Предыдущая публикация
Он уже хотел уйти, но заметил в трех шагах девчонку.
Темненькая такая, курносая, в тулупчике со светлым воротником и в таких же светлых валеночках. К ней подбежала еще одна девчонка. – Ну, пойдем, - позвала она, - ноги сами в пляс идут.
Девчонка застеснялась, - Не-ее, домой надо, поздно уже, папка ворчать будет…
Подружка вздохнула, оглянулась на пляшущих. – И то, правда, ну пойдем тогда, а то ведь и с меня дома спросят.
Иван, так и не найдя Матвея, вышел вслед за девчатами, отвязал коня и повел под узды, догнав смешливых девчонок.
- А не замерзнете ли, девчата? – спросил он с задором.
Курносая остановилась, глядя на него, а ее подружка быстро нашла ответ: - Не замерзнем, у нас ноги быстро ходят.
- Ноги вам еще пригодятся, натопаетесь… лучше садитесь в сани, довезу, мой Орлик быстро домчит.
Девчонки переглянулись. – А давай прокатимся, - предложила подружка, - поди уж не увезет за синие горы…
- Ну, если только до нашей деревеньки… подружку твою курносую, - сказал Иван. И вроде в шутку сказал, а смотрит на девушку так, будто наглядеться не может.
- А где ваша деревенька? – спрашивает шустрая подружка.
- Недалече, Стружкино это…
Рассмеялась подружка. – Нашел куда везти, ежели бы до самой столицы, тогда да…
- Ладно, до столицы далеко, а пока домой отвезу, мороз декабрьский крепчает… садитесь, девчата.
- А поехали! – И шустрая девчонка первой уселась в сани, и подружку за собой потянула.
- Звать-то как? – спросил парень. И первый ответил: - Меня Иваном зовут, фамилия моя Калюжный…
- А я Тоня.
- А я Настя – отозвалась курносая.
- Вот и ладно. Ну, рассказывайте, куда повернуть.
- А вот наша улица, я вон там живу, а туточки, наискосок, Настин дом.
Иван подкатил к дому Антонины и, высадив ее под заливистый девчачий смех, развернувшись, поехал к дому Насти.
- А если я в воскресенье приеду, выйдешь? – спросил, он поймав ее за руку. И будто испугавшись ее молодости, спросил: - А лет тебе сколько?
- Девятнадцать исполнилось.
- А мне двадцать два. Ну, так выйдешь?
- Вот приедешь, тогда и поглядим, выйти, али нет…
- Приеду! Вот точно приеду. А насчет, поглядеть, - он уселся в сани и понукая коня, уже на ходу крикнул: - я тебя уже разглядел, а теперь ты присмотрись…
Настя скрылась за воротами и замерла на месте, зная, что никто ее не видит. Было тихо. В морозном воздухе закружились редкие снежинки, падая ей на лицо. И она, еще сама не понимая, отчего так легко стало, хоть и чуточку волнительно. Там, в клубе, не было так на душе, как сейчас. И этот Иван из Стружкино, о котором и не слышала раньше, вдруг всколыхнул ее девичье сердце.
Она вошла тихо, и также тихо сняла тулупчик, стянула шаль и потом валенки. На столе мигала керосинка, и ее манящий огонек освещал часть избы. Отец сидел у лампы и пытался прочитать письмо старшего сына.
Настя, увидев его за чтением письма, расстроилась. Старший брат еще в сорок третьем погиб, и похоронка пришла. Но родители никак не могли смириться. Отец, время от времени, перечитывал его письма с фронта, будто разговаривал с ним. А мать вставала на колени перед старой иконой, что была в уголке на полочке, и со слезами просила вернуть сыночка Гришеньку. Макар Забелин и сам готов был на фронт уйти, но не взяли его: перед войной увечье ноги случилось.
Увидев Настю, Макар Забелин отложил исписанный листок и, нахмурив брови, строго спросил: - Чего так долго?
- Так мы с Тоней в клуб зашли, а там… ой, там такое, все пляшут… и в клубе тепло…
Александра, Настина мать, поднялась с колен и позвала дочку ужинать, предупредив мужа: - Не начинай, Макар, вовремя она пришла…да и чего дома сидеть…
- Дочка, ты садись, поешь, - уже по-доброму сказал отец. А потом начал издалека. – Выросла, вижу, пора, как говорится, и суженого найти. А война треклятая сколь унесла… и нашего Гришаню тоже… а замуж-то выходить надобно.
- Пап, да и сама знаю…
- Знает она! – Ворчливо заметил Макар, а потом обратился к жене. – Слышь, Шура, чего молчишь-то?
- А чего говорить? Я сама еще толком не разобрала, чего у тебя на уме.
Макар закряхтел, потом взглянул на фронтовое письмо, покрутил его в руках, будто могло оно ему чем-то помочь.
- Семен Панкратов заходил… вот перед твоим приходом.
Услышав про Семена, Настя замерла с кружкой в руке, не решаясь даже глотка сделать.
- Ну чего, хороший мужик, фронтовик, герой… друг твоего старшего брата, - Макар отчаянно махнул рукой, - да чего там… считай, что как сын нам…
Семена Панкратова Настя знала с детских лет, старший брат Гриша дружил с ним. Они и на фронт в сорок первом вместе ушли, только потом их фронтовые дорожки разошлись. Григорий ушел холостым, не успев жениться, а Семен, как раз за месяц до войны, взял в жены односельчанку Глашу.
Молодая жена Семена Панкратова осталась беременной, и в начале 1942-го года умерла при родах, ребенка тоже не спасли.
Всю войну с этим тяжким грузом в душе прошагал Семен, и вернувшись, узнал, что и друг его Гришка погиб. Видимо беда еще больше сблизила Семена с родителями друга, и он частенько заходил к ним.
Поначалу ему казалось, что на сердце булыжник пожили – так тяжко было. А потом увидел Настю, которую помнил еще девчонкой малолетней и удивился, как выросла, как изменилась. И потеплело у него на душе, будто оттаивать начал. И задумался он: Насте девятнадцать, а ему двадцать пять, чем не пара… к тому же сестра друга его закадычного.
Настя и не заметила поначалу, что Семен из-за нее чаще стал заходить, а только здоровалась уважительно и с опаской. Старше он по годам ей казался, фронт – он ведь не молодит, он годы прибавляет.
- Ну, Настя, как тебе Семен Панкратов? – спросил Макар. – Чем не жених?
Настя вспомнила, как испугалась его усов, впервые увидев после фронта; перед ней предстал как будто чужой дядька - такой смурной, что и заговорить-то с ним страшно. А уж потом привыкла к его появлению в родительском доме, и кроме как другом погибшего брата, не воспринимала.
А еще вспомнила чубатого возницу, что развез их с Тоней по домам, и все у нее перепуталось в мыслях. Одно знала: Семена Панкратова нет в ее душе. Ну, если только уважение, которое и было у нее к фронтовику с самого начала.
- Да никакой он мне не жених, - призналась она, - зачем он мне?
- Вот, гляди, мать, вырастили царицу, женихами разбрасывается… в наше ли время нос воротить, когда такую победу для народа наши сынки выковали, да сами сгинули… нет у нас лишних женихов. Глянь, сколь девок да баб по одиночке, другая, может, спит и видит, кабы замуж выскочить, а ты: «зачем он мне?»
- Папка, ну я же к нему со всем почтением, только не люб он мне, совсем не люб.
- Стерпится, слюбится, - сказал Макар, будто литовкой по траве прошёлся.
Иван Калюжный тем временем, понукая Орлика, мчался по снежной дороге в родную деревеньку. От веселых думок крутилась на уме какая-то песня, только голосом своим управляться не умел. К тому же на фронте надорвал голос, и теперь громко сказать не получалось. Он уж и так сегодня старался с девчатами говорить, чтобы поласковей было.
И, вспоминая, случайную встречу с Настей из Ворохово, всерьез задумался о женитьбе. Он пришел с фронта, соскучившись по земле, по привычному с детства крестьянскому труду, и как голодный втянулся в работу. – Жениться тебе надо, Ваня, - говорила мать.
- Это обязательно, вот только найду такую… чтобы думать о ней днем и ночью. И вот сегодня, кажется, встретил такую – курносую, маленькую росточком, будто молодую березку в поле.
С этими мыслями и приехал домой.
А в это время в том же Ворохове, где жила Настя Забелина, в пустом домике почти на краю села, не спалось Семену Панкратову. Сначала, как вернулся, хоть и знал из писем, что его Глаши больше нет, все равно тягостно было ему в пустом доме. Вот тогда и зачастил он к Забелиным, чувствуя, что Макар Забелин, отец его доброго друга, принимает Семена как сына.
А тут еще Настя… маленькая ведь была до войны, бегала эдакая стрекоза… и вот она… невеста. Он сразу тогда подумал, что достанется кому-то славная девчонка, да такая пригожая и милая…
А потом и о себе задумался, Глашу ведь не вернёшь, а жить надо дальше. А если такая жена будет, как Настя, то и на душе теплее. И тогда первым делом намекнул Макару Забелину, чтобы породниться теперь уже по-настоящему. Макар намек понял, и даже обрадовался. – Был ты другом моему сыну, а теперь и сам сыном мне станешь.
Семен и обрадовался, и устыдился. А устыдился от того, что уж который месяц солдатская вдова Серафима постель ему в свой избушке греет. Она ведь тоже перед войной замуж вышла, а деток не успели родить, ушел муж в первые же дни на фронт. И также как и Григорий Забелин, не вернулся ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ...
Следующая публикация
Нет комментариев