Предыдущая публикация
"...
Милая, несчастная женщина! Эта история с пеньюаром и с её детским ужасом волнует и трогает меня необыкновенно.
Этот пустяк как-то удивительно связывает и освещает для меня всё то отрывочное и противоречивое, что мы о ней всегда слышали и чего мы наслушались и в обществе, и на суде со времени её гибели, а главное, удивительно возбуждает во мне живое ощущение той подлинной Сосновской, которую почти никто не понял и не почувствовал по-настоящему, - равно как и Елагина, - невзирая на весь интерес, который к ней всегда проявляли, на все желания понять, разгадать её, на все толки о ней, которым конца не было за последний год.
Вообще ещё раз скажу: изумительно убожество человеческих суждений! Опять произошло то же самое, что всегда бывает, когда людям приходится разбираться в каком-нибудь даже мало-мальски значительном событии: обнаружилось, что люди глядят и не видят, слушают и не слышат. Нужно же было вопреки всякой очевидности, словно нарочито, исказить до такой степени и Елагина, и Сосновскую, и всё, что было между ними! Все как будто условились не говорить ничего, кроме пошлостей. Что ж, мол, тут мудрить: он - гусар, ревнивый и пьяный прожигатель жизни, она - актриса, запутавшаяся в своей безалаберной и безнравственной жизни...
Высшие чувства, вино! А что такое вино для такой натуры, как Елагин? "Чувствую иногда такую муку и влечение ко всему хорошему, высокому, вообще, черт его знает, к чему, что грудь ломит... Хочу схватить какой-то неуловимый мотив, который как будто где-то слышал, но его всё нет и нет..." А вот во хмелю-то дышится легче и шире, во хмелю неуловимый напев звучит явственнее, ближе. И что с того, что и хмель, и музыка, и любовь в конце концов обманчивы, только усугубляют это несказанное в своей остроте и в своём излишестве ощущение мира, жизни?
- Она не любила его, - говорили про неё. - Она только боялась его, - ведь он постоянно грозил ей, что убьёт себя, то есть не только отяготит её душу своей смертью, но и сделает её героиней большого скандала...
Пусть всё это так (хотя все эти рассуждения совершенно противоречат исповеди Елагина). Но почему же всё-таки Елагин так "страшно", "безмерно" ревновал и захотел превратить комедию в драму? На что нужно было это ему? Отчего просто не застрелил он её в один из припадков ревности? Отчего "борьбы между убийцей и его жертвой не было"? И затем: "Она чувствовала к нему порой даже некоторое отвращение... Она при посторонних иногда издевалась над ним, давала ему обидные прозвища, называла его, например, кривоногим щенком..." Но, бог мой, ведь в этом вся Сосновская!.. Да, однажды, поссорившись с ним, - у них это бывало часто, - она позвала горничную и, бросив своё обручальное кольцо на пол, крикнула: "Возьми эту гадость себе!" Но что она сделала перед этим? Перед этим она выбежала в кухню и сказала:
- Я сейчас позову тебя, брошу вот это кольцо на пол и скажу, чтобы ты взяла его себе. Но помни - это будет только комедия, ты должна нынче же возвратить мне его, потому что этим кольцом я с ним, с этим дураком, обручилась, и оно для меня дороже всего на свете...
Её совсем недаром называли женщиной "лёгкого поведения", и недаром католическая церковь отказала ей в христианском погребении, "как личности дурной и распутной". Она всецело принадлежала тем женским натурам, которые дают и профессиональных публичных женщин, и свободных служительниц любви. Но что это за натуры? Это натуры с резко выраженным неутолённым, неудовлетворённым полом, который и не может быть утолён. Вследствие чего? Но разве я знаю, вследствие чего? И заметьте, что всегда происходит: мужчины того страшно сложного и глубоко интересного типа, который есть (в той или иной мере) тип атавистический, люди по существу своему обострённо чувственные не только по отношению к женщине, но и вообще во всём своём мироощущении, всеми силами своей души и тела тянутся всегда именно к таким женщинам - и являются героями огромного количества любовных драм и трагедий. Почему? В силу своего низкого вкуса, в силу своей развращённости или просто в силу доступности таких женщин? Конечно, нет, тысячу раз нет...
Конечно, только комедию играла она, когда писала свои предсмертные записочки... Наивность её дневников и театральность прогулок на кладбища никто не отрицает, равно как и того, что она любила намекать на своё сходство с Марией Башкирцевой, Марией Вечера. Но почему же всё-таки избрала она именно тот, а не другой род дневника и хотела быть в сродстве именно с такими женщинами? Всё было у неё: красота, молодость, слава, деньги, сотни поклонников, и всем этим она пользовалась со страстью и упоением. И однако жизнь её была сплошным томлением, непрестанной жаждой уйти прочь от постылого земного мира, где всё всегда не то и не то. В силу чего? В силу того, что она всё это наиграла себе. Но отчего же она наиграла именно это, а не что-либо другое? Оттого, что всё это столь обычно среди женщин, посвятивших себя, как они выражаются, искусству? Но отчего же это столь обычно? Отчего?.."
11 сентября 1925. Приморские Альпы
Дело корнета Елагина
Вообще ещё раз скажу: изумительно убожество человеческих суждений! Опять произошло то же самое, что всегда бывает, когда людям приходится разбираться в каком-нибудь даже мало-мальски значительном событии: обнаружилось, что люди глядят и не видят, слушают и не слышат. Нужно же было вопреки всякой очевидности, словно нарочито, исказить до такой степени и Елагина, и Сосновскую, и всё, что было между ними! Все как будто условились не говорить ничего, кроме пошлостей. Что ж, мол, тут мудрить: он - гусар, ревнивый и пьяный прожигатель жизни, она - актриса, запутавшаяся в своей безалаберной и безнравственной жизни...
Высшие чувства, вино! А что такое вино для такой натуры, как Елагин? "Чувствую иногда такую муку и влечение ко всему хорошему, высокому, вообще, черт его знает, к чему, что грудь ломит... Хочу схватить какой-то неуловимый мотив, который как будто где-то слышал, но его всё нет и нет..." А вот во хмелю-то дышится легче и шире, во хмелю неуловимый напев звучит явственнее, ближе. И что с того, что и хмель, и музыка, и любовь в конце концов обманчивы, только усугубляют это несказанное в своей остроте и в своём излишестве ощущение мира, жизни?
- Она не любила его, - говорили про неё. - Она только боялась его, - ведь он постоянно грозил ей, что убьёт себя, то есть не только отяготит её душу своей смертью, но и сделает её героиней большого скандала...
Пусть всё это так (хотя все эти рассуждения совершенно противоречат исповеди Елагина). Но почему же всё-таки Елагин так "страшно", "безмерно" ревновал и захотел превратить комедию в драму? На что нужно было это ему? Отчего просто не застрелил он её в один из припадков ревности? Отчего "борьбы между убийцей и его жертвой не было"? И затем: "Она чувствовала к нему порой даже некоторое отвращение... Она при посторонних иногда издевалась над ним, давала ему обидные прозвища, называла его, например, кривоногим щенком..." Но, бог мой, ведь в этом вся Сосновская!.. Да, однажды, поссорившись с ним, - у них это бывало часто, - она позвала горничную и, бросив своё обручальное кольцо на пол, крикнула: "Возьми эту гадость себе!" Но что она сделала перед этим? Перед этим она выбежала в кухню и сказала:
- Я сейчас позову тебя, брошу вот это кольцо на пол и скажу, чтобы ты взяла его себе. Но помни - это будет только комедия, ты должна нынче же возвратить мне его, потому что этим кольцом я с ним, с этим дураком, обручилась, и оно для меня дороже всего на свете...
Её совсем недаром называли женщиной "лёгкого поведения", и недаром католическая церковь отказала ей в христианском погребении, "как личности дурной и распутной". Она всецело принадлежала тем женским натурам, которые дают и профессиональных публичных женщин, и свободных служительниц любви. Но что это за натуры? Это натуры с резко выраженным неутолённым, неудовлетворённым полом, который и не может быть утолён. Вследствие чего? Но разве я знаю, вследствие чего? И заметьте, что всегда происходит: мужчины того страшно сложного и глубоко интересного типа, который есть (в той или иной мере) тип атавистический, люди по существу своему обострённо чувственные не только по отношению к женщине, но и вообще во всём своём мироощущении, всеми силами своей души и тела тянутся всегда именно к таким женщинам - и являются героями огромного количества любовных драм и трагедий. Почему? В силу своего низкого вкуса, в силу своей развращённости или просто в силу доступности таких женщин? Конечно, нет, тысячу раз нет...
Конечно, только комедию играла она, когда писала свои предсмертные записочки... Наивность её дневников и театральность прогулок на кладбища никто не отрицает, равно как и того, что она любила намекать на своё сходство с Марией Башкирцевой, Марией Вечера. Но почему же всё-таки избрала она именно тот, а не другой род дневника и хотела быть в сродстве именно с такими женщинами? Всё было у неё: красота, молодость, слава, деньги, сотни поклонников, и всем этим она пользовалась со страстью и упоением. И однако жизнь её была сплошным томлением, непрестанной жаждой уйти прочь от постылого земного мира, где всё всегда не то и не то. В силу чего? В силу того, что она всё это наиграла себе. Но отчего же она наиграла именно это, а не что-либо другое? Оттого, что всё это столь обычно среди женщин, посвятивших себя, как они выражаются, искусству? Но отчего же это столь обычно? Отчего?.."
11 сентября 1925. Приморские Альпы
Дело корнета Елагина
Следующая публикация
Комментарии 1