Предыдущая публикация
Леонид Евсеев, лауреат премии Союза журналистов России «Золотое перо России»
Воспоминания о Пресновской восьмилетке. Учение человечности.
(Часть VI 21.04. 20 г.)
(Продолжение, часть I , II, III, IV, V загружены 10, 11, 12, 14, 16 апреля 2020 г.)
Братишка. Операция. Соседи.
Летом 1968 года перед тем, как мне идти в пятый класс в нашей семье произошла трагедия. Трехлетний брат Анатолий, 1965 года рождения вышел во двор и забрался на мотоцикл, который напарник отца по тракторной бригаде Иван Иванович оставил у нас во дворе.Двухколесный мотоцикл завалился на Анатолия и у того от испуга случился разрыв сердца. Отец первым увидел сына, подбежал, поднял мотоцикл, но было уже поздно.
Я хорошо запомнил тот день. Мы с двоюродным братом Васей Денисенко играли на силосных кучах за Банным лесом самодельными мечами, выструганными из дерева. Вдруг Вася увидел своего отца, который на ходке мчался в нашу сторону. Он подъехал к нам, и я догадался, что произошло что-то нехорошее, на нем лица не было. Мы молча сели в ходок, дядя Ваня хлестнул лошадь кнутом и мы поехали к нашему дому. У дома толпился народ, стояла милицейская машина, мы вошли в дом. За столом милиционер писал какие-то бумаги, отец и мать сидели безучастные. Братишка лежал на диване со скрещенными руками, его лицо было белым, как лист бумаги, я отметил про себя, что он вдруг неожиданно вытянулся и стал больше своего обычного роста. Он был красивым мальчиком, любил отца и гонялся за мной и сестрой Галиной, если мы брали лишний кусок хлеба со стола: «Оставьте папке, папке оставьте, а то зарежу!», - кричал он под наш смех. На его лбу билась тонкая синяя жилка. Говорят, однажды цыганка сказала моей матери, глядя на жилку, что брат не жилец на этом свете. Мама замахала руками и прогнала цыганку, но предсказание сбылось.
Цыгане часто останавливались за нашим огородом, у Банного леса, раскидывали палатку, распрягали лошадей, но у нас никогда и ничего не пропадало от такого соседства. Наоборот, мать посылала меня: «Отнеси им капусты, картошек». Однажды, я стал свидетелем такой сцены: у промтоварного магазина молодой цыганенок со своей сестрой танцевали. Оказывается, пресновские парни, которые находились тут же, за деньги попросили их станцевать «цыганочку». Цыганка была в цветастых юбках, очень худая. Почему-то мне их стало жалко.
По традиции на ночь, перед похоронами в нашем доме собрались старухи, хорошо знавшие бабушку Ульяну. Тогда хоронили на третий день, и это соблюдалось неукосни-тельно. Бабка Меланья читала молитвы, старухи крестились. То была бессонная ночь. Я неотрывно смотрел на Толика, лежащего во гробе с венчиком на русых волосах.
На Толины похороны пришла вся улица, гроб несли на руках до самого кладбища. Дядя Лёня Васильев выковал крест, сваркой выжег две даты: 1965-1968 и имя «Анатолий Евсеев». Сейчас нашему братику было бы 55 лет. Кто знает, как бы сложилась его судьба? Он покоится рядом с отцом, мамой, бабушкой и дедушкой. Когда я бываю у его креста, я не стесняюсь своих слез. К сожалению, не осталось ни одной его фотографии, но я помню его ангельский образ. Немного о д. Лёне, муже моей лёльки Тани. Вначале они жили на Школьной улице, рядом с дедом Романом. Их избушка стояла на месте нынешнего дома управляющего, там родился мой двоюродный брат Валера, а затем близнецы: Валя, (имя второго забыл). Второй близнец умер. Со временем, Васильевы построили добротный дом рядом с домом отца д. Лёни, заядлого охотника. Д. Лёня, сколько я помню, работал молотобойцем, кузнецом, сварщиком и обладал независимым характером. Когда я поступил в Новосибирскую высшую партшколу, он во время моего приезда в Пресновку подсел ко мне на лавочку у дома и сказал: «Ну вот, Лёнька, раньше на попов учили, а теперь ты вроде попа будешь!». Я не стал возражать. В сущности, он был прав. Попы занимались своей идеологией, партийцы своей. Тех и других д. Лёня явно недолюбливал. Он часто приходил к нам домой, садился у порога прямо на пол, закуривал цигарку, и рассуждал на актуальные политические темы. В его рассуждениях было немало здравого смысла. Отец с ним в полемику не вступал, только посмеивался. Последние годы д. Лёня жил в Сергеевке, но завещал похоронить себя в Пресновке, рядом с отцом. Его воля была исполнена. На этом же кладбище упокоились и лёлька и двоюродный брат Валерка. Мир их праху!
Смерь брата Анатолия окончательно подкосила мать. Рассеянный склероз, которым она заболела в молодости стал прогрессировать, она не могла долго ходить, ноги переставали слушаться. Однажды мы с мамой и другими женщинами села отправились на пасеку к Харченко за подсолнухами. Идти было далеко. Добравшись до пасеки, мы наколотили полмешка семечек, и отправились обратно. Пошел дождь, дорогу развезло, здоровые пресновские бабы далеко обогнали нас, а мама шла с трудом, на ее больные ноги налипали комья грязи, я подбегал, помогал эту грязь убирать, но через несколько метров она вновь налипала.
Так с мучениями мы добрались до совхозного огорода, который раскинулся у Банного леса. От него до нашего дома оставалось пройти недалеко, но мама решила отдохнуть и сказала, что сильно проголодалась. Я сорвал на огороде кочан спелой капусты, и мы с аппетитом съели почти четверть вилка. Свежая капуста поначалу сладковата, но через некоторое время начинается сильное жжение, вот почему, когда капусту квасят ждут, чтобы вышла горечь. Увы, в тот день вся горечь досталась нам. Подкрепившись, пусть и неудачно, мы добрались до дома, а вечером на большой сковородке нажарили крупных семечек, возблагодарив себя за труды. И как будто не было трудной дороги! Мама шутила, смеялась сама над собой, я показывал, как она шла, а точнее «ползла». Я должен отметить, что у пресновцев с чувством юмора всегда было все нормально. Юмор мог быть и грубоватым, но мало кто обижался, все были в курсе всего.
К слову сказать, мы с детства знали, как и что можно употребить в пищу, ели «лап-ташки», круглые, похожие на червячков семена травы (забыл название), молодые цветки акации, любили пробовать «пенки», когда привозили свежие березовые дрова, с внутренней стороны коры была белесоватая тонкая пленка, сладкая на вкус, само собой пили березовый сок, кушали молодые побеги озерного камыша, они были розовые, нежные, в лесу находили «пучки» - пустотелые стебли зонтичного кустарника, я любил ножки сухих груздей и никогда их не выбрасывал, очистишь, и - в рот, по вкусу они были похожи на орех. Важно было не перепутать благородный сухой груздь со «скрипуном». Внешне эти два гриба похожи, но «скрипун», хотя и не ядовит (надо вымачивать), но страшно жгучий. Однажды я откусил от его ножки маленький кусочек, жжение преследовало меня весь день. Конечно, нам и в голову не приходило пробовать сырые грузди, они были хороши в соленом виде, впрочем, как и сухие. Всем лесным премудростям нас учили бабушки Ульяна и Паруня, многому научила б. Поля Евсеева, жившая с нами по соседству на Школьной улице.
Груздей насаливали кадушками. Они хранились в прохладном подполье. Зимой на столе рядом с отварной картошкой всегда стояла миска с груздями. На десерт была свежая костяника, разведенная сахаром. На первое – борщ, на второе - пельмени. Мяса, молока было вдоволь, так как все держали скотину, не ленились. В кладовке стоял большой ларь с мукой, зимой там же на крюках подвешивали убоину, сало солили в больших фанерных ящиках из под спичек, такие ящики в магазине заказывали заранее. Для приготовления пельменей заносили в дом «лыдки» свинины и говядины, мясо оттаивало, его срезали и крутили фарш на мясорубке, обязательно добавляли перец, соль, чеснок. Пельмени лепили всей семьей. Пресновка славилась своими пельменями. Бабушка Ульяна любила стряпать, ей особенно удавались вареники с картошкой, творогом, грибами, «осердием», летом с ягодами. Самыми вкусными были вареники с картошкой, мне почему-то они нравились в сочетании с топленым говяжьим жиром.
В магазин ходили за хлебом, сахаром, спичками и солью. Долгое время в нашей семье и в других семьях выпекали свой хлеб. Для начала пшеницу, которую по норме выделял совхоз каждой семье тракториста, комбайнера, водителя размалывали. Поездка на мельницу была целым событием. Обычно она происходила, когда устанавливался санный путь, собирался целый обоз, грузили мешки, запасались провизией, мужики брали с собой что покрепче – и в путь! На все про все уходило дня два – три. Одевались тепло. Долгое время у нас хранился тулуп необъятных размеров. Он очень пригодился мне, когда я увлекся астрономией, в 14 лет, и выходил на мороз наблюдать за звездным небом. Я даже переписывался с Сибирским отделением Академии наук СССР (г. Новосибирск). Мне присылали карты звездного неба, задания, что и как наблюдать. Я посылал отчеты о метеоритах. Хочу заметить, что на звездное небо можно смотреть бесконечно, особенно зимой оно необычайно красиво и живет насыщенной жизнью. Я мог простоять до часу, двух ночи, вглядываясь в черноту Вселенной. До сих пор я знаю все созвездия нашего полушария и могу свободно по ним ориентироваться.
С вечера замешивали тесто в деревянной сельнице, к раннему утру тесто поднималось, мама и бабушка вставали в 4-5 утра, протапливали печь, формировали караваи и на большом металлическом листе отправляли их в жаркую печь. Через некоторое время по дому начинал плыть хлебный дух. Как было хорошо просыпаться, вдыхая аромат свежеиспеченного хлеба! Готовый хлеб ставили на лавку, накрывали чистым рядном, чтобы не опал. Краюха хлеба с молоком – завтрак перед школой. Самый лучший завтрак! Вкуса того хлеба давно уже нет, теперь есть "хлебобулочные изделия", изготовленные наспех, они быстро плесневеют.
В пятом классе у меня случился приступ аппендицита. Операцию делал хирург Недохид Г.А.. Я хорошо запомнил момент, когда на операционном столе мне надели на лицо маску и приказали дышать. Я дышал изо всех сил и вдруг увидел нашу планету, она перевернулась, и я отключился. Я так надышался наркозом, что меня еле разбудили, отец рассказывал, что хлестали по щекам, чтобы я пробудился. После операции меня долго до тошноты преследовал запах эфира. Хирург Недохид во время осмотров своими волосатыми ручищами, не церемонясь, сдирал повязку, давал распоряжения медсестрам. Операция прошла успешно, а густая деревенская простокваша, которую привозил отец, окончательно поставила меня на ноги, и я приступил к учебе. Сестра Галина вспомнила, что когда я приехал из больницы, то был чрезвычайно бледен и худым. Я прижимался к печи, стараясь вобрать все ее тепло.
Не могу не сказать о ребятах и девчатах и вообще о соседях по Школьной улице, с которыми вместе ходили в школу. Тут надо заметить, что в Пресновке в разное время мы жили в трех домах на разных улицах. Первый дом мои родители купили у д. Кости Васильева (Кузьмичева) некоторое время погодя после свадьбы, которая состоялась в 1956 г. Этот дом был типичный пятистенок с кухней и горницей, крытый дерном, позже шифером. К дому были пристроены просторные сени с кладовкой, в которой отец хранил многочисленные запчасти от тракторов. Сколько помню себя, дом был холодным, летом мы вдвоем с матерью заготавливали и сушили на зиму кизяк (уголь появился позже). В специальную деревянную форму, рассчитанную на 6 брикетов, утрамбовывали коровий навоз с соломой и выкладывали на сушку. Отец не очень-то заморачивался заготовкой дров, дрова он мог привезти среди зимы, и мы с матерью, расчистив снег, пилили толстенные лесины, мне о ту пору было 6-7 лет. Я болтался на другом конце двуручной пилы, которую, слава Богу, умел мастерски наточить д. Вася (Афонин). В этом доме родились: я, сестра Галина и брат Анатолий. Нас часто, будь то ведро, или метель, навещала бабушка Ульяна, она, закутавшись в шаль, всегда приходила с гостинцами, из карманов своего зимнего пальто доставала пряники, конфеты. Бабушка была очень деятельным человеком, она сразу принималась за хозяйство в доме, начинала готовить, мыть, скрести, в эту работу с удовольствием включались и мы. Уборки прибавлялось, когда в доме жил теленок. Это было вполне естественно, что телят, родившихся зимой, затаскивали в дом, и держали там до наступления тепла, чтобы, не дай Бог, теленок не простыл. Скотина ценилась выше человеческого комфорта, а месяц – другой можно было и потерпеть. Иногда телят определяли в летнюю кухню, но ее надо было протапливать, поэтому из экономии тащили в дом. Одного бычка я невольно научил бодаться, он подходил ко мне и толкал в бок, я обеими руками брал его за рога, и начиналось «тореро», я старался пригнуть его к земле, он не давался. Кончилось тем, что бычок стал бодать всех без разбора, кроме меня, меня он не трогал. Родители ругались, родственники тоже. Бычок не понимал, почему с ним не хотят «играть». Мне нравилось «убираться» со скотиной. Надо было почистить в сарае, накормить, напоить скот. Сена заготавливали вдоволь на своей «деляне». Наша деляна находилась в нескольких километрах от села, у дороги в сторону Оконешниково. Ее хватало на то, чтобы заготовить сена на всю зиму. Обычно траву скашивали сенокосилкой на конной, либо механической тяге. А потом отец привозил меня и сестру Галину на деляну, и мы начинали копнить. Лето, жара, сухая трава прилипает к потному телу, шея чешется, слепни кусают. С собой брали молоко, хлеб, воду, иногда кусочек копченого сала, тем и питались. За день ставили по 70 -80 копен! Копнить надо было правильно, с «завершием», чтобы дождь не промочил сено. Ближе к осени мужики, обычно, это были братья отца: дд. Ганя и Василий, еще подключался д. Леня Васильев (Яков) и я начинали «метать» сено, то есть копны складывали в один стог. Рубились три березы, связывались тросом внахлест комлем друг к другу и вот на эту площадку - волокушу металось молодое пахучее сено. Метать надо было тоже правильно. Д. Леня Васильев, в ранее дед Роман учили меня, как это делать, чтобы стог был плотным, не промокал. Мужики снизу подавали нам сено, а мы только и успевали его раскладывать, вначале прямоугольником, а потом все более и более сужая, пока у стога не получалась своего рода «крыша». После стог «очесывали» граблями с боков и очесанное сено «подбивали» к низу. Не зря писатель В. Солоухин называл стог «архитектурным сооружением». Интересно, что когда я встречался с известной артисткой театра и кино Валентиной Илларионовной Талызиной, которая провела детство в Сибири, то мы говорили с ней о многом, в том числе и о том, как правильно метать сено, оказывается, она была очень даже хорошо знакома с этим процессом! Столько всего вспомнили! Рядом сидели титулованные артисты, режиссеры и не понимали, о чем мы говорим. Куда им!
По зимнику стог на волокуше притаскивали домой. Корова и остальной скот с удовольствием поедали сено. Каким же было вкусным молоко! Казалось, все ароматы летних трав смешивались в один – аромат парного молока. Правда, если в сено попадала полынь, то молоко горчило.
После летнего стогометания ехали на «бурилку», чтобы смыть пыль и грязь. В Пресновке, в начале семидесятых была пробурена скважина, глубиной более одного километра, из которой под собственным давлением поступала горячая вода, насыщенная сероводородом. Там была сооружена душевая кабина, из труб били струи воды, и было приятно встать под тугие эти струи, наслаждаясь благом матушки – природы. Со временем, вода закончилась, источник иссяк и похожая «бурилка» осталась только в д. Язово. После «бурилки» садились за стол. Дымящаяся картошечка с укропом, огурцы, помидоры, хлеб, яичница с салом, зеленый лук. Простая деревенская снедь. Мужики выпивали первача, завязывались разговоры, конца которых я не слышал, так как засыпал мертвецким сном.
Во «втором» доме я научился доить корову. Марта, так звали нашу кормилицу, не-которое время очень подозрительно смотрела на меня. Чтобы она привыкла, мама посоветовала повязать мне на голову свой платок. Марта косилась, и даже пыталась лягаться, молоко она вначале отдавала неохотно, но потом смирилась, и я стал выдаивать ее полностю. Маме Марта доверяла больше, «отпускала» молоко щедро. Увы, пришло время, когда после почти десяти лет службы на благо семьи, Марта заболела, ее нужно было сдать в совхоз, взамен нам давали первотелку. Вечером, накинув веревку на рога, я повел нашу кормилицу на скотный двор. Мама вытирала слезы, Марта оглядывалась и мне, кажется, догадывалась, что дни ее сочтены. Она остановилась на полпути, и как бы прощаясь, протяжно замычала. Я дал ей кусочек хлеба с солью. Она лизнула мою руку своим шершавым языком. Я знаю, что многие пресновцы, так привязывались к домашнему скоту, что когда приходило время забоя, они приглашали людей со стороны. Рука не поднималась.
Мы были одно целое: люди, звери, птицы, домашний скот, леса, луга, поля, озера. Связь с окружающей природой была для нас столь же естественной, как потребность дышать. Пресновка щедро давала нам эти возможности, и каждый брал от души.
(Продолжение следует)
Следующая публикация
Комментарии 1