В 1872 году происходили рабочие волнения на огромной Кренгольмской мануфактуре, причём выставлены были следующие требования:

1) продлить обеденный роздых на полчаса, так как одного часа недостаточно, чтобы пообедать, как следует, и запастись новыми силами,
2) вечером раньше прекращать работу детей, обязанных посещать школу,
3) удалить из больницы одного фельдшера, сделавшегося предметом общей ненависти: так как на содержание больницы вычитается 2% из заработка рабочих, то они имеют право на некоторое вмешательство в больничные порядки,
4) уменьшить размер штрафов и
5) установить более точные расценки при поштучной работе*.
Местный губернатор 21 августа уладил несогласия, повлияв на удовлетворение требований рабочих. Но 9 сентября, во время получки жалованья, среди рабочих стала вестись агитация в пользу подписания адреса* Ревельскому губернатору о восстановлении прежних порядков; с этой целью в изобилии выдавалась водка, и удалось собрать не малое количество подписей. Тогда депутаты от рабочих, которые принимали участие в заключении полюбовной сделки 21 августа, выбрали из своей среды 6 человек и отправили их ходатайствовать перед властями о защите. Эти депутаты явились в Нарву к жандарскому майору Андрианову с просьбой о заступничестве против проделок фабричной администрации. Но в это время правление Нарвской мануфактуры дало знать становому*, что рабочие бунтуют (!), и просило арестовать депутатов. Не трудно догадаться, на чью сторону преклонило своё ухо начальство... Узнав об аресте своих депутатов, рабочие 11 сентября прекратили работы и потребовали освобождения выборных. Когда часть рабочих, пообедавши, направилась к мосту, чтобы идти на работу, стачечники загородили доступ к нему. Хотевшие приняться за работу попытались силой пробиться, но в них полетели камни, и они отступили. Забастовщики, в числе 5000 человек, продолжали волноваться около фабрики, а одна группа человек в 500 двинулась в Нарву с целью освободить арестованных. Власти встретили её, успокоили и уговорили вернуться на фабрику... Тем временем был вызван полк солдат, который и разогнал рабочих. 12-го рабочие опять собрались и снова требовали освобождения депутатов. Опять явились солдаты; одному батальону было приказано оцепить рабочих, но те стали отступать в поле и, хватая по дороге грязь и камни, бросали ими в солдат, — те отступили. Потом несколько рабочих было арестовано, остальные разбежались. Войска и после восстановления спокойствия продолжали занимать мануфактуру, работы возобновились только 18 сентября...
*расценки при поштучной работе
поштучная плата — плата, назначаемая за каждую единицу изделия (примечание)
*подписание адреса Ревельскому губернатору
коллективный адрес: 1) в истории — обращаемые к правительству или к представительным учреждениям страны коллективные заявления в виде письма, в которых выражалось либо одобрение известных действий, либо протест; 2) письменное обращение или заявление группы лиц с выражением приветствия и поздравления (примечание)
*становой
Становой пристав — полицейское должностное лицо в земской полиции (чиновник уездной полиции) Российской империи, возглавляющее стан — полицейско-административную единицу из нескольких волостей.
На становом приставе лежали все исполнительные, следственные и судебно-полицейские дела в стане каждого уезда России (примечание)
Даже на отдалённых приисках Сибири, затерявшихся среди безлюдной тайги, начал мало-помалу пробуждаться рабочий народ. За 60-е годы печатью отмечен был лишь один случай коллективного протеста, но в следующее десятилетие количество их уже увеличивается до десяти...
Так например, в 1873 году на прииске К° Сабашникова (Нерчинского округа) 90 человек бросили работы и отправились в город Читу принести жалобу областному начальству на неправильные действия промыслового управления относительно продовольствия, работ и плат за них. В Чите их посадили в острог, а затем приказали возвратиться на прииск, но они не захотели идти и, разломав печь, встретили конвой кирпичами и досками от нар. Начальник штаба войск Забайкальской области, явившись с добавочным конвоем, кое-как препроводил их обратно. Но по прибытии на прииск они вновь отказались работать, и к ним присоединились ещё 128 человек. Когда на прииск явились следователи, рабочие окружили их, и один из них ударил в грудь Акшинского* исправника, а другой сказал капитану Вишневскому, командированному генерал-губернатором: "Покажи-ка нам бумагу, что ты прислан от генерал-губернатора". Так как такой бумаги не оказалось, то рабочие заявили, что словам его не верят, и следователи должны были уехать с прииска без результата...
*Акшинского — Акша — в 1873 году — город, центр Акшинского округа (примечание)
Само введение нового устава о золотопромышленности 1870 года
дало повод к целому ряду волнений, и с этого времени прииски становятся ареной непрекращающейся борьбы, на которую
промышленники отзывались тем, что требовали присылки постоянных воинских команд!
В 1874 году случилась стачка и в Москве, на суконной фабрике Лазарева. В ткацком отделе её на "угар" (усушку) ткани полагалось 3—4 золотника на фунт*. В октябре Лазарев изменил систему сушки, и когда судебный следователь, производивший следствие по делу, потребовал проверки угара, оказалось, что он теперь достигает 12 золотников на фунт*. Так как за недовес ткачи платили по 50 копеек с фунта, то с переменой системы сушки в конторских книгах и расчётных книжках оказались записанными огромные штрафы: они доходили до 6 рублей со штуки сукна, тогда как заработок со штуки доходил только до 5 рублей. Рабочие, у большинства из которых срок найма истёк 26 октября и которые составляли одну ответственную перед хозяином артель, отказались работать на новых началах и требовали восстановления "старых прав". Когда 29 октября началась стачка, рабочим был прекращён отпуск харчей из хозяйских кладовых и выдача денег на покупку припасов... Одновременно был отдан приказ закрыть ворота (!) и выпускать ткачей с фабричного двора только по особым ярлыкам, выдаваемым по произволу конторщиков. Так просидели рабочие 4 дня. Воспользовавшись моментом, когда ворота были открыты для проезда хозяина, рабочие толпой вырвались из места своего невольного заточения, причём свалили с ног сторожа. Лазарев призвал полицию и обратился в суд с жалобой, обвиняя рабочих в стачке и беспорядках. Это вместо того, чтобы самому быть привлечённым к ответственности!
*3—4 золотника на фунт = 12,78—17,04 грамма на 409,5 грамма;
1 золотник = 4,26 грамма;
фунт: русский фунт = 409,5 грамма (примечание)
*12 золотников на фунт = 51,12 грамма на 409,5 грамма (примечание)
Мировой судья признал обвинение рабочих в стачке недобросовестным.
В 1875 году, в первых числах мая, на известном заводе Юза произошло — это уже в третий раз — "прискорбное событие", как выражаются газетные корреспонденты. Причиной была несвоевременная выдача заработанных денег и полное отсутствие человеческих условий существования. Рабочие разгромили лавки и трактиры. Были вызваны войска и арестованы около 30 главарей. Перед троицей беспорядки повторились вследствие тех же причин.
В мае-месяце произошли стачки на строящейся Оренбургской железной дороге. Подрядчики наняли рабочих на земляные работы, обещав плату в 120 рублей, 95 рублей и 70 рублей за лето, приняв путевые издержки на свой счёт и так далее. Но когда нанятые рабочие прибыли на место, тут им объявили новые условия: всем по 70 рублей за лето, проезд и харчи в пути на счёт рабочих. Около 800 человек забастовало. 8 июня явились войска и "усмирили бунтарей", причём применены были телесные наказания. Зачинщики в числе 15 человек административным порядком были сосланы в Архангельскую губернию.
1-го июля забастовала ткацкая фабрика Коншина в Серпухове. На этой фабрике с 4.000 рабочих, сверх обычной и широко практиковавшейся системы штрафов, практиковался следующий расчёт рабочих: они получали плату за 50 аршин в куске, тогда как кусок принимался только тогда, когда в нём было 60 и более аршин*. Кроме того, по праздникам, даже самым большим, работа кончалась лишь в 8 часов утра — и церкви посещать нельзя было. Стачки привели к тому, что все штрафы были "прощены", была обещана уплата за всё количество сработанных аршин и отмена ночной работы накануне праздников. Вместе с этим бдительное начальство не замедлило, конечно, отыскать 5 "наиболее" виновных рабочих, которые были арестованы и отправлены в Москву!
*рабочие получали плату за 50 аршин в куске, тогда как кусок принимался только тогда, когда в нём было 60 и более аршин:
50 аршин = 35,56 метра,
60 аршин и более = 42,67 метра и более;
1 аршин = 0,71 метра (примечание)
В 1876 году забастовало около 500 прядильщиков на Никольской фабрике Морозова в Орехове-Зуеве (Владимирская губерния).
1 марта здесь было вывешено новое лаконическое объявление: "на
прядильщиков за бракованную пряжу будет штраф 50 копеек с фунта".* Между тем и старые штрафы были здесь непомерны. Через чиновника особых поручений и жандармского офицера удостоверено, что у некоторых рабочих штрафы доходили до 300 рублей по записям в расчётных книжках. Заработной платы нередко не хватало для их покрытия, и в таких случаях вычеты делались с родных, служащих на той же фабрике. Стачка продолжалась неделю; 170 человек получили расчёт, с других были сложены все штрафы.
*фунт: русский фунт = 0,41 килограмма = 409,5 грамма (примечание)
В Петербурге были стачки на суконной мануфактуре Штиглица, на механическом заводе Курикина и, наконец, на Новой бумагопрядильне. Здесь в 1878 году новый директор распорядился сбавить ткачам задельную плату на 3—5 копеек с куска. Сбавка эта была введена без предупреждения за 2 недели. Рабочие, в числе 2.000 человек,
27 февраля отказались работать. Они требовали восстановления старых расценок, введения расчётных книжек, отмены платы за кипяток,
сбавки рабочих часов и другое.
3 марта дирекция согласилась сократить число часов с 14 до 12, сохранить прежнюю плату и кипяток отпускать даром. Но затем были
введены "новые правила", от которых в тот же день (15 марта)
забастовала вся фабрика. В конце месяца, когда был сменены
директор и главный мастер, вызывавшие сильное раздражение в
рабочей среде, рабочие вернулись к работам. Они добились сохранения старых расценок, проведения Невской воды вместо вонючей из Обводного канала, была выдана заработная плата за всё время забастовки и даже обещано вычистить отхожие места! Как водится, несколько человек было арестовано... Интересно отметить, что, устроив стачку, рабочие решили обратиться к наследнику престола с жалобой. Прошение было торжественно отнесено к Аничкову дворцу и принято градоначальником. Ответ, хотя и был обещан, но не был дан. Полиции пришлось много поработать...* (ПРИМЕЧАНИЕ 1)
-------------------------------------------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЕ 1
*стачка на Новой бумагопрядильне
Источник: Г. В. Плеханов. Стачка рабочих на Новой бумагопрядильной фабрике в Санкт-Петербурге. Опубликовано: 1878 год, "Начало", № 1
На Новой бумагопрядильной фабрике (по Обводному каналу) произошла стачка, в которой приняли участие около 2.000 рабочих, поводом к стачке послужили следующие обстоятельства. В понедельник, 27 февраля, рабочие собрались по обыкновению на фабрику и начали работу. Вдруг мастер прядильного отделения
объявляет рабочим, что задельная плата, по распоряжению хозяина, уменьшена на 10 копеек с пуда*, а мастер ткацкого отделения — что расчёт впредь будет производиться по следующей таксе:
за кусок миткаля, шириною
в 16 вершков (0,71 метра)* — по 35 копеек вместо 40 копеек;
в 18 вершков (0,80 метра) — по 37 копеек вместо 43;
20 вершков (0,89 метра) — по 39 копеек вместо 44;
22 вершка (0,98 метра) — по 41 копейке вместо 46;
24 вершка (1,07 метра) — по 43 копейки вместо 48;
26 вершков (1,15 метра) — по 59 копеек вместо 64;
28 вершков (1,24 метра) — по 61 копейке вместо 66.
*1 пуд = 16,38 килограмма (примечание)
*1 вершок = 4,44 сантиметра = 0,04 метра (примечание)
Надо заметить, что такое уменьшение заработной платы было сделано без заблаговременного предупреждения рабочих. Беда упала на них, как снег на голову. Рабочие, выслушав новую таксу, тотчас же, без всякого предварительного уговора, бросили, по знаку некоторых из своих товарищей, станки и вышли с фабрики. Волнение между ними было необычайное, и шли возбуждённые толки:
— "Как! — без всякого уведомления нам внезапно сбавляют плату! По какому это праву? Не будем работать!".
Рабочие потребовали директора фабрики для объяснений; толпа шумела и грохотала… директор не являлся… рабочие настаивали… Управление фабрики, чтобы дать остыть гневу рабочих, заявило им, чтобы они пришли за объяснениями в обеденное время. Рабочие приходят в означенный срок, но, вместо объяснения, им показывают новые печатные правила, вывешенные в конторе, — те правила, которые им были объявлены утром на словах.
Рабочие снова говорят, что они не согласны работать на новых условиях и не расходятся… Приезжает частный пристав, выслушивает рабочих и находит, что они правы; он отправляется затем в контору и, пробывши там некоторое время, снова вступает в объяснения с рабочими и, к удивлению последних, находит уже, что они не правы, что они… бунтуют! Пристав уговаривает рабочих прекратить "бунт" и приняться за работу на новых условиях; но, конечно, безуспешно…
На другой день, 28 числа, толпа рабочих, человек в 200, отправилась к помощнику градоначальника Козлову, чтобы подать жалобу на фабричное начальство. Полиция, разумеется, скоро узнала об этом; частный пристав догнал депутацию и уговорил её разойтись, обещая, что Козлов сам приедет для объяснения с рабочими. Козлов, действительно, приехал самолично, а рабочие подали ему коллективное заявление.
В заявлении этом говорится, что фабричное правление в противность закону первое нарушило условия с ними, не заявив заблаговременно о сбавке; поэтому рабочие не считают более себя связанными прежними условиями с фабрикой, что они, рабочие, не согласны работать не только на новых условиях, предъявленных им, но и на старых; что они, рабочие, примутся за работу только тогда, когда удовлетворят следующим справедливым их требованиям:
1) рабочее время сокращается с 13 часов 45 минут (от 5 часов утра до 8 часов вечера, с перерывом в 1 час 15 минут для обеда) до
11 часов 30 минут (от 6 часов утра до 7 часов вечера с перерывом в 1 час 30 минут для обеда) в день;
2) поштучная плата для ткачей остаётся прежняя, а длина кусков миткаля уменьшается так, чтобы ежедневный заработок, несмотря на сокращение рабочих часов, остался без изменения; если же длина кусков не может быть уменьшена, то поштучная плата должна быть соответственно увеличена;
3) штрафы за поломки механических инструментов уничтожаются
(прежде с рабочих брали за полом: щётки — 25 копеек, иголки — 25 копеек и вилки — 15 копеек);
4) штрафы за прогульные дни уменьшаются: прежде брали за прогул одного дня цену двух рабочих дней; рабочие же требовали, чтобы за прогул одного дня брался штраф в размере цены одного дня;
5) штрафы за дурное поведение рабочих отменяются;
6) плата за кипячёную воду по 1 копейке в день с человека прекращается;
7) вместо вонючей и мутной воды Обводного канала проводится на фабрику невская вода;
8) отхожие места вычищаются и перестраиваются, особенно в виду заразительных болезней, которые свирепствуют в Петербурге.
Генерал Козлов принял прошение и обещал рассмотреть его; затем, попросивши рабочих не нарушать порядка и взяться за работу, он уехал с фабрики. Рабочие не успокоились. Волнение между ними продолжалось с прежней силой; они собирались кучками в окрестностях фабрики и толковали о своих делах.
На следующий день все улицы вокруг фабрики были переполнены городовыми и отчасти жандармами. Ночью разъезжали казацкие и жандармские патрули для наблюдения за рабочими. Полиция, убеждённая, вероятно, в том, что "сыр-бор загорелся" от подстрекательства, арестовала несколько рабочих и интеллигентов, показавшихся ей почему-то подозрительными, и вся вина которых заключалась в хождении по той улице, где находится фабрика. Из них, впрочем, большинство на другой же день было выпущено из-под ареста.
Так тянулась стачка до пятницы. В этот день опять приехал Козлов и начал увещевать рабочих опять приняться за работу, дал слово, что все их требования будут выполнены, пусть только подождут до 15 числа; директор фабрики не может удовлетворить их теперь, так как должен испросить на это согласие акционеров.
— "Наплюйте мне на эполеты, — продолжал Козлов, — если я обману вас; и тогда вы можете прямо свалить всю вину на полицию. Принимайтесь за работу. До тех пор вы были правы; но если завтра, после всего того, что я сказал вам, вы не приметесь за работу, вы будете виноваты!"
Однако, в пятницу и субботу, несмотря на убедительную речь Козлова, рабочие находились ещё в нерешительности, не зная верить или не верить обещаниям полицейского генерала. Один из рабочих говорил, что им готовят западню; другие — что следует испытать на деле правдивость обещания и приняться пока за работу. Последнее мнение одержало верх, и в понедельник, 6 марта, рабочие отправились на фабрику и принялись за работу. На фабрике воцарилась тишина.
Между тем, рабочие с нетерпением ждали срока, назначенного генералом Козловым. Вот наступило и 15 число, и что же? Вместо обещаний, данных рабочим, на фабрике вывешены были следующие правила.
Новые правила для найма на работу с 16 марта.
1) Работа начинается в 5 часов утра и оканчивается в 8 часов вечера (05.00—20.00), с остановкой машин для обеда с 12 часов до 1 часа с четвертью (12.00—13.15); для завтрака машины не останавливаются. По субботам работа, без остановки машин для обеда, оканчивается в два с половиною часа пополудни (05.00—14.30).
2) Горячая вода даётся бесплатно.
3) Все инструменты даются рабочим безденежно; но за инструменты, с умыслом повреждённые, взыскивается по таксе.
4) Рабочие книжки с условиями найма должны находиться на руках каждого рабочего.
5) Штрафы за дурное поведение назначаются не свыше двух рублей, а за прогул целого дня по цене полутора дня.
6) Размеры задельной платы будут выставлены в особой печатной таксе, и всякие перемены в ней будут объявляться за 15 дней
выставлением печатной таксы, за подписью господ директоров и управляющего фабрикой.
Такса задельной платы рабочих с 16 марта.
По прядильной фабрике
за пряжу утка:
на старых машинах в 468 веретен с пуда 59 копеек,
на новых машинах в 480 веретен с пуда 44 копейки, в 540 веретен с пуда 42 копейки;
за пряжу основы:
на старых машинах в 468 веретен с пуда 52 копейки,
на новых в 480 веретен с пуда 46 копеек.
По ткацкой фабрике
за миткаль:
шириною 16 вершков — 40 копеек за кусок,
шириною 18 вершков — 43 копейки,
20 вершков — 44 копейки,
22 вершка — 46 копеек,
24 вершка  — 48 копеек,
26 вершков  — 64 копейки,
28 вершков — 66 копеек.
При работе других сортов миткаля или при работе узкого миткаля на широких станках плата делается по пропорции, по объявленным каждый раз вперёд ценам.
За испорченные с умыслом инструменты, как-то: щётку, вилку, челнок и прочее, взыскивается по 15 копеек за штуку.
Рабочие, увидевши себя обманутыми управлением фабрики и Козловым, решились ответить на каждый параграф новых правил "своими требованиями" и утром 16 марта, рядом с фабричными правилами, вывешены следующие требования рабочих:
1) Почти 15-часовая работа, в течение целого дня на ногах — работа непосильная; она убивает здоровье даже самого сильного человека,
а на фабрике, кроме мужчин, работают женщины и дети. Рабочие требуют сократить рабочее время на два часа. Начинать работу они хотят в 6 часов утра и кончать в 7 часов вечера, уделяя из этого времени полтора часа на обед.
2) Теперь начальство само сознало, что брать одну копейку в день за вонючую и не всегда кипячёную воду несправедливо, и обещается давать эту воду даром. Но это не подачка, а уступка необходимости. Теперь рабочие требуют, чтобы эти копейки, составляющие в год три
рубля на человека, были выданы рабочим обратно. Их брали в течение 6 лет, значит их забрано начальством по 18 рублей с рабочего. Пусть теперь начальство возвратит их обратно; ведь их брали не по правилам, и даже в рабочих книжках об них ничего не упомянуто.
3) Инструменты и машины, а также и части машин хозяева всегда
и везде покупали и покупают сами и выбирают потом с лихвой затраченные на них деньги с рабочих. Но машины и инструменты не вечны: они постоянно ломаются, как всякие другие вещи, и нас рабочих заставляют, кроме того, платить и за эту неизбежную порчу, взваливая на нас обвинение в умышленной их поломке. Но кто же
в этих случаях будет решать спор между рабочими и хозяином? Мы требуем уничтожения § 3 правил, чтобы за поломки челноков, вилок и щёток не взималась с нас плата.
4) Мы требуем непременно отмены штрафов за дурное поведение, так как хозяин или его наёмные холуи не могут быть беспристрастными судьями нашей нравственности.
5) За прогульные дни штрафы не должны превышать заработка дня,
тем более, что большинство из нас работает поштучно.
6) Мы требуем такой таксы.
По прядильной фабрике
за пряжу утка:
на старых машинах в 468 веретен с пуда 65 копеек вместо 58,
на новых — 480 веретен с пуда 49 копеек вместо 44 копеек,
на новых — 540 веретен с пуда 49 копеек вместо 42 копеек;
за пряжу основы:
на старых машинах в 468 веретен с пуда 57 копеек вместо 52 копеек, на новых в 480 веретен с пуда 52 копейки вместо 46.
По ткацкой фабрике
за миткаль:
шириною 16 вершков — 45 копеек вместо 40 копеек;
18 вершков  — 48 копеек вместо 43 копеек;
20 вершков  — 49 копеек вместо 44 копеек;
22 вершка  — 51 копейка вместо 46 копеек;
24 вершка  — 52 копейки вместо 48 копеек;
26 вершков  — 72 копейки вместо 64 копеек;
28 вершков  — 76 копеек вместо 66 копеек.
7) Требуем, чтобы товарищи наши, арестованные полицией 6 марта, были освобождены.
В тот же день, часа 3 пополудни (15.00), около Аничкова дворца собралась большая толпа фабричных рабочих (около 200 человек) и много любопытных. Рабочие явились сюда для подачи наследнику жалобы на притеснения фабричного начальства и на обман полиции; любопытные  — узнать, что это за толпа и для чего она явилась ко дворцу.
Полиция, непривычная к такому зрелищу, дала знать о случившемся Козлову, который и прискакал вскоре в коляске к Аничкову дворцу. Выйдя из своего экипажа, он подошёл к толпе рабочих и обратился к ним с вопросом, что им надо.
— "Мы подаём жалобу наследнику", — отвечали рабочие.
— "Напрасно, право напрасно; ни наследник, ни я не можем тут ничего сделать: мы не можем лазить в карман к хозяевам. Это дело ваше: не хотите работать на тех условиях, которые вам предлагают, — не работайте. Это ваше дело", — говорил Козлов.
"Так вы всё-таки хотите, чтобы я подал эту жалобу наследнику?", — переспросил рабочих Козлов, великодушно принимая на себя роль посланника.
— "Да, да, хотим!"  — отвечали дружно рабочие.
— "Так я подам, если хотите", — согласился генерал, но таким тоном, как-будто хотел сказать: "смотрите, после не раскаивайтесь".
Козлов развернул жалобу, прочитал в ней несколько слов, опять
свернул её и пошёл с ней во дворец. Через несколько минут он вернулся из дворца и вежливо просил толпу разойтись, заявив рабочим, что жалобу он передал наследнику. Рабочие послушались и спокойно разошлись от дворца.
Мы передадим вкратце содержание жалобы рабочих. Она начинается так: "Мы, обманутые рабочие бумагопрядильной фабрики, обращаемся к вашему высочеству с жалобой на притеснения со стороны наших хозяев и полиции", затем рассказывается подробно история стачки. Далее, рабочие просят наследника заступиться за них и употребить всё своё влияние на то, чтобы их справедливые требования (смотрите выше) были удовлетворены. Если наследник захочет назначить комиссию для исследования дела, то пусть он пригласит в её состав и выборных от рабочих. Прошение заканчивается так: "Мы обращаемся к вам, как дети к отцу. Если не будут удовлетворены наши справедливые требования, то мы будем знать, что нам не на кого надеяться, что никто не заступится за нас и мы должны положиться на себя и на свои руки".
Ответа на прошение рабочих до сих пор никакого нет.
(Г. В. Плеханов. Стачка рабочих на Новой бумагопрядильной фабрике в Санкт-Петербурге. Опубликовано: 1878 год, "Начало", № 1)
--------------------------------------------------------------------------------
--------------------------------------------------------------------------------
В конце того же года были стачки на фабриках Кенига, Беккера и Мичри* (ПРИМЕЧАНИЕ 2). В первом случае Кенигу, не желавшему уступить, пришлось рассчитать всех рабочих, а на остальных фабриках победа осталась за рабочими и работницами. В 1879 году в стачечном движении (Петербурга) появляются новые черты: проблески классового самосознания. На Новой бумагопрядильне снова вспыхнула стачка и перешла тотчас же на фабрику Шау за Невской заставой. Между рабочими обеих фабрик установились постоянные сношения при посредстве выборных, и были выработаны общие требования,
предъявленные хозяевам. Объединённые стачечники по собственной
инициативе обратились с воззванием к рабочим петербургских фабрик и заводов, сущность которого заключалась в словах: "будем же твёрдо стоять каждый за всех и все за каждого". Надежды на помощь не остались напрасными: сборы делались почти повсеместно, и возбуждение рабочих во время этих сборов было подчас так велико, что грозило перейти, а местами и переходило в забастовку. Стачечники держались спокойно, но полиция арестовывала "зачинщиков" — 6 человек из рабочих Шау, 20 человек с Новой бумагопрядильни и так далее. На следующий день толпа человек около 200 двинулась к дому градоначальника с требованием освободить арестованных. Вера в "прошение" уже исчезла. "Мы, рабочие Новой бумагопрядильни, сим заявляем, что не пойдём на работу, пока не будут уважены все наши заявленные хозяину требования. Что же касается полиции, то мы отказываемся от всякого вмешательства с её стороны для примирения нас с хозяином, пока не будут освобождены наши товарищи..." Полиция и жандармы отрезали путь и произошла схватка: безоружные были разбиты вооруженными. Аресты и высылки приняли массовый характер, лавочникам запрещено было выдавать продукты в долг стачечникам и прочее.
Продержавшись две недели, рабочие вынуждены были сдаться,
получив лишь самые незначительные уступки. Но, несмотря на
видимую неудачу, эта стачка была огромным шагом вперед в смысле развития сознания и солидарности среди рабочих.
------------------------------------------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЕ 2
*стачки на фабриках Кенига, Беккера и Мичри
Источник: Г. В. Плеханов. С бумагопрядильной фабрики Кенига.
Опубликовано: 1880 год, "Земля и Воля", № 3
Конец прошлого 1878 года ознаменовался несколькими более или менее крупными столкновениями петербургских рабочих с нанимателями. Мы хотим рассказать о некоторых из них, заранее извиняясь в том, что несколько запоздали своим сообщением.
Самым характерным образом обрисовывает положение нашего "освобождённого" рабочего стачка на Бумагопрядильной фабрике купца Кенига, потому мы отводим ей первое место в нашем рассказе.
Читателям известно, что наши рабочие по своему экономическому положению резко разделяются на "заводских" и "фабричных".
Между тем, как первые при меньшей продолжительности рабочего дня получают плату почти достаточную для сносного (в русском смысле этого слова) существования, фабричные находятся в положении поистине ужасном. Рабочий день здесь не бывает короче 14 часов: в 5 часов утра рабочий становится на работу, домой возвращается в 8 часов вечера. Во всё это время ему дается только один час (от 12 до 1 часа (12.00—13.00) на обед и отдых. На некоторых фабриках продолжительность рабочего дня ещё более. Его заработок редко доходит до 25 рублей в месяц, чаще же всего он колеблется между 17—20 рублями. Из этой ничтожной суммы он должен найти средства для прокормления своей семьи, для уплаты податей и, наконец, для покрытия многочисленных и разнообразных штрафов. Эти последние составляют очень значительную отрицательную величину в заработке рабочего. Налагаются они под самыми различными, подчас весьма остроумными, предлогами; так, например, хотя работа на фабрике Кенига, по условию, должна начинаться в 5 часов, предприниматель, по пословице "с миру по нитке  — голому рубаха", начинал её в 4 часа 45 минут; кто не являлся за пять минут до срока, установленного таким образом вопреки условию, подвергался уже штрафу.
Второй пример. При фабрике есть вечно пьяный и ничего не смыслящий фельдшер. Самым радикальным средством от всех недугов рабочего он считает холодную воду, которою и обливает заболевших. Больничные сцены из гоголевского "Ревизора", как видит читатель, повторяются и в настоящее время. Несмотря на очевидное даже для рабочих невежество фельдшера, они обязаны были лечиться у него, под страхом штрафа за попытку получить более полезный совет на стороне. Если при расчёте, происходящем 15 и 30 числа каждого месяца, рабочий позволит себе спросить, на каком основании сделан тот или другой вычет из следуемых ему денег, его штрафуют снова. Если хозяин не приезжал ко дню расчёта, и рабочие осведомлялись, когда же они получат "жалованье", они подвергались новому штрафу. Штрафовали за нечистоту машины, за местоимение "ты", употреблённое в разговоре с мастером, и так  далее, и так  далее. О прогульных днях нечего и говорить; несмотря на то, что плата была поштучная, за каждый прогульный день рабочий должен был проработать 2 дня бесплатно.
При таком положении дел, спокойствие на фабрике, естественно, находилось в очень неустойчивом равновесии. Достаточно было малейшего повода, чтобы вызвать то, что на полицейском языке называется "бунтом". Таким поводом послужило следующее обстоятельство. При производстве работы на бумагопрядильной фабрике получается много отброса, состоящего из порвавшихся ниток. Этот отброс образует возле станков кучу так называемой "пыли". Для сортировки её на фабрике Кенига существовали особые женщины. Незадолго до описываемого времени переменили на фабрике Кенига директора, и новая метла стала мести ещё чище старой. Новый директор рассчитал разбиравших "пыль" женщин и возложил её сортировку на "задних мальчиков".*
*("задние мальчики":
Каждый прядильщик (мюльщик) работает на двух станках, причём у него есть два подручных мальчика:
так  называемые "средний" 17—19 лет и "задний" 12—14 лет. Эти последние работают те же 14 часов, что и взрослые.) - примечание автора (Г. В. Плеханова)
29 ноября эти мальчики, числом 33 человека, заявили мастеру, что они не будут работать, пока их не избавят от этой новой обузы. Дело происходило в 12 часов, когда рабочие отправляются на обед. После обеда мальчики, действительно, не пошли работать и стали дожидаться хозяина у здания фабрики. Когда он явился к ним, и они попытались изложить ему свои жалобы, он без разговоров послал их к черту. Они разошлись по домам.
Подождавши некоторое время своих подручных, мюльщики* заявили мастерам, что не могут управиться со станками без помощи мальчиков. Мастер уверял, что к вечеру всё уладится. Но время приближалось к 8 часам, а мальчики не являлись. Чтобы иметь возможность узнать имена "бунтовщиков", хозяин решил выдать всем бывшим налицо подручным билеты. Всякому, кто на другой день не предъявит такого билета при входе на фабрику, грозили хозяйской карой. Но едва мастер стал раздавать эти билеты, раздался свисток, возвещающий окончание работы, и только трое из подручных успели их получить.
*мюльщик — рабочий на мюль-машине; мюль-машина — прядильная машина (примечание)
Несмотря на это, когда рабочие стали на другой день собираться на фабрику, у подручных спрашивали билеты, и так как они были только у трёх, то все остальные были прогнаны с работы. Господин Кениг переходил таким образом в наступление.
Но в это время малолетние стачечники получили неожиданное подкрепление. Их взрослые товарищи объявили мастерам, что будут работать только под условием исполнения требований "мальчиков". Фабричная администрация не была расположена к уступкам, рабочие, со своей стороны, решились привести угрозу в исполнение. Они вышли гурьбою из здания фабрики и присоединились к толпившимся на улице подручным. Они надеялись, что хозяин приедет для объяснения с ними, и им удастся убедить его сделать уступки. Кениг, однако, не являлся, и рабочие решили заявить полиции о своём отказе от работы. Толпой отправились они в участок, но здесь-то и начались мытарства "бунтовщиков".
Дежурный околоточный* послал их в Екатерингофский сад, куда обещался приехать для объяснений пристав. В 9 часов последний, действительно, появился в саду, сопровождаемый какою-то личностью, которую потом видели в III Отделении*, и вступил в переговоры с рабочими. Прежде всего он осведомился об именах близ стоявших прядильщиков. Он узнал и записал таким образом 4 фамилии, пока простяки не поняли в чём дело и не объявили ему, что знать имена для него не важно, так как отказались работать все. Они передали ему письменное изложение своих жалоб. Пристав запел обычную в этих случаях песню о том, что мешаться в отношения рабочих к хозяевам полиция не имеет права, так что сделать он ничего не может, но впрочем, передаст их заявление градоначальнику. Толпа стала расходиться по домам. Те 4 рабочих, имена которых успел записать пристав, были задержаны и отправлены в участок. Там их продержали до обеда и, отпуская, приказали явиться к 8 часам вечера в III Отделение. Несчастные ничего не понимали, но, явившись туда, они встретили своего хозяина с двумя мастерами. Начался разбор их взаимных обвинений.
*околоточный
Околоточный надзиратель (просторечие — околоточный) — в Российской империи чиновник городской полиции, ведавший околотком (на конец XIX века 3—4 тысячи жителей), минимальной частью полицейского участка в более крупных городах империи.
Околоточный надзиратель был непосредственно подчинён участковому приставу. В своём подчинении имел городовых и дворников (в части исполнения ими полицейских функций). Он был обязан знать всех жителей околотка, род их деятельности, характер поведения; оказывать всяческое содействие чиновникам сыскной полиции.
Должность ликвидирована 11 марта 1917 года (примечание)
*III Отделение
Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии — высший орган политической полиции Российской империи в правление Николая I и Александра II (с 1826 по 1880 годы). Занимался надзором за политически неблагонадёжными лицами и сыском. Исполнительным органом третьего отделения был Отдельный корпус жандармов. Во главе отделения стоял главноуправляющий (так называемый шеф жандармов). По своему значению отделения императорской канцелярии приравнивались к министерствам
(примечание)
Первое слово дано было Кенигу. Если читатель припомнит
защитительные речи гётевского Рейнеке Лиса, он составит себе полное понятие о смысле кениговских объяснений. По его объяснениям выходило, что рабочие его фабрики живут, как нельзя лучше, что его отношения к ним всегда были безукоризненны, так что стачку нужно целиком отнести насчёт "посторонних внушений". Господин Кениг обещался даже узнать и указать полиции подстрекателей. Когда рабочие пытались возражать ему, их не хотели и слушать.
— "Знаем мы эти речи, — закричали на них, — мы упечём вас туда, куда вы и не ждёте. Завтра же идите на работу, в противном случае мы заставим вас работать силой; так и товарищам скажите".
С этим назиданием их отпустили домой. Третьеотделенское внушение не произвело, однако, ожидаемого впечатления, и наутро фабрика была пуста, как и накануне. Рабочие толпились около здания фабрики, но и не думали приниматься за работу. Часам к десяти утра приехал какой-то "генерал" да синих* и опросил: "все ли рабочие налицо". Получив утвердительный ответ, он велел всем идти на двор фабрики. Тех, кто не шёл во двор добровольно, вталкивали городовые*. Когда на улице не осталось никого, фабричные ворота были заперты, и рабочим предложили войти в контору. Здесь их расставили двумя рядами, и генерал, сопровождаемый двумя мастерами, обошёл все ряды; очевидно, кениговское указание на постороннее подстрекательство произвело впечатление у Цепного моста, и там решили поймать агитаторов. Но никого из посторонних не оказалось. После этой проверки генерал приступил к "увещеванию". То ласково, то грозя строгим наказанием за ослушание, просил он рабочих покориться хозяину и приняться за работу.
*генерал да синих и опросил — генерал да жандармов и опросил; синяя форма была у жандармов (примечание)
*городовой
Городовой — низший чин полицейской стражи в столичных, губернских и уездных городах (городовой полиции) Европейской России, равно как и в тех безуездных городах, посадах и местечках, которые имеют свою, отдельную от уездной, полицию, — в Российской империи с 1862 по 1917 год.
Городовой подчинялся околоточному надзирателю (где существовал околоток), не пользовался правами государственной службы и служил по вольному найму в полицейской команде.
Рядовые городской полиции назывались "городовыми", а уездной полиции — "стражниками".
В городах с населением не более 2.000 человек, по закону от 14 апреля 1887 года, полагалось не более 5 городовых. В городах, имеющих более многочисленное население, полагалось не более одного городового на каждые 500 человек. На каждых четырёх городовых приходился один старший.
Посты городовых на улицах городов располагались таким образом, чтобы дежуривший городовой мог видеть своих коллег на соседних постах. Каждый городовой пост обслуживался тремя городовыми посменно (примечание)
Когда рабочие были, по-видимому, достаточно обстреляны артиллерийским огнём жандармского красноречия, пустился в атаку сам г.Кениг; он прочитал новые правила, предлагая рабочим или согласиться на них, или убираться с фабрики. Как видит читатель, план атаки был составлен очень недурно; сначала жандармское внушение, затем, как снег на голову, новые правила и неизбежная для рабочих альтернатива — или идти на работу, или выказать себя "бунтовщиками" и "зачинщиками" в глазах строгого генерала. Рассчитывали на неизбежное в таких случаях отсутствие единодушия, на невозможность для более влиятельных рабочих высказаться и поддержать колеблющуюся массу. Этот план непременно удался бы, если бы г.Кениг не пересолил в своих вновь высиженных правилах, которые оказались ещё тяжелее старых. Эта бестактность погубила ловко задуманный гешефт*. Рабочие единодушно заявили своё нежелание работать и начали выходить из конторы.
*гешефт — спекулятивная, выгодная сделка; спекуляция (примечание)
Генерал окончательно потерял терпение. Угрозы тюрьмой, Сибирью и так  далее снова посыпались на "свободных" рабочих.
— "Вы слушаете злых людей, — кричал потерявший всякий такт бурбон. — У меня здесь сто шпионов следит за всем, что происходит у вас, но если хозяин найдёт, что этого мало, я пришлю ещё столько же. Как только узнаю, что к вам ходят бунтовщики, сейчас же в Архангельск сошлю" и так далее.
Однако и эти новые громы не принесли желанного результата: рабочие разошлись по домам и решились на крайнюю меру, к которой всегда прибегает русский человек, пока не убедится, что ему остаётся апеллировать только к собственному кулаку — они решились подать просьбу наследнику. Утром 2 декабря человек 30 рабочих отправились к Аничкову дворцу. Оказалось, разумеется, что державный сынок так же не любит оборванной черни, как и его папенька: даже прошение не было принято. Какой-то наивный офицер посоветовал им обратиться к Зурову. Совет был исполнен, и 4 декабря Зуров явился с ответом. Как видит читатель, это было только несколько дней спустя после знаменитого Зуровского "ответа" студентам-медикам. Энергичный градоначальник и в этом случае не изменил себе. Выругавши рабочих самыми непечатными словами, он объявил им, что прочёл их просьбу и завтра пришлёт своего чиновника для разрешения их недоразумений с Кенигом.
Вместо обещанного вестника мира, в ночь 5—6 декабря полиция начала ходить по квартирам рабочих и выгонять их на улицу. Собравши порядочную толпу, их потащили в III Отделение. Новые застращивания, брань и новые приказания сегодня же становиться на работу.
 — "Да нынче праздник", — пытался возразить один из рабочих. 
— "Я тебе дам праздник, лентяй ты этакий, — закричал на него увещавший, — нынче нет праздника?"
 — "Как нет? Да нынче Никола, ваше благородие", — заговорили рабочие, и III-отделенские святоши должны были прикусить язык.
В 7 часов утра рабочих выпустили, наконец, приказав им собраться
у фабрики и ожидать там чиновника для окончательного решения дела. Приказание и на этот раз было исполнено: немедленно около здания фабрики образовалась толпа и стала ожидать, что будет. К уступкам никто из рабочих не был расположен.
Часов около 9 утра к толпе подъехал Кениг и стал глумиться над рабочими: "Подождите, подождите, а мне ждать некогда, я покуда поеду в город". На заявление рабочих, что, за его отсутствием, чиновнику нельзя будет разобрать дело, Кениг на это ответил "подождите", — и преспокойно отправился в город.
Через несколько минут после его отъезда, приехал чиновник и, узнавши, что Кениг не хотел его дожидаться, смиренно заявил, что он может подождать "господина Кенига". Прошло около часу бесплодного ожидания на сильном морозе. Соскучившиеся рабочие начали донимать чиновника шуточками, высказывая предположение, что шинель недостаточно греет "генерала". Мало-помалу шутки начали переходить в резкие замечания, а затем и в брань.
— "От него ничего не дождёшься, — кричали рабочие, — он тоже, должно, с хозяина-то получил".
Чиновник рассвирепел: "Бери их, подлецов", — крикнул он близ стоявшим городовым.
Но четверо полицейских ничего не могли поделать с выведенною из терпения толпою: рабочие не позволили арестовать никого из своих товарищей.
В эту критическую минуту вернулся из города Кениг, и рабочие успокоились в ожидании разбора их дела. Оказалось, что несчастный
чиновник приезжал совершенно напрасно. Несмотря на все предыдущие застращивания, рабочие твёрдо настаивали на исполнении их требований, а так как Кениг не желал уступить, то все они взяли расчёт.
Количество рабочих на бумагопрядильне Кенига было невелико: около 200 человек, из которых взрослых было не более 80. Поэтому он без труда нашёл новых рабочих, которые согласились на условия поистине невероятные. Рабочий день продолжается ныне на бумагопрядильне Кенига с 5 часов утра до 12 часов вечера (05.00—24.00); из этих 19 часов только 1 час полагается на еду. Мы не говорим о других условиях, которые были бы непонятны читателю, не имеющему специального знакомства с техникой прядильного ремесла. Скажем одно — все они сводятся к тому, что, затрудняя труд рабочего, сильно понижают и без того низкий заработок.
Пусть же судит читатель, ошибаются ли люди, утверждающие, что русский рабочий находится под двойным гнётом рабства экономического и политического.
В тех ремёслах, где продолжительность труда не достигает таких размеров, как в прядильном и ткацком, стачки не всегда кончаются в ущерб рабочим.
Так, например, в конце августа, на фортепьянной фабрике Беккера, что на набережной Большой Невки, произошло столкновение рабочих с хозяевами по следующему поводу. В одной из мастерских фабрики работает до 40 человек. Половина из них, так  называемые ящичники, столяры, делающие остов фортепьяно, остальные — сборщики — немцы. Все эти рабочие получали от хозяина квартиру, отопление и освещение. Говоря точнее, они жили частью на кухне, частью в мастерской. В описываемое нами время хозяину понадобилась кухня, и он без церемонии приказал рабочим очистить её. Таким образом, им предстояли новые расходы на квартиру, и они решили потребовать повышения поштучной платы, именно, набавить на каждый ящик по 2 рубля (прежняя плата доходила до 29—38 рублей за ящик). Хозяин отвечал, что они легко могут увеличить свой заработок, если перестанут "понедельничать", то есть, будут аккуратнее являться на работу в понедельник. Рабочие забастовали, через три дня хозяин объявил через мастера, что он согласен на повышение платы, и работа пошла по-прежнему: только господин Беккер перестал заходить в мастерскую, опозорившую себя "бунтом".
Так же неудачно для хозяев кончились стачки на табачных фабриках Мичри и Шапшала. Эти последние стачки тем интереснее, что они произошли в среде исключительно женской.
24 сентября, на табачной фабрике Мичри появилось объявление, за подписью управляющего, гласившее приблизительно следующее:
"Сим объявляю, что папиросницы, получавшие 65 копеек за 1000 штук папирос 1-го сорта, отныне будут получать 55 копеек; за 1000 папирос 2-го сорта, вместо прежних 55 копеек, будет платиться 45 копеек".
Это понижение мотивировалось плохим сбытом готовых папирос.
Мастерицы, как называют себя работницы, сорвали это объявление
и отправились в контору для объяснений. Там они объявили приказчику, что не согласны работать за уменьшенную цену и просили принять у них палочки и машинки для делания папирос. Ответом на это заявление была непечатная брань со стороны приказчика. Он предложил им убраться немедленно, так как на их место много охотниц. Грубое обращение приказчика окончательно взорвало мастериц: палочки, машинки, скамейки полетели в окна; приказчик струсил и послал за хозяином. Господин Мичри не заставил себя долго ждать. Он немедленно явился на фабрику, и ласковая речь его, а более всего обещание не понижать плату успокоили толпу, состоявшую приблизительно из 100 мастериц. Попытка понизить и без того невысокую плату окончилась полной неудачей.
Через два дня та же история повторилась на табачной фабрике братьев Шапшал*, на Песках.
*(Хозяева разных табачных фабрик, очевидно, стакнулись* понизить плату одновременно.) - примечание автора (Г. В. Плеханова)
*стакнуться — тайком сговориться, условиться, войти в соглашение для совместных действий (примечание)
26 сентября на фабрике было вывешено следующее объявление:
"Мастерицам табачной фабрики Шапшал.
Сим объявляю, что, по случаю остановки товара, я сбавляю с каждой тысячи папирос — 10 копеек.
Шапшал".
Мастерицы, здесь уже в количестве 200, немедленно сорвали это объявление и на его место вывесили следующее:
"Хозяину табачной фабрики Шапшал.
Мы, мастерицы вашей фабрики, сим объявляем, что не согласны на сбавку, потому что и так от нашего заработка не можем порядочно одеться.
Мастерицы вашей фабрики".
Приказчик собрал мастериц и потребовал, чтобы они указали писавшую объявление. Это требование было встречено решительным отказом. Мастерицы объявили приказчику, что объявление писалось от имени всех их, и что ни одна из них не согласна на понижение платы. Они начали собираться и уходить. Приказчику оставалось только "умыть руки" и послать за хозяином. После тщетных попыток убедить мастериц работать за пониженную плату, г.Шапшалу пришлось уступить — величина платы осталась прежняя.
(Г. В. Плеханов. С бумагопрядильной фабрики Кенига.
Опубликовано: 1880 год, "Земля и Воля", № 3)
--------------------------------------------------------------------------------
--------------------------------------------------------------------------------
В Костроме, на заводе Шипова и в Москве в вагонных мастерских Курской железной дороги, рабочие, не получая вовремя заработной платы, устраивали — в 1878 году — своеобразные манифестации:
надевая на длинные палки рогожные флаги, являлись к конторам и громко требовали удовлетворения своих требований...
В 1879 году в Киеве в железнодорожных мастерских было увеличено время работы в субботу на 1 час, с 10 до 11 часов. В ближайшую субботу все стали работать 11 часов, но 17 человек ушли часом раньше. В понедельник (19 марта) в мастерских было вывешено объявление об увольнении этих 17 человек. Тогда все 2.000 рабочих выразили своё неудовольствие по поводу прибавки лишнего часа работы и забастовали. Это заставило железнодорожное начальство отменить своё распоряжение — и рабочие стали на работу. В Серпухове было в этом году уже несколько стачек. На фабрике Коншина были понижены расценки; тогда рабочие в числе около 4.000 бросили работы — и прежняя плата была восстановлена. Затем были одновременно забастовки на 2 фабриках — Третьяковых (3.500 человек) и Ильиной (400 человек). Рабочие требовали уже надбавки заработной платы, их требования были удовлетворены. В июне этого же года на 2 фабриках в Иваново-Вознесенске 1.500 рабочих потребовали повышения платы, на одной — на 10% и на другой — на 8%, на год, до пасхи. На одной фабрике это требование рабочих было удовлетворено, на другой — они получили прибавку в 10% до покрова.*
*В июне этого же года на 2 фабриках в Иваново-Вознесенске 1.500 рабочих потребовали повышения платы, на одной — на 10% и на другой — на 8%, на год, до пасхи. На одной фабрике это требование рабочих было удовлетворено, на другой — они получили прибавку в 10% до покрова:
на одной фабрике — с июня до пасхи (пасха в апреле) — то есть, повышение платы было на 10 месяцев,
на другой фабрике — с июня до покрова (покров в октябре) — то есть, прибавка была на 4 месяца (примечание)
Половина рабочих согласилась на эти условия, другая прекратила работу. Дело окончилось арестом нескольких человек. Несколько раньше подобный случай имел место в уезде, около
Иваново-Вознесенска.
На фабрике Диля (Московский уезд) 5 человек рабочих потребовали, чтобы им была обозначена плата в расценочных таблицах; это законное их желание не было удовлетворено; тогда они заявили ещё более законное требование — дать им в таком случае расчёт, но и в этом получили отказ. Они отказались идти на работу. Директор фабрики поспешил уведомить начальство о "бунте". Немедленно, конечно, прискакал становой и урядник*. Бунтовщиков повели в стан, затем в полицейское управление, где их заарестовали*. Между тем бумага об усмирении целого "бунта" и о захвате "зачинщиков" уже шла, куда следует, и недели через три вышла резолюция: отправить по этапу 2 в Архангельск и 3 в Вологодскую губернию!
*становой и урядник
Становой пристав — полицейское должностное лицо в земской полиции (чиновник уездной полиции) Российской империи, возглавляющее стан — полицейско-административную единицу из нескольких волостей.
На становом приставе лежали все исполнительные, следственные и судебно-полицейские дела в стане каждого уезда России.
Полицейский урядник — нижний чин уездной полиции, подчиненный становому приставу и ведающий определенной частью стана(примечание)
*заарестовать — то же, что арестовать (примечание)
Так мало-помалу распространялось движение из одного конца в другой, и там, где хоть раз побывала стачка — всё равно, успешная или неудачная — уже невозможно было искоренить посеянную ею "смуту"... И не в 90-х, а уже к концу 70-х годов в глазах правительства установился взгляд на фабрику, как на рассадник неблагонадёжности и всяческих беспорядков. Так в 1878 году последовало высочайшее повеление — предоставить общей полиции и жандармским чинам свободный доступ на все фабрики и заводы во всякое время, с тем, чтобы обыски на них или аресты кого-либо были производимы в присутствии заведующего фабрикой или заводом.(!) В 1880 году заводчикам и фабрикантам дано право учреждать при промышленных заведениях специальные полицейские должности за свой счёт. Местные власти, конечно, не отставали от центральной. За год до этого, в 1879 году, обязательным постановлением генерал-губернатора Юго-Западного края на хозяев, директоров и управляющих фабрик и заводов возложена была новая обязанность — именно: "неуклонно наблюдать за недопущением в среду рабочих распространителей вредных политических учений. В случае же появления таких лиц, управление фабрики обязано немедленно задерживать их и доносить о том в полицию". Донос не только поощрялся, но прямо вынуждался... под страхом взыскания в административном порядке штрафа до 500 рублей!
----------------------------------------------------------------------
ЗАКЛЮЧЕНИЕ (2 часть). Общие причины тяжелого положения рабочего класса. Начало рабочего движения — первые стачки. Репрессии правительства и отношение общественного мнения. Рост стачечного движения за первое десятилетие (1870 - 80 годы), и его особенности. — Общества и кассы взаимопомощи: их распространение и отношение к ним правительства. Неудача дореформенного законодательства по охране труда (Часть I. Период свободного договора)
--------------------------------------------------------------------
К. А. ПАЖИТНОВ
ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА В РОССИИ
Издание 2-е, дополненное и исправленное, 1908
Типография товарищества "Общественная Польза", Большая Подъяческая, № 39
--------------------------------------------------------------------
Константин Алексеевич Пажитнов (1879 - 1964) — российский и советский экономист, специалист в области истории народного хозяйства, социально-экономической мысли и рабочего движения в России; член-корреспондент АН СССР (1946). Учёная степень — доктор экономических наук (1935). Учёное звание — профессор, член-корреспондент АН СССР (1946). Награды — Орден Ленина (1954), Орден Трудового Красного Знамени (1945).
Автор около 30 книг и большого количества научных статей по истории рабочего класса, кооперативного движения и общественных идей в России и за границей. В 1906 году опубликовал своё первое исследование "Положение рабочего класса в России", выдержавшее затем ряд изданий.