Как эвакуация для малышей превратилась в гонку со смертью. Пронзительная история о 32 ленинградских

Сегодня мы хотим поделиться с вами историей, которая глубоко тронула наши сердца. Это глава из нашей Книги Памяти, рассказывающая не о героизме на поле боя, а о величайшем подвиге любви и сострадания.

Эта история о жителях маленького аула Бесленей в Карачаево-Черкесии. В августе 1942 года они совершили невероятное – несмотря на опасность и угрозы со стороны фашистов, они приняли в свои семьи более 30 ленинградских детей, эвакуированных из блокадного города. Эти дети были измучены голодом и лишениями, их тела были истощены, а души – сломлены. Но жители Бесленея окружили их такой любовью и заботой, что смогли вернуть к жизни. Они поделились с ними всем, что у них было, рискуя собственной жизнью. Этот поступок – яркий пример того, как даже в самые страшные времена люди способны на невероятную доброту и милосердие. Читайте

«Я возьму этого ребенка, который назвал меня мамой», – сначала молодую черкешенку ошеломил вопль «Мааа-мааа…» малыша, которые еле двигался от слабости. Но через мгновение она уже крепко сжала его в объятиях.

***

В Великую Отечественную войну жители аула Бесленей Хабезского района Карачаево-Черкесии спасли от смерти эвакуированных из блокадного Ленинграда детей. Тридцать два ребенка стали своими для местных семей: сирот растили как родных и не выдали нацистам даже под страхом расстрела.

Эта невероятная история о человеческой доброте и самоотверженности началась с блокадного Ленинграда, из которого в апреле 1942 года по Дороге жизни эвакуировали воспитанников детского дома № 12 – сынов и дочерей тружеников тыла, маленьких сирот. Детей, которые чудом пережили голодную блокадную зиму, сначала перевезли через Ладогу, а потом посадили в грузовые вагоны – теплушки. Поезд должен был отвезти их на Кавказ. На юг, в горы, безопасное место, как многим из них казалось.

Откуда было знать детдомовцам и сопровождающим, что вражеские войска уже нацелились на Кавказ, и до начала наступления оккупантов осталось всего четыре месяца?

Кавказские скитальцы

В мирное время состав с детьми-блокадниками до пункта назначения добрался бы за трое суток – не больше. Но война внесла свои коррективы в расписание поездов. Из-за бесконечных авианалетов приходилось подолгу стоять на перегонах, а еще задерживаться, чтобы пропустить идущие на фронт эшелоны. Неудивительно, что до Краснодарского края состав добрался лишь спустя четыре месяца после отправления. Вот такое роковое стечение обстоятельств.

В очередной раз эшелон остановился в Армавире. Пассажиры – несколько сотен человек – терпеливо ждали, когда вагоны тронутся с места и отправятся в дальнейший путь. Именно в этот момент в небе появились вражеские самолеты, и на эшелон посыпались бомбы.

Взрывы, пламя, мешанина из искореженного металла и человеческих тел... Многие сгорели заживо. Выжить в том аду, который разверзся на земле, удалось лишь небольшой горстке воспитателей и детей.

Как быть дальше, что делать? Взрослые собрали оставшихся в живых оголодавших, напуганных, уставших от мытарств, лишений и болезней детей и отправились в сторону ближайшего населенного пункта. Путь был неблизким. Только на третьи сутки впереди показалась станица Курганная. Дети сумели до нее добраться, но это был не конец, это было только начало пути.

Жители Курганной поспешили напоить и накормить беженцев. Администрация населенного пункта нашла для них четыре повозки, лошадей, дала в качестве сопровождающего однорукого комиссованного солдата. Местные нарисовали на карте маршрут сначала к поселку Домбай, после которого обозу следовало пройти через перевал и доехать до Грузии. Там, как заверили жители Курганной, можно найти безопасное пристанище.

Эти слова вселили в скитальцев надежду. Взрослые разместили детей по подводам и отправились в путь. Четыре телеги с ленинградцами медленно двинулись в указанном направлении, а жители Курганной еще долго смотрели им вслед, не в силах сдержать слезы. Они прекрасно понимали: на самом деле впереди у детдомовцев не было никакой надежды, лишь безысходность, ведь в регионе уже вовсю зверствовали нацисты. Приютить, обогреть и позаботиться о них вряд ли кто-то из местных решится, потому что у многих были еврейские фамилии – черная метка для оккупантов и самоубийство для тех, кто их приветит.

«Призрачный обоз»

На пути «призрачному обозу» попадались большие и малые села, но никто из жителей так и не решился дать ленинградцам кров. Люди выносили умирающим хлеб и воду, а потом спешили отправить их в путь. Задерживаться было слишком опасно.

Несколько месяцев караван с детьми скитался по Кавказу. Смерть следовала за ним по пятам: многие из блокадников навсегда остались на чужбине, не выдержав свалившихся на них тягот.

Тринадцатого августа 1942 года подводы доехали до окраины поселка Бесленей. Первыми нежданных гостей увидели местные мальчишки, которые тут же позвали взрослых. Когда селяне подошли к обозу, сопровождавший солдат сказал:

«[У меня в обозе] 32 ребенка – слабые и больные, я не прошу их взять, я просто знаю, что не довезу их…»

Алла Шхагошева, которая преподает в бесленейской школе историю и обществознание, а также заведует музеем, где собраны свидетельства и воспоминания о героическом подвиге селян, признается:

«Я много раз рассказывала нашим гостям о тех событиях. Вы не поверите, но я всё равно не могу сдерживать слезы. Тогда, 13 августа 1942 года, наши женщины, приподняв брезент на бричке, тоже заплакали – настолько худыми и измождёнными были дети. Больше всего их поразила гробовая тишина. Казалось бы, дети должны шуметь, галдеть… Но здесь стояла такая тишь, что было слышно, как жужжат мухи. У ребят не было сил даже говорить».

Жители поселка подходили к повозке, ахали, переминались с ноги на ногу, едва слышно переговаривались. На окруживших их обоз сельчан маленькие блокадники смотрели взрослыми, повидавшими немало горя глазами. У мальчика, которому на вид и трех лет не дашь, они были большими, синими. Ребенок настолько отощал, что не мог подняться со дна телеги, но когда из толпы к повозке подошла Цура Охтова, малыш вдруг кинулся к ней с жалобным криком: «Маа-мааа». И обнял.

Конечно, Цура не была его мамой – малыш просто обознался. Сначала Охтова остолбенела от неожиданности, а потом обняла мальчика, как родного, прижала к себе. Решила – гори оно все синим пламенем, но ребенка она заберет и никому не отдаст. Она подняла малыша на руки, сказала только:

«Ди Тхьэ! Я возьму этого ребенка, который назвал меня мамой».

После этого жители аула провели срочное собрание. Долго спорили, решали, как поступить с остальными детьми. Приютить чужого ребенка, а тем более еврейских кровей – это подписать себе и своей семье смертный приговор, ведь немцы уже на пороге. Но в то же время бросить маленьких мучеников на верную гибель ни у кого и мысли не было.

Спасти любой ценой

После начала войны в Бесленее остались лишь женщины да старики. Понятно, что защитники из них никакие, с оружием отстоять село точно не смогут. Но ведь они вырастили замечательных своих детей, которые сейчас сражаются на фронте. Неужели умирающих детсадовцев отправят на верную гибель, не сумеют сберечь, выходить? Надо только придумать, как обмануть немцев.

Итог нелегким спорам подвел староста Мурзабек Охтов – блокадников надо спасать любой ценой. После этого селяне в миг разобрали по семьям всех детей. И тем же вечером совет старейшин приказал всем, кто взял беспризорников на попечение, немедленно принести похозяйственные книги, в которых хранились данные о составе семьи.

Всю ночь председатель колхоза Хусин Лахов и председатель сельсовета Сагид Шовгенов исправляли книги – записывали детей-блокадников под новыми черкесскими именами. Так Катя Иванова стала Фатимой Охтовой, а Витя Воронин – Рамазаном Адзиновым. Документы детей, которые нашли в обозе, сожгли. Трудились до рассвета без отдыха, и успели! Вот так к утру в Бесленее «родилось» сразу тридцать два мусульманских ребенка.

В тот же день в село ворвались немцы. Оказалось, что нацисты откуда-то знали о группе блокадников, которые скрывались в горах. Звучит дико, но гитлеровцы устроили за маленькими детьми настоящую охоту, выискивали их по всем дорогам и селам. Понятно, с какой целью.

Как только оккупанты захватили Бесленей, первым делом начали проверять те самые похозяйственные книги, сверять списки жителей, а затем приказали старосте и местным содействовать в поиске обоза. Предупредили: тех, кто посмел приютить беглецов, ждет расправа. Староста послушно кивнул, а через пару часов на общем собрании запретил сельчанам выпускать ленинградцев на улицу днем.

«Первое время детям даже не надо было ничего объяснять – они сами молчали, чтобы не выдавать себя русской речью, – рассказывает Алла Шхагошева. – А спустя несколько месяцев блокадники выучили черкесский язык. В селе их называли ленинградскими черкесами. Когда появлялись немцы, ребят прятали на чердаках и в подвалах».

Все село объединилось перед лицом опасности. Люди следили за немцами, передавали друг другу информацию об их перемещениях. Особенно ловко это удавалось местным бабушкам, которые успевали вовремя узнать о грядущих обысках и предупредить своих соседей.

С тех времен сохранилась удивительная история, которую пересказывают местные. Она о том, как одна из матерей по имени Цуца Шовгенова, узнав об очередном немецком обходе, спрятала своих и соседских приемышей в огромном сундуке. Детей она предупредила, чтобы не издавали ни звука.

Поверх сундука женщина накинула одеяло и посадила на него своего ребенка, которому строго-настрого наказала ни в коем случае не слезать. Когда немец переступил порог дома, Цуца уколола своего ребенка булавкой. Малыш заорал, едва ли не на всю улицу. Под оглушительный аккомпанемент детского визга оккупант бегло осмотрел углы дома и быстро ушел.

Смертельно опасная игра в кошки-мышки, главным призом в которой были тридцать две маленькие жизни, продолжалась в селе несколько бессонных, напряженных месяцев. В это время бойцы Красной армии схлестнулись с гитлеровскими войсками в тяжелых боях за Северный Кавказ – противостояние длилось более 400 дней. В конце сентября вражеская армада подступила к Малгобеку и Сагопшину (сейчас Сагопши). Там она натолкнулась на ожесточенное сопротивление Красной армии: завязались танковые бои.

Третий рейх нес большие потери. Он уже не наступал, а пытался перейти к обороне. Девятого октября 1943 года командующий 56-й армией РККА генерал Андрей Гречко доложил военному совету Северо-Кавказского фронта о том, что нашим войскам удалось прорвать последний немецкий рубеж. Красная армия пробилась к берегу Керченского пролива, большая часть вражеского гарнизона была уничтожена.

В битве за Кавказ Гитлер и его союзники потеряли свыше 420 тысяч человек. Потери Красной армии составили почти 600 тысяч бойцов, в том числе безвозвратные – свыше 276 тысяч. Подвиг этих героев, которые пожертвовали своими жизнями ради спасения мирного населения, в том числе тридцати двух ленинградских черкесов, никогда не будет забыт.

Девятого мая 1945 года жители Северного Кавказа получили долгожданную новость: Красная армия окончательно добила Третий рейх, а Гитлер покончил жизнь самоубийством.

Ленинградские черкесы

После войны теперь уже в мирном, тихом селе Бесленей подрастали ленинградские черкесы – их всех спасли! И от нацистов, и от истощения, и от болезней. Детдомовцы сначала пошли в школу, потом сдали экзамены в вузы, техникумы.

Одни уехали из села почти сразу после окончания войны, другие нашли своих родственников спустя годы и покинули Бесленей уже взрослыми. Но как бы далеко ни раскидало их по огромной стране, ленинградские черкесы до самой старости называли своими мамами, папами, дедушками, бабушками жителей кавказского села.

Пятеро из блокадников остались в республике, где и прожили всю жизнь: нашли работу, создали семьи, вырастили своих детей, а потом и внуков.

Например, Миша, которого Великая Отечественная война застала в Ленинграде, куда он приехал учиться в ремесленное училище из белорусской деревни Безверховичи, что под Слуцком. Ему было 16 лет, когда он оказался в Бесленее. Щупленького белобрысого парня взяли в свою семью Айшат и Амин Исламовы. Глава семейства Амин не понаслышке знал, каково это остаться без родителей. Когда-то осиротевшего русского мальчика Филиппа Гайворонского из Ставропольского края взяла на воспитание черкесская семья, где ему дали новое имя. Теперь Филипп-Амин обрел сына, которому дал свою фамилию. Эта история – доказательство того, что сделанное добро непременно возвращается сторицей.

«У бабушки и дедушки подрастали две дочери, а вот сына не было, – вспоминает Али Карданов, внук Амина и Айшат. – В нашей семье Михаил провел все военные годы. Многие тогда бросали учебу и шли работать в колхоз, но дедушка настоял, чтобы у парня была профессия, которая позволит ему всегда заработать на кусок хлеба. Михаил получил востребованную тогда специальность – сапожник».

В 1946 году Миша Конончик-Исламов вместе с другими ребятами из села поехал в Москву работать на авиационном заводе. Тогда-то он и узнал, что его родители, Иван и Анна, живы и ждут его дома.

«Он написал письмо бабушке Айшат и дедушке Амину, сообщил, что хочет уехать в Беларусь, – рассказывает Али Гериевич. – Они расстроились, всё-таки четыре года считали его своим сыном, болели за него душой. Дедушка принял мудрое решение: кровь есть кровь. Отпустили…»

В 1947 году Михаил получил отпуск и приехал на родину спустя семь лет. Он не захотел возвращаться на авиазавод в Москву. Но предприятие было военным, парня объявили дезертиром, осудили и на три года сослали в Сибирь. После колонии-поселения в Красноярском крае Конончик пошел в армию, служил на Дальнем Востоке. Все это время он писал письма на две семьи – родную и приемную.

Только в 1954 году Михаил окончательно вернулся в Безверховичи. Устроился водителем на ремзавод, женился. Супруга Лина родила ему двух дочерей – Татьяну и Тамару. Сын Татьяны Андрей в деталях знает непростую историю своего предка.

«Всё-таки война и лишения, которые пережил дедушка, дали о себе знать, – говорит Андрей Бурак. – У него были проблемы с сердцем. В 1974 году от онкологии умерла моя бабушка Лина, это окончательно подкосило деда. Он пережил жену всего на год и ушел в возрасте 49 лет».

Сегодня две семьи Михаила Конончика – в Карачаево-Черкесии и Беларуси – продолжают поддерживать отношения.

«Он так и не смог вспомнить свою фамилию…»

Марику было семь лет, когда черкешенка Кукра в августе 42-го взяла его на руки из той самой подводы. Своих детей у них с супругом Якубом не было – чужой светловолосый мальчик с серыми глазами стал их обретенным и единственным сыном. В ту же ночь в похозяйственной книге появилась запись – Мусса Якубович Агержаноков. Это имя осталось с Мариком на всю жизнь.

«Папа так и не вспомнил свою фамилию, – рассказывает его дочь Зулета. – Своих родителей он тоже помнил смутно. Из его детских воспоминаний: отец много работает в кабинете, где до потолка полки уставлены книгами. Папа тоже очень любил книги. Время было тяжелое, но бабушка с дедушкой отказывали себе во всём, чтобы Мусса получил образование – окончил педучилище, потом Ставропольский педагогический институт».

После учебы парень вернулся в родную школу. Его будущая жена Ёра на тот момент училась в десятом классе. Через несколько лет молодые люди сыграли свадьбу. Мусса Якубович преподавал физику и астрономию, до пенсии был завучем школы.

«Папу несколько раз приглашали в Ленинград в послевоенные годы, – вспоминает Зулета. – Но никого из родственников он так и не нашел. Скорее всего, они погибли во время блокады. Он всегда говорил, что считает себя черкесом и не уедет из аула, где прошла вся его жизнь».

Супруги воспитали пятерых детей – Зулету, Зулифу, Марину, Мухтара и Олега. Старшая дочь пошла по стопам отца. До выхода на пенсию Зулета Муссовна преподавала французский и английский языки в школе и институте.

«У папы все-таки сильные гены, я светловолосая в него, на него очень сильно похожи дочь Марины и двое детей Олега, – улыбается женщина. – Наши родители всю жизнь прожили душа в душу. Папы не стало в 2014 году, без него мы все будто осиротели».

Четвертый сын

Аслан Каспотович похоронил жену, когда их младшему ребенку исполнилось три года. Мужчина сам воспитал троих сыновей – Магомеда, Азамата и Хасамби. Всех троих он проводил на фронт.

Когда августе 1942 года в село привезли ленинградских детей, Карданов-старший одним из первых вызвался взять в свою семью ребенка. Позже он скажет за это судьбе спасибо, потому что до конца своих дней верил: благодаря этому поступку его сыновья вернулись с войны живыми. Володе Колесниченко дали имя Нур, что в переводе означает «свет». Рос Вова-Нур в семье старшего из братьев Кардановых – Магомеда, который обосновался в отцовском доме. У героя войны также родилось трое сыновей – Сосрука, Мухадин и Руслан.

«Сейчас в этом доме предков живу я, – говорит Руслан Карданов. – Я часто вспоминаю Володю. Он был нам как родной, мы почитали его как старшего брата».

В 60-х Владимира призвали в армию. К тому моменту он нашел свою сестру и уехал в Ленинград. До самой смерти Колесниченко писал письма своей бесленеевской семье. Хасамби Карданов стал известным черкесским драматургом. Владимиру-Нуру он посвятил пьесу «Ленинградский эшелон».

В Бесленее есть мемориал «Матери-черкешенки», автором которого стал скульптор Хатыза Кемрюгов. Женщина в платке обнимает мальчика, который доверчиво положил руку на её плечо. Чужой ребенок, ставший родным. Этот памятник – символ человечности местных жителей и величия наших матерей, которые всему миру доказали: чужих детей не бывает!

#Книга_Памяти #Великая_Победа #герои_ВОВ #80_летие_Победы #проект_СРЗП #Ленинградский_эшелон #Бесленей