Темноты шелестенье, талости привкус, поры трясин колыхаются мхами. Только молчанье и бора выступы над темнотой, засыпающей каменно. Болота, болота... оцепенели, час, как заговор колдуна. Но вот — и вздрогнули шерстью звери: тэк... и тэк!.. — с самого дна. Время звенит в тишине бурелома, мамонты чутко застыли во мгле. Тэк... и тэк! — слышится снова: это глухарь постучал по заре. II На дровах, на березовом олове, чуть затронутом светом ранним, он откинул грубую голову с ало-бархатными бровями... Я его осторожно Вынес и сюда положил на поленницу, но глухой одинокий выстрел до сих пор мне в лесах мерещится. Мне все кажется: профиль четкий на суку, на рассвете бледном, в полутьме из болот течет ручеек токованья древнего... Он лежит на дровах обтаявших в моховой и брусничной сырости, И мне кажется: эту тайну никогда из лесов не вынести
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Комментарии 6
талости привкус,
поры трясин
колыхаются мхами.
Только молчанье
и бора выступы
над темнотой,
засыпающей каменно.
Болота, болота...
оцепенели,
час, как заговор
колдуна.
Но вот — и вздрогнули
шерстью звери:
тэк... и тэк!..
— с самого дна.
Время звенит
в тишине бурелома,
мамонты чутко
застыли во мгле.
Тэк... и тэк!
— слышится снова:
это глухарь
постучал по заре.
II
На дровах,
на березовом олове,
чуть затронутом
светом ранним,
он откинул
грубую голову
с ало-бархатными
бровями...
Я его осторожно
Вынес
и сюда положил
на поленницу,
но глухой
одинокий выстрел
до сих пор мне
в лесах мерещится.
Мне все кажется:
профиль четкий
на суку,
на рассвете бледном,
в полутьме
из болот течет
ручеек
токованья древнего...
Он лежит
на дровах обтаявших
в моховой и брусничной
сырости,
И мне кажется:
эту тайну никогда
из лесов не вынести