Безумные пляски, звонкий смех, обжигающие языки пламени, не волнующие детей, потому что в толпе и без костра очень-очень жарко, но весело сегодня далеко не всем, и Павле один из тех, кто не рад тому, что смена открылась именно сегодня. Нет, он знал об этом заранее, понимал, что будет паршиво, но ничего не смог с собой поделать: это работа, а за работу платят деньги.
Глоток коньяка из небольшой сувенирной бутылочки, чисто символически, потому что вроде как серб больше не пьет. Странно, наверное, что Янкович сидит на покосившемся ограждении поодаль от костра, в темноте, где нет фонарей. За спиной лишь лес, до сюда слабо доходит шум с вечеринки, но Павле его не слышит, полностью погруженный в свои мысли. Смиренное отчаяние, с которым он уже начал уживаться, сегодня особенно болезненно выжигало все изнутри. Или это коньяк? Серб слегка морщится, залпом допивает бутылочку, просто желая поскорее от нее избавиться, и устремляет взгляд себе под ноги, носком ботинка ковыряя землю.
Павле не злится на то, что дети отрываются сегодня, это не их проблема и они не должны чувствовать себя виноватыми, но даже с этим пониманием обида разливается по телу, больше на себя, если честно, но все же. Хотя назвать это зверское чувство простой обидой будет кощунством, и серб это знал, но его словарного запаса не хватало, чтобы даже в голове как-то описать это ощущение. Может дело в том, что он приезжий иностранец, может в том, что в английском просто не существует никакого аналога, но какая разница? Говорят, что пока чему-то не дали названия, то этого «чего-то» просто не существует.
Янкович горько смеется, качая головой. Не существует? Его боль вполне реальна, он в этом уверен.
Янкович прекрасно знает, что кто-то подмешал в напитки школьников алкоголь, он из тени наблюдает за тем, как кровь разгоняется в чужих венах, как ноги становятся тяжелее, а головы легче, и это в какой-то степени забавляет. Легкомысленные дети. Сколько им? Восемнадцать? Девятнадцать? Павле тоже был таким, и он готов поклясться, что не развлекался у костра с друзьями под танцевальную музыку, нет, он сидел в клоповнике, втягивал белый порошок, путешествуя по задворкам своего сознания, в котором таятся страшные вещи, и по сравнению с тем, что серб мог назвать своим детством, детство этих детей было прекрасно. Янкович завидует, наверное, но его даже слегка бесит то, что все кроме него так хорошо проводят время. Если бы сегодня был обычный день в жизни серба, то он тоже вряд ли бы поддался соблазну оторваться. Трезвый, как говорится, не танцую, а пить не пью, поэтому и танцы отменяются.
- Что, так и будешь сидеть и смотреть на детей, как маньяк? - сам себя на родном языке спрашивает серб, почесывая щетину и переводя взгляд на озеро. Наверное, брат спросил бы его то же самое, посмеялся бы, похлопал по плечу, делая все это через силу и жалость. Павле поднимается на ноги, убирает руки в карманы темных джинсов, отправляясь чуть ближе к берегу, внимательно следя за неподвижной поверхностью воды, которая казалась совсем черной в вечернем мраке.
Нет комментариев