Предыдущая публикация
Выйдешь за меня?
Пса Соня нашла позади заброшенного дома.
Метровая веревка, к покосившейся будке привязанная, миска алюминиевая, языком до потертостей на блестящих боках давно вылизанная. Утоптанный лапами земляной круг, а на нем...
Не собака. Подобие.
Скелет, кожей обтянутый. Лапы кровоточащие и почти потухшие глаза. Хрипеть и то не мог. Вильнул из последних сил хвостом при виде нее, напротив замершей, и упал как подкошенный, совершенно не обращая внимания на впившийся в когда-то мощную шею тряпичный обрез.
Соне даже показалось, что она хруст позвонков при падении этом услышала. Щелчок, жизнь измученной собаки оборвавший. Но нет…
Присмотрелась - дышит.
В чем только жизнь теплится, непонятно?
Веревку Соня в прямом смысле зубами грызла. Затянутый узел никак руками не развязать было. Попробовала сначала, повозилась. Ногти пообломала. А потом вот так: по ниточке, по ниточке. Пилкой еще себе помогала, хорошо что в кармане завалялась.
Где потянуть, где потереть… И так, в час по чайной ложке, справилась. А потом на коленях под собаку куртку подсовывала и, как безумная, каждую минуту ухом к тощей собачьей груди жалась - не остановилось ли сердце?
Не опоздала ли?
Собака дышала.
Тихо совсем, как дети спящие дышат. Не прислушаешься и не поймешь сразу. А потому бежать бы надо было, торопиться. К себе прижать и вперед - мимо слетевшей с петель калитки.
А там у дороги - машина. И воды в багажнике баклажка пятилитровая. И оставленный на приборной панели телефон.
Соня даже шажок первый сделала, качнулись, как маятники, висящие вдоль человеческого тела собачьи лапы…
Но до слуха вдруг плачь донесся. Не плач даже - писк полузадушенный. Не стихни на минуту ветер и не услышала бы никогда.
Замерла конечно. Остановилась.
Куда смотреть? Откуда? Дровница полупустая далеко, оттуда вряд ли бы слышно было. За мелким, повсюду валяющимся мусором не спрячешься. Неужто в будке?!
Метровая веревка, к покосившейся будке привязанная, миска алюминиевая, языком до потертостей на блестящих боках давно вылизанная. Утоптанный лапами земляной круг, а на нем...
Не собака. Подобие.
Скелет, кожей обтянутый. Лапы кровоточащие и почти потухшие глаза. Хрипеть и то не мог. Вильнул из последних сил хвостом при виде нее, напротив замершей, и упал как подкошенный, совершенно не обращая внимания на впившийся в когда-то мощную шею тряпичный обрез.
Соне даже показалось, что она хруст позвонков при падении этом услышала. Щелчок, жизнь измученной собаки оборвавший. Но нет…
Присмотрелась - дышит.
В чем только жизнь теплится, непонятно?
Веревку Соня в прямом смысле зубами грызла. Затянутый узел никак руками не развязать было. Попробовала сначала, повозилась. Ногти пообломала. А потом вот так: по ниточке, по ниточке. Пилкой еще себе помогала, хорошо что в кармане завалялась.
Где потянуть, где потереть… И так, в час по чайной ложке, справилась. А потом на коленях под собаку куртку подсовывала и, как безумная, каждую минуту ухом к тощей собачьей груди жалась - не остановилось ли сердце?
Не опоздала ли?
Собака дышала.
Тихо совсем, как дети спящие дышат. Не прислушаешься и не поймешь сразу. А потому бежать бы надо было, торопиться. К себе прижать и вперед - мимо слетевшей с петель калитки.
А там у дороги - машина. И воды в багажнике баклажка пятилитровая. И оставленный на приборной панели телефон.
Соня даже шажок первый сделала, качнулись, как маятники, висящие вдоль человеческого тела собачьи лапы…
Но до слуха вдруг плачь донесся. Не плач даже - писк полузадушенный. Не стихни на минуту ветер и не услышала бы никогда.
Замерла конечно. Остановилась.
Куда смотреть? Откуда? Дровница полупустая далеко, оттуда вряд ли бы слышно было. За мелким, повсюду валяющимся мусором не спрячешься. Неужто в будке?!
Нагнулась. Плута на землю аккуратно положила:
- Потерпи, родной, еще одну минуточку.
А сама внутрь руками, по доскам шершавым занозы в кожу загоняя.
Но пальцы уже нащупали. Гладят аккуратно, к свету тянут.
- Господи, Рыська! И ты здесь! Живая…Легкая-то какая, одни глаза и остались. Ну ничего, ничего! Я здесь уже, рядом! Сейчас… До машины только… А там по дороге, на трассу до города.
Вы держитесь главное! Держитесь мои хорошие! Столько уже выдержали! Не смейте сейчас сдаваться!
*****
- Что же вы, девушка, животных до такого состояния довели?! Это даже не мучения, агония! - отчитывал Соню спустя полтора часа в пахнущем лекарствами кабинете ветеринарной клиники хмурый, как грозовая туча, врач.
- Сколько они у вас не ели нормально?! Месяц, два? Воды то хоть давали? Или тоже жалко было?
- Помогите им, пожалуйста! Вы ведь сможете? - не обращая внимания на злые слова уже наверное в пятый раз спрашивала изо всех сил старающаяся не разрыдаться Соня.
- Я заплачу. Сколько скажите заплачу и даже больше! Помогите только…!!!
- Я очень виновата, правда. Я понимаю. Я не думала… Она ведь сказала позаботится…- вопреки всем стараниям брызнули из Сониных глаз обжигающие капли и, скомкано извинившись перед продолжающим с упреком смотреть на нее облаченным в белый халат мужчиной, Соня выскочила за потрескавшуюся дверь.
- Потерпи, родной, еще одну минуточку.
А сама внутрь руками, по доскам шершавым занозы в кожу загоняя.
Но пальцы уже нащупали. Гладят аккуратно, к свету тянут.
- Господи, Рыська! И ты здесь! Живая…Легкая-то какая, одни глаза и остались. Ну ничего, ничего! Я здесь уже, рядом! Сейчас… До машины только… А там по дороге, на трассу до города.
Вы держитесь главное! Держитесь мои хорошие! Столько уже выдержали! Не смейте сейчас сдаваться!
*****
- Что же вы, девушка, животных до такого состояния довели?! Это даже не мучения, агония! - отчитывал Соню спустя полтора часа в пахнущем лекарствами кабинете ветеринарной клиники хмурый, как грозовая туча, врач.
- Сколько они у вас не ели нормально?! Месяц, два? Воды то хоть давали? Или тоже жалко было?
- Помогите им, пожалуйста! Вы ведь сможете? - не обращая внимания на злые слова уже наверное в пятый раз спрашивала изо всех сил старающаяся не разрыдаться Соня.
- Я заплачу. Сколько скажите заплачу и даже больше! Помогите только…!!!
- Я очень виновата, правда. Я понимаю. Я не думала… Она ведь сказала позаботится…- вопреки всем стараниям брызнули из Сониных глаз обжигающие капли и, скомкано извинившись перед продолжающим с упреком смотреть на нее облаченным в белый халат мужчиной, Соня выскочила за потрескавшуюся дверь.
Уборная находилась по коридору правее. С силой дернув дверную ручку, отгородившись ото всех облицованными белым безликим кафелем стенами, уже не сдерживающая рвущихся из груди рыданий Соня как в омут с головой провалилась в воспоминания.
*****
Вот она, Сонька-Засонька, восьми лет отроду.
Вертится перед зеркалом как заводная юла. И завязанные мамой на русых волосах пышные белые банты скоро совсем слетят с непослушной, качающейся из стороны в сторону головы. Но улыбающемуся из зазеркалья Сонькиному отражению только того и надо! И безнадежно качающая головой мама по-доброму смеется, притягивая вмиг замершую счастливую Соньку к себе…
Вот Новый год.
И залитый во дворе каток от тысяч блесток рассыпанных конфетти похож на сияющее мириадами звезд морозное ночное небо. У кружащейся в дворовом хороводе вместе с папой и мамой Соньки от веселья кругом голова. И сложенные горкой под наряженной дома елкой подарки совсем скоро дождутся своего часа.
И нет в эту минуту никого счастливее Соньки! А случайно пойманный, брошенный отцом на маму взволнованный взгляд, кажется чем-то совсем незначительным…
Вот Соньке четырнадцать.
И от смешного, придуманного мамой прозвища «Засонька» остались лишь спрятанные глубоко в памяти воспоминания. И звенящий по утрам будильник уже год вместо теплых, касающихся щеки маминых губ заставляет Соньку просыпаться.
И собирать рюкзак.
И с силой отрывать наполняющийся вновь и вновь слезами взгляд от стоящей на столе перечеркнутой черной лентой маминой фотографии.
И когда-то веселый папа все больше похож на хмурое осеннее небо. И Соньке совсем перестал улыбаться. И блинчики у него теперь всегда подгорают. Но Сонька давно уже научилась делать все сама.
Тетка Наталья появилась в доме неожиданно.
Пришла одним вечером вместе с отцом с работы. Поужинала, на час по-хозяйски закрылась в ванной. А потом и вовсе как-то незаметно осталась. Насовсем.
И Соня в общем-то была не против. Не маленькая уже, понимает. И отец, лицом на десяток лет после смерти мамы постаревший, вновь улыбаться стал. И в словно застывшей во времени квартире снова запахло борщом.
И, казалось бы, жизнь потихоньку налаживается. Отступившая, спрятавшая в сердце колючки боль уже не рвется с каждым сделанным вздохом наружу.
А висящие на стене ходики, размеренно тикая, отсчитывают новые Сонькины года…
Только вот тетка Наталья нет-нет, да и посмотрит на девушку исподлобья. А часто и слово какое обидное исподтишка скажет. Про бесполезный институт, в котором Сонька не пойми на кого учится. Что это за профессия такая - графический дизайнер?! Придумала тоже обложки да плакаты рисовать! На повара, врача, или на крайний случай, как она - бухгалтера лучше бы пошла.
И про то, что она, Наталья, в Сонькины годы, между прочим, работала. И про отдельное жилье, пусть бы и съемное. Им-то с Костей, Сонькиным отцом, давно, между прочим, хочется пожить для себя.
А не привыкшая давать отпор, выросшая в родительской любви Соня виновато на все придирки кивала. Хоть в чем же на самом деле ее вина, понять так и не могла.
А потом, на последнем курсе того самого, бесполезного по мнению тетки Натальи, института, который Соне бросить, к счастью, так и не случилось, все как-то само и разрешилось.
Закрутилось в одночасье, как в снятых в киностудиях полнометражных фильмах.
Сначала Ромка, с ней на соседней кафедре диплом юриста защищающий. Смешной, задиристый и уши на морозе красные всегда.
Сонька и не поняла, как так можно взять и разом в человека по те самые красные уши влюбиться? И почему перед глазами вместо привычных линий и чертежей вдруг, куда ни посмотри, цветущая ярким цветом весна.
И прозвище давно в памяти похороненное - «Засонька» - опять как клеем намазанное приклеилось. Откуда только узнал, красноухий, как ее в детстве мама звала?
А следом и предложение по работе. Разве везет так молодым специалистам - чтоб сразу и целая корпорация?
Сонька от всего свалившегося разом на голову счастья была сама не своя. И пусть бы в отместку командировки частые, так за них и зарплата хорошая.
Пары месяцев не прошло, как на радость официально ставшей ей мачехой Натальи, Соня вместе с Ромкой своим на съемную квартиру ушла.
И полетели один за одним месяцы. За месяцами потянулись первые года.
Однажды вернувшись с очередной командировки, Сонька застала Рому в интересной компании. Долго потом на работе девчонки над ней подшучивали. Это же надо! Вместо положенной по всем законам жанра любовницы Сонькин парень прятал в спальне подобранных с улицы накануне Рождества кошку и пса.
Вот так и появились в Сонькиной судьбе из последних сил сейчас цепляющиеся за собственные жизни Плут с Рыськой.
Соня им не противилась. Да и о собаке с кошкой давно мечталось. Мама покойная всегда животных дома держала. Это сейчас, когда Наталья в отцовском сердце на ее место встала - квартира как музей стерильный. Какие там кошки, какие собаки? Рыбку в аквариуме десять лет живущую, и то умудрилась - за месяц извела!
А теперь у Соньки считай разом и мечта сбылась, и подарок рождественский - лучшего и не придумаешь. Да и как не полюбить всем существом к тебе тянущихся животных?
И, казалось бы, вот - купайся в окружающей тебя со всех сторон радости. Только есть, видно, у любой радости для каждого своя цена.
Пришло горе - отца Сониного одним днем не стало. Тяжелые похороны. Мачеха в платке черном. Она, Сонька - сиротой в одночасье ставшая. Могилка рядом с маминой аккуратная. Как не противилась Наталья – Соня все равно настояла, чтоб рядом лежали.
Да и место на кладбище давно выкуплено было. Вот и вышло, что снова вместе Сонины родители. Они вместе, а она Сонька - одна.
А следом по стране, призывая отдать долг Родине, прокатилась мобилизация.
Соня и понять толком ничего успела, как они с Плутом и Рыськой втроем остались. Билось в голове лишь одно, заветное, на прощанье сказанное:
– Вернусь, моя Сонька-Засонька, поженимся! Вы главное дождитесь! Втроем дождитесь меня…
И на ставшие редкими Ромкины звонки кувырком в груди подпрыгивало сердце. А спустя полгода и они прекратились. Пришла на их место пугающая Соню до дрожи тишина.
Она какие только пороги не оббивала. До каких чинов не доходила…
Все одно твердили: «Пропал без вести, так посчитай, что умер. Какая уж тут надежда? Что вы хотите от нас, девушка, когда кругом такое творится? Война она и есть война…»
Только Соня все равно надеялась.
Звонила, писала, стучала в тяжелые деревянные двери все новых и новых кабинетов… Требовала. Верила.
Ждала.
И быть может, была бы одна - не выдержала, сломалась.
Но рядом все это время были подобранные Ромкой Плут с Рыськой. Родные, верные, неунывающие. За счет них двоих только и держалась. Слезы горячие в шерсти мягкой прятала. И носы холодные, в щеки свои, от слез соленые, тыкающиеся целовала.
И как бы плохо не было, каждое утро, заглянув в наполненные твердой уверенностью две пары звериных глаз – через силу улыбалась.
И в слух, будто заклинание, твердила: «Вернется! Не может не вернуться, когда у него здесь такая семья…»
А потом командировка очередная. Долгая. На полтора почти месяца.
Давно у Сони уже их не было, выросла из должности девочки на побегушках. И кабинет свой отдельный. Заработала. Заслужила. Смогла. Но проект, начальство сказало, уж больно сложный - кто попало не сделает.
Да и отвлечься от заживо съедающих тоски и отчаяния...
Ох, зачем только она тогда согласилась?!
Нет!
Зачем никогда не любившей ее мачехе, позаботится о животных ее пообещавшей, поверила?! Собственноручно Плута с Рыськой ей на эти полтора месяца отвезла.
А она…
"Божечки, да сколько же слез в одном человеке уместиться может?!"
Соня думала, что все уже до дна давно выплакала, а они текут и текут проклятые.
А ведь тогда, на площадке лестничной, когда сошедшая с самолета Соня прямиком к Наталье за семьей своей хвостатой бросилась, а вместо них на злую усмешку наткнулась - не слезинки в глазах не было. Пелена красная одна. Да жжение, будто бросил кто в глаза песка горсть.
Одно сердце в груди и металось, как сумасшедшее. Соня помнит, как ставшие вдруг неимоверно тяжелыми руки в кулаки до бела сжала, когда, не ведая страха, на ухмыляющуюся тетку тараном пошла.
И побледневшая лицом, так и не ставшая Соне родной, чужая женщина дрогнула.
И про название деревни, где полуразвалившийся бабкин дом остался, рассказала. И про соседа местного, алкаша, в одном из трех оставшихся жилых домов в этом захолустье проживающего. Дескать, за пару привезенных вместе с собакой и кошкой бутылок обещал изредка воды да харчей каких в миску им плескать.
И что-то еще про несправедливость и покойного отца Сониного, так и не переписавшего на нее, за ним и отродьем его ухаживающую квартиру, вдогонку бегущей по ступенькам Соне тоже кричала…
Только Соня уже не слышала. В голове одно стучало: «Найти! Успеть бы только! Ради них! Ради Ромки! Ради себя…»
Успела. Нашла.
Вытащила.
Соня плеснула в лицо холодной воды. Вынырнула из пролетевших перед глазами одним росчерком воспоминаний. Вздрогнула.
Надо возвращаться.
Она не может сейчас расклеиться. Не может сдаться, когда в нескольких метрах те, кому она, Соня, нужна. Те, кого она своим поступком необдуманным почти жизни лишила. А ведь обещала идущему на фронт Ромке любить и заботиться...
Ничего, она, Соня исправит все! Она обязательно справится!
Наплевать, что руки дрожат, а за бегущими из глаз слезами ничего не видно. Наплевать, что наотмашь по и без того болящему сердцу бьют злые слова оставшегося в кабинете врача.
Соня выдержит. Все выдержит.
И Плута с Рыськой своих, если понадобится, с того света вытащит. И Ромку, -дыхание у Сони опять сбилось, - Ромку они вместе, втроем, обязательно дождутся! Не может быть по-другому. Не может Соня остаться одна!
А в кабинете врача звериного по-прежнему пахнет лекарствами. И у встретившего с Соней глазами Плута чуть ухо шевелится. А на грелке, пеленкой застеленной, под капельницей забылась тревожным сном похожая на тень прежней себя Рыська.
И врач, хоть и ворчит, в собачью шкуру укол за уколом вгоняя, но в Соню словами резкими больше не кидается. Кто его знает, что в глазах ее заплаканных разглядеть сумел?
Подмигнул вдруг только: поборемся! Молодец, девочка, что не бросила. Молодец, что сюда привезла…
И снова дни один за одним, как бусины на нитку нанизанные, потянулись.
Чтоб Плута с Рыськой на лапы поднять у Сони ушло без малого четыре месяца. Иголки острые, выплюнутые на пол таблетки, воротники, мази… Чему только в эти дни не научилась. По-первости даже отпуск на работе брала.
Только все плохое рано или поздно тоже заканчивается. Вот и полоса черная, вокруг Сони гадюкой обвившаяся, кончилась. А может свыше кто решил, что хватит с нее, с Сони, испытаний.
И настал день – выздоровели Плут с Рыськой. Округлились. Засияли ярче прежнего смотрящие на Соню с обожанием звериные глаза. А потом и хозяина своего у одних им известных богов отмолили.
Иначе как объяснишь звонок в квартире, поздно ночью раздавшийся? Той самой ночью - прозванной в народе волшебной. Ночью, когда Ромка их с улицы вызволил. Ночью накануне Рождества.
Это потом, когда сошедшее с ума заполошное Сонино сердце, вторя неумолкаемому собачьему лаю и требовательному кошачьему мяуканью даст ей вздохнуть нормально, Соня и остальные слова разберет:
Про приземлившийся на «Чкаловском» самолет… И про обмен военнопленными… И про госпиталь, в котором тому, кого она увидеть уже отчаялась, придется провести гораздо больше одного дня...
*****
Вот она, Сонька-Засонька, восьми лет отроду.
Вертится перед зеркалом как заводная юла. И завязанные мамой на русых волосах пышные белые банты скоро совсем слетят с непослушной, качающейся из стороны в сторону головы. Но улыбающемуся из зазеркалья Сонькиному отражению только того и надо! И безнадежно качающая головой мама по-доброму смеется, притягивая вмиг замершую счастливую Соньку к себе…
Вот Новый год.
И залитый во дворе каток от тысяч блесток рассыпанных конфетти похож на сияющее мириадами звезд морозное ночное небо. У кружащейся в дворовом хороводе вместе с папой и мамой Соньки от веселья кругом голова. И сложенные горкой под наряженной дома елкой подарки совсем скоро дождутся своего часа.
И нет в эту минуту никого счастливее Соньки! А случайно пойманный, брошенный отцом на маму взволнованный взгляд, кажется чем-то совсем незначительным…
Вот Соньке четырнадцать.
И от смешного, придуманного мамой прозвища «Засонька» остались лишь спрятанные глубоко в памяти воспоминания. И звенящий по утрам будильник уже год вместо теплых, касающихся щеки маминых губ заставляет Соньку просыпаться.
И собирать рюкзак.
И с силой отрывать наполняющийся вновь и вновь слезами взгляд от стоящей на столе перечеркнутой черной лентой маминой фотографии.
И когда-то веселый папа все больше похож на хмурое осеннее небо. И Соньке совсем перестал улыбаться. И блинчики у него теперь всегда подгорают. Но Сонька давно уже научилась делать все сама.
Тетка Наталья появилась в доме неожиданно.
Пришла одним вечером вместе с отцом с работы. Поужинала, на час по-хозяйски закрылась в ванной. А потом и вовсе как-то незаметно осталась. Насовсем.
И Соня в общем-то была не против. Не маленькая уже, понимает. И отец, лицом на десяток лет после смерти мамы постаревший, вновь улыбаться стал. И в словно застывшей во времени квартире снова запахло борщом.
И, казалось бы, жизнь потихоньку налаживается. Отступившая, спрятавшая в сердце колючки боль уже не рвется с каждым сделанным вздохом наружу.
А висящие на стене ходики, размеренно тикая, отсчитывают новые Сонькины года…
Только вот тетка Наталья нет-нет, да и посмотрит на девушку исподлобья. А часто и слово какое обидное исподтишка скажет. Про бесполезный институт, в котором Сонька не пойми на кого учится. Что это за профессия такая - графический дизайнер?! Придумала тоже обложки да плакаты рисовать! На повара, врача, или на крайний случай, как она - бухгалтера лучше бы пошла.
И про то, что она, Наталья, в Сонькины годы, между прочим, работала. И про отдельное жилье, пусть бы и съемное. Им-то с Костей, Сонькиным отцом, давно, между прочим, хочется пожить для себя.
А не привыкшая давать отпор, выросшая в родительской любви Соня виновато на все придирки кивала. Хоть в чем же на самом деле ее вина, понять так и не могла.
А потом, на последнем курсе того самого, бесполезного по мнению тетки Натальи, института, который Соне бросить, к счастью, так и не случилось, все как-то само и разрешилось.
Закрутилось в одночасье, как в снятых в киностудиях полнометражных фильмах.
Сначала Ромка, с ней на соседней кафедре диплом юриста защищающий. Смешной, задиристый и уши на морозе красные всегда.
Сонька и не поняла, как так можно взять и разом в человека по те самые красные уши влюбиться? И почему перед глазами вместо привычных линий и чертежей вдруг, куда ни посмотри, цветущая ярким цветом весна.
И прозвище давно в памяти похороненное - «Засонька» - опять как клеем намазанное приклеилось. Откуда только узнал, красноухий, как ее в детстве мама звала?
А следом и предложение по работе. Разве везет так молодым специалистам - чтоб сразу и целая корпорация?
Сонька от всего свалившегося разом на голову счастья была сама не своя. И пусть бы в отместку командировки частые, так за них и зарплата хорошая.
Пары месяцев не прошло, как на радость официально ставшей ей мачехой Натальи, Соня вместе с Ромкой своим на съемную квартиру ушла.
И полетели один за одним месяцы. За месяцами потянулись первые года.
Однажды вернувшись с очередной командировки, Сонька застала Рому в интересной компании. Долго потом на работе девчонки над ней подшучивали. Это же надо! Вместо положенной по всем законам жанра любовницы Сонькин парень прятал в спальне подобранных с улицы накануне Рождества кошку и пса.
Вот так и появились в Сонькиной судьбе из последних сил сейчас цепляющиеся за собственные жизни Плут с Рыськой.
Соня им не противилась. Да и о собаке с кошкой давно мечталось. Мама покойная всегда животных дома держала. Это сейчас, когда Наталья в отцовском сердце на ее место встала - квартира как музей стерильный. Какие там кошки, какие собаки? Рыбку в аквариуме десять лет живущую, и то умудрилась - за месяц извела!
А теперь у Соньки считай разом и мечта сбылась, и подарок рождественский - лучшего и не придумаешь. Да и как не полюбить всем существом к тебе тянущихся животных?
И, казалось бы, вот - купайся в окружающей тебя со всех сторон радости. Только есть, видно, у любой радости для каждого своя цена.
Пришло горе - отца Сониного одним днем не стало. Тяжелые похороны. Мачеха в платке черном. Она, Сонька - сиротой в одночасье ставшая. Могилка рядом с маминой аккуратная. Как не противилась Наталья – Соня все равно настояла, чтоб рядом лежали.
Да и место на кладбище давно выкуплено было. Вот и вышло, что снова вместе Сонины родители. Они вместе, а она Сонька - одна.
А следом по стране, призывая отдать долг Родине, прокатилась мобилизация.
Соня и понять толком ничего успела, как они с Плутом и Рыськой втроем остались. Билось в голове лишь одно, заветное, на прощанье сказанное:
– Вернусь, моя Сонька-Засонька, поженимся! Вы главное дождитесь! Втроем дождитесь меня…
И на ставшие редкими Ромкины звонки кувырком в груди подпрыгивало сердце. А спустя полгода и они прекратились. Пришла на их место пугающая Соню до дрожи тишина.
Она какие только пороги не оббивала. До каких чинов не доходила…
Все одно твердили: «Пропал без вести, так посчитай, что умер. Какая уж тут надежда? Что вы хотите от нас, девушка, когда кругом такое творится? Война она и есть война…»
Только Соня все равно надеялась.
Звонила, писала, стучала в тяжелые деревянные двери все новых и новых кабинетов… Требовала. Верила.
Ждала.
И быть может, была бы одна - не выдержала, сломалась.
Но рядом все это время были подобранные Ромкой Плут с Рыськой. Родные, верные, неунывающие. За счет них двоих только и держалась. Слезы горячие в шерсти мягкой прятала. И носы холодные, в щеки свои, от слез соленые, тыкающиеся целовала.
И как бы плохо не было, каждое утро, заглянув в наполненные твердой уверенностью две пары звериных глаз – через силу улыбалась.
И в слух, будто заклинание, твердила: «Вернется! Не может не вернуться, когда у него здесь такая семья…»
А потом командировка очередная. Долгая. На полтора почти месяца.
Давно у Сони уже их не было, выросла из должности девочки на побегушках. И кабинет свой отдельный. Заработала. Заслужила. Смогла. Но проект, начальство сказало, уж больно сложный - кто попало не сделает.
Да и отвлечься от заживо съедающих тоски и отчаяния...
Ох, зачем только она тогда согласилась?!
Нет!
Зачем никогда не любившей ее мачехе, позаботится о животных ее пообещавшей, поверила?! Собственноручно Плута с Рыськой ей на эти полтора месяца отвезла.
А она…
"Божечки, да сколько же слез в одном человеке уместиться может?!"
Соня думала, что все уже до дна давно выплакала, а они текут и текут проклятые.
А ведь тогда, на площадке лестничной, когда сошедшая с самолета Соня прямиком к Наталье за семьей своей хвостатой бросилась, а вместо них на злую усмешку наткнулась - не слезинки в глазах не было. Пелена красная одна. Да жжение, будто бросил кто в глаза песка горсть.
Одно сердце в груди и металось, как сумасшедшее. Соня помнит, как ставшие вдруг неимоверно тяжелыми руки в кулаки до бела сжала, когда, не ведая страха, на ухмыляющуюся тетку тараном пошла.
И побледневшая лицом, так и не ставшая Соне родной, чужая женщина дрогнула.
И про название деревни, где полуразвалившийся бабкин дом остался, рассказала. И про соседа местного, алкаша, в одном из трех оставшихся жилых домов в этом захолустье проживающего. Дескать, за пару привезенных вместе с собакой и кошкой бутылок обещал изредка воды да харчей каких в миску им плескать.
И что-то еще про несправедливость и покойного отца Сониного, так и не переписавшего на нее, за ним и отродьем его ухаживающую квартиру, вдогонку бегущей по ступенькам Соне тоже кричала…
Только Соня уже не слышала. В голове одно стучало: «Найти! Успеть бы только! Ради них! Ради Ромки! Ради себя…»
Успела. Нашла.
Вытащила.
Соня плеснула в лицо холодной воды. Вынырнула из пролетевших перед глазами одним росчерком воспоминаний. Вздрогнула.
Надо возвращаться.
Она не может сейчас расклеиться. Не может сдаться, когда в нескольких метрах те, кому она, Соня, нужна. Те, кого она своим поступком необдуманным почти жизни лишила. А ведь обещала идущему на фронт Ромке любить и заботиться...
Ничего, она, Соня исправит все! Она обязательно справится!
Наплевать, что руки дрожат, а за бегущими из глаз слезами ничего не видно. Наплевать, что наотмашь по и без того болящему сердцу бьют злые слова оставшегося в кабинете врача.
Соня выдержит. Все выдержит.
И Плута с Рыськой своих, если понадобится, с того света вытащит. И Ромку, -дыхание у Сони опять сбилось, - Ромку они вместе, втроем, обязательно дождутся! Не может быть по-другому. Не может Соня остаться одна!
А в кабинете врача звериного по-прежнему пахнет лекарствами. И у встретившего с Соней глазами Плута чуть ухо шевелится. А на грелке, пеленкой застеленной, под капельницей забылась тревожным сном похожая на тень прежней себя Рыська.
И врач, хоть и ворчит, в собачью шкуру укол за уколом вгоняя, но в Соню словами резкими больше не кидается. Кто его знает, что в глазах ее заплаканных разглядеть сумел?
Подмигнул вдруг только: поборемся! Молодец, девочка, что не бросила. Молодец, что сюда привезла…
И снова дни один за одним, как бусины на нитку нанизанные, потянулись.
Чтоб Плута с Рыськой на лапы поднять у Сони ушло без малого четыре месяца. Иголки острые, выплюнутые на пол таблетки, воротники, мази… Чему только в эти дни не научилась. По-первости даже отпуск на работе брала.
Только все плохое рано или поздно тоже заканчивается. Вот и полоса черная, вокруг Сони гадюкой обвившаяся, кончилась. А может свыше кто решил, что хватит с нее, с Сони, испытаний.
И настал день – выздоровели Плут с Рыськой. Округлились. Засияли ярче прежнего смотрящие на Соню с обожанием звериные глаза. А потом и хозяина своего у одних им известных богов отмолили.
Иначе как объяснишь звонок в квартире, поздно ночью раздавшийся? Той самой ночью - прозванной в народе волшебной. Ночью, когда Ромка их с улицы вызволил. Ночью накануне Рождества.
Это потом, когда сошедшее с ума заполошное Сонино сердце, вторя неумолкаемому собачьему лаю и требовательному кошачьему мяуканью даст ей вздохнуть нормально, Соня и остальные слова разберет:
Про приземлившийся на «Чкаловском» самолет… И про обмен военнопленными… И про госпиталь, в котором тому, кого она увидеть уже отчаялась, придется провести гораздо больше одного дня...
А пока в ушах лишь одно стучит. Хриплое, родное, заветное: «Сонька-Засонька, просыпайся! Я вернулся! Выйдешь за меня?»
Ольга Суслина
#ВыйдешьЗаМеня #Плут_с_Рыськой #ОльгаСулина
Ольга Суслина
#ВыйдешьЗаМеня #Плут_с_Рыськой #ОльгаСулина
Следующая публикация
Нет комментариев