Предыдущая публикация
Чеченский дневник Татьяны Волковой 1991-2005 годы.
РОДИНА, АУ, ТЫ ГДЕ?
Мне было 45 лет. СССР распался. В Грозном витала тревога. Заговорили о каком-то генерале Дудаеве, об отделении Чечни от России. Чеченцы знали генерала, но для нас это было новое имя. В здании Совмина состоялась встреча с Джохаром Дудаевым. Пригласили сотрудников министерства просвещения, директоров школ и училищ. Мы впервые его видели. Резкий, порывистый, властный. Много говорит о равноправии и свободе женщин, их образовании и счастье, которое на них обрушится с приходом его к власти. Учителя, женщины-чеченки говорят ему в лицо:
— Ты просто хочешь власти! Тебе нужна она, а не мы!
— Да, хочу, — отвечает генерал.
Идет предвыборная компания, если ее можно так назвать. Напряжение в городе растет, во всех вселился страх. Секретарь обкома, Завгаев, заседает с комитетом, не выходя из здания. В итоге туда врываются дудаевцы и выносят с позором его на руках. Председателя горисполкома Куценко выкидывают из окна кабинета с пятого этажа. Накануне «выборов», в день «выборов», стрельба и убийства.
Пропал ректор университета Кан-Калик. Расстреляли у дверей университета чеченца, доктора физико-математических наук, Бислиева, который пытался спасти ректора и препятствовал похищению. В дальнейшем обезображенный сожженный труп Кан-Калика найдут за городом. После этого мать Кан-Калика покончила с собой.
На площади бандиты отрубили голову майору КГБ.
С гор спустился весь тейп Дудаева, а за ним и другие потомки абреков…
Свирепствуют бандиты. Полный шабаш. В день выборов мама была в больнице. Туда врываются бандиты и требуют от больных голосовать. Моя мама отказалась: «Я старенькая, я вашего Дудаева не знаю!». Тогда она находилась между жизнью и смертью, Бог пощадил ее, оставил в живых.
В больницу ночью ворвались вооруженные бандиты. Выкидывали из палат прооперированных больных, всех подряд. Сами развалились на кроватях: «Мы освободители Чечни!».
Врачи предъявили Дудаеву ультиматум: «Или охраняете больницу от бандитов — или мы не будем работать!».
Охрана появилась.
Пьяные, под запрещенными веществами, и до зубов вооруженные дудаевцы с воплями гоняют на машинах и стреляют.
Погибают все, кто случайно оказался у окон домов, в квартире, на улицах.
Оружие чеченцам раздают на площади. Открыли двери тюрем!
В десять вечера иду из больницы, ко мне подбегает молодой чеченец весь в крови.
— Женщина, остановите машину! Вам остановят! У меня друг умирает!
Пытаюсь остановить машину. Голосую. Только через час остановился какой-то КАМАЗ. Был шок. Страха не было.
В срочном порядке Москва выводит из республики войска. Оставляет оружие. Горит воинская часть в нашем поселке. Рядом хранилище с аммиаком на хладокомбинате. Директор успел распорядился спустить аммиак по канализации. Солдатики-срочники стояли до конца. Был запах гари, горящие человеческие тела, а Москва молчит, мальчики гибнут. Первыми из республики ушли сотрудники КГБ. Оставили склады с боеприпасами, танкодромом с машинами, аэропорт с самолетами, бактериологическую лабораторию, бункеры в горах.
До последнего держится МВД, надеясь на Москву, но Москва молчит.
Молчат СМИ, и единственная заметка: «В Чечне путем выборов к власти пришел генерал Дудаев».
Сын притащил домой противогаз.
— Где взял?!
— В горящей воинской части!
Они туда, как выяснилось, с дворовыми пацанами лазали через дыру в заборе.
— Из противогаза получаются хорошие рогатки!
Я в шоке. Всюду смерть, а тут рогатки. Срочно вызываю бывшего мужа, чтобы он приехал и забрал сына. Дети гибнут каждый день, подрываются на противотанковых минах, склады с оружием в совхозе «Родина» — оставлены: дети гибнут от гранат.
Завод «Красный Молот» наладил изготовление автоматов, пистолетов-авторучек. В Назрани, это Ингушетия, на оружейном рынке пристреливают автоматы, пистолеты, пулеметы прямо на территории бензоколонки.
В это же время Дудаев свободно летает над всей Россией.
— Тань, ты представляешь, вчера Дудаев приволок с Дальнего Востока установку «Град»! — говорят мне соседи.
Дудаев пугает жителей летая сверхнизко над городом, над головами, даже палатки складываются, люди падают.
Так он приучает всех к своей власти.
Русские жители, то есть все нечеченцы, поставлены вне закона. Большая часть не может найти никакого выхода. Полное обнищание!
Нет денег! Нет возможности куда-то убежать, спастись. Родина, ау, ты где?
Чеченские бандиты требуют освобождать дома, квартиры. Кто не соглашается — либо вырезают, убивают, либо кладут на порог мину: итог тот же. Люди все бросают и уезжают, кому есть куда ехать. Если успеют убежать — повезло. Бывает, что людей догоняют в дороге, убивают, забирают сбережения. Зарплаты нет, продуктов нет, хлеба нет. Есть нечего. Продавать нечего, денег нет. Ехать некуда!
Возвращаюсь домой от мамы, в моей сумке хлеб ужасного качества, он буквально состоит из опилок и отрубей. Впереди на дороге глубочайшая яма. Ее покрыл первый тонкий лед и снег. Смотрю и думаю, куда мне идти? Позади раздаются голоса:
— Дороги нет?
Поворачиваюсь.
Возле меня два чеченца в масках. Приставили заточку к моей груди.
— Золото, деньги давай!
— У меня нет!
— Нищенка!
— Ребята, может быть, дать вам хлеба?
— Давай!
Их голоса полны удивления.
— Ты в своем уме?! Ты от чистого сердца?!
— Да!
Улыбаюсь. Страха никакого.
— Ну иди, живи! — разрешают мне чеченцы.
И я пошла. На меня напал сумасшедший смех. И я забыла, где нахожусь, где живу. Кто-то из соседей узнал меня и довел до дома. Оказывается, мой дом был совсем рядом, недалеко. Пришла, накормила сына, легла, а среди ночи меня охватил такой дикий страх и ужас, который даже нельзя передать словами:
— Сынок, иди ко мне, я боюсь!
Этот ужас от нападения преследует меня годами, и я не могу спокойно реагировать на идущих за мною мужчин в любое время суток. Страх в такой же ситуации преследовал и преследует меня постоянно! Уже слабее, но он не отпускает. С того страшного дня в состоянии дикой боли начали отказывать ноги.
Сына, дочку, и своего двухлетнего внука Олежку, я отправила в Батайск, буквально в никуда.
Из министерства просвещения я перешла работать в школу № 15, к директору Усковой. Надеялась хоть на какие-то деньги, но в школе бряцают оружием бандиты в серьезном алкогольном или наркотическом угаре. Обещают убить директрису, это их месть за плохие отметки в прошлом. В школе мы работаем во всех классах, детей очень много, так как целые аулы спустились с гор, а преподавать некому. Малыши очень благодарны:
— Учителка, на тебе чурек, на оладушек, на конфетку! Бабушка передала!
Завязываю кому-нибудь из детей шапку. Все становятся в шеренгу:
— И мне! И мне! И мне!
Каждый показывает то, что у него есть, как ценность: сумку, шапочку, ветхий планшет с карандашами. Нищета вопиющая! Бедные малыши!
В старших классах уже зарождалась злость и ненависть: хотелось отомстить за двойки, нотации, воспитание, вызов родителей в школу. Директрисе угрожают. А у нее парализованный муж. Я пытаюсь убеждать родителей агрессивных учеников, хожу к ним домой. Я пока в школе новенькая, ко мне зла нет. Жизнь проходит по узкому коридору между этим светом и тем.
— Учителка, учителка, нашу Фатиму бандиты закрыли в туалете!
Фатима — учительница начальных классов. Прибегаю. Пришлось убеждать этих нелюдей, что Фатима племянница известного чеченского поэта, и это сработало. Ее отпустили!
Бандиты с гранатами, автоматами, стилетами, в измененном состоянии сознания ворвались в спортзал, гремят, все ломают, рушат. Спускаемся туда с завучем. Под прицелами автоматов ведем с ними переговоры. Заплетающимся языком мне задают вопрос:
— Как твоя фамилия?!
Называю первую пришедшую на ум:
— Шамсадова!
(Это фамилия авторитетного соседа-чеченца)
— Свою называй! — требуют вооруженные дудаевцы.
Целый час выводим их с уговорами из школы. Затем пьем по флакону успокоительных капель валерьянки, корвалола, а под язык кладем лекарство для сердца — валидол. Ноги и поясница у меня продолжают отниматься.
Кроме работы мне нужно проведывать пожилую маму. Иду от мамы, останавливается автобус. И водитель заставляет насильственно меня войти в салон. Бежать и кричать нет смысла. Говорят, что в английской армии в уставе для женщин-военных есть пункт: «Если ничем не можешь себе помочь, то расслабься и получай максимальное удовольствие». Так и в случае со мной.
Водителю-чеченцу нужно было мое тело, но он оказался импотентом. Признался мне сразу. Испугалась еще больше. Пытаюсь его убедить, что все лечится, не все потеряно.
— Вам нужен сексопатолог!
И как только этот насильник-бандит не открутил мне голову. Вышла из его автобуса на ватных ногах. Судя по всему, тогда в этих людях еще оставалась малая толика человечности. С гор спустились сонмища бандитов. Каждую ночь негодяи, поселившиеся в нашем районе, приходили ко мне домой с криками: «Выходи, у нас стоячка! Будем тебя иметь! Хотим женщин!». Гиканье, гогот, крики. А я в этот момент прячусь во дворе, в сарае, в подвале. Местные городские чеченцы, люди образованные и выросшие рядом с русскими земляками, стали меня охранять по ночам. Иногда утром на пороге нахожу их подарки: картошку, лук, мясо. «Таня, скоро мы тебя вывезем из Чечни! — обещают друзья. — Поехали сегодня с нами в горы! Мы тебе их покажем в последний раз! Сделаем шашлык!».
И я поехала. Попрощалась.
Через день мои бывшие ученики говорят:
— Собирайся, через два часа выезжаем! Иначе будет поздно!
Меня вывозят из республики. Звоню маме — мама и другие родственники приняли решение остаться. Во всей России у нас больше никого нет, мы одни. Я единственный мужик в нашем тейпе.
В Кабардино-Балкарии нас останавливает линейная милиция. Загнали в обезьянник. Сопровождающим меня чеченцам поставили условие: «Вы отдаете ее нам на ночь, а утром мы вам откроем ворота, и вы уедете!»
Меня бы не отдали. Живым бы не остался никто. Я долго убеждала преступников при исполнении, пыталась найти общий язык с охранником. Отдала ему спиртное (чеченцы взяли с собой на всякий случай для постов охраны). В итоге охранник сказал:
— Открывайте ворота! И мчитесь! Я ничего не видел!
Мы на огромной скорости рванули в Россию. И вот город Батайск — мое спасение.
Дочь, увидев меня, потеряла сознание. Рыдали женщины, что жили с ней по соседству. Оказывается, из Грозного пришла телеграмма: «В доме были бандиты! Ищите маму на трассе!». Мы добирались трое суток до Батайска вместо десяти часов езды. Обо мне родные уже готовили объявление по телевиденью! В Грозном чеченские бандиты в масках — да, тогда еще в масках, — ворвались к моей маме, требовали деньги — и требовали сказать маршрут, по которому мы поехали. Электричества в доме мамы не было, всех поставили к стенке, угрожали расстрелять. Дома была мама, сестра, племянница и трехлетний ребенок племянницы.
Конец августа 1993 года. Россия. Провожу праздник Первого сентября в школе Батайска. А в двенадцать часов дня меня на Скорой помощи везут в больницу. Диагноза нет. Температура поползла вверх, выше сорока градусов по Цельсию. Иду к заведующей отделением неврологии. Она в негодовании и дает распоряжение, чтобы медсестры следили за мною, мол, как может быть такая температура, наверное, я сама себе градусник «натираю». Очнулась утром под капельницами, вся исколотая. Оказывается, начались судороги. Врач возмущена, недовольна, делает энцефалограмму головного мозга. Меня выписывают. Дома температура опять поднимается выше сорока градусов. Везут в центральную городскую больницу, там не принимают. Дочь мчится в частный медицинский центр с моими анализами. Оказывается, это почки на полном издыхании. И начались хождения по мукам, от жизни к смерти, от одного врача к другому. Инвалидность. Нищета. Голод.
Резко заболели все в семье.
Иду в мэрию. Завожу разговор о жилье. Ответ: «Нет!».
Чиновники прямо говорят: «Никакого жилья! Никакой помощи! Почему вы до сих пор живы?!».
Инвалидность II группы. Работаю на две ставки в школе, чтобы выжить с детьми и внуком.
В комитете по миграции нам не дают никаких документов. То нет развода, то нет прописки, то еще чего-то нет. Ходить туда часто нет ни возможности, ни сил. Еле-еле жива. И надо работать, взрослая дочь больна, и внук болен. У сына депрессия. Мы никому не нужны.
11 декабря, в день моего рождения, в 1994 году бомбят Грозный. Началась официальная война. Сведений об оставшихся в Чечне родных не было никаких.
4 марта 1995 года получаю записку на листках отрывного календаря: «Мы живы!». В этот же день вылетаю на военном самолете вместе с летчиками в Грозный. Муж директрисы нашей школы был командиром воинской части. И только благодаря ему я смогла летать во время войны на самолетах к своим родным.
Военные российской армии были готовы помочь мне вывезти родных из Грозного. Но государство не предоставляло жилья, пособия, еды и одежды. Куда было ехать? Все бросить, что наживалось многими поколениями? Ехать просто было некуда. Родные ни в какую не хотели покидать Грозный! Они искренне верили, что война скоро закончится. И я улетела без них.
Через две недели вернулась. Бои шли в нашем Заводском районе.
Сестра и мама уже знали и перечисляли все орудия, из которых стреляли по ним. И вот сестра бьется в истерике, племянница с ребенком боится громких звуков. В городе царствуют российские наемники-контрактники. Произвол неописуемый! Жители рассказывают страшные вещи. Контрактники мародерствуют на полную катушку, издеваются над солдатиками-срочниками. Российских солдатиков подкармливают жители. Наемники же ворвались к моим родным, расстреляли на их глазах телевизор и пианино. Ничего святого! Это наши «освободители!». Война все спишет!
Солдаты-срочники голодают. Их матери приехали из России и на перекрестках дорог Старопромысловского шоссе и Аэропорта с громадными кастрюлями дают поесть ребятам перед тем, как те пойдут в бой на танках. Лица у русских мальчишек серые, отрешенные, их обреченные образы так и стоят перед моими глазами.
Бомбят Грозный. Бомбят все вокруг, кроме Карпинского кургана. Это недалеко от нас, и там обосновался клан Дудаевых. И когда Джохар Дудаев каждое утро со своим кортежем на бешеной скорости мчался мимо, а вечером ехал обратно, то этого Неуловимого Джо, разумеется, никто из военных не трогал.
Гибнут мальчики-солдатики, гибнут старики, женщины и дети, а пьяный президент Ельцин отплясывает на берлинской мостовой. Родина, ау, ты где? Родина сразу ослепла, оглохла и онемела.
Военный комендант Грозного говорит генералу армии России: «Если не возьмешь эту женщину на борт, я самолет не заправлю!»
В итоге я лечу с генералом из Грозного, обслуживание люкс, пир как во время чумы! Нас могли сбить, мы могли в любой момент погибнуть, но мне было важно увидеть своих родных и вернуться к детям и внуку.
Когда я прилетела в Грозный во второй раз, то у мамы было сильное воспаление легких, ее спасали военные медики. Эти мужчины были последними из представителей своего пола, настоящие, сильные, мужественные, которых я видела в своей жизни. Родина, ау, ты где?
Маленькая-маленькая оттепель: пустили поезда до Моздока. Добираюсь в Грозный. На обратном пути садятся в поезд солдатики, грязные, серые, пьяные, обкуренные. При полном вооружении! В пьяном угаре выясняют, кто из них — старший. Забряцали приклады, затворы автоматов, но потом решили не выяснять отношения, а пошли куда-то выпивать. Все оружие сложили горой в проходе вагона. У пассажиров была паника, пока «воины-освободители» не вышли, проспавшись, из поезда.
Я была готова назвать любой уголок Земли своей Родиной, где у меня появился бы кров, но нас предали, от нас отказались. Нет никакого уголка. Бродим, как бездомные собаки… Мой внук рос талантливым, рисовал с детства. Учитель как-то сказал: «Бабушка! Вы знаете, кто ваш внук? Развивайте его талант! Его картина висит у мэра!».
Я понимаю, что мне никто не обязан, что наступило время тех падальщиков, кто успел и съел, но мы — люди, которые в основе государства, мы бюджетники. Как я понимаю, без нас нельзя: мы — это врачи, учителя, воспитатели и так далее. На нас, беженцев в родной стране, родина стянула свою молодую поросль и бросила всех без защиты, без прожиточного минимума. Выкарабкивайтесь, как хотите! А тут третий этап бомбежек Грозного. Не знаю, что с нашими родными, оставшимися в огне войны. Разрываюсь между работой, газетами, новостями, плохим самочувствием. На рассвете одна из родственниц привозит мою сваху. Их в наш город доставил чеченец из Грозного. Ехали по минным полям, проскочили. У свахи скоротечный рак легких. Везу ее в онкологический центр при институте, повезло, нас принимают. Через несколько дней врачи предлагают забрать ее домой.
— Иначе завтра, после обхода, в десять часов утра, вытаскиваем больную на улицу! Она при смерти и тут не нужна!
Забирать ее некуда, одна съемная маленькая комната на пять человек.
Дети примчались ко мне на работу:
— Мама, что делать? Звони министру!
Вечер. Прошу в больнице повременить, не выгонять сваху. В онкологической больнице с нас потребовали миллион рублей, так как тяжело смотреть за умирающим человеком. Скоты!
Тороплюсь. Делаю ряд звонков. Мне дают адрес министерства здравоохранения в Москве. Отправляю телеграмму. Через несколько дней сваха умерла. Хороним.
Мои родные, оставшиеся под бомбами, живы. Их вывезли чеченцы в Ингушетию. Там живут шестьдесят человек беженцев в одной семье. Объявили по новостям о бомбардировке Грозного, дали мирный коридор для беженцев на два часа, но тут же начали бомбить. Моих родных чеченцы выводили по нефтепроводу под обстрелом. А в Батайске мы мешаем жить чиновникам, нарушаем их покой!
Со мной перестали здороваться в администрации. Отношение как к побирушке в переходе, брезгливое, высокомерное. Родина, ау?
За все годы власти не предложили мне даже уголка, даже сарая или комнаты в общежитии! Убийственная фраза: «Батайск не резервация для беженцев!» Моих родных у себя приняли ингуши. Они прожили там около года. Мама — пенсионерка, которой не платили, разумеется, пенсию в Ичкерии, сестра, племянница и ее ребенок. Они были больные, напуганные, без денег. Хозяин дома, ингуш, говорил, когда приютил их у себя: «Так угодно Аллаху!».
А здесь, в русских регионах, нет ни Бога, ни Аллаха. Только мэр с брезгливой физиономией в черных очках.
— Хоть бы очки снял, когда с вами разговаривал! — иронизировали соседи.
Мне удалось уговорить уехать от войны маму, сестру и племянницу с сыном. В их дом в Грозном попала бомба, разнесло в щепки любимое пианино, вырвало струны, а книги изрешетило осколками, всего миг и нет ничего нажитого… И мои близкие, намучившись под бомбежками, покинули родной край навсегда.
На последнем приеме мэр на меня даже не посмотрел. Буркнул: «В порядке живой очереди, при наличии всех документов приходите!»
На другой день после выборов он выставил меня из приемной.
— Откуда эта женщина?! И почему опилки под ногами?! — взревел он.
Такое впечатление, что опилки, по его мнению, с меня ссыпались, хотя рядом была стройка. Мол, он товарищ сверхчистоплотный, любит чистоту, закон и порядок. Меня в госучреждении попытались убедить, что у меня «отрицательная аура», но в Чечне моя аура положительно воздействовала даже на отъявленных головорезов. Значит, не в моей ауре дело!
Люди вывелись другие, особые, и эти люди вершат наши судьбы. Моя слепоглухая родина окружила себя «слугами народа», которые создали Конституцию с миллионом поправок, указы и законы на все мыслимые и немыслимые случаи жизни. Сквозь эту стену не пробиться. «Слуги народа» не боятся преступать законы, а челядь обязана жить по ним.
Татьяна Владимировна Волкова. Учитель.
Родилась в Грозном 11 декабря 1946 года.
Татьяна Волкова, Грозный
Следующая публикация
Комментарии 154
Мы выехали с Грозного в июле 1993 г и выехали относительно благополучно. Чеченцы - соседи, которые купили дом, сами поспособствовали нашему переезду до самой границы со Ставропольем. Только сейчас поняла как все же нам повезло!!!!!!
Спасибо вам....
Родине ни тогда было не до нас... ни сейчас...
Нам повезло что были молоды, мне 21, брату 17.Бпались за любую работу. И торговали на барахолке на Центральном рынке, и бутылки собирали, да и металл подворовывали, чего скрывать. Так и выжили... Даже одно время неплохо раскрутились, недолго правда, торгуя на Нахичиванском рынке. Но август 98- го всё похоронил.