Деревенская жизнь

Опустел родимый край. Никого на улице. Нету фраз "Гармонь играй", Бабушек со стульями. Я не вижу тех парнишек, Что бегали за девками. Старших голосов не слышу Там, за теми ветками. А ведь раньше было проще. Ни заборов, ни ключей. Заходил любой прохожий. Для него открыта дверь. Потерялась простота. Потерялись люди. Не такая красота. Не такими будем. Вроде все осталось прежним. Дом родной, соседский кот. Но вот сердце что-то режет. Не понять мне эту боль. Опустел родимый край. Но в моей душе На гармошке я играю И пою уже..... Жизнь порядком поменялась. Быстрый ритм дорог. Но вот шлейф внутри остался. Он зовёт, зовёт.

Были времена и мгновения.. Ностальгия – это значит неизбывная тоска, когда сердце горько плачет от любого пустяка. Ностальгия, как дорожка — очень трепетная нить — в то, что больше невозможно ни вернуть, ни воскресить. Что такое ностальгия? Это боль, и это крик, и разлука с дорогими, и со всем, к чему привык. Ностальгия – это пламя, не зальют его года, это раненая память об ушедших навсегда. Голову сжимает обруч, жизнь на медленном огне. Ностальгия – это горечь по потерянной стране. По утраченному детству, куда путь заказан вновь, и не существует средства, чтобы оживить любовь. Ностальгия, как дорожка — очень трепетная нить — в то, что больше невозможно ни вернуть, ни воскресить. Эдуард Рязанов

Хлеб и молоко Аромат ржаного хлеба Из раскрытого окна, Потянулся сладким шлейфом Вдоль притихшего села. Потянулся, приласкался, Обнял, голову кружа, С майским кружевом смешался, Под романсы соловья. У калитки живность в сборе. Через двор, гремя ведром, С коркой дед спешит к корове, За вечерним молоком. Лучшей музыки не знаю, Когда древний ритм храня, С пеной, белая, тугая Бьется из под рук струя. Что вкусней быть может в мире? В них заложено добро! Трижды славлю в этом Гимне Хлеб ржаной и Молоко!!! Галина Петренко Дацук Кирилл художник

Дайте ему кусочек сыра ,заслужил 👍👍👍

Взгляд безмятежный, без тени кокетства, Чуть пожелтевшее фото хранит. Шестидесятые, милое детство, В день настоящий наивно глядит… Ленты простые в косички вплетали, В ситцевых платьях ходили с весны, А на ногах с ремешками сандальи, Те, что носили все дети страны. Лакомство, чёрного хлеба горбушки С солью, любили мы есть во дворе. Мячики, прыгалки, пупсы, вертушки… Весело было играть детворе! Дружно весной мы сурепку жевали, Был вместо жвачки со стройки гудрон. Летом мы в поле горох воровали, И нам со всех попадало сторон! Руки все в цыпках, колени в зелёнке, В стёртых сандальях дыра на дыре, Но отзывается в сердце так звонко Всё, что я слышу об этой поре! © Copyright: Людмила Ефремова-Рюмина2019

Мамины подружки. Когда я видела, как к нам шествуют мамины подружки, то все бросала и скорее бежала домой. А папа, наоборот, бежал из дома, бормоча на ходу: "Ну их к лешему." Дома я сразу же занимала наблюдательный пост и не дышала, боясь помешать этой «вальпургиевой ночи». Сначала мама с тетей Люсей и тетей Людой (со всеми тетями, которые были подругами в то или иное время) чмокали воздух рядом с щеками друг друга, потом выдавали какие-то комплименты прическам, туфлям или юбкам. После церемонии восхваления внешнего вида процессия продвигалась на кухню, где чинно пила чай. Но это они только разогреваются, я-то знаю, ничего, подождем. Во время вполне приличного чаепития подруги говорят про работу, мужей, детей, какую-то Нинку, какие-то сто рублей и т.д. Кто-то говорит, а остальные все время кивают или охают, или восклицают «Ой, и не говори!» Но оратор не ведется на этот императив, а продолжает говорить дальше с еще большим воодушевлением. А оппоненты как будто и рады, что их предложению не говорить никто не внял. Мне очень нравится наблюдать за развитием этой феерии, я понимаю, что это какой-то ритуал и все должно идти по определенным правилам, написанным на невидимых скрижалях для женщин. После седьмого стакана чая, кто-то (очередность строго соблюдается) вдруг высказывает решающее: «А что, девчонки, может дернем? А?» Я уже знаю, что никого они дергать не будут, просто мама достанет какой-то графин с красненькой водичкой, нальет всем по чайной ложке, при этом все будут махать руками и кричать: «Мне хватит, ты что, я не могу столько!» Мама понимающе кивает и наливает побольше. Я очень люблю этот момент, потому что дальше начинается самая развлекательная часть программы. Выпив миллиграмм этой чудо-водички (я не знаю в чем секрет), дамы - без предупреждения - начинают петь про удалого Хасбулата, потом по Муромскую дорожку или распевать чисто- риторический вопрос "Виновата ли я". По их недовольным интонациям совершенно ясно, что виноваты не они, а все остальные. И я прекрасно понимаю, к чему они ведут: в этих песнях мужчины поступают с ними плохо, и они сейчас себя раззадоривают, как быки на корриде. Спев ритуальные песни, они сначала плачут, оплакивая свою женскую долю и девичью красу. Я не знаю, что это за доля такая и что с ней случилось, но видно, что им очень ее жаль, и видимо, виноваты в этом определенно мужчины, причем все. Поплакав и завершив сей обряд сакральным «Ладно, девоньки, давайте за нас красивых», они, допив свое ведовье зелье, начинают ржать как лошади. Над чем они смеются, понять невозможно, да и ни к чему, - все равно не понять. Они и сами не знают, – кричат во все горло, прерываясь на гомерический смех: «А помнишь,… ой,… а Нинка-то…, ах-ах, …а он-то,… а я его,… ой-ой,.. ужааас,… ой, не могуу,… ну дает, ну молодец,.. ай, ну мы-то ясно дело!» Как они при этом понимают, кто о чем говорит, – для меня загадка, я, например, не понимаю. После этого идет обрядовый танец. Кто-нибудь из них, залихватски махнув рукой, звонко кричит: «А ну, Наташк, тащи свою шарманку!» Шарманкой они называют мой магнитофон. Я уже давно приготовила его, знаю же, чем все заканчивается. Они его хватают, тыкают кнопки, что-то там не получается, они опять хохочут и толкаются, потом, наконец, включив что-нибудь типа «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу», начинают дикую пляску. Я знаю, что говорю, видела, как они мило пританцовывают на праздниках, где присутствуют люди. Но сейчас они не танцуют, сейчас они все так же продолжают плакать, хохотать и гневаться, только выражают это в движении, не гнушаясь при этом и взвизгнуть пару раз. Мелькают ноги, летают подолы, сверкают глаза. А какой стоит топот, - никогда не подумаешь, что его производят три хрупкие женщины, а не стадо буйволов. Видимо, дядя Ваня тоже подумал про буйволов, и стучит в потолок шваброй. Да что ты, дядя Ваня, лучше сиди тихо, не нарывайся. Ну точно, еще сильнее затопотали и заверещали, даже дядя Ваня замолк – испугался, небось. К наш кот Пушок куда-то давно спрятался – знает, что сейчас лучше переждать это безвременье матриархата. Но валькирии, наплясавшись, снова пошли гонять чаи – это хороший знак, сейчас перейдут на современно-человеческий. Мирно попив чай, с непринужденным видом чирикая о том, о сем, как будто никто тут не устраивал никаких шабашей, и напоследок признавшись в любви своим товаркам, они снова переходят в прихожую, чтобы продолжить там церемонию прощания. Видимо, они переносят туда действие, чтобы просто поболтать ни о чем на условно-нейтральной территории, опять же зеркало рядом – можно стоять перед ним, пытаясь уместиться всем одновременно, и краситься одной помадой и одними тенями, не переставая гоготать. Открыв дверь и высыпав за пределы квартиры, они продолжают хихикать и болтать, миллион раз повторяя «Ну все, пока!» Стоять вертикально у них совсем не получается - то обнимаются, то толкаются, то качаются, как березы на ветру. Когда же дверь закрывается, я выжидательно смотрю на маму, которая, вздохнув, всегда говорит: «Ну вот, теперь можно и чаю попить». А часа через два папа тихонько приоткрывает входную дверь, секунду прислушивается и на цыпочках проходит в дом, попутно доставая Пушка из антресолей и сочувственно приговаривая «Ах ты, бедненький. Ну, мужик, прости, не мог я тебя спасти». Автор: Наталья Пряникова

Спит деревня вся под снегом. Тонкий тянется дымок С труб домов по черни неба, Где гуляет тучки клок. Светят звезды золотые И блестят, как в хрустале На деревьях голубые Ветки в снежной бахроме. Кто-то по воду к колодцу Вышел в ночь, вдыхая дым, Дым отечества с морозцем, Разве с чем-то он сравним? художник А. Костылев

Летние пейзажи из Архангельской области…💚

И пахнут мамой отчие пороги… Деревней пахнет Родина моя…

Наше детство! «Не трогай руками, не бегай по лужам, Гулять не ходи, был недавно простужен. Собаку не гладь, там микробы кишат!», — Да, что же за жизнь-то сейчас у ребят?! А мы все носились босыми по лужам, И с горки катались, и тот, кто простужен. Мы гладили кошек и разных собак, В холодной реке не купался? Слабак! Ходили играть далеко за село, С кустов прямо ели, все то, что росло. Морковку чуть-чуть оботрешь о траву, И хрумкаешь ей, на ходу, на бегу! Сосульками тоже, в тихушку, хрустели, И что характерно — совсем не болели. И яблоко с дерева ели, в пыли, Здоровыми все, согласитесь, росли! Сирень, тоже ели, с пятью лепестками, Поранишься если, не бегали к меме. На лист подорожника плюнешь — готово, И дальше на велике мчимся мы снова! Эх, детство веселое, вспомнишь — хохочешь, И ведь вспоминается, хочешь-не хочешь. Калачики ели, венки мы плели, Мордашки все в саже — картошку пекли! Я спорить не буду — кому, как видней. Свое «нельзя-можно» сейчас у людей. Быть сильными нужно, чтоб жизнь эту жить, А может поменьше…"соломки стелить?!" Ирина Исмейкина