Предыдущая публикация
«Была кошмарная резня, мы боялись оглядываться»: французы бежали, Наполеон за ними
26 ноября 1812 года по мостам, наспех сколоченным из разобранных деревенских изб, войска Бонапарта начали переправу через Березину. Тем временем подоспели и русские войска. Следующие двое суток шёл упорный и страшный бой за время: успеет ли основная масса французов перейти Березину раньше, чем к переправам пробьются русские, а с востока подойдут основные силы Кутузова. Битва шла с утра до самой ночи.
«Мы не могли больше стрелять, дрались уже штыками и прикладами, куча наших были в снегу, ряды стремительно редели. Мы уже не осмеливались посмотреть ни направо, ни налево, боялись оглянуться… Вокруг — просто резня!»
- запишет потом солдат 3-го швейцарского полка наполеоновской армии Жан-Марк Бюсси.
Русские были всё ближе и Наполеон, пытаясь сохранить костяк армии, дал приказ отступать и на переправе Березины царила настоящая паника, которая переросла в страшную давку.
«Что может быть ужаснее того, что испытываешь, когда идёшь по живым существам, которые цепляются за ваши ноги, останавливают вас и пытаются подняться»,
- писал один из французских солдат.
Французы, грабившие Москву, словно попали в жернов расплаты у берегов Березины. Люди и лошади падали в воду, задыхались, стонали, умоляли и умирали в студёных водах. Всего Наполеон потерял на реке около 50 тысяч человек пленёнными, ранеными, убитыми, утонувшими и замёрзшими. Кутузов называл цифру в 29 тысяч, но позднее оказалось, что потери французов были гораздо больше.
По мнению историков, именно Березина сломала полководца. Меньше чем через две недели после завершения той битвы, 5 декабря 1812 года, Наполеон фактически бросил свою гвардию и бежал в Париж.
«Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти»
- Лев Толстой, «Война и мир».
Битва русских войск с наполеоновской армией на реке Березине не только навсегда вошла в историю, но и способствовала появлению новой идиомы во французском языке. «C'est la Berezina!» или «Это Березина!» — если по-нашему. Так говорят французы, когда речь заходит о каком-либо сокрушительном провале.
Следующая публикация
Комментарии 67
«За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами...ЕщёВосьмого августа 1812 года императором Александром I Кутузов был назначен командующим российской армией, отходившей к Москве. Приняв в Петербурге это назначение, Кутузов сейчас же отправился в Казанский собор и, сняв все свои ордена и украшения, долго стоял перед чудотворной иконой Божией Матери, молясь за русский народ и испрашивая помощи. Накануне своего отъезда из Петербурга он принял благословение в Казанском соборе крестом и иконой. Прибыв в действующую армию, отходившую к Москве, 25 августа, накануне Бородинского сражения, Кутузов в своем приказе по армии говорит, что возлагает «все свое упование на помощь Всевышнего». И приказывает пронести по войскам чудотворную икону Одигитрии (то есть Путеводительницы), вывезенную из Смоленска. Со слов очевидцев (свидетельство которых нашло свое отражение и в «Войне и мире» Толстого) так описывается это прохождение иконы сквозь ряды армии:
«За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных. Но вот толпа, окружавшая икону, вдруг расступилась. Судя по поспешности, с которой люди расступились перед иконой, к ней подходил кто-то очень важный. И действительно, это был сам главнокомандующий Кутузов. Остановившись позади священника, Кутузов перекрестился привычным широким крестом, потом достал рукой до земли и, вздохнув, опустил седую голову. За ним стояла свита. Несмотря на присутствие генералов, солдаты продолжали молиться, не обращая на них внимания... По окончании молебна Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колени и поклонился иконе до земли. Он с трудом поднялся и приложился к ней. За ним приложился и весь генералитет».
Кутузова нельзя понять, если не знать его глубокой веры и надежды на Бога. Перед Бородинским сражением в своем приказе он говорит, что уповает «на помощь Всевышнего и на храбрость и неустрашимость русских воинов». А из Тарутинского лагеря 20 сентября пишет: «Да всесильная десница Божия, управляющая судьбами царств, поможет нам преодолеть врага нашего...»
Надо еще сказать, что Кутузова глубоко оскорбляло кощунственное отношение врага к православным церквам и святыням Кремля. Церкви перестали быть церквами. Враг их обращал в конюшни и амбары. Это вызывало великий гнев в Кутузове. Как и многие православные русские люди, он страдал, что святыни кремлевские, Богу посвященные, не оглашаются церковной молитвой. И когда 8 октября генерал Дохтуров, явившись к Кутузову, доложил ему, что «Москва оставлена неприятелем», престарелый вождь российского воинства, обратившись к образу Спасителя, воскликнул: «Боже, Спаситель, наконец Ты внял молитве нашей, и с сей минуты Россия спасена...»
«Нас увлекает просвещенная Европа, – говорит он, – да! Там впервые восстановлены изгнанные было из мира мерзости языческие; оттуда уже перешли они и переходят и к нам. Вдохнув в себя этот адский угар, мы кружимся, как помешанные, сами себя не помня. Но припомним двенадцатый год: зачем это приходили к нам французы? – Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли. Покаялась тогда Россия, и Бог помиловал ее», а дальше пророчески грозит и предрекает:
«...а теперь, кажется, начал уже забываться тот урок. Если опомнимся, конечно, ничего не будет; а если не опомнимся, кто весть, может быть, опять пошлет на нас Господь таких же учителей наших, чтобы привели нас в чувство и поставили на путь исправления. Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему. Это – непустые слова, но дело, утверждаемое голосом Церкви. Ведайте, православные, что Бог поругаем не бывает» (Мысли, стр. 461).
Нет сомнения, что под этими «мерзостями языческими», восстановленными в Западной Европе, святитель Феофан подразумевал эпоху так называемого «Возрождения», или «гуманизма», которая характеризовалась отречением культурной жизни Запада от христианства и возвращением к идеалам язычества. В вышеприведенных словах святитель, как мы видим, резко осуждает наше неразумное увлечение этой полуязыческой западной культурой и в особенности – французоманию, доходившую до презрения к своему родному языку и замены его французским. И это страшное, можно сказать, стихийное нашествие на нас французов и с ними других европейских народов («двадесяти язык») в 1812 году было, по мысли святителя Феофана, ничем иным, как целительным средством, которое употребил Господь для того, чтобы мы прозрели и воочию увидели чего стоит эта мнимая западная «культура». Когда в Отечественную войну французы, столь обаятельные и галантные в светских салонах, обнаружили все свое внутреннее бесстыдств...ЕщёСвятитель Феофан Затворник.
Нет сомнения, что под этими «мерзостями языческими», восстановленными в Западной Европе, святитель Феофан подразумевал эпоху так называемого «Возрождения», или «гуманизма», которая характеризовалась отречением культурной жизни Запада от христианства и возвращением к идеалам язычества. В вышеприведенных словах святитель, как мы видим, резко осуждает наше неразумное увлечение этой полуязыческой западной культурой и в особенности – французоманию, доходившую до презрения к своему родному языку и замены его французским. И это страшное, можно сказать, стихийное нашествие на нас французов и с ними других европейских народов («двадесяти язык») в 1812 году было, по мысли святителя Феофана, ничем иным, как целительным средством, которое употребил Господь для того, чтобы мы прозрели и воочию увидели чего стоит эта мнимая западная «культура». Когда в Отечественную войну французы, столь обаятельные и галантные в светских салонах, обнаружили все свое внутреннее бесстыдство, «буйство» и «зверонравность», храмы Божии не постыдились обратить в конюшни и надругались над нашими святынями, тогда только познали мы истинную цену той лжекультуры, которой так безрассудно прежде увлекались. В итоге Отечественной войны мы, казалось, радикально излечились от «французской жизни»: «покаялась тогда Россия, – говорит святитель Феофан, – и Бог помиловал ее».
Но вскоре стало ясно, что урока этого все же было недостаточно. Слишком глубоко «завязли мы в грязи западной», слишком привлекательной казалась «гуманистическая» западная культура, поставившая на место Бога самого человека, угождавшая и льстившая всем низменным страстям и похотям человека, «человека душевного, не имеющего духа» (Иуд. 1:19). И вот, по словам святителя Феофана, «стал забываться тот урок», который был дан нам в промыслительном нашествии французов. Снова началось увлечение всякими вольнодумными, безбожными, материалистическими теориями, порожденными на отвергшем Бога Западе, снова самозванные западные учителя и наставники безверия, нигилизма и разврата стали у нас желанными гостями и даже кумирами, перед которыми благоговейно преклонялось наше интеллигентное общество, а особенно – несчастное, сбитое с толку учащееся юношество.
«Горько, горько то, – пишет по этому поводу в одном из своих писем святитель Феофан, – что творится у нас среди мыслящих...ЕщёСвятитель Феофан Затворник.
Но вскоре стало ясно, что урока этого все же было недостаточно. Слишком глубоко «завязли мы в грязи западной», слишком привлекательной казалась «гуманистическая» западная культура, поставившая на место Бога самого человека, угождавшая и льстившая всем низменным страстям и похотям человека, «человека душевного, не имеющего духа» (Иуд. 1:19). И вот, по словам святителя Феофана, «стал забываться тот урок», который был дан нам в промыслительном нашествии французов. Снова началось увлечение всякими вольнодумными, безбожными, материалистическими теориями, порожденными на отвергшем Бога Западе, снова самозванные западные учителя и наставники безверия, нигилизма и разврата стали у нас желанными гостями и даже кумирами, перед которыми благоговейно преклонялось наше интеллигентное общество, а особенно – несчастное, сбитое с толку учащееся юношество.
«Горько, горько то, – пишет по этому поводу в одном из своих писем святитель Феофан, – что творится у нас среди мыслящих. Все ум потеряли. Философские воззрения не в ходу, руководятся ветром навеваемыми началами. Святая вера отодвинута на задний план. И даже богословствующие потеряли настоящие основы богословствования православного, и все смеются. И Господь, кажется, отвратил очи Свои от нас и не посылает делателей. Сколько раз я порывался кричать, но ничего не идет из головы. Может быть, и другие то же испытывают. Не оставление ли это Божие? Боже, милостив буди!» (Собрание писем, вып. VII, стр. 206).
«Следует наказать нас, – пишет святитель в другом письме, – пошли хулы на Бога и дела Его гласные. Некто писала мне, что в какой-то газете «Свет» № 88 напечатаны хулы на Божию Матерь. Матерь Божия отвратилась от нас; ради Ее и Сын Божий, а Его ради Бог Отец и Дух Божий. Кто же за нас, когда Бог против нас?! Увы!» (там же).
Замечательно, что сам святитель Феофан – кротчайший, благостнейший и любвеобильнейший, был немилосердно суров и беспощадно строг ко всем сеятелям безверия и нечестия, увлекавшим Россию в бездну погибели. Говорят, что одной из причин ухода его с епископской кафедры в затвор была именно необыкновенная, голубиная его кротость, мешавшая ему делать необходимые выговоры и замечания неисправным подчиненным. И вот такой кротчайший святитель со всей беспощадной суровостью обрушивается в своих письмах на распространителей материалистических воззрений в России и требует запретить им их разлагающую работу... под угрозой смертной казни!
«У вас там, – п...ЕщёСвятитель Феофан Затворник.
«Следует наказать нас, – пишет святитель в другом письме, – пошли хулы на Бога и дела Его гласные. Некто писала мне, что в какой-то газете «Свет» № 88 напечатаны хулы на Божию Матерь. Матерь Божия отвратилась от нас; ради Ее и Сын Божий, а Его ради Бог Отец и Дух Божий. Кто же за нас, когда Бог против нас?! Увы!» (там же).
Замечательно, что сам святитель Феофан – кротчайший, благостнейший и любвеобильнейший, был немилосердно суров и беспощадно строг ко всем сеятелям безверия и нечестия, увлекавшим Россию в бездну погибели. Говорят, что одной из причин ухода его с епископской кафедры в затвор была именно необыкновенная, голубиная его кротость, мешавшая ему делать необходимые выговоры и замечания неисправным подчиненным. И вот такой кротчайший святитель со всей беспощадной суровостью обрушивается в своих письмах на распространителей материалистических воззрений в России и требует запретить им их разлагающую работу... под угрозой смертной казни!
«У вас там, – пишет он, – и всюду охают и охают. Беда! беда! и беда видна. Но никому в голову не приходит – загородить и завалить источник беды. Как шла французская революция? Сначала распространились материалистические воззрения. Они пошатнули и христианские и общерелигиозные убеждения. Пошло повальное неверие: Бога нет; человек – ком грязи; за гробом нечего ждать. Несмотря однако на то, что ком грязи можно бы всем топтать, – справедливо иронизирует святитель, – у них выходило: не замай! не тронь! дай свободу! И дали! Начались требования – инде разумные, далее полуумные, там безумные. И пошло все вверх дном.
Что у нас? У нас материалистические воззрения все более и более приобретают вес и обобщаются. Силы еще не взяли, а берут. Неверие и безнравственность тоже расширяются. Требование свободы и самоуправства – выражается свободно». И вот «выходит, – уже прямо и открыто предрекает святитель, – что и мы на пути к революции. Как же быть?» И Богоозаренный святитель, прозревая духом все те бесчисленные кровавые ужасы, которые в результате укрепления этих материалистических воззрений постигли нашу несчастную Родину, предлагает самые решительные, радикальные меры, к которым у нас в свое время не захотели прибегнуть. «Надо, – говорит он, – свободу замыслов пресечь – зажать рот журналистам и газетчикам. Неверие объявить государственным преступлением. Материальные воззрения запретить под смертной казнью. Материальные воззрения чрез школы распространяются. Лапласовская теория самообразования мира с прибавкой Дарвиновских бредней идет в уроках. После школы и в письмена она в...ЕщёСвятитель Феофан Затворник.
Что у нас? У нас материалистические воззрения все более и более приобретают вес и обобщаются. Силы еще не взяли, а берут. Неверие и безнравственность тоже расширяются. Требование свободы и самоуправства – выражается свободно». И вот «выходит, – уже прямо и открыто предрекает святитель, – что и мы на пути к революции. Как же быть?» И Богоозаренный святитель, прозревая духом все те бесчисленные кровавые ужасы, которые в результате укрепления этих материалистических воззрений постигли нашу несчастную Родину, предлагает самые решительные, радикальные меры, к которым у нас в свое время не захотели прибегнуть. «Надо, – говорит он, – свободу замыслов пресечь – зажать рот журналистам и газетчикам. Неверие объявить государственным преступлением. Материальные воззрения запретить под смертной казнью. Материальные воззрения чрез школы распространяются. Лапласовская теория самообразования мира с прибавкой Дарвиновских бредней идет в уроках. После школы и в письмена она вошла... и всюду приносит плод неверия. Кто виноват в этом? Правительство. Оно позволило. Следовательно, кому следует все это пресечь – Правительству». (Собрание писем, вып. VII, стр. 142–143). Интересно, что в этом обвинении нашего правительства в слабости и недостаточной решительности в борьбе со все разрастающимся злом святитель Феофан вполне сходится с другим своим великим современником – приснопамятным отцом Иоанном Кронштадтским, который также неоднократно упрекал наше царское правительство за то, что оно не принимает достаточно решительных и суровых мер к пресечению зла, влекущего русский народ в погибель. Оба этих великих духоносных мужа, несших подлинно пророческое служение для спасения гибнущего русского народа, горячо призывали русский народ к покаянию, стремясь поднять русский народ из той страшной бездны падения, в которую он опускался, но тщетно.