- Ииизвелааа! Сгубила мово сыночка эта ведьма хромоногая! Как жить-то теперь, люююдиии!? Как жиииить? - вопила над свежей могилой дородная тётка Фая, получившая в деревне прозвище Паучиха...
А чуть в стороне от толпы баб и мужиков стояла та, которую Паучиха обвиняла во всех бедах, - её невестка Люба-Хромоножка...
Рассказ
...Люба рано осталась сиротой. Отец её, кадровый офицер, сгинул в первые дни войны где-то на самой границе. Мать, схватив 11-летнюю дочь в охапку, бежала от наступающих немцев. Путь был неблизкий: из Белоруссии, где остался их растерзанный гарнизон, через полстраны в глухую вятскую деревушку - на родину женщины. Здесь, в старом родительском доме, жила бездетная старшая сестра Любиной матери Каллиста.
До места они добрались уже осенью. И едва переступив порог, мать упала. Да так больше и не поднялась... А после Рождества её свезли на деревенский погост на полудохлой колхозной кляче...
Тётка Каллиста стала Любе и матерью, и отцом. Она заботилась о племяннице, подсовывала той кусок посытнее, старалась не перегружать работой, защищала от шустрой детворы, которая категорически не захотела приняла "эту городскую", которая к тому же была ещё и хромоногой. С самого рождения одна нога Любы была чуть короче другой. В повседневной жизни эта особенность ей не мешала, но со стороны хромота была заметна, что для деревенских жителей уже являлось недостатком...
Впрочем, Люба и сама не особо стремилась в компанию сверстников - ей было просто не угнаться за ними. Жили они с Каллистой уединённо, тем более, и дом их стоял на самом краю улицы; дальше уже начинался лес.
Война миновала, а за ней и два голодных неурожайных года. Жизнь понемногу налаживалась. Люба работала в колхозе, по-прежнему сторонясь других девушек. Не появлялась она и на шумных посиделках...
В 49-ом году в деревню начали возвращаться те из парней, которые были призваны на службу в конце войны. Одни из них успели повоевать - кто с немцами, кто с японцами, другие служили в частях второго эшелона, на охране военных и крупных промышленных объектов.
Однажды вечером по пыльной улице, сопровождаемый взглядами и приветственными кивками из-за калиток, прошагал высокий, подтянутый юноша в военной форме. Люба, которая как раз в это время управлялась во дворе со скотиной, успела заметить лишь, как солдат вошёл в соседний с ними дом, где жила вдовая тётка Фаина.
Вскоре и сама соседка выскочила на улицу, повязывая на бегу платок, и направилась к Ковалихе, у которой был самый крепкий во всей округе самогон. По пути тётка Фая стучала в окна соседей, приглашала тех в гости - отметить завтра возвращение сына со службы...
На следующий день в соседнем дворе гудело застолье. Фаина пригласила, было, и Каллисту с Любой, да те отказались: немного радости сидеть за столом с людьми, с которыми в обычные дни они не водили никакой дружбы.
Но Люба нет-нет да и поглядывала через невысокий заборчик на того самого парня в военной гимнастёрке, сидящего во главе стола. Он был хмур, молчалив, быстро опьянел и был отправлен матерью спать.
- Тётечка, - спросила Люба Каллисту, к которой обращалась только так, - а что ж сын-от тётки Фаи какой смурной? Али не рад, что вернулся?
- Ох, - Любаня, - вздохнула Каллиста, - а с чего бы ему весёлым-то быть? Невеста-то Гришкина, Лидка Лаптева, не дождалася ведь его. Ты что ли забыла: в прошлом году свадьбу гуляли?.. С соседней деревни Телегиных младший сын девку-то сосватал. Уж как ругалась Файка с маткой-то Лидкиной, чуть не до рукопашной дело дошло... А та что сделает, коли у Лидки уж брюхо чуть не на нос полезло?..
"А я бы дождалась", - неожиданно для самой себя подумала Люба...
С того дня девушка чаще и чаще стала обращать свои взгляды на соседский дом. Григорий, стосковавшись, видно, по обычной крестьянской работе, жадно принялся наводить порядок в хозяйстве: поправил крышу, поставил новый забор, выкорчевал колючий тёрн, что заполонил дальний угол огорода...
Как-то по осени в деревню на попутной колхозной подводе приехала Лидка Телегина. Возвращаясь в тот день с вечерней дойки, Люба случайно увидела два силуэта за густым кустом акации рядом с домом тётки Фаи.
"Гриша, что ли? - мелькнула мысль. - А с ним-то кто? Уж не бывшая ли невеста?.."
Замешкавшись у своей калитки, Люба отчётливо услышала слова Григория:
- А ты не переживай за меня. По тебе горевать не буду, не думай. Али в деревне девок мало? Любую позову - и пойдёт за меня.
Лида что-то ответила - неразборчиво. Парень нервно рассмеялся:
- Да хоть вон соседку сосватаю. Ну и что, что хромоногая, зато работящая. И хвостом вертеть не будет, как некоторые. Не пропаду, не бойсь!
Сердце Любы бешено заколотилось... В голове пульсировало, кровь прилила к лицу... Руки, переставшие в один момент слушаться хозяйку, мелко дрожали, не давая задвинуть скрипучий засов на калитке.
Проскользнув в сени, она зачерпнула ладонями холодной воды из ведра, что стояло у двери на лавке, сделала несколько глотков, усмиряя сердцебиение... Тётушка ждала её с нехитрым ужином. Но девушка отказалась от еды, разделась и сразу нырнула в прохладную постель...
На следующий день, аккурат в обед, в дом к Калисте пожаловала соседка. Не поздоровалась, встала на пороге и, уперев руки в боки, визгливо запричитала:
- Ну, Каллиста, удружила ты мне! Приворожили парня? Жених понадобился? Не будет моего материнского благословения вам, так и знайте! На порог не пущу такую невестку! Не по тебе, хромоногая, мой сынок, и не думай на него вешаться!
Каллиста, которая ничего не понимала, ошарашенно смотрела на Фаину. А та вдруг всхлипнула, развернулась и, хлопнув со всей дури дверью, выскочила прочь.
- Что это она, Любань, с ума что ли сошла? - протянула тётушка, глядя в окно вслед Фаине.
Люба молчала. Посмотрев на зардевшуюся племянницу, Каллиста всплеснула руками:
- Ох, девка, али я чего не знаю? Давай-ка рассказывай, не томи душу!
Люба поведала тётушке про вчерашний услышанный разговор. Та, помолчав, вздохнула, потом сказала:
- Дело, Любуш, конечно, твоё... Видела я, как ты на Гришку косишься... Да только Паучиха жизни вам не даст, попомни мои слова. Подлая она баба, мстительная... Врагу такую свекровку не пожелаю, не то что родной племяннице.
- Да ну, тётечка, полно раньше времени меня замуж-то выдавать. Поди, пошутил Григорий. Ну какая свадьба? Мы ж друг с другом и двух слов не сказали... Ты лучше вот что мне ответь: а почему тётку Фаю Паучихой зовут?
- Потому, Любаня, и зовут, что горазда она сети подлые плести. Сплетни распускает, людей промеж собой ссорит. Про Григория плохого, конечно, ничего не скажу. Но матка его... - Каллиста снова вздохнула: - Дай Бог, чтобы и правда всё это шуткой оказалось...
Однако Григорий, несмотря на яростное сопротивление матери, через несколько дней и правда пришёл сватать Любашу.
Встал посереди избы и, смущаясь, произнёс:
- Тётка Калиста, отдайте за меня Любу. Мне жениться пора, а она девушка серьёзная. Буду ей хорошим мужем и в обиду не дам.
Каллиста развела руками:
- А это уж как сама Люба решит. Я ей только добра желаю, противиться не стану...
Люба же, потупив глаза, тихо произнесла:
- Я согласна...
Вскоре сыграли свадьбу. Гости ели-пили, веселились, кричали "Горько!", и только новоявленная свекровь хмуро смотрела на молодых. А по деревне вскоре поползли слухи, что, мол, Любка-Хромоножка-то не иначе ведьма - окрутила парня так, что себя не помнит Гришка...
Тяжело было Любе жить в мужнином доме. Пока он был рядом, матка молчала. А как оставались они одни, так чего только ни лилось из поганого рта Паучихи на невестку... Разве что тумаками не награждала свекровка сноху.
Григорий, надо сказать, и правда старался быть хорошим мужем. Рядом с ним Люба забывала про злобную свекровь, упивалась краткими минутами полного счастья... Хоть умом и понимала, что нет у Григория к ней никаких чувств. "Ничего, - думала она, - моей любви на нас обоих хватит..."
Прошёл год, второй миновал, жизнь семейная Григория и Любы понемногу налаживалась. Он словно оттаял, разглядел в жене преданную ему душу. И сам стал понемногу привязываться к ней. Одно только печалило Любу: никак не наступала у неё беременность...
Да и Паучиха всё не могла успокоиться. "Я не я буду, если не разведу Гришу с этой ведьмой хромоногой. Не зря робёнка она не рожает, видит Бог-от, что чужая она нам", - говорила Фаина товаркам. Те сочувственно кивали в ответ...
Приближалось 7 ноября. Любу как лучшую телятницу колхоза направили в район на торжественное собрание. На целых две ночи предстояло ей уехать из дома.
А когда вернулась - вдохновлённая, гордая полученной грамотой, - нашла у себя под подушкой цветастый платок, сохранивший чужой запах...
Ничего не сказала Люба мужу, пошла к тётушке...
- Не знаю, на что и думать, - грустно делилась она с Каллистой. - Грише я верю. Но кто знает, тётечка, какие мысли у него в голове?.. А уж свекровь и подавно не упустит случая, чтобы меня от мужа отворотить...
- Ох, девонька, говорила я тебе: не надорвись от такой ноши, - вздыхая, гладила Каллиста племянницу по голове. - Любовь любовью, а только у мужа твоего свой резон был тебя в жёны взять... Платок-то, конечно, и Файка могла подложить - тут и гадать нечего. Да только в деревне Лидка гостила, я сама её видела. И с Паучихой они у колодца шушукались... Не к добру это, ох, не к добру...
Всю следующую неделю Фаина была притворно ласкова с невесткой. Слова грубого той не сказала, куском не попрекала... Как-то под вечер, когда Гриша задержался на колхозном дворе, к свекрови заглянула её дальняя родственница. Усевшись на лавке, пожилая женщина рассказывала все новости, что успела собрать по деревне...
- А Лидка-то, Лаптевых дочка, говорят, к отцу с матерью возвращается, - вдруг услышала Люба, которая уже расстилала кровать в ожидании мужа. - То ли она загуляла, то ли Колька ейный загулял. А только сам-от Лаптев у председателя лошадь просил, чтобы дочку от мужа перевезти...
Похолодело внутри у Любы... Села она на кровать, зажала уши руками, чтобы не слышать противного скрипучего голоса гостьи, зажмурила глаза...
Сколько так просидела, и сама не помнила... Очнулась, только когда услышала голос Григория...
Всю ночь Люба пролежала без сна, прислушиваясь к ровному дыханию мужа. Под утро решила, что обязательно поговорит с ним и выскажет все свои сомнения...
Да только не суждено было случиться этому разговору. Следующим вечером Гриша не пришёл домой. А утром его тело, припорошенное первым снегом, мужики нашли за колхозной ригой... Голова Григория была проломлена...
В деревне болтали, что это Колька Телегин Григория убил. Мол, приревновал к нему жену. А вскоре прошёл слух, что Лидкиного мужа и правда увезли в район под конвоем...
Но Любе было всё равно, от чьей руки погиб её Гриша... Время её словно остановилось, отказываясь отсчитывать минуты, часы, дни без любимого...
На кладбище в день похорон собралась почитай вся деревня. Люба держалась чуть в стороне, опершись на руку Каллисты. Ни слезинки она не выронила, слушая истошный вой Паучихи, которая убивалась по сыну за них обеих...
- Лююююди, это всё она, она виновата, ведьма хромоногая! - голосила свекровь на всю округу. - Приворожила сначала сыночка, а потом извела... Как жить-то мне теперь на этом свете, как жиииить?..
Народ косился на Любу, но больше с сочувствием. А она не видела этих взглядов, не слышала даже причитаний Фаины...
И только вернувшись с кладбища, войдя в дом Каллисты, осела Люба прямо у порога и заплакала, завыла по-бабьи от невыносимой боли.
Рядом с ней опустилась на пол и Каллиста, гладила племянницу по плечам, по спине, и тихо приговаривала:
- Плачь, моя девочка, плачь... Горе - оно ведь со слезами выходит..
продолжение следует
автор канал на дзене -
#ЖивуВГлубинке
Нет комментариев