Лариса Румарчук

Поэт и прозаик поколения шестидесятников. Член Союза писателей Москвы. Автор десяти книг стихов и прозы.



Натюрморт

Если бы я была художником,

я не стала бы рисовать

цветы в вазе,

поставленные кем-то

с милой небрежностью,

так, чтобы один цветок

как бы нечаянно

обязательно упал

и остался лежать

рядом с вазой.

Я бы лучше нарисовала

тарелку дымящихся зелёных щей

из молодой крапивы или щавеля.

Тарелку густого, буро-зелёного отвара.

А посредине –

огромное,

овальное, как старинные медальоны,

белое и плотное,

наполовину затонувшее

в этом зелёном море

и вытеснившее его своей тяжестью

на самые края с голубой каймой

яйцо, сваренное вкрутую.

Я бы назвала эту картину

«Лето».



* * *

Если от того комка плоти,

который мы называем жизнью,

отсечь сухие ветки скуки,

опухоли болезней,

метастазы тоски,

если срезать всё это,

как ненужную бумагу

вокруг контура предмета

(так в детстве,

орудуя ножницами,

высвобождали из плена листа

домик или человечка),

то останется

совсем маленькое зёрнышко,

похожее на семечко,

затерявшееся в пыльных складках

кармана.



Я позвонила вечером

Андрею Эшпаю

Я позвонила вечером

в квартиру одного музыканта.

И гулкий шум вечеринки

развязно ворвался в уши,

как только в ящике звякнула

тёплая от моих пальцев монета.



Там голоса хрипели

заезженною пластинкой

и кто-то ругал кого-то,

а кто-то кому-то клялся

в дружбе до гроба.

И только нежная музыка,

как пенье маленькой птицы,

звенела

и тихо жаловалась,

как будто искала выхода

в форточку или в трубку.



Хозяина звать я не стала.

Я вышла из душной будки

на воздух

и капли пота стёрла со лба.

И было мне жалко музыки

да ещё, пожалуй, монеты,

с трудом мною добытой

в киоске «Союзпечати».



* * *

Человек оставил себя.

Он оставил себя

в зале ожидания на скамейке

между румяным солдатом

и старухой с двумя мешками

и сказал: «Сиди, я скоро вернусь».

Уходя, он оглянулся,

чтобы запомнить приметы:

с одной стороны – буфет,

с другой – дверь с табличкой

«Начальник вокзала».

Оглянувшись, он помахал рукой

себе, сидящему на скамейке

между румяным солдатом

и старухой с двумя мешками.

Помахал и нырнул в толпу.



Человек больше не вернулся.

Было ли это злоумышленно

или он просто заблудился –

не знаю...



* * *

Если бы живую душу,

перед тем как выпустить её

в земной мир,

пригласили к главному распорядителю

рождений и смертей

и, прокрутив перед ней

плёнку её будущей жизни,

спросили, хочет ли она родиться,

она бы наверняка

ответила отрицательно

и даже, может быть,

стала валяться в ногах

небесного распорядителя,

умоляя о помиловании.



...А смерть – это совсем не страшно.

Это просто возвращение домой

из долгих гостей.



Птица

На самой верхушке гибкого дерева,

на самой последней,

венчальной ветке,

на самом краю этой ветки,

на её конечной, завершающей точке,

так что тонкая ветка

согнулась под тяжестью лёгкого груза,

как на краю жизни,

сидела маленькая птица

и, склонив набок голову,

смотрела вниз, на землю,

как смотрит человек

на прожитую им жизнь.