Вера Попаз

Ездили мы как-то с семьёй отдыхать. Пассажирским, долгим поездом, по старой доброй традиции, когда у тебя чемодан больше самой поездки, а туалет открыт строго по расписанию проводницы. Было нас четверо: я, брат, мама и её сестра, то есть моя тётя, женщина с лицом, будто она уже предчувствовала всё, что произойдёт в этом вагоне. Билеты нам, как на грех, достались только на верхние полки. Все до единой. В общем, нашлись два купе, и мы с братом заселились в одно — наше мужское гнездо, где пахло рюкзаками и нераспакованной лапшой. А мама с тётей — в другое, где пахло тревогой. Поезд тронулся. За окном мелькали берёзки и сомнительные платформы, названия которых всегда звучат как диагноз: Залупкино, Унылово, Мочище. В 22:00 по местному времени, когда люди в поезде обычно уже надевают носки с оленями и ворочаются в темноте, в соседнее купе к маме и тёте зашла женщина. Возраст — тот, где молодость ещё не простилась, но уже уехала без прощального гудка. На вид — скромная, в очках и в вязаном ж