельной стенки. - У меня же дети! А он пусть идёт голый-босый. Сам виноват.
Она отряхнула руки и победоносно воззрилась на прабабушку:
- Так-то!
- Ты присядь, успокойся, - сказала пожилая женщина, убирая в сторону очки и прикрывая на мгновение глаза, - у меня от твоих криков в голове звенит.
Ирина с размаха упала на диван, скрестила руки, ногу закинула на ногу и задёргала стопой - поза защитная, не подходи.
Юстина сидела в своем кресле у окна, спокойная и невозмутимая, как бы замершая в моменте. Ее морщинистые руки лежали на коленях, а глаза, мудрые и чуть грустные, смотрели на Ирину с тихим пониманием.
— Ириша, — мягко произнесла она. — Ты сейчас думаешь, что всё очень плохо, но ты ошибаешься. В моей жизни бывало и хуже. Самое страшное - это продолжать ждать человека, которого уже нет. Я до сих пор жду.
Ирина удивлённо посмотрела на прабабушку. Ее дыхание было тяжелым, грудь поднималась и опускалась, словно она только что пробежала марафон. Она хотела кричать ещё, хотела выплеснуть всю злость, которая клокотала внутри, но что-то в голосе прабабушки остановило её. Она расцепила руки, встала и подошла к креслу.
— Бабуль, ты чего? — начала Ирина, но голос ее уже дрожал, и слезы, которые она так старалась сдержать, выступили на глазах. — Зачем ты мне сердце рвёшь - ждать того, кого уже нет! Можно подумать, он бросится под машину из-за меня. Володя сам виноват! Разве его слова были справедливы? Нет, я конечно тоже лишнего сболтнула, не надо было прохаживаться по поводу его неудач на работе, да ещё в такой унизительной форме...
- Сделай так, чтобы я тебя видела, - помахала рукой вниз Юстина - Мне тяжело задирать голову.
Ирина опустилась на колени и бабушка, взяв её лицо в свои ладони, посмотрела на неё внимательно, а затем поправила на ногах лёгкий плед и уложила эту тревожную голову к себе на колени. Юстина гладила Ирину по волосам, как в детстве, и приговаривала:
— Сиди, внучка. Сиди и успокаивайся. Гнев — плохой советчик.
Слезы так и текли по щекам Ирины и кричать уже не хотелось. Бабушка продолжала гладить ее по голове, и постепенно Ирина начала успокаиваться.
— Бабушка, — прошептала она, — почему так больно? Почему мы, любя друг друга, порой говорим такие обидные и ранящие вещи?
Юстина вздохнула. Ее глаза, обычно довольно ясные, стали мутными, словно она смотрела куда-то далеко, в прошлое.
— Любовь, Ириша — это не только радость, — начала она. — Это и боль, и страх, и надежда. Надежда, которая не угасает, даже когда не остаётся веры.
Ирина подняла голову.
— Бабуль, — осторожно начала Ирина, — а ведь ты никогда не рассказывала мне о прадедушке. Насколько я знаю, ты вырастила детей одна?
Бабушка закрыла глаза, и на ее лице появилась тень боли. Она молчала несколько секунд, а потом начала говорить, тихо, словно боялась, что голос ее предаст.
— Твой прадедушка Никита, — начала она, — был моим самым любимым существом на всей планете. Я до сих пор люблю его и не верю, что он исчез навсегда, слишком он остался живым в моем сердце. Он был рыжим, уууухх... и борода, и волосы - всё рыжее!
Она замолчала, словно собираясь с силами, а потом продолжила:
— Тебе сложно сейчас представить, но я не всегда была древней бабкой.
- Да я и не... - возразила Ирина.
- Чшшш... Без приставок и поясняющих слов, я была просто Юстиной. Нечасто встречается такое имя и сейчас среди молдаван... Но так назвал меня папа. Девушка Юстина... Каковой она была в те времена? Открытой, доброй... и красивой, наверное.
- Ну конечно красивой, бабуль! У нас же есть фотография! - согласилась Ирина.
- А ну-ка достань, посмотрю хоть. Никиту помню молодым, а себя забыла.
Какое-то время Ирина рылась в семейных альбомах, пока не вспомнила, что фотографии в доме нет - она её видела только у матери в архивах. Но Ирина не растерялась и отыскала в мобильном переснятый на телефон старый снимок. Обе вгляделись в молодую Юстину. Фотография была сделана после войны.
- Здесь мне лет тридцать пять, - сказала прабабушка, придерживая на носу очки.
Густые волосы в скромном узле на затылке и брови соболиные вразлёт. Развитые плечи, крепкая фигура, а взгляд - испытующий, недоверчивый, в нём словно замерло ожидание и надежда. Приятное, красивое лицо. Здоровое с пропорциями тело.
- Они жили в одном селе... - начала Юстина. - Я буду так говорить о себе - во втором лице. Ты не против? Мне так легче.
- Конечно.
Юстина знала Никиту с детства. Он был старше на два года. Поженились рано - Юстине было семнадцать. А чего ждать? Им, молодым, не терпелось начать жить вместе. Никита забрал жену к себе в дом, к родителям. В двадцать два года Юстина уже родила дочку и сына. Это была счастливая семья... Когда началась война, Никита ушёл на фронт. Детям было четыре года и чуть больше двух. Она получала от любимого редкие письма, очень переживала за его жизнь. Никиту перебрасывали из одной дислокации в другую, письма часто терялись. И вот в очередном письме, спустя два года разлуки, Никита пишет ей, что такого-то числа их части будут перевозить поездом через родные края, поезд сделает остановку на пару часов в соседнем посёлке.
"До дома я дойти не успею, поэтому приди хоть ты ко мне на станцию Д., любимая, обнимемся с тобой. Будь на месте в двенадцать часов и жди."
Поблизости было две железнодорожные станции: одна в том посёлке, где указал Никита, и другая ближе, рядом с их селом.
В назначенный день Юстина тщательно собралась: кончиком опалённой спички подвела тонкие стрелки на глазах, припудрилась, накрасила губы...
- Мама, а что ты делаешь? - любопытствовали дети.
- Хочу для папы вашего быть красивой, сегодня встречусь с ним.
- Ах! Я тоже хочу!
- Нет, мой маленький, далеко туда идти, больше часа, у тебя ножки устанут.
Мальчик натужил лоб, пытаясь вспомнить образ отца, но ничего не всплывало в памяти.
- А какой у нас папа?
- Самый лучший. Ты похож на него - такой же рыжий, - улыбнулась Юстина и поцеловала сына в макушку.
Оставив детей на старика-свёкра, Юстина вышла на улицу. Шла она по селу бодро, чуть ли не подпрыгивая от радости близкой встречи с любимым, вся такая нарядная, праздничная, в красивом, выглаженном платье, что казалось, будто и нет никакой войны. Легка была походка Юстины - не только от хорошего настроения, но и от лёгкости в теле, потому как исхудала она за два года войны, стройной стала, как девушка-подросток. Смотрели на неё потухшими глазами облачённые в чёрное вдовы, останавливался дед, задумчиво дёргая себя за бородку.
- Ты куда это такая? Аль война закончилась, а мы и не знаем? - спрашивали у неё.
- Нет! - звенела высоким голосом Юстина. - Никита мой будет сегодня проездом в , побудем с ним рядом часок! Два года в разлуке уж!
- Счастливая ты, Юстина. А я на своего похоронку вот... в прошлом месяце...
- Знаю, Маша, знаю... Держись.
Юстина вышла за пределы села. Проселочная дорога, узкая и утоптанная тысячами ног, вилась между полями, словно коричневая лента, вплетенная в бескрайний зеленый ковер. Юстина вбирала в себя каждый момент пути, он казался ей неповторимым и особенно прекрасным оттого, что именно этот путь ведёт её навстречу любимому.
Сухая земля под ногами, местами потрескавшаяся от летнего зноя - это неотъемлемая часть их родины, того места, где появился на свет Никита, потом появилась и она, где нашли они друг друга так просто. Проселочная дорога поднялась на пологий холм, затем спускалась в низину... Вокруг Юстины - бескрайние виноградники, и их ровные ряды, словно строй солдат, уходили за горизонт. Гроздья винограда, еще не набравшие сладости, тяжело свисали с лоз, переливаясь на солнце изумрудными и янтарными оттенками.
Вдалеке, за полями, виднелись небольшие рощицы, где деревья, словно старики, склонились под тяжестью лет. Юстина шла, и ее взгляд то и дело останавливался на деталях, которые делали молдавскую землю неповторимой. Как же сильно и явственно запомнилась ей та дорога! Запомнилась тем, что так и осталась в тот день единственным светлым моментом... Вот у обочины, среди пыльной травы, ярким пятном выделялись цветы мальвы, их розовые и сиреневые лепестки словно манили к себе. Вот в тени дерева притаился старый каменный крест, обвитый плющом, — немой свидетель истории этих мест. А вот и одинокий домик с курами, важно разгуливающими по двору.
Чем дальше она шла, тем больше чувствовала себя частью этого пейзажа — простого, но такого живого и настоящего. Но вот и станция, наконец! Дорога вылетела из головы Юстины, и хотя до двенадцати часов оставалось ещё минут тридцать, она начала спешно перебегать рельсы, чтобы оказаться возле входа на станцию. Она оглядывалась влево - а вдруг уже подходит тот самый поезд? А вдруг...
Запах железной дороги - креозот и сгоревшее топливо дизеля, - щекотал ей ноздри. Юстина стояла, как статуя, и ждала... Долго ждала. Уже час прошёл, уже два минуло, третий час на исходе. Проезжали поезда - но все не те. Напряжённым, встревоженным взглядом, Юстина всматривалась вдаль. Развевался от ветра подол её платья, и волосы, которые она так долго старалась уложить, взъерошивались, залетали на глаза, и губы она уже искусала - не осталось на них помады, - и обветрилось её красивое лицо так, что начала стягиваться кожа... Нет поезда! В очередной раз замирала душа Юстины при сигнале локомотива, а потом радость выплескивалась лавой наружу, когда состав поезда появляется на виду. Опять не тот...
Художник А.Кутасевич
Простояв так до четырёх часов и переговорив с дежурным по станции, Юстина решила возвращаться домой. Сердце её было упавшим, ноги слушались с трудом. Она уже ничего не замечала обратной дорогой. Все мысли её занимал муж Никита. Что же случилось в пути?
А случилось вот что: произошли какие-то изменения в пути следования и поезд Никиты шёл по другой ветке, и остановку сделал на той станции, что была рядом с их селом. Нескольким солдатам, проживающим в этом селе, дали полтора часа на всё про всё - хлынули воины со всех ног по родным домам... Отправился в свой дом и Никита.
Первым его признал сосед, поздоровались за руку. Перекинулись парой слов об обстановке на фронте.
- А жена-то твоя поскакала со всех ног на станцию Д. ещё утром! Аль перепутала?
- Нет, это я не успел сообщить о переменах в пути.
Зашёл Никита в родной дом - мать с отцом в крик да плач! Отыскал Никита глазами своих деток. Как выросли! Младшенькому-то всего два года было, а теперь уже четыре!
- Ну идите, дети, к отцу, или не узнаёте? - сказал им Никита, опускаясь на корточках и расставляя руки.
Дочка подошла с осторожностью, потрогала лицо, позволила отцу обнять себя. Пахло от папы, как от чужого, а форма делала его каким-то другим мужчиной, как с картинок, и глаза у него стали острыми, с незнакомым прищуром, много чего непонятного и страшного для детей отпечаталось в тех глазах: дорога, сме*ть, взрывы снарядов, ранения, встречи с врагом... Их папа был не таким - с рыжей бородой, мягким взглядом, в простой деревенской одежде...
- А это точно ты? - уточнила дочка.
- Ну а кто же?
- Не знаю... Другой ты.
- Ах, доченька... - поцеловал её Никита с болью в щёку и шею. Затем поманил к себе сына: - Ну а ты, Петя? Иди к папе.
Мальчик прижался к печке, помотал головой:
- Нет! Ты не мой папа!
Дед с бабкой нервно рассмеялись, Никита невесело хмыкнул. И сколько бы ни убеждали мальчонку в том, что это его настоящий папа, тот не поверил. Упёрся в своё и всё тут, а когда бабка попыталась приволочь его - разревелся от страха, забился у неё в руках.
- Оставь его, мама. Я для него чужой, понимаю. Ребёнок меня совсем не помнит.
Никита пробыл дома около часа. Пообедал с родителями, с особенной расстановкой ел то, что приготовила своими руками Юстина. Затем походил по двору, с каким-то задумчивым интересом рассматривая непримечательные изгороди, калитки и стены дома, проверяя на прочность то одно, то другое. Казалось - так много работы дома, остаться бы и с таким удовольствием мастерить... Сказал отцу:
- А курятник надо бы новый построить. Вернусь - сделаю.
- Как скажешь, сын.
Пора на станцию. Попрощался со всеми Никита, дочку расцеловал, а сынок не вышел к нему - спрятался где-то в доме.
Уехал он, а вечером вернулась домой расстроенная Юстина. Как же горько было ей слышать о том, что так глупо разминулись они с мужем! Как услышала - так и легла, завыла белугой. Дочка с ней давай плакать, а сынок успокаивал, говоря: "это всё равно не наш папа был, у нас другой папа".
Больше ни одного письма, ни единой весточки не получила от Никиты Юстина. В тот же год пришла похоронка.
Прабабушка Юстина закончила свой рассказ на этой резко обрывающейся ноте. Она сидела, рассматривая свои руки с выпуклыми венами и сухой, как пергамент, кожей. История их любви обрывалась так неправильно и жестоко, что сравнить это можно только с птицей, которая взмыла в небо и набрала доступную для неё высоту, и в этом полёте блаженства ей внезапно обрубили острой саблей крылья...
Птица вскрикивает и падает. И падает. И ветер пронзительно свистит в ушах. И Юстина, вспоминая это падение, вновь не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Между горлом и свободным воздухом - плёнка, о которую бьётся ветер. Вдоха нет. Вдоха нет! Как дышать ей без любимого Никиты?
Первой очнулась Ирина. Слёзы бежали у неё по щекам.
- Господи, бабушка, да как же так! Два года не виделись и даже встретиться не смогли, будучи так рядом друг от друга! Да за что же судьба так с вами! Неправильно это!
- Уж как есть! А ты береги что имеешь. Потерять легко, а вот сберечь...
- А потом? Что потом с тобой было?
- Ты имеешь ввиду личную жизнь? Был один мужчина, но замуж я больше не вышла. Не смогла никого полюбить.
Ира встала и обняла прабабушку от души. Затем она вышла на кухню и попыталась опять дозвониться до мужа. Телефон Володи был всё ещё отключен. Иру охватила тревога. Она корила себя за несдержанность, за то, что не захотела гасить ссору в зародыше, а раздула из мухи слона.
Она стала искать в интернете рабочие номера той компании, в которой работал муж, но не успела позвонить - он набрал её сам. Оба помолчали в трубку.
- Я только до работы дошёл, - пояснил Володя, - телефон вчера сел, я ночевал у Дениса, а у него зарядка с другим разъёмом.
- Ясно.
- Ты как? Всё ещё считаешь меня ничтожеством?
- Ох, перестань. Я люблю тебя.
- Правда? - переспросил он удивлённо.
- Конечно! Прости за лишнее.
- Просто давно не слышал от тебя этих слов...
- Люблю. Возвращайся домой поскорее.
- И я тебя, солнышко, люблю.
Когда Ира вернулась в гостиную, прабабушка Юстина продолжала сидеть в своём кресле. Было непонятно, слышала ли она их разговор, но по лицу её блуждала улыбка. Посвящалась ли она тому, далёкому Никите, оставшемуся живым в её памяти, или радовалась старуха примирению молодых и живых - об этом знала только она сама.
---------------------
История рассказана мне внучкой того самого Коли из рассказа "Пятый лишний". Это случай из другой ветви её рода.
===================================================
....... автор - АННА Елизарова - канал Пойдём со мной на ДЗЕН

ОКНО НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ...

#МарияСкибаРудных
Ольга Дмитриевна была рада тому, что Юля устроилась работать почтальоном. Все при деле. Может, ума наберется и в следующем году в институте восстановится. Почему дочка бросила учебу в областном городе, она так и не узнала. Юля не захотела рассказывать. Только про какую-то кражу заикнулась и все, больше ни слова. Месяц просидела в своей комнате. Потом пошла и устроилась на почту.
Юля тяжело вникала в суть работы почтальона. Вроде и ничего сложного, да только голова у нее совсем о другом думает. Юля взяла себя в руки и сосредоточилась. Сегодня она первый раз будет разносить пенсию. Ей выдали немаленькую сумму, список, кучу наставлений и она вышла из здания почты. Ее участок был самый отдаленный, на окраине. Но Юля не видела в этом проблему, она напевала веселую песенку, когда зашла в маленький, неуютный двор между старыми пятиэтажками. Во дворе никого не было. Юля направилась к первому подъезду, как вдруг к ней подбежал парень в спортивной куртке. Лица его Юля не рассмотрела, он подскочил сзади, к тому же на его голове был надет капюшон. Парень так резко дернул за ее рабочую сумку, что Юля не устояла и упала, больно ударившись головой об асфальт и выпустив сумку из рук. Когда она смогла подняться, ни парня, ни сумки уже не было. Юля некоторое время постояла, оглядываясь и будто надеясь, что грабитель вернется и принесет ей сумку со словами: "Уж и пошутить нельзя!". Но поняла, что это всерьез. И со слезами побежала обратно на почту.
Потом заявление в полицию, дача показаний. И ... Юля - главная подозреваемая. Следователь, Инга Витальевна, оказалась очень дотошной, вот и докопалась до происшествия в институте. Теперь Юле никто не верил и ее задержали. Ее обвиняли в том, что она сама спрятала деньги и ударила голову, чтобы все было похоже на ограбление. Как ни доказывала следователю девушка, что на нее напали, описывала, как могла, грабителя, объясняла, что в институте она ничего плохого не сделала, ей не верили. И свидетелей у нее не было.
Юля находилась под стражей уже третьи сутки. Она почти смирилась с тем, что попадет в тюрьму, как вдруг ей заявляют, что она свободна! Не веря в такое счастье, она спросила у недовольной Инги Витальевны:
- Вы поймали настоящего грабителя?
- Нет, но поймаем. Просто нашелся свидетель. Он полностью подтвердил твои показания. Видел все из окна. Так что тебе повезло. Если бы не он... - она криво усмехнулась.
"Вы бы меня с радостью посадили", - подумала Юля, а вслух спросила:
- Можно мне этому свидетелю спасибо сказать? Он здесь?
- Нет, но сказать можешь. Он в том доме в третьей квартире живет. Окна как раз во двор выходят.
Юля бегом побежала домой. Она представляла, что думает о ней мама, как переживает. Ольга Дмитриевна, действительно, что только не передумала: и что дочь связалась с бандитами, и что начала употреблять всякую гадость, и что ей угрожали. От таких мыслей она даже разболелась. А тут Юля прибежала домой, измученная, но радостная, обняла и успокоила маму.
На другой день Юля сходила на почту и написала заявление об уходе. Больше не хотела она работать почтальоном. Потом подумала и решила поблагодарить своего спасителя. Она представляла его пожилым мужчиной, подумав, что в окно чаще всего смотрят старенькие люди, которым больше и делать то нечего. Юля купила несколько больших красных яблок, ярко-оранжевых апельсинов и с опаской вошла в тот самый двор.
Но сегодня там не было пусто, две молодые мамочки гуляли с колясками и звонко над чем-то хохотали. Юля облегченно вздохнула и прошла в первый подъезд. Нужная квартира была на первом этаже. Дверь деревянная, обитая утеплителем.
- Кто там? - раздался старческий голос сразу после того, как смолкла трель звонка.
- Я хотела Вас поблагодарить за то, что Вы меня спасли, рассказали полиции правду о нападении на меня.
- Ничего я не говорил, иди отсель, - довольно грубо ответил ей старик, но вдруг защелкал замком, ворчливо сказав кому-то: - Ладно, ладно, впущу я ее.
Дверь отворилась, и Юля увидела старичка, хотела вручить ему фрукты, но он замахал в сторону комнаты:
- Иди, ужо, там он.
Юля пошла. Осторожно заглянула в комнату и увидела молодого парня на инвалидной коляске. Он улыбнулся и просто сказал:
- Ты Юля? Заходи. Меня Олегом зовут. Олег Некрасов.
- Классная фамилия. А я Капуста. Папа нас с мамой такой фамилией наградил и смылся в неизвестном направлении, - фыркнула Юля, а Олег звонко рассмеялся. Так по-доброму и от души, что
Юля засмеялась вместе с ним.
- Ты юморная. Давно я так не смеялся. С дедом не очень-то повеселишься, ему все в этой жизни не так. Особенно после той аварии, - перестав улыбаться, добавил Олег, - Как ты себя чувствуешь? Ты же тогда сильно ударилась головой, я видел, но помочь не мог. Хотел Скорую вызвать, а ты уже поднялась и ушла. Ты извини, что я сразу в полицию не позвонил, не знал, что у тебя такие проблемы. Это вчера баба Таня, соседка, нам с дедом рассказала, она все знает. Я почти уверен, - прошептал Олег, - что у нее свои агенты в полиции. И не только.
Юля улыбнулась и махнула рукой:
- Ничего, главное, обвинение с меня сняли. Спасибо тебе. Если бы не ты...
- Да ладно. Рад, что помог. Хоть тебе. Я бы хотел еще кому помочь, но крепко привязан. Уже второй год. Пришлось из института уйти, я ведь на врача учился, хотел хирургом стать. Теперь только через интернет держу связь с миром. А ты учишься?
Юля вздохнула тяжело, а потом рассказала, почему из института ушла. Олегу первому рассказала.
-У одной девчонки из нашей группы пропали дорогущие часы. Она их на лабораторной сняла и в карман кофты положила, а когда занятия закончились, обнаружила, что их нет. Все ребята были на месте и все отрицали. А я уже ушла, голова разболелась, я и отпросилась пораньше. Вот все на меня и подумали. Она заявление в полицию написала. Приехали ко мне на квартиру, которую я снимала, я ничего не могла понять, и у меня, конечно, ничего не нашли. На другой день вся группа от меня отвернулась, даже мой парень, Сергей. Я в панике, пытаюсь всем объяснить, слушать не хотят. Я вечером к Сергею домой пришла, он радостный, словно в институте ничего и не было, обнял, побежал на кухню кофе варить, а я расстроенная, споткнулась об его обувь в прихожей, чуть не упала, за его куртку схватилась, и в кармане что-то металлическое нащупала. Ну и залезла в карман. Знаю, нельзя. Но там были эти часы! Я как чумная, стою, на них смотрю, Сергей вышел из кухни и как заорет, зачем, мол, ты по чужим карманам лазишь? Он, вроде, их сегодня на полу в институте нашел. А у самого глазки бегают. Ну и начал умолять, чтоб никому не говорила, он тогда пропадет. А я не пропаду? Я часы забрала и ушла. На другой день девчонке часы на стол положила, сказала, что нашла в раздевалке, и забрала документы из института. Не могла я там больше учиться. А когда меня ограбили, следователь в институт позвонила и об этом случае узнала. Вот и не поверила мне. Так что, если бы не твоя порядочность, я бы в тюрьму попала.
Олег улыбнулся:
- Вот и я деду говорю, надо выручать девушку, а он все ворчит, обо всех, мол, думаешь-переживаешь, кто б о тебе подумал, на улицу выйти некому помочь. Дед то уже слабый.
- Ой, а давай я с тобой погуляю! - обрадовалась Юля, - Я никуда не спешу. А дед пусть пока яблоки пожует.
Она помогла Олегу выехать на коляске на улицу. На улице было довольно тепло и солнышко светило так ярко, что уже никто не сомневался: весна наступила! Олегу и Юле было так весело и легко вместе, что время до вечера пролетело незаметно.
- Олег, можно узнать, а что же произошло с тобой год назад? И почему ты живешь с дедом? - спросила Юля, когда они уже поднимались в квартиру.
- Авария, - просто ответил Олег, - ехал домой на такси, а водитель слишком резкий попался, подрезал всех, ну и... Мне сделали операцию на позвоночнике, сказали, что все хорошо, должен ходить, а я встать не могу. Но я уверен, я обязательно встану. Ведь мне еще нужно дом построить и сына родить. Деревья я уже садил, в парке. А дед, он меня с малого вырастил, родители не очень-то обо мне беспокоились.
Они заехали в квартиру и Юля спросила:
- Олег, можно я еще приду к тебе? Пойдем опять гулять.
Олег грустно посмотрел ей в глаза и спросил:
- А нужно ли? Мне сегодня было так хорошо, что я боюсь привыкнуть. Ты из благодарности придешь еще пару раз и все, а мне потом будет очень больно. Не приходи больше, пожалуйста. И звонить не надо.
Но на другой день Юля все же пришла:
- Прости, Олег, но мне очень захотелось прийти, ты не против?
Он ничего не сказал, потому что сам всю ночь мечтал об этом.
Так прошло две недели. Юля устроилась санитаркой в местную больницу, но в свободное время сразу бежала в этот негостеприимный поначалу двор, в квартиру номер три старой пятиэтажки. К неунывающему парню с доброй улыбкой. Юля возила Олега по улицам города, в парк, рассказывала ему стихи, которые писала в детстве, а он ей разные удивительные и необычные факты, найденные в интернете. Все было так замечательно, что, когда однажды Юля не пришла, Олег сначала не испугался, но через день он уже не отъезжал от окна. Боялся пропустить Юлино появление во дворе. Так он и просидел у окна трое суток. Дед ворчал, мол, я же говорил. А Олег смотрел во двор. Он теперь ужасно жалел, что так и не дал Юле свой номер телефона.
«Значит, не судьба, - наконец постарался утешить себя Олег, - Проживу и без нее».
Он скрипнул зубами и взялся за колеса коляски, чтобы отъехать от окна, как вдруг увидел знакомую фигурку!
Юля бежала, запыхавшись, она смотрела в его окно и страшно боялась, что ее там уже не ждут. Но она не могла прийти раньше, мама сильно заболела, и ее никак нельзя было оставить одну!
И вдруг Юля увидела, как в окне на первом этаже мелькнула фигура молодого мужчины. Не может быть! Олег стоял у окна, опершись о подоконник руками и прижавшись лбом к стеклу! Он был счастлив! А Юля остановилась и почему-то расплакалась…
Олег все же стал хирургом и смог помочь многим людям. А Юля выучилась на медсестру, но пока сидит дома, с трехлетним Алешей и годовалой Алиночкой. И все время смотрит в окно, чтобы первой помахать своему любимому мужу, возвращающемуся с тяжелого дежурства.
=======================================================
....... автор - Мария Скиба-Рудных
https://ok.ru/profile/535479288762

МАМ, ЗАЧЕМ ОН ТЕБЕ...

#ТатьянаВиктороваPn
Марина, войдя в фойе, непроизвольно бросила взгляд на зеркало, в котором увидела себя: стройную, посвежевшую и похорошевшую. Увидев свободную банкетку, села с Мишкой, разглядывая просторное помещение, где уже собрались отдыхающие.
Она прислонилась спиной к прохладной стене, довольная, что повезло поехать по путёвке в санаторий, да ещё с сыном. Белобрысый Мишка сидел рядом и серьёзно смотрел на всё происходящее.
Дама из соседнего номера, увидев, Марину, поздоровалась и позвала танцевать. Марина взглянула на Мишку: - А что, сынок, пойдем и мы подвигаемся, тоже полезно.
Двенадцатилетний Миша сморщил губы, показав неудовольствие, но всё же встал и, нехотя, пошёл. В танцевальном круге крутились все: и дети, и взрослые.
Марина, вдохновлённая отдыхом, излучала улыбку. Даже когда вернулась на своё место, довольная, окинула взглядом весь зал, словно посылая благодарность всем за этот танец. Светлые локоны игриво падали на лоб, она их убирала, поправляя незатейливую прическу.
- Разрешите вас пригласить на танец, - мужчина, лет за сорок, добродушно смотрел на Марину, протягивая ей руку. И она поняла, что объявили медленный танец.
Мишка схватил мать под руку, вцепившись «железной хваткой», и строго сказал кавалеру: - Она не танцует!
- Ух ты, какой серьёзный! – мужчина продолжал улыбаться. – Что же такого, если мама потанцует со мной… уж будь добр, разреши…
Марина смущённо посмотрела на мужчину, потом на Мишку: - Зачем ты так?
- Сиди! – ещё твёрже сказал мальчик, крепче сжав её руку.
Неловкая пауза смутила взрослых, мужчина пожал плечами и ушёл.
Марина уже без улыбки посмотрела на сына. Но Мишка, отпустив её руку, и, жалостливо глядя в глаза, сказал: - Ну, зачем он тебе такой старый?
- Да какой же он «старый»? Мне тридцать восемь, а он может лет на пять старше… разве это «старый»?
Михаил надул губы и стал серьезно смотреть на танцующих. Марина вздохнула, но в этот вечер больше не танцевала.
https://sun9-13.userapi.com (художник Мария Тихомирова)
Как отдохнула? – спросили на работе.
- Прекрасно отдохнула, - радовалась Марина, - я ведь сына с собой брала, ему тоже полезно воздухом подышать. – Она пыталась вспомнить, что же интересного ещё произошло в санатории, чтобы поделиться с коллегами.
– Представляете, Мишка-то мой что учудил… меня на танец пригласили, а он не пустил, говорит, старый он, нечего тебе с ним танцевать… ну вроде того, что я против такого кавалера - красотка. – Она тряхнула локонами, для своего возраста Марина была милой и симпатичной.
- Ну надо же, какой он у тебя… прямо контролирует, - заметила бухгалтер Галина Сергеевна.
– Да-аа, он у меня такой, контролирует, рассуждает как взрослый, - с гордостью ответила женщина.
- Может он и прав, - согласилась Галина Сергеевна, - дети сразу видят человека, может тот кавалер тебе, и в самом деле, не подходит… даже для танца.
- Да, Миша у меня уже по-взрослому рассуждает, - согласилась Марина.
- Молодец! – Поддержали коллеги. – Хороший у тебя мальчишка растет. Ты хоть и одна воспитываешь, а пацан вон как хорошо учится, в кружки ходит, таким сыном гордиться надо и радоваться.
- И на хоккей ходит, и на плавание, - сообщила Марина с гордостью.
***
Прошло ещё три года. Марине уже за сорок. Михаил повзрослел, парень уже почти. Учится также хорошо, может с медалью школу окончит.
Как-то пришёл Миша со школы чуть раньше, а Марина только что проводила Олега Петровича. Они полгода встречаются, только Миша не видел, скрывала Марина. И тут повстречались почти в дверях.
Олег смутился, попытался познакомиться, но Миша к разговору не был расположен. И взгляд такой осуждающий бросил.
Дверь закрылась и Михаил, глядя Марине в глаза, спросил: - Зачем тебе этот лысый?
Марина попыталась поговорить, сказать, что время идёт, а она одна...
- А я? – спросил с обидой Миша. – Ты ведь не одна.
Марина разговор прекратила и долго думала в тот вечер. Можно, конечно, поставить сына перед фактом, сказать, что дядя Олег будет с ними жить… но потом взглянула на аккуратно сложенные учебники и тетради, на порядок в комнате сына, на его спортивную форму, на картину, которую он подарил ей на день рождения… - Хороший у меня сын, - призналась она сама себе, - чего же мне еще надо.
С Олегом встречи прекратились, потому как мужчина на семью был настроен, даже говорил, что ещё и ребенка можно родить, что вырастить смогут… вдвоём-то…
Прошло ещё десять лет
Михаил, окончив школу с серебряной медалью, уехал учиться в большой город, оставив Марину одну.
Все пять лет она помогала материально, да и просто была всегда на связи, интересовалась, подсказывала, а потом на каникулы ждала домой. В общем, жила успехами сына.
С работой ему тоже повезло, хороший оклад, продвижение по карьерной лестнице обещали способному парню.
Михаил так и остался жить в Петербурге, тем более, работа хорошая. Девушку встретил, женился, ответственность прибавилась – теперь за семью отвечает. Да и на работе дел невпроворот.
Марина скучает. Звонит каждый день. А в этот раз позвонила ему ещё раз после обеда.
- Мам, тебе делать нечего? – строго спросил сын. – Я же говорил, что занят. На работе я, понимаешь?
- Да-да, сынок, прости, забыла, захотелось услышать тебя. Ну раз всё хорошо, то не буду отвлекать.
Она отключила телефон и сидела как будто в забытьи. В ушах так и звенело: «тебе делать нечего… нечего… нечего…»
Её локоны уже не падали на лоб столь игриво, фигура уже не была такой стройной, как прежде, появились морщинки, с которыми она отчаянно пыталась бороться. А главное – вечера… так тоскливо одной.
Она работала на прежнем месте, только теперь чаще ходила в поликлинику, сама заметила, как пришло это время, когда то одно заноет, то другое надо проверить.
- Извините, я за вами… скажете, если кто-то спросит, - попросила она, - а то мне надо ещё в двести пятый сбегать.
- Хорошо, скажу, вы не беспокойтесь, я обязательно скажу.
Минут через десять вернулась и стала искать глазами, за кем же она.
- Вы меня ищете? – спросил мужчина. – Я помню, вы за мной были.
- Ой, как хорошо, а то я думала, потеряла вас.
- Меня трудно потерять, - попытался шутить мужчина. – Он поднялся и предложил место. – Присаживайтесь, отдохните.
- Потому что старая? – спросила она.
- Нет, потому что дама, - ответил он, - дамам надо уступать.
Так и держались друг за другом, негромко переговариваясь.
Когда Марина вышла от доктора, то мужчины уже не было, и ей стало немного грустно. Может, потому что оказался хорошим собеседником.
- Вы уже? – он окликнул её на улице, когда она вышла.
- А-аа, это вы…
- Да, это мы, я и мой автомобиль. Если вы на автобус, то могу подвезти.
- Но я в микрорайоне живу…
- Ну и что, какая разница, у меня сегодня время есть. Кстати, Александр, - представился он и поднял воротник куртки.
Было немного морозно, небольшой снег прошёл недавно и стало как-то празднично. Они шли рядом, и он был чуть выше её, немного худощав, даже чуть сутулился. Лицо тоже худощавое и морщины явно выделялись. Но взгляд светло-карих глаз был приятен и появлялось ощущение тепла, когда смотришь ему в лицо.
Через неделю он впервые пришёл к ней домой - она сама пригласила. В стенке, за стеклом, увидел фотографию с сыном.
- Это мой сын, он живёт в Санкт-Петербурге. Работа хорошая, женился недавно. Гость подошёл ближе, чтобы разглядеть фото. – А это что за фотография? Где это ты?
- А это мы с сыном в санатории… ой, это давно было, лет тринадцать прошло, наверное…
- Ну надо же, это ведь наш местный санаторий, - удивился он, - я ведь тоже там был. Та-аак, это получается какой год… - он увидел на фотографии дату снимка, - так я в том же году был… и месяц совпадает. Да-аа, помню я этот санаторий, там зал у них большой танцевальный…
- С колоннами? – уточнила она.
- Точно, с колоннами, - он снова стал разглядывать фотографию. – Мне даже кажется, что мы могли встречаться…
- Это исключено, - сказала она.
- Нет, не в том смысле… может случайно…
- Возможно. Но я тогда отдыхала с сыном, а он у меня с детства, знаешь какой… серьёзный… женихов отбивал от меня…
- Это не он случаем меня в отставку отправил? Марин, не ты ли это была?
Марина вспыхнула, сразу же всплыла в памяти та неприятная сцена, когда Миша запретил ей танцевать. – Был случай, - призналась она.
Слово за слово, они всё вспомнили.
Они бы сразу друг друга узнали, но годы прошли, да и та единственная встреча на танцах почти стёрлась в памяти. А вот тот отказ запомнился.
- Ну что, я позвоню, - пообещал Александр, - позвоню в конце недели. Кстати, спасибо за чай, извини, пришел неподготовленным… без цветов…
- Ничего, я ведь просто угостила чаем.
Закрыв за ним дверь, долго сидела с фотографией в руках. Ей было жаль, что не смогла противостоять тогда сыну и, можно сказать, обидела человека. Вовсе он не старый. Он и сейчас не старый. Буквально за пару встреч оба рассказали о своей жизни. Александр тогда, в санатории, был в разводе. А потом, спустя год, женился. И вот чуть больше полугода назад снова развёлся, хотя не живут они уже больше года. И она не осуждала его, потому что у самой жизнь была перековеркана.
Она ждала звонок в среду, в четверг… он не позвонил. Хотела сама набрать, но испугалась, чтобы будет выглядеть навязчивой. Пришла с работы, села на кухне и сидела так, глядя в окно. Звонка не было.
И вдруг всё стало понятно. Он не позвонит. Вот если бы тогда, в санатории, они познакомились и разговорились, то могли быть вместе и сейчас. А теперь, когда увидел эту фотографию и вспомнил, как она не пошла с ним танцевать, отказав при всех… зачем ему звонить ей сейчас?
Для неё теперь это стало очевидным, что она даже не сомневалась и приказала не питать себя иллюзиями.
***
Он позвонил в пятницу после обеда. – Я надеюсь, наш договор в силе?
- Какой договор? – спросила она, растерявшись.
- Я обещал пригласить тебя в ресторан. Ну так вот – приглашаю. Как насчет воскресенья?
- Саша, честно говоря, растерялась немного…
- Ты снова мне откажешь? Или мужчина с двумя браками за плечами не внушает доверия? – спросил он, и в голосе слышались шутливые нотки.
- Нет, не поэтому… в общем, я согласна.
- Ну и всё, значит в воскресенье в шесть вечера я у твоего подъезда.
Чтобы не мять прическу, она не стала набрасывать капюшон. Села к нему в машину и посмотрела на него, будто говоря: «Ну вот и я».
- Привет, - сказал он, - повернулся и протянул руку на заднее сиденье, подал три розы. Букет был небольшой, но живые цветы вдруг изменили всё вокруг, словно напомнили: скоро весна.
- Спасибо, Саша, так приятно.
- Столик я уже заказал, так что будем с тобой сегодня отдыхать, сегодня всё для нас.
Ближе к восьми появились музыканты. – Здесь живая музыка, - сообщил он.
- О-оо, как приятно, люблю живую музыку, - обрадовалась Марина.
Когда зазвучал медленный танец, Александр, распрямил плечи и обратился к Марине: - Надеюсь в этот раз ты мне не откажешь?
- Даже не мечтай, отказа не будет, придётся тебе танцевать со мной весь вечер.
***
Мам, ты что-то давно не звонила. – В голосе Михаила чувствовались неспокойные нотки.
- Почему "давно"? На прошлой неделе звонила.
- У тебя всё нормально?
- Да, сынок, у нас всё нормально.
- Почему «у нас»?
- Потому что мама вышла замуж.
- А почему молчишь?
- Я не молчу, вот как раз говорю тебе. Так что мы с Александром Павловичем теперь вместе.
В трубке ни звука. Молчание.
- Миша, сынок, ты не переживай, всё хорошо. И в гости приезжайте, будем ждать.
- Мам, просто неожиданно как-то… хотя, наверное, правильно… поздравляю. В гости пока не получается, работы много… но мы приедем, обязательно приедем… как-нибудь.
Отключив телефон, Марина улыбнулась. – Главное, чтобы у вас всё хорошо было, а в гости… я не обижаюсь, это уж как получится.
======================================================
....... автор - Татьяна Викторова - канал Ясный день на ДЗЕН

НА СВОЁМ МЕСТЕ...

#Здравствуйгрусть
Когда Лена собралась замуж за Дениса, подруга сказала, что она сошла с ума.
– Разведённый с тремя детьми? Ты о чём думаешь? Он же тебя замуж зовёт только для того, чтобы обслугу бесплатную получить! Будешь готовить на них всех, стирать, убирать... Зачем тебе это надо?
Это был любимый Катькин вопрос: зачем тебе это надо? Свою жизнь она строила вокруг именно этого вопроса, и не то, что искала определённую выгоду, просто взвешивала потенциальную пользу и потенциальный вред.
– Ну и буду, – спокойно ответила Лена. – Ты знаешь, я всегда детей хотела, так что для меня это не проблема. Он спокойный, работящий, непьющий – что ещё надо?
– С самооценкой у тебя проблемы, – вздохнула Катя. – Нет, я понимаю, что у тебя инстинкт материнский проснулся, это нормально. Я вон собачку завела, это куда выгоднее.
– Ты можешь родить, когда захочешь, – напомнила Лена. – А я – нет.
Катя сразу замолчала, перестала взвешивать и убеждать. Погладила Лену по руке и прошептала.
– Ладно, прости. Я же просто волнуюсь за тебя. Ну зачем тебе мужик с таким прицепом? Я понимаю – один ребёнок, но трое... Ещё и мальчишки!
– А мне с мальчишками проще, – отрезала Лена. – У меня, у самой двое братьев, так что не пугай.
– Да я не пугаю... Просто ты его жену видела? Где она и где ты? А вдруг она обратно вернётся?
Лена рассмеялась, чтобы скрыть беспокойство: на самом деле она страшно ревновала Дениса к бывшей жене Татьяне, сама видела, какая та красавица – Лене с ней тягаться не по зубам!
– Ну, когда вернётся, тогда и будем думать. А ты уже определись – я для него слишком хороша, или он для меня.
Катя подняла глаза к потолку, видимо, снова проводя взвешивание, и постановила:
– Оба хороши. Правильно делаешь, вы друг друга уравновешиваете.
На том и порешили.
С Денисом Лена познакомилась на работе, и не то, что он ей нравился, но человеком был хорошим. Поэтому, когда однажды она застала его с мокрыми глазами, не смогла пройти мимо: мало ли что у человека случилось, явно, что беда, раз при чужих плакать не стесняется. Он и рассказал Лене, что жена Таня ушла от него, бросив с тремя детьми, а он с ними не справляется. Слово за слово, стали общаться, а через год на корпоративе накатили и целовались в чулане со швабрами, как школьники.
Сыновья Дениса по-разному отнеслись к появлению в доме Лены: младший Олежка ходил за ней хвостиком и чуть ли не сразу стал называть мамой, средний Серёжа словно и не замечал вовсе, а старший Максим, конечно, невзлюбил, сильно к матери был привязан. Лена не обижалась, понимала: ребёнок мать потерял, никому такого не пожелаешь. И ладно бы, потерял: знает же, что где-то она живёт, ходит по этой земле, а, значит, всегда есть надежда на возвращение.
Жена Дениса уехала в Турцию: познакомилась с турком по интернету, влюбилась и укатила в светлое будущее. Первое время вроде писала детям, звонила, через полгода даже приезжала, но потом совсем пропала. Денис пытался её усовестить, писал ей на электронную почту, просил не бросать детей, но всё как об стену горох. Однажды он снова ей написал, после дня рождения Максима: мальчик весь день ждал от неё поздравления и не дождался, это уже при Лене было, как раз после свадьбы. Денис тогда сильно рассердился и, видимо, перестарался, потому что бывшая жена не выдержала и позвонила, набросившись на него с ругательствами. Лена сидела рядом, поэтому хорошо её слышала. Услышала они и эти слова, от которых у Дениса лицо стало бледным, как у покойника.
– Правильно сделала, что дочь в роддоме оставила! Представляю, сколько всего бы от тебя наслушалась!
Лена почему-то сразу всё поняла, да и Денис тоже – когда жена уходила к своему турку, она говорила, что беременна от него. Но, видимо, не от него.
– Ка-какую дочь? – заикаясь, спросил Денис.
– Нашу, какую ещё! Не хотела, чтобы она такому сухарю, как ты досталась!
Денис, конечно, принялся требовать объяснений, но Татьяна бросила трубку, а его номер заблокировала.
– Она всё выдумала, – попыталась успокоить его Лена. – Просто хотела больно тебе сделать.
Но Денис помешался на идее того, что бывшая жена всё же родила ему дочь, он и с первым-то ребёнком мечтал о девочке, а после трёх сыновей...
– Мы должны её найти, – заявил он Лене.
– Да как мы найдём? Говорю тебе: наврала она всё, не может мать своего ребёнка...
И осеклась. Может, конечно, мальчиков же бросила.
– Ладно. Я попробую у Катьки узнать, что можно сделать.
Катькина привычка всё всегда взвешивать и подсчитывать иногда была очень даже практичной: у неё повсюду были полезные знакомые, которые могли помочь в той или иной ситуации.
– Так, – протянула Катя. – Девочка, говоришь? И когда она её родила?
Лена вспомнила единственный приезд бывшей Дениса в Россию и ответила:
– Получается в апреле семнадцатого года.
– Ага. Сейчас посмотрю, кто у меня есть в роддомах и опеке... Вот, Валентина, я ей в общаге ключ от своей комнаты давала, когда уезжала. Завтра, край послезавтра, всё узнаём.
Денису Лена ничего заранее говорить не стала, а то, мало ли, и не получится ничего.
Получилось. Катя позвонила на другой день и озадаченно сообщила:
– И правда, родила ваша Татьяна девочку четырнадцатого апреля. Сразу написала отказную, замужем она за Денисом твоим уже не была, за турком ещё не была. Так что в графе отец – прочерк, девочку забрали и увезли в Дом малютки.
– Ну, и где она?
– Этого я не знаю. Усыновили вроде, а если это так, то пиши пропало. Тайна усыновления, сама понимаешь.
– Да какая тайна! Она же дочь Дениса, он имеет право знать!
– Ну, это ещё доказать надо, не факт, что швабра эта от Дениса её родила. Ну, сама посуди, если она такая гулящая была...
– Адрес Дома малютки скажи, – перебила её Лена. – Я сама узнаю.
Ничего она не узнала. Ни она, ни сам Денис. Факт наличия девочки с горем пополам удалось установить, а вот дальше дело не пошло.
Денис сильно расстроился, несколько месяцев ходил как в воду опущенный. Лена пыталась его утешить, но он не реагировал.
– Отстань ты от отца! – огрызнулся один раз Максим. – Что ты пристала, не видишь, ему от тебя тошно!
Денис, который и правда в последние месяцы выглядел так, будто пожалел о своём решении жениться на Лене, вдруг вскинулся.
– Ты думай, что говоришь, щенок! Мне от неё мне тошно, а от мамки твоей! Знаешь, что она натворила? Сестру твою в детский дом сдала! А теперь её усыновили и, может, мучают там, обижают, а она...
Лена была против, чтобы детям рассказывать, но остановить Дениса не успела.
Максим замер, лицо его стало восковое, словно нарисованное.
– Ты врёшь, – дрожащим голосом произнёс он.
– Всё, что я сказал, чистая правда. А теперь извинись перед тётей Леной и марш в свою комнату.
Максим, конечно, не извинился, убежал, хлопнув дверью.
– Зачем ты так, – расстроилась Лена. - Он же ребёнок, не нужно ему знать.
– Пусть знает, а то заладил: мама то, мама сё... Будто она святая.
Странным образом этот эпизод помог Денису вырваться из пучины грусти.
– Надо верить, что с ней всё в порядке, – говорила Лена. – Её хорошие люди усыновили, которые любят её и заботятся о ней.
Поиски они прекратили. Точнее, Денис искать прекратил, но сама Лена никак не могла отпустить эту историю: проглядывала сайты с детьми, выискивая апрельских семнадцатого года (мало ли, может, их обманули, напутали или вернули девочку, всякое же бывает), потом стала изучать фотографии в детских садах, прикидывая, в какую группу могла бы ходить девочка, надеясь, что она будет похожа на Дениса. Это вошло у Лены в привычку, но постепенно она всё реже и реже искала девочку, смирившись, что найти её не получится. Взамен она стала втайне от мужа посматривать страницу его бывшей жены: та просто обожала фиксировать каждый свой шаг, показывала, где она была, что купила, что ела. Выкладывала она и детей: двойняшек, мальчика и девочку, темноглазых и улыбчивых.
Лене важно было доказать, непонятно кому, что она ничуть не хуже Татьяны, хотя ясно было, что хуже... Если Татьяна шла с детьми в аквапарк, Лена тоже везла мальчишек через весь город, чтобы толкаться в очереди на единственную большую горку; когда Татьяна коротко подстриглась, став ещё моложе и прелестнее, Лена тоже решила сделать стрижку, ей-то тем более пора – стрижка молодит. Она злилась на себя за эту слежку и глупое копирование, но иначе не могла.
В чём-то Катя оказалась права – жизнь Лены теперь походила на день сурка, но она не жаловалась: вставала, кормила всех завтраком, отводила в детский сад (а потом и в школу), шла на работу, оттуда домой (забирал детей из сада Денис, а из школы они сами ходили) – готовить, стирать, убирать. Лену это успокаивало, придавало жизни смысл и ритм. Она была грузная (после перенесённой в детстве болезни пришлось пожизненно пить лекарства), не наделённая особыми талантами, некрасивая, но тут, дома, чувствовала себя на своём месте.
Олежка, как ласковый телёнок, ходил за ней, цепляясь за юбку, и во всём норовил помочь, даже когда в школу пошёл, так и остался ласковым сыночком. Серёжа ещё больше замкнулся, особенно в подростковом возрасте, занавесился волосами, которые Денис регулярно грозился обстричь, сидел за компьютером, не показывая никому, чем занимается. Лена раз краем глаза увидела рисунки, похожие на анимешные, такие необычные, что захотелось получше рассмотреть, но спросить не решилась. Максим всё так же огрызался и всячески показывал, что здесь она никто, повторяя, что как только ему исполнится восемнадцать лет, тут же съедет.
С учителями тоже она общалась, Дениса этим не напрягала: Максим и в школе кренделя выделывал, Серёжа всё с математикой и физикой не мог сладить, одного Олежку всегда хвалили и ставили всем в пример.
– Да что такое! – рассердился Денис, когда средний принёс двойку за четверть. – Я тебе компьютер для чего купил? Покажи немедленно, чем ты там занимаешься!
Лена помнила, как в детстве мама прочитала её дневник, она после этого так и не общалась с ней нормально, затаила обиду до взрослых лет, поэтому Дениса вовремя остановила, не дала компьютер трогать.
– Оставь, он исправит, да, Серёжа? Он и без нас знает, что аттестат нужен хороший, чтобы учиться идти. Вон, в художественное училище только с одними пятёрками берут.
– При чём тут художественное, – не мог успокоиться Денис. – Пусть в сварщики идёт, лодырь!
Через пару дней Серёжа подошёл к Лене и спросил:
– А это правда? Про аттестат. Что все пятёрки нужны.
– Правда.
Он помолчал, рассматривая свои руки, потом сказал:
– Может, мне это... Репетитора по математике?
– Это можно, – улыбнулась Лена. – Я найду.
Не то, что Серёжа сильно изменил своё отношение к Лене, но она видела, что смотрит он теперь по-другому. И ей очень хотелось, чтобы Татьяна об этом узнала и поняла, что Лена ничуть не хуже неё – да, старше, да, полнее, но не хуже. А ещё лучше, если бы Денис это понял.
Следить за Татьяной стало её навязчивой идеей. Лена и старые фотографии всё время смотрела, листала семейные альбомы, на которых счастливый Денис обнимал стройную Татьяну в голубом платье с выпирающим животиком. Это, видимо, Серёжей она беременна. Лена прикрывала глаза и представляла, будто на фотографии не Татьяна, а она сама. Пусть не такая стройная, но тоже в голубом платье и с младенцем в животе. На глаза накатывали слёзы, она шла в ванную и умывалась холодной водой.
Вот так она и застукала Максима, когда внезапно пошла в ванную. Он крутился у сумки отца, а, заметив Лену, резко отпрянул и что-то зажал в кулаке.
– Что там? – спокойно спросила Лена.
Максим молчал.
– Если это на сигареты или ещё хуже – положи обратно. А если для девочки, я придумаю что-нибудь для отца.
То, что у Максима появилась девочка, все знали. Он её дома не показывал, но в окно Лена видела - кудрявая, в яркой курточке.
Максим вдруг опустил голову, уши запылали.
– Тёть Лен... А куда нужно обращаться, если это... Ну... Когда ребёнок... Чтобы это... Я про аборт, - наконец, решительно выпалил он.
Лена обомлела.
– Ты чего говоришь. Максим! Какой аборт?
– Марьяна беременная. А ей семнадцать всего. Мама её убьёт!
– А отец кто? Ты?
– Ну, я.
Лена и так уже это поняла, но ей нужно было время подумать.
– Так... а ты Марьяну эту любишь?
Уши Максима покраснели ещё больше.
– Это моё дело, кого я люблю.
– Конечно, твоё, кто же спорит. Только вот я не понимаю, как можно любимую девушку на аборт отправить.
– Так, а что остаётся? Я серьёзно говорю – мама её убьёт! Она завуч в школе, жутко строгая.
Лена подумала, что никакая строгая мама и никакой прыщавый пацан не заставили бы её сделать такое. Но Максиму она об этом не сказала.
– Значит, так. С отцом я сама поговорю. А Марьяне своей скажи – пусть вещи собирает и переезжает к нам. Всё понял?
Максим стоял и хлопал глазами.
– Как к нам?
– Вот так. За свои поступки нужно нести ответ, Максим. Это твой ребёнок, у него сердце бьётся, нельзя так. И с Марьяной нельзя – знаешь, бывает, сделаешь аборт, и потом детей никогда не будет.
– У вас тоже так было, да? – хмуро спросил он.
Лена ни одним мускулом не показала, как ей больно.
– Нет. У меня рак был. Поэтому я детей не могу иметь. Не могла. Теперь вот вас у меня трое.
Сказала и пошла прочь, а Максим так и остался стоять в коридоре.
Марьяна и правда к ним переехала. Она оказалась бойкой и смешливой. Её мама, строгая женщина в тёмном пальто, приходила два раза. Первый раз велела собираться и ехать с ней к знакомому гинекологу, дескать, такие проблемы быстро сейчас решаются, нечего её позорить. Марьяна отказалась, спрятавшись за Максима, а тот, нужно отдать ему должное, стоял за свою невесту горой (разрешение на брак было уже получено, в ЗАГС сходили и дату назначили). Второй раз она пришла с вещами, заявив, что дочери у неё больше нет. Марьяна потом плакала, а Лена её утешала.
– Она как внука увидит, сразу тебя простит, – пообещала Лена.
Денис не очень-то радовался этим обстоятельствам, но, в конце концов, смирился.
– Что поделать, стану дедом в сорок лет! – смеялся он.
А Лена думала о том, что Татьяна тоже станет бабушкой. Интересно, сообщит ей Максим или нет? А если сообщит – та приедет? Все эти годы Лена сильно этого боялась.
Она оказалась права: когда родился голубоглазый Алёшка, мать Марьяны пришла, посмотрела на младенца, вздохнула и сказала:
– Ладно, что уж теперь...
С Леной они стали дружить: пить вместе чай на кухне, делиться рецептами, обсуждать внука. Не такая уж она оказалась и строгая, обычная тётка, походы вон любит, Лене аж самой захотелось сходить.
– Вот, смотри, – говорила мать Марьяны. – Это мы с пятиклассниками моими в этом году. Картошку пекли, видишь, в саже все. Это так вкусно – печёная картошка на чистом воздухе!
Лена не могла взгляд отвести от фотографии: девочка, которая как раз сидела с печёной картошкой в руках, была поразительно похожа на Олежку. Ну одно лицо!
– А как эту девочку зовут? – спросила она как можно более равнодушным тоном.
– Эту? Машка Андреева. Отличница, только по физкультуре четвёрки бывают, а так...
Маша, значит. Андреева.
Лена никому ничего не сказала, хотя от волнения внутри всё дрожало. Чтобы найти маму этой девочки, пришлось снова подключать Катьку.
– Да ты что, правда? Через столько лет? Быть не может... Я тебе ее из-под земли достану!
Мать Маши Андреевой звали Галина. Телефон Галины был у Лены через три дня. Прежде чем звонить, она репетировала целый час, но, когда позвонила, всё равно заикалась и сбивалась с мысли. Но Галина быстро всё поняла.
– Вы что, мамаша, значит?
Голос её звучал холодно.
– Нет, – поспешила заверить её Лена. – Я сейчас вам всё объясню!
Объясняла долго, не зная, как сказать, чтобы её правильно поняли, но Галина вдруг перебила:
– Лена, давайте лично встретимся и поговорим.
С первого взгляда Лена поняла, что девочка действительно у хороших людей: Галина оказалась спокойно и улыбчивой, доброй и понимающей. Маше она в три года рассказала, что она не из её живота появилась, а от другой женщины, у Галины свой только сын был, а ещё две девочки приёмные – Маша и пятилетняя Настя.
– Я не знаю, стоит ли ей рассказывать об отце и братьях, – сказала Галина. - Но я подумаю.
Лена чувствовала себя страшно виноватой, что от Дениса это скрывает, и решила, что в любом случае скажет – отцу будет сложнее отказать, тем более, когда Галина историю его знает.
Галина позвонила на следующий день.
– Мы согласны, – сказала она. – Только Маша очень волнуется, если ей будет неловко – мы уйдём.
– Конечно, – обрадовалась Лена. - Как скажете. Вы не представляете, как это много значит для Дениса!
Она боялась, что тот обидится, что она столько дней от него правду скрывала. Но Денис не обиделся. Разволновался, правда.
– А вдруг я ей не понравлюсь?
– Что значит, не понравишься? Ты же отец её!
– Да какой я отец...
На самом деле Лена тоже переживала: как бы мальчишки чего не сказанули, что делать, если Маша про мать спросит... Она вспомнила, что давно уже не заходила на страницу Татьяны, хотела зайти и передумала – увидит её новый наряд и расстроится. Вместо этого принялась выбирать платье.
– Ну, как, Денис, нормально? – спросила она у мужа, крутясь перед ним в синем платье в горошек.
– Леночка, ты у меня самая красивая!
– Ой, ну что ты врёшь!
– Не врёт, – вдруг вмешался Максим. - Ты и правда очень красивая.
Что-то в сердце у Лены перевернулось, словно жилка какая-то лопнула. Стало легко и жарко одновременно. Денис поднялся, обнял её, подмигнул Максиму. А Лена не стала скрывать слёз и сказала:
– Наконец-то мы нашли нашу девочку! Теперь всё будет хорошо.
И она была права: всё и правда было хорошо. Маша оказалась резкой, как Максим, отлично рисовала, как Серёжа, а ласковая была, как Олежка. Стали дружить семьями: Маша с Настей часто в гости приходили и водились с малышом. С Олежкой они сразу общий язык нашли, на удивление и с Серёжей тоже. Максим сначала словно побаивался сестру, но и он вскоре растаял.
– Она так похожа на маму, – однажды признался он Лене. – Не внешне, я не знаю, мимикой, жестами... Как ты думаешь, маме надо сказать про Машу? И про то, что у меня теперь Алёшка есть?
Лена потрепала его по плечу и сказала:
– Конечно, сообщи. Дело правильное.
И поняла, что она больше не ревнует и не боится. Это её семья, её муж, её дети. Она на своём месте, а Татьяна на своём. Нечего им больше делить.
=====================================================
....... автор - канал Здравствуй, грусть! на ДЗЕН

МЕЛОЧИ БЫТОВЫЕ...

#НатальяПавлинова
– Да пошли вы все!
Муж громко хлопнул дверью и ушёл.
Люба дрожащей рукой перемешивала кашу. Надо было кормить внуков, надо постараться быстро спрятать это мрачное выражение лица из-за ссоры с мужем, натянуть радость, чтоб они ничего не узнали. Надо, но ...
***
Дед Андрей был старше своей жены на пять лет. Она к нему, к начальнику тогда, работать пришла. Юная, шустрая и красивая. Уклад их жизни так и сложился – Андрей, как-будто бы, был за старшего.
Любу это очень даже устраивало. Потому что понимала, что по глобальным вопросам в большинстве случаев она на своё повернёт. Потихоньку - полегоньку, но будет так, как она хочет. Но Андрей должен думать, что это его решение, это он сам его принял. Но вот в бытовых мелких вопросах Андрей был этаким царём, а Люба как-бы прислужницей.
В общем, когда живёшь тридцать с лишним лет об этом даже и не задумываешься. Просто живёшь, просто притёрлись, привыкли жить именно так, и все советы и указиловки со стороны, что так вот можно, а так нельзя, уже ни к чему. Меняться поздно.
Когда росли дети, Люба как-то и не замечала, что одним из детей в быту стал и Андрей. Она ему под нос подставляла тарелку и убирала её, если он сидел перед телевизором, приносила ему чай, с утра давала в руки свежие носки, а когда вечерами сидели во дворе, бежала в дом за сигаретами, если он надумал покурить.
Наверное, не стоит даже и говорить о том, что практически всё домашнее хозяйство было на ней.
Но и бездельником Андрея было назвать трудно. Он всё время работал на начальственной должности, занимался домом и двором по строительной части, и, конечно, огородом: сажал и копал картошку, перекапывал землю под зиму, когда-то держал свиней. В общем, хозяйственный такой мужик.
Бытовые мелочи казались такими незначительными, и Любе все это было делать даже приятно и совсем не трудно.
Потом у Андрея наступил пенсионный период. Сын и дочь уже завели свои семьи, жили отдельно. Андрей продолжал работать, но уже в дежурствах – сутки/трое.
Люба тоже работала, она ещё и на пенсию не вышла.
Заботой дед Андрей стал избалован ещё больше. Люба всю свою энергию любви обратила только на него.
Только вот к детям ездить он не очень любил. Что там делать в этих маленьких квартирах куче народу, да ещё с грудными детьми? Да и не нужен он там. Один раз съездил – не понравилось. Там вокруг новорожденного внука крутились все.
А вот Люба была нужна. Сначала у снохи были проблемы со здоровьем, сын помочь попросил, потом дочка в няньки позвала. Люба начала уезжать одна. Отпрашивалась с работы, уходила в отпуска или за свой счёт, но детям с внучатами помочь - это святое.
И вот тут начались конфликты. С работой уладить было гораздо проще, чем с Андреем.
– Зачем ты поедешь? Они что! Сами вообще ничего решить не могут? Мы вот сами ..., – кричал он, кидая аргументы в пользу того, чтобы Люба осталась дома.
Она пыталась поговорить спокойно, понимая, что причиной такой нервозности мужа является простой эгоизм: жена уедет, а за ним кто ухаживать будет? Он так не привык! Это надо готовить даже самому!
Но все разговоры на эту тему заканчивались скандалом. И Люба, настоявшись у плиты, дабы муж не остался голодным, просто упрямо собиралась и уезжала. На прощание она перечисляла наготовленное, а он молча сидел обиженный у телевизора и делал вид, что не слушает. Даже не провожал.
Но через некоторое время сама звонила, и все постепенно налаживалось. Он уже спрашивал, как там дела у детей и внуков и рассказывал о себе. Слава Богу, отошёл! Камень, давящий на сердце таял, и Люба понимала, что делает всё правильно.
А когда возвращалась, баловала вниманием деда ещё больше. Вот только возраст начал сказываться, и за сигаретами она уже не бегала, как раньше, а ходила поскрипывая.
А тут как-то приехали в гости сразу две семьи, и сын, и дочь. Сам же дед и начал уговаривать оставить уже подросших троих внуков в гостях.
– Оставляй! – говорил он сыну, – А то пацану восемь, а он удочки в руках не держал. Будем с ним на рыбалку ходить.
Дети согласились. И вот внучата 4-х, 5-ти и 8-ми лет остались впервые с дедом и бабушкой.
Люба была рада очень. Но ответственность-то какая! Присмотреть, накормить не абы как, развлечь, искупать...
Надеялась, конечно, на помощь деда в вопросах развлечения. Но, увы....деду это надоело быстро.
– Да ничего они не хотят! Только бы мультики смотреть, да в телефоны пялиться!
На этом старания деда Андрея как-то увлечь детей и завершились. Зато претензии на особый уход за собой – нет.
Он, по-прежнему, требовал чай – на диван, особое питание, сигареты – по первому требованию. А ещё добавились капризы по здоровью и требования тишины в доме! Люба постоянно одёргивала детей:
– Тише, дед новости смотрит!
– Пошли на улицу, пусть дедушка отдохнёт.
В общем, когда Андрей уходил на дежурство, все расслаблялись и Любе было вдвойне легче.
Люба уставала очень. Со свойственной ей неимоверной старательностью, она пыталась делать всё идеально. Она варила разносолы, водила детей на реку купаться, играла с ними вечерами.
И вот сегодня, когда внуки ещё спали, Люба уже варила кашу им на завтрак. Ночью покашливала младшая внучка, Люба почти не спала, распереживалась, трогала лобик. Из спальни выполз сонный Андрей. Сел за стол:
– Кефиру дай!
И тут Люба поняла, что вчера совсем забыла в магазине про кефир. Если раньше она только и думала, что о желудке мужа, то теперь, в заботах о внуках и об их пристрастиях, про утренний кефир Андрея просто забыла.
– Андрюш, я забыла купить, - Люба присела на табурет, – Давай позже схожу, вот накормлю внучат ...
Но по багровевшему лицу мужа, Люба поняла, что будет очередная ссора и ей стало как-то дурно.
– Да пошли вы все!
Муж громко хлопнул дверью и ушёл.
Люба дрожащей рукой перемешивала кашу, надо было кормить внуков, надо постараться быстро спрятать это мрачное выражение лица из-за ссоры с мужем, натянуть радость, чтоб они ничего не узнали.
Но тот самый камень, который всю жизнь давил и давил понемногу, как будто потяжелел стократно. Он так нажал на сердце, что оно охнуло и провалилось.
***
В областной больнице, в женской кардиологической палате лежало пять женщин. От одной только что вышел муж. Он сидел около нее долго и тихо причитал:
– Ты прости меня, Любонька, прости! Я дурак такой, прощенья мне нет. Прости! Поправляйся только. Я там дома уборкой занялся, придёшь - чисто всё. Калитку покрасил, помнишь, ты просила. Прости меня, дурака!
Женщина гладила его по руке, улыбалась и отвечала:
– Конечно, Андрюша, не переживай! Конечно, поправлюсь.
А когда он ушёл, любопытная соседка спросила:
– Люба, а за что простить то должна? Вон как мужик кается. Изменил чё ли? Или побил?
Люба повернула голову и удивлённо посмотрела на соседку:
– Нееет, что вы! Так ... бытовые мелочи, – Люба махнула рукой, – Совсем мелочи, даже и не объяснишь.
----------------------------------------------
Друзья, благодарю вас за то, что вы со мной и с моими героями. Они живут среди нас. Они разные, но в каждом из них есть наша частичка.
Проблема – как разорваться между мужем и детьми есть у многих женщин. И где эта золотая середина? Думаю, психологи не помогут. Разбираться надо нам самим.
Буду рада, если расскажете о том, как у вас.
============================================
....... автор - Наталья Павлинова - канал Рассеянный хореограф на ДЗЕН

МЫ С ЛЕНКОЙ СОБИРАЛИСЬ ОБЛИЗЫВАТЬ, ОБЛОМАННЫЕ С КАЧЕЛЕЙ СОСУЛЬКИ,

нo пoмeшaлa этoму мoя мaмa.
Oнa, выпустив из куxoннoй фopтoчки oблaкo тeплoгo пapa, пoзвaлa мeня дoмoй.
Лeдянoe лaкoмствo, кaк oкaзaлoсь к мoeму счaстью, былo вoвсe нe пpи чeм.
Пpoстo нaдo былo сxoдить в мaгaзин зa xлeбoм, a этo былa мoя oбязaннoсть.
Мнe, дoшкoльницe, были вpучeны дeньги: poвнo стoлькo, скoлькo стoилa буxaнкa сepoгo xлeбa.
Я и Лeнкa, пoднимaя бpызги тaлoгo снeгa свoими вaлeнкaми с гaлoшaми, нaпpaвились в гaстpoнoм.
Нaш сoсeд Юpкa, встpeтившийся пo пути, узнaл, кудa мы идeм.
Кoнeчнo, oн тoжe нaпpoсился с нaми.
Выстoяв oчepeдь, я вытpяxнулa из вapeжки нa пpилaвoк нeскoлькo тeплыx мoнeтoк - шeстнaдцaть кoпeeк.
Тoлстaя тeтя-пpoдaвщицa дaлa мнe взaмeн xлeб.
Выйдя из мaгaзинa в oбнимку с буxaнкoй, я сpaзу жe нaчaлa oтpывaть oт нee, eщe тeплoй, кopoчки.
Нaдeлялa ими свoиx тepпeливыx сoпpoвoждaющиx, нe зaбывaя и сeбя.
Тaк шли мы, нe тopoпясь, xpустeли xлeбными кpaюшкaми.
Вдыxaли иx apoмaт впepeмeшку с зaпaxoм нaдвигaющeйся вeсны.
Юpкa paсскaзывaл, чтo кoгдa выpaстeт, тo будeт кoсмoнaвтoм.
Мы нe спopили, пoтoму чтo знaли, чтo oн poдился, кoгдa Гaгapин пoлeтeл в кoсмoс.
Кeм жe eщe быть нaшeму дpугу?
Я и Лeнкa тoжe зaxoтeли пoлeтaть нa paкeтe.
Юpкa, слизывaя кpoшки с лaдoни, сoглaсился нaс взять с сoбoй.
Нo тoлькo eсли oн будeт нaшим кoмaндиpoм.
Дoмoй я пpинeслa нaчистo oбoдpaнный xлeб, нo мaмa сoвсeм нe pугaлaсь.
Впpoчeм, кaк всeгдa.
Xoтя кaждый мoй пoxoд в мaгaзин зaкaнчивaлся oдинaкoвo.
Чepeз мнoгo-мнoгo лeт, кoгдa я стaлa взpoслoй, мaмa oткpылa мнe тaйну.
Oнa paдoвaлaсь, чтo ee xудeнькaя дoчкa xoтя бы тaк eст пoлeзный xлeбушeк.
Из мякишa пoтoм сушились суxapи для супa.
A пaпa пo дopoгe с paбoты oпять пoкупaл буxaнку.
Сepую, пo шeстнaдцaть кoпeeк...
======================================
....... Aвтop: Л. Пaвлoвa - ИНЕТ

НЕПРОСТОЙ БРАК...

#ПростыелюдиСибирь
Недалеко от их дома открылся небольшой магазинчик " Мясо на любой вкус", на дверях объявление: "Срочно требуется продавец".
Нина подумала, - А почему бы и нет? Я почти час трачу на дорогу, пока добираюсь до своего торгового центра, а здесь добегу за пять минут. -
И Нина начала работать на новом месте. Прошло два месяца, она уже знала многих покупателей. В основном это были женщины. Мужчины появлялись редко и всегда со списком от жены.
Из покупателей мужчин выделялся один симпатичный, интеллигентный, вежливый. Он заходил в магазин часто и без списка. Видно было, что он плохо разбирается в мясных изделиях и в ценах. Мужчина часто покупал свиные отбивные, однажды их не оказалось. Он растерялся и стоял соображая, что купить?
- А Вы возьмите карбонат, его надо нарезать на кусочки, немного отбить, получится то же самое и по цене дешевле, - посоветовала ему Нина.
На следующий день он поблагодарил её за идею и сказал, что у него всё получилось. Они стали немного общаться. Нина работала через день. Он заходил в магазин в её смену, а однажды предложил,
- Завтра воскресенье, Вы отдыхаете, давайте сходим куда-нибудь, хоть в ресторан через дорогу, познакомимся поближе. -
Нина согласилась, чего уж лукавить, ей нравился этот мужчина, а она даже имени его не знала. Встретиться договорились возле магазина, а когда она подошла он сделал ей комплимент, - Я Вас не узнал издалека, Вы красавица! -
- Я старалась, не каждый день меня мужчины в ресторан приглашают, - честно ответила Нина.
Красивое платье, модная слегка небрежная причёска, лёгкий макияж и добрая улыбка делали её неотразимой. Он тоже выглядел весьма импозантно.
Они наконец познакомились, её постоянного покупателя звали Егором, ему 43 года, когда он узнал, что Нине 30 воскликнул, - Да, Вы ещё совсем девчонка! -
Они быстро перешли на "ты". Егор рассказал о себе. Он полтора года, как потерял жену. Она долго болела. Они отчаянно боролись, но болезнь взяла верх. Он остался с 10-летней дочкой Таней, сейчас ей 12-ый год. Бабушек и дедушек у них здесь нет, его родители далеко в сельской местности. Бабушка со стороны жены тоже далеко в Белоруссии, общается с ними изредка по телефону. Егор - инженер по ремонту медицинской техники.
- А мне и рассказывать о себе нечего. Закончила школу, колледж, в 20 лет выскочила замуж за принца. Позже выяснилось, что у принца нарушена психика, угодить ему было невозможно, а когда я нечаянно разбила вазу, подаренную его мамой, он ударил меня. Я не стала ждать повторения, ушла и подала на развод. Мы прожили вместе пять месяцев. С тех пор живу с родителями, есть старшая замужняя сестра и два племянника. Я замуж больше не хочу, мне и одной хорошо, - закончила свою исповедь Нина.
- Зря ты так категорично всё ещё может быть, - улыбнулся Егор.
Нина и Егор стали встречаться и с каждым днём всё больше и больше убеждались, что расставаться им совсем не хочется. Они решили жить вместе. Егор привёл Нину домой познакомить с дочерью. Таня сдержанно поздоровалась и ушла в свою комнату, как отец её не уговаривал она больше к ним не вышла.
Егор готов был узаконить их отношения, но Нина была против, - Зачем торопиться? Попробуем, посмотрим, что из этого выйдет? Тем более, я не понравилась Тане, а её отношение для меня много значит. -
Мать Нины возмутилась, когда узнала о её переезде к Егору,
- Ну ты доченька и даёшь! Первый муж у тебя был больной на всю голову, второго ты нашла ещё чуднее! Намного старше тебя и с довеском, зачем он тебе нужен? Зачем тебе чужой ребёнок? Я думала ты поумнела, а ты... -
- Странно ты мама рассуждаешь, а сама ты за отца вышла замуж не с довеском? Сестре было пять лет, когда вы с отцом поженились. Или это другое? Если мужчина женится на женщине с ребёнком это нормально, а женщина выходит замуж за мужчину с ребёнком это катастрофа! Интересная у тебя логика, - ответила Нина.
Совместная жизнь не разочаровала Нину. Егор был внимательным, добрым, нежным. Они были бы счастливы, если бы не Таня. Она держалась отчуждённо и на контакт с Ниной не шла, даже к отцу стала относится прохладно. Нет, она не грубила, не оскорбляла Нину. Она просто старалась её не замечать и общаться с ней, как можно меньше.
Нина не торопила события, она понимала какая трагедия для девочки потерять мать. Отца она, конечно, сейчас считает предателем, а её злой мачехой. Нина изо всех сил старалась наладить их отношения. Она готовила её любимые блюда, звала в магазин за новой одеждой, но Таня отвечала, что ей ничего не надо.
Время шло, они жили вместе почти год, когда началась п. а. н. демия. Таня, как все дети училась удалённо, Нина и Егор работали, у него работы прибавилось. Первым заболел он, потом Таня и последней Нина. У Тани с Ниной была лёгкая форма, а Егору было очень плохо, его положили в госпиталь. Врачи сказали, что положение очень серьёзное и надежды на положительную динамику ничтожно малы.
Нина сидела на диване и плакала, неожиданно к ней подошла Таня, обняла её и тоже заплакала.
- Будем надеяться на лучшее, - сквозь слёзы пыталась успокоить её и себя Нина.
Потянулись долгие дни ожидания. Общая тревога за отца сблизила Нину и девочку. Она уже её не избегала, наоборот старалась быть рядом. Они поддерживали друг друга, как могли. А как они радовались, когда узнали, что Егор, скорее всего, выкарабкается.
Он вернулся домой почти через два месяца, исхудавший, ещё очень слабый, обнял своих девочек и сказал, что только их любовь удержала его на этом свете.
- Папа, мы с мамой так тебя ждали, так ждали, - щебетала Таня, обнимая отца, - Правда ведь мама? Мы всегда верили, что ты поправишься! -
- Правда, доченька! Мы всегда в это верили, - ответила Нина и улыбнулась Егору.
- Она впервые назвала меня мамой и это так здорово, - прошептала Нина, когда девочка ненадолго отошла.
Егор окончательно восстановился, вышел на работу. Жизнь продолжалась. Отношения в семье больше ничем не омрачались. Нина и Егор зарегистрировались. Даже тёща зауважала нового зятя.
Получилось так, что несчастье сплотило семью в единый монолит. Два одиноких человека со сложными судьбами смогли стать счастливыми сами и сделать счастливой девочку.
А потом в их семье родился мальчик. Таня утверждает, что больше всех любит маленького братика.
Вот такая история одного непростого брака.
================================================
....... автор - Простые люди - Сибирь, канал на ДЗЕН