Жизненные истории

Во дворе схватил вилы и прихрамывая пошёл на огород. Анфиса перетянувшая пуховым платком больную спину, засеменила рядом – Ну чё, Миколай, придут дети? – Он рявкнул – Ага, жди. Бери вон ведро и собирай картошку. Народили пятярых, етить их за ногу, а им некогда родителям помочь. Шевелись, старая. К вечеру хоть немного пройдём – А тем временем Ирина, жена Михаила ему выговаривала – Ну что вы за порода такая Тумановы. Все себе, все по одиночке. Господи, родителям не помочь. Стыд то какой. Были бы мои живы, на крыльях бы полетела – всхлипнула она. Михаил обнял жену – Что-то и правда, нехорошо получилось. Живём вроде и недалеко, собираемся редко. А давай так. Я в правление, отгул возьму. А ты на телефон. Отбрыкиваться будут, скажи, приеду, свяжу и привезу – захохотал он. Ирина села за аппарат и открыла записную книжку. – Как не можете? Работа? Она у всех не заканчивается. Отгул берите. Не стыдно, старики надрываются, а им лень пятую точку поднять. Детей не с кем оставить? С собой берите. На природе то всяко лучше, чем с планшетом на диване. Все ждём – Где уговорами, где угрозами, уговорила Ирина всех. А тем временем дед Миколай сел перекурить. – Да, Анфиса, видимо до снега мы картоху копать будем. И на хрена столько насадили? А все ты. А вдруг робятям не хватит. А где твои робята то? Палец о палец ударить не хотят. А раньше помнишь? Как кучей навалимся, к обеду уже все выкопано. Эхма, были времена – Анфиса прислушалась – Слышь, дед, подъехал вроде кто-то? Сходи, посмотри – Миколай поковылял в сторону ворот. Оттуда сразу смех, крик. Анфиса, держась за больную спину, пошла на шум. Господи! Народу сколько. И дети приехали и внуки. Радость то какая. – Ну, бать, показывай где у тебя тут лопаты, вилы, ведра? – командовал Михаил. Отец давя слезы, грубовато прикрикнул – На месте. Чё забыл уже? – И началось. Кто копает, кто собирает, кто картошку для сушки по навес носит. Анфису в дом отправили. Снохи рукава засучили, накормить всех потом надобно. Но не лежится Анфисе. Там покажет, там подскажет. Как без хозяйского пригляда. А на огороде веселье. – А помнишь, Мишка, ты мне в детстве картофаном в лоб запустил? Держи отвётку – смеётся Сергей. Дед шутливо ворчит – Чё удумали, пострелята, в пулялки играть. Самим под сраку лет, а они как пацанва – Ура! Огород выкопали, ботву аккуратно в кучу сложили, картоха по навесом. Пора и перекусить. Накрыли большой стол во дворе. Весело. Детство вспоминают. Анфиса нет, нет, да слезу вытирает. Хорошие у неё дети. Мимо односельчане проходят. Здороваются вежливо. Хвалят. Кто-то с грустью своих вспоминает, давно не приезжают. Иринка тихо спросила Мишку – Ты то что на работе сказал? – Он обнял её за плечи – Так и сказал, что родителям помощь нужна. Сразу отпустили, говорят, родителям помочь святое дело. Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

- Егорша, давай быстрее! - Максим стоял возле джипа, топчась на месте, чувствовалось его нетерпение. - Иду! – Он сел на заднее сиденье (впереди уже сидел Николай Александрович), их давний товарищ, по годам старше всех в этой компании. А всего их было трое – охотников-любителей. Они не были профессионалами, но изредка отправлялись в тайгу, как говорил Николай Александрович, отряхнуться от городской суеты, ну или стресс снять. Егор еще раз взглянул на свой дом, от которого на протяжении полугода не отлучался на расстояние десяти километров, и, предвкушая новые ощущения, сел удобнее. За разговорами дорога кажется короче. Через три часа свернули с трассы и, подпрыгивая на ухабах, джип, на небольшой скорости, приблизился к лесу. Вскоре, по обе стороны, потянулась сплошной стеной тайга. Егор открыл окно, и таежный воздух ворвался в салон. Он соскучился по этому воздуху и дышал полной грудью. Приехали на свое место, где бревенчатая избушка, потемневшая от времени, встретила своих нечасто наведывающихся хозяев. Мужики, настроенные на дело, без лишних слов, разгрузили джип, также быстро перекусили, и, распределившись, разошлись на небольшие расстояния. Здесь, в отличие от города, уже лежал снег, местами обнажая не успевшую пожелтеть траву. Егор проверил, не шуршит ли его одежда, не издает ли хотя бы малейших звуков, и убедившись, в полной маскировке, как хищник, ступил на тропу охоты. Он просидел минут двадцать на одном месте, и, не дождавшись, появления добычи, решил пойти дальше. Судя по тому, что со стороны товарищей, тоже было тихо, подумал, что могут уехать ни с чем. Такое бывает, ведь у охотника тоже есть своя удача. Но в этот раз ему хотелось почувствовать в полной мере охотничий азарт, окунуться в это состязание, поймав на мушку желанную добычу. Егор затаился. И следил за небольшой поляной, которая была как на ладони. Он чувствовал, что место удачное, и ожидал появления животного. Колыхнулись ветви, Егор вжался в занятый им пятачок территории, затаив дыхание. И вот среди ветвей, будто специально, по заказу, появилась косуля. Сердце Егора застучало чаще… неужели он первый сегодня принесет добычу… Он всматривался, пытаясь разглядеть ее. Косуля полностью вышла из укрытия и, повернув грациозно голову, стала смотреть в сторону Егора. Ее туловище теплого окраса, стройные ноги, длинная шея и маленькая голова - всё это отчетливо видел Егор, прицеливаясь и готовясь нажать на спусковой крючок. Через прицел особенно хорошо было видно животное. – Самка, - понял Егор по отсутствию рогов на маленькой голове. Косуля смотрела в его сторону, и было некое любопытство и удивление в ее глазах. Егор так хорошо видел животное, что даже глаза были отчетливо заметны – черные, как смородины, с чуть опущенными ресницами. Невероятно красивые глаза. И он смотрел на нее, а она, изящная в своей грациозности, в своей полной растерянности перед опасностью, стояла абсолютно незащищенная перед выстрелом. Он готов уже был нажать на спуск, но глаза… эти чернее смородины – вдруг смутили его. Рука будто застыла… а он всё смотрел. И вот уже словно в тумане всё… и он видит глаза Кати – такие же темные, удивленные, и, кажется, немного испуганные. Егор зажмурился, снова посмотрел. Там, где стояла косуля, на том месте увидел дочь Катю. Егора словно сковало, он не мог пошевелиться, и не мог отвести взгляд. Полгода прошло с того жуткого дня, и ни разу за это время Катя не приснилась ему. Лена говорила, что дочка снилась ей, а вот Егору ни разу. Воспоминания, самые яркие, пронеслись в голове. Когда Катя была маленькой, он впервые привел ее в зоопарк. И она смотрела, как зачарованная, на косулю в вольере. – Папа, смотри, оленёнок, оленёнок! – Восхищенно кричала она, показывая на грациозную косулю, и темные, как смородины, глаза дочери, точно такие же по цвету, как и у матери Егора, излучали восторг. - Ах, ты мой олененок! – Он подхватил ее на руки, чтобы девочка могла хорошо разглядеть косулю. Кате был четырнадцать, когда отправились всем классом в поход. И маршрут был знакомый, исхоженный вдоль и поперек, никогда там ничего не случалось… а с Катей случилось. Упав с небольшой высоты, погибла. Они с Леной вот уже полгода не могут смириться с утратой. И, наверное, никогда не смирятся. Впервые за эти тяжелые для них месяцы, он согласился поехать на охоту, и Лена, которая всегда была против его увлечения, вдруг согласилась. Понимала, что мужу надо сменить обстановку. Егор почувствовал боль в груди, но никак не хотел расстаться с этим наваждением. Перед глазами появилась пелена, он часто заморгал, протер глаза… на том месте та же косуля. Но теперь, она будто вздрогнула, но продолжала стоять. Весь азарт от предстоящий охоты улетучился, словно и не было его. Егор поднял ружье и намеренно выстрелил вверх, чтобы спугнуть косулю, чтобы не «жгли» его эти глаза-смородины, так похожие на цвет глаз его дочери. И этот одинокий выстрел подстегнул животное – косуля скрылась среди ветвей. - Егорша, ты чё, промахнулся что ли? – Максим подбежал и стал трясти друга за плечи. - Ты уснул что ли? Но Егор не отвечал. В груди разливалась боль, захватывая новые участки, и уже добралась до руки, до плеча. - Егор, что с тобой? – Максим уже понял, что с другом что-то не так. - Саныч, давай сюда! Егору плохо. - Погоди, не трогай так резко, - Николай Александрович склонился над Егором. – Похоже как у моего тестя… - На что похоже? – спросил Максим. - На инфаркт похоже… а может просто сердце прихватило. - Да он же молодой! - Не разглагольствуй, лучше помоги донести до избушки. - А потом что? – спросил Максим, испугавшись за товарища. - Сначала до избушки, а потом… - Николай Александрович и сам не знал, что будет потом. Единственное, о чем думал, так это о том, чтобы Егор был жив. - Вот здесь и положим, и голову чуть приподнять. Вот так. И расстегнуть надо, чтобы дышать легче было… - Саныч, ехать срочно надо! - И когда мы приедем? Давай лучше по спутниковому санавиацию вызовем… *** Егор не мог понять, откуда столько снега – всё было засыпано снегом. А потом понял, что не снег это вовсе… это больничная палата. - Ну вот, я же говорил, повезло, - услышал он голос откуда-то сверху. Это доктор стоял у его кровати и одобрительно кивнул ему. – Давай, парень, выкарабкивайся… А потом, уже окончательно придя в себя, увидел жену. Лена держала его за руку и шептала: - Не оставляй меня, пожалуйста, я не смогу одна… И он понял, о чем она говорит, Лена боялась, что он умрет. Егор попробовал сжать ее руку, насколько хватило сил. А на другой день снова пришел доктор. – Ну что, будем выздоравливать? - Я… я буду выздоравливать, - сказал Егор, вспомнив заплаканные глаза жены. – Скажите, что делать, я готов хоть на карачках ползти… мне есть, ради кого жить… - Ну, ползать не надо, а вот потрудиться придется. Ну не в смысле вагоны разгружать, тебе это вообще запрещено, а вот лечение, упражнения, режим… ну и стрессы исключить. - Понял. От ружья Егор избавился, как только выписался из больницы, и ему стало легче. Лене он не рассказывал о своем видении, чтобы не травмировать лишний раз. Он вообще об этом никому не рассказывал, хотя перемены в нем заметили все, кто его знал. Через год после случившегося, также осенним днем, он почувствовал, что Лена хочет что-то сказать. За годы их совместной жизни Егор научился замечать и желание высказаться, и недосказанность. - Лен, что-то ты сегодня загадочная, давно тебя такой не видел. А она стояла у окна и улыбалась. – Ну и по какому случаю радость? - А ты никуда не поедешь в выходной? – спросила она. - А куда я должен поехать? - Ну, так, вдруг на охоту… - Что ты, какая охота… свой последний выстрел я еще в прошлом году сделал… Улыбка исчезла с её лица, а в глазах появилась тревога. – Егор, ты… - Нет, Лена, нет, я промахнулся… это, правда, был последний выстрел. Она снова улыбнулась. – Ты знаешь, я сначала не могла поверить… потом сходила к врачу… ребенок у нас будет, Егор. Он слушал ее тихий голос, обнимал, коснувшись ее мягких волос. – Лен, скажи еще раз. Она повторила три раза, а потом впервые за долгое время рассмеялась. – Мне с утра чего-то хочется, не могу понять, чего именно. То персиков захотелось, то апельсинов… - Понял, уже бегу. – Он быстро оделся, кивнул ей: - персики или апельсины… лучше возьму то и другое. (Автор: Татьяна Викторова)

Спина ныла от того, что накануне пришлось переворошить и определить на хранение не один, а сразу два стожка сена. Мария, ближайшая соседка и, по совместительству, заклятая подружка, прихворнула, и нужно было помочь ей управиться по хозяйству. Пусть не большое, а все ж таки и курочки, и пара уток, и поросенок. А, главное, козы, будь они неладны! Именно из-за них Евдокия почти полдня прыгала по овражкам в соседнем лесочке и умаялась так, что решила дать ногам отдых. Дел было еще много, до вечера – далеко, и сидеть праздно на лавке было некогда. Но Евдокия отправила козу Марии, вредную Маркизу, в сарай, потом загнала во двор свою Звездочку, наподдав ей хорошенько под зад, чтобы не озоровала больше, и уселась на лавочку, ловя последнее тепло осеннего солнышка. - И то правда! – незнакомец допрыгал через лужи до лавочки и вопросительно глянул на Евдокию. – Присяду? - И то дело! Валяй, милок! В ногах правды нет. Незнакомец пристроился рядом с Евдокией и вздохнул. - Хотел бы я вот так же… - Как? – Евдокия с любопытством покосилась на собеседника. - А вот так! Чтобы не спешить никуда. Чтобы ни забот, ни хлопот! - Думаешь, хорошо? - А что ж плохого? Вам, небось, пенсия капает? Дом есть? Забот нет! Красота! - А то! Конечно! – весело согласилась Евдокия. – Какие уж нам заботы? Тапки белые выбрать, да и всех хлопот! Да, миленький? - Ну что вы так сразу? – смешался собеседник Евдокии. – Я не то хотел сказать. - Так формулируй яснее! – Евдокия улыбнулась. – Что, молодежь, ясности бытия не хватает? Мужчина смущенно крякнул. - А кому ее хватает сейчас? Этой ясности? - Ну не вам, милок. Это точно! Все бежите куда-то, летите, поспешаете… Все у вас свербит в одном месте! А, может, и не в одном! Ты, вот, чего явился? - Хотел с хозяевами этого дома переговорить. - Купить хочешь, что ли? - Как вы догадались? - Тоже мне, бином Ньютона! – Евдокия рассмеялась. – Ну! Говори. Вот она я. Хозяйка. - А муж ваш? - Тебе которого, милок? У меня их три было. - Богато! - Ага! Да только я их всех пережила... - А дети есть? - А как же! Два сына и дочь. Правда, они все от моего второго мужа. - Могу спросить? - Да ты уже, вроде как, интересуешься. - Как так получилось, что вы тут… И никого рядом. Тяжело вам одной? - Да почему одной-то? У меня же дети! И внуков целый детский сад! Марья, опять же, воооон за тем забором. Только поворачивайся! - И все-таки? Сейчас-то, как я вижу, никого рядом? - Да так и получилось. Мужа своего третьего я уже лет пять, почитай, как проводила. С тех пор и кукую. Но это только по осени. Вот как сейчас. Зимой у меня тут весело. На праздники все мои собираются. Привыкли встречать Новый год все вместе. По весне огород опять же. Скучать некогда, да и незачем. Дети приезжают по очереди помочь. Сама-то я уж не справляюсь. - А почему не заберут вас? - А что я, чемодан какой? – Евдокия усмехнулась. – Нет, милок! Пока еще предмет одушевленный. А душа моя здесь. В этом доме. Его батюшка мой ставил для мамы моей. Очень уж хотел жениться. - Расскажите! - А зачем тебе? - Интересно… Мужчина смутился и опустил глаза. - Дом-то себе покупать собрался или семью создать решил? - Как вы интересно это… Создать… Обычно говорят – заводить. - Заводят цыплят или уток. Козу еще можно завести. А семью, милок, создавать надо! Я, вот, не понимала этого по молодости. Натворила дел, а потом ох, как сложно пришлось... Ломать – не строить. Это легко. А вот создать что-то и вдохнуть в это жизнь… Тут, милок, поработать надо и серьезно! Отец мой это знал. Но со мной наукой этой почему-то не поделился. То ли хотел, чтобы я сама до всего дошла, то ли еще какие мысли у него были, а только, знай я их с мамой историю, своих ошибок бы не наделала. А если бы и наделала, то не так много… Незнакомец слушал ее так внимательно, что Евдокия решила – пусть знает. В конце концов ее история никакая не тайна. Все уж быльем поросло. А ему, может, и нужно услышать то, за чем он сейчас тянется, словно мальчишка. Так же слушали Евдокию ее внуки, когда она рассказывала им о своем отце или деде. - Как тебя зовут, милый? – Евдокия чуть поежилась, когда невесть откуда взявшийся ветерок прошелся по улице, и с благодарностью кивнула, когда собеседник стащил с себя куртку и накинул ей на плечи. – Не замерзнешь? - Нет. Меня бабушка в детстве закаливала. Я крепкий. А зовут меня Андреем. - А меня – Евдокия Павловна. Будем знакомы, Андрюша! Ну вот… Теперь, когда я имя твое знаю, могу и чем другим с тобой поделиться. Спрашивай. Что хотел узнать? О доме? - И о нем тоже. - Ну что тебе сказать… Дом этот много чего видал. Три поколения тут жили. Сначала отец мой с матерью. Она была дочерью председателя колхоза. Дед мой по материнской линии был ярый коммунист. Не признавал ни Бога, ни черта. Думал, что лучше всех все знает и никому отчет давать не должен. И маму мою воспитывать пытался так же. Она и пионеркой была первой в своем отряде, и комсомолкой не из последних. А замуж собралась за моего отца. Ну этого дед мой стерпеть никак не мог! - А чем ему так ваш батюшка не угодил? - Он был сыном ссыльного священника. Деда моего выслали из прихода и мотали по всей Сибири, не давая осесть на одном месте очень долго. Жена его, молоденькая совсем девушка, только и делала, что догоняла его. Переведут куда – она правдами-неправдами узнает куда, собирается, да и едет следом. Уж и папа мой у нее на руках был, а она все не сдавалась. Куда муж – туда и жена… Так она говорила. Сколько она перенесла – одному Богу известно! Чудо просто, что ей позволяли за дедом следовать и она узнать могла, куда его перевели в очередной раз. Потом уж какое-то послабление вышло перед самой войной, и дед мой на фронт отправился, а бабушка осталась в этой самой деревне одна с детьми. Освоилась как-то, прижилась. Люди у нас тут суровые жили. Чужих не жаловали. Но ее почему-то приняли. Помогли на первых порах, а потом уж общая беда всех сплотила… - Дед ваш вернулся? - Да. Все изведал… Дошел до самого Берлина. Он ведь у меня особенный был. В священники подался не сразу. Его отец был дворянином, хоть и из обедневшего рода, и очень верующим человеком. Прочил сыну церковную карьеру, а тот уперся – доктором хочу стать! Поступил в медицинский. Учился, и неплохо, до той поры, пока его не выгнали с треском, припомнив происхождение. Но чему-то он научиться все же успел. А пока гранит науки грыз, многое пересмотрел и переосмыслил. Решил, что отец прав был. Так что, когда на фронт попал, быстро сориентировался. Решил, что не станет скрывать того, что умеет, потому как пользы может принести куда больше, нежели в пехоте. Его откомандировали в санчасть и там он развернулся так, то врачи только диву давались. И работу умел наладить на пустом месте быстро и споро, и старухе с косой не отдавал никого просто так. Боролся до последнего! Где руками, а где и молитвой. Все об этом знали, но никто не проболтался ни разу. Дед мой говорил, что там атеистов не было… Андрей кивнул. - Понимаю. А как жизнь у него и семьи вашей сложилась после? - А не плохо. Работали. Детей растили. У моего отца еще брат с сестрой были. Бабушка только и успевала, что поворачиваться. Все мечтала, что внуков увидит… - Не пришлось? - Нет. Они с дедом утонули. Аккурат перед отцовой свадьбой. Он ведь за мамой моей ухаживал долго. Родители согласия не давали. Отец ее лютовал очень. Не хотел, чтобы дочь его с таким, как мой папа, жизнь связала. Дед до поры до времени молчал. Думал, что сами молодые все уладят. Не получилось. Тогда надел свою гимнастерку, и пошел свататься. Тут уж маминому отцу крыть было нечем. Язык не повернулся у него фронтовику отказать. Согласился дочь выдать за отца моего. Только условие поставил. Дом должен отец поставить свой. - Ничего себе! - Да. Сложно пришлось. Но где-то соседи помогли. Где-то родители расстарались. Мама продала кольцо свое единственное, которое ей свекровь на свадьбу подарила. Не великие деньги, но их хватило на то, чтобы закончить стройку. Уже накануне свадьбы дед с бабушкой поехали в город. Что-то подкупить хотели, наверное, к празднику. Баркас, на котором они плыли, ко дну пошел. Дед мой хорошо плавал. А бабушка вовсе не умела. Смеялась еще, что у разных рек всю жизнь жила, а воды большой не знала. Так, ноги помочит у бережка, и все. Плавать боялась. А дело было осенью... Холодно, ветер крепкий. Не справились они. Сгинули… Остался мой отец один с двумя ребятишками на руках… - Плохо… - Куда уж хуже… - вздохнула Евдокия. – Он понимал, какую ношу придется маме взять на себя. А потому пришел к ее отцу и честно сказал, что берет свое слово назад и жениться не станет. Не хочет, мол, невесте своей жизнь портить. - Мужской поступок… - Мамин отец то же самое сказал. А еще сказал, что пусть она сама решает. - И что же она сделала? – Андрей подался вперед и даже открыл рот от напряжения. - В тот же вечер собрала свои вещи и перешла в дом к отцу. Без всякой свадьбы. Ее они сыграли только год спустя, когда уже я на свет появилась. - Тоже поступок… - Андрей откинулся на лавочке, и вздохнул. - Что, Андрюша? Не пойдет за тобой твоя вот так? - Откуда вы… - Андрей вздрогнул и повернулся к Евдокии. - Ну я же не первый день на свете живу. Что-то в этой жизни уже понимаю. - Не пойдет… Она совсем не похожа на вашу маму. Ей нужен не я. - А что же ей нужно? - То, что я могу. То, чем являюсь. Не человеком. Функцией… Если я перестану быть тем, кто я есть сейчас, она уйдет и не оглянется. - Тогда почему, Андрюша? - Почему я с ней? Не знаю. Люблю, наверное… - Это не любовь. - Думаете? - Чувствую. Вижу. По тому, как ты дышишь. Как говоришь о ней. Удобно тебе с ней? - Да. Мы давно вместе. Все, или почти все, друг о друге знаем. И живем с правильном темпе… Соответствуем… - Получается? - Пока – да. - Дом в деревне – это тоже темп? Андрей вздохнул. - Да. Она нашу жизнь на два десятка лет вперед расписала. Сейчас у нас период финансовых вложений. Квартира, дом, акции. - А потом? - Потом она будет рожать. Так решила. Говорит, что детей нужно заводить тогда, когда все, или почти все, уже есть. - А потом? - Потом мы будем их воспитывать. - И? Андрей опустил голову. - А потом… Белые тапки… - А жить когда, Андрюша? – тихо спросила Евдокия. - Разве это не жизнь? - Нет, Андрей, - Евдокия покачала головой. – Это программный код. - Откуда вы такие слова знаете? - А ты думал, что я совсем темная? – усмехнулась Евдокия. – Что, если живу в деревне, то и образование у меня три класса да пара коридоров? Я, Андрюшенька, кандидат наук. Физик. И на родину свою вернулась не так уж и давно. Лет десять назад. Муж мой третий болел очень. Вот мы и уехали из города. Здесь ему дышать было легче… Здесь он жил… Андрей удивленно смотрел на Евдокию и явно не верил ей. - Дипломы мои показать? – рассмеялась она, похлопав его по колену. – Могу! Да только не они мне ума добавили. Жизнь всему учила. - Расскажите! – потребовал Андрей. - Долго это. - Я уже никуда не спешу! За час разговора с вами я узнал столько, что мне теперь думать и думать. - Вот и хорошо! Думай! Полезное занятие. Что ты знать хочешь? - Вы сказали, что у вас три мужа было? - Все верно. Три. Один – по глупости да по молодости. И ничего хорошего из этого брака не вышло. Мы были студентами. Молодыми да резвыми. Легко сошлись. Легко расстались. - А второй? - Тут сложнее. С ним у меня любовь была. Но очень уж… - Евдокия вздохнула. – Корявая, что ли… Знаешь, когда растет деревце, а его кто-то – раз! Топориком… Не совсем, а так… Легонько… Больно, но терпимо… И оно дальше себе растет. Только уже не ввысь стремится, а в сторону его куда-то тянет. А потом снова недобрый человек мимо пройдет и опять деревце топориком… И оно в другую сторону клониться начинает… Исковерканное все. Неправильное… Я почему тебя так хорошо поняла? Потому, что сама через это прошла. С мужем своим вторым я сошлась на холодную голову. Он был старше меня, умнее, лучше. Я восхищалась им. Думала, что встретила человека, которому смогу посвятить себя, как мама отцу. Да только… - Что? - Понимаешь, какое дело, Андрюша… Мама с отцом жили душа в душу именно потому, что служили друг другу. Они дышали друг другом. Жить не могли один без другого. А у меня вышло все не так. Сначала я не дышала, а потом, когда ко мне любовь пришла, он перестал. И мы жили, мучая друг друга, потому, что уже был старший сын и ему нужна была семья. Потом, совершенно случайно, получился второй сын… А после, уже сознательно, назло, сама не знаю кому, я захотела иметь дочь. И вот она-то меня и спасла. - Почему? - Она родилась… - Евдокия перевела дыхание и сжала руки в кулаки. – Не совсем здоровой… Для меня это стало ударом. Наотмашь! По самому больному! Я дышать не могла. Спать перестала. Думала только о том, как ее спасти. - А муж? - Муж ушел. Сразу же, как только узнал о том, что наша дочь родилась такой. С ним пытались говорить врачи, родственники, друзья… Он никого не слушал. Твердил, что это я во всем виновата. А мне было не до него. Я впервые тогда поняла, как много времени потеряла. - Ваша дочь… - Здорова. Сейчас – да. Мне помогали тогда все. Мама, отец, дядя и тетя. Их семьи. Присматривали за моими мальчиками, помогали с поездками и операциями. И муж… Уже бывший. Тоже помогал… Деньгами, связями… Все время был. Но не рядом... И мы все смогли. Просто потому, что были вместе. - Семья… - Понимаешь, о чем я тебе говорила, Андрюша? Если нет в семье этого света, этого тепла, то и семьи нет. Пусть в ней и трое детей, а в паспорте у тебя будет стоять штамп. Пустое это все. - Ваш муж… Он общался потом с детьми? - Да. Со временем все наладилось. Я не приняла его обратно, когда он пришел и захотел вернуть все на свои места, но сделала так, чтобы дети общались с ним. Ни одного плохого слова, ни одного ненужного жеста в его сторону я не допустила. - Вы очень мудрая женщина… - Не я. Моя мама. Именно она настояла на том, что это необходимо. И была права! Она сказала, что я не могу разделить своих детей пополам. Ведь половина в них от меня, а половина от отца. И никто и ничто этого не изменит. Скажу я, что он плохой? И это будет значить, что часть этого плохого есть и в них тоже. И когда-то они это поймут. И спросят… А когда это время придет, не факт, что я смогу им ответить на их вопросы. - Только сыновья? - Нет. Дочь тоже. Но гораздо позже. Намного… Я никогда не рассказывала ей, почему мы разошлись. Она была лишь поводом, а не причиной. Все крылось куда как глубже. А дети… Они принимают жизнь такой, как она есть. Им нет дела до мотивов и глубинных переживаний взрослых. Поэтому, я решила, что она встретится с отцом, когда он будет готов и она этого захочет. - Получилось? - Да. У них были прекрасные отношения. Она чувствовала себя любимой. Мой бывший муж ведь больше не женился. Мы не были друзьями, но и врагами не стали, благодаря тому, что у нас были дети. Каждый делал свое дело. Да, он почти не участвовал лично в жизни дочери в первые годы ее жизни. Но благодаря его помощи она окончательно поправилась. И я никогда не забывала об этом, несмотря на все свои обиды. Евдокия замолчала, и Андрей решился спросить: - А третий ваш муж? - Он был моей наградой, - просто ответила Евдокия, и запрокинула голову, пряча слезы. Слишком многое всколыхнул в ней разговор с Андреем. Словно вновь она прожила свою жизнь со всеми печалями и радостями. Вновь увидела всех, кого так любила и ненавидела. Вновь пережила и боль потери, и радость обретения. - Мы были одним целым. Понимаешь, Андрюша? Впервые я поняла, что значит любить человека всем сердцем и всей душой. Не болезненной страстью, коверкающей все, что есть в тебе человеческого. Не равнодушной привязанностью, удобной и понятной. А просто любить, дыша каждым мгновением так, словно оно может стать последним… - Красиво… - А так оно и было. Он стал прекрасным отчимом моим детям. Я сказала бы отцом, потому, что они его таковым и считали, но он никогда не позволял им называть себя так. Говорил, что у них есть родной отец. Он умел держать баланс и знал, как это важно. Дал мне то, чего так не хватало. - Что же? - Уверенность. В себе, в завтрашнем дне, в том, что счастье в мелочах, а не в глобальном. Он умел видеть эти мелочи. Жил, как дышал… И меня учил этому. - Получилось? - Научиться? – Евдокия улыбнулась сквозь слезы. – Да. Иначе бы я тут с тобой не сидела. Они замолчали. Вечер легким пологом укрывал деревню. Потянуло дымком. Где-то требовательно мекнула коза, и Евдокия подхватилась. - Заболталась я. Пора и честь знать. Ну что, Андрюша? Будешь покупать дом-то? - Вы же не продадите! – пожал плечами Андрей. - Конечно, нет. Все правильно понял. - Спасибо вам… - Андрей встал, принял из рук Евдокии свою куртку, помялся немного, но все-таки спросил. – Как думаете, стоит мне продолжать поиски? Евдокия посмотрела ему в глаза. - Это, милок, только тебе решать. Если ты про дом, то рядом с моим участок продается. Контакты хозяина дам. Он давно здесь не живет, но тебе, ведь, не сколько дом, сколько участок нужен? Думаю, поладите. А если ты про другое что… Жизнь, Андрюша, одна. Пока черновик готовить будешь – набело переписать, глядишь, и времени не останется. Думай. - Я понял. Больше они ничего друг другу не сказали. Раскланялись, и разошлись в разные стороны. Андрей уехал, а Евдокия поспешила в дом. Коз доить пора было, да и Марии что-то приготовить на ужин. Дел – только успевай поворачиваться! Они встретятся с Андреем спустя несколько лет. Он подъедет к дому Евдокии, поможет выбраться из машины беременной жене и возьмет на руки сынишку. - Айда, знакомиться! Здесь Евдокия Павловна живет. Будем соседями! Евдокия выйдет на крыльцо и прищурится, разглядывая гостей. А потом улыбнется, приветствуя их, и пробормочет себе под нос: - Подумал. Молодец, Андрюша! Если любовь выбрал – значит повзрослел. А дальше все сладится! И добавит, уже громче: - Добро пожаловать! Калоши дать? (Автор: Людмила Лаврова)

Koнeчнo, пo пpaвuлaм блuзнeцoв нeльзя былo paзлучamь, нo ceмeйнaя пapa нe xomeла бpamь eщё u Caшу. Caшa в paннeм дemcmвe пoвpeдuл нoгу u xoдuл пpuxpaмывaя, чacmo пoльзoвaлcя пaлoчкoй. A взяmь двoux, oдuн uз кomopыx uнвaлuд, уcынoвumeлu нe xomeлu. Зaвeдующaя пoшлa нa нapушeнuя, кaк oнa впocлeдcmвuu гoвopuлa, moлькo paдu peбёнкa. Гopoдoк нeбoльшoй, уcынoвumeлu пoявляюmcя peдкo, пepcпeкmuвы oбpecmu ceмью у вocпumaннuкoв нuчmoжнo мaлы. Oнa дoлгo думaлa, пpeждe чeм пpuняmь peшeнue, u peшeнue эmo былo oчeнь пeчaльным для бpamьeв. Mнoгue зaкpылu глaзa нa пpaвuлa u, чepeз пoлoжeннoe вpeмя Лёшку увeзлu нoвыe poдumeлu. Caшa дoлгo гopeвaл u, ecлu бы нe бaбушкa, мoг comвopumь нeпoпpaвuмoe. Taк cuльнo нa нeгo пoдeйcmвoвaлa paзлукa c бpamoм. Зaвeдующaя, вuдя cumуaцuю u ocoзнaвaя cвoю вuну, paзpeшuлa бaбушкe зaбupamь внукa нa выxoдныe. Taк oнu u выжuвaлu. Бaбуля cmaлa для Caшu eдuнcmвeнным блuзкuм u poдным чeлoвeкoм. Koнeчнo, oн нaдeялcя co вpeмeнeм нaйmu бpama, нo пoдpacmaя пoнuмaл, чmo нe вcё maк пpocmo будem в eгo пoucкax. Бaбушкa жe oчeнь любuлa внукa, былa oнa шуcmpoй cmapушкoй, нecмompя нa пoчmeнный вoзpacm. Oнa cmapaлacь дaвamь внуку вcё, чmo мoглa, зaмeняя eму u мaму , u бpama. Caшa oчeнь eё любuл, cmapaлcя нe oгopчamь, пoмoгaл, чeм мoг u кaждую нeдeлю c нemepпeнueм ждaл выxoдныx. Пpoшлu гoды. Caшe ucпoлнuлocь 18 лem. Teпepь oн мoг пocmoяннo жumь c бaбушкoй. Бaбушкe ужe пepeвaлuлo зa 85, oнa чacmo бoлeлa, нo eщё дepжaлacь paдu внукa. Caшa нe пpeдcmaвлял ceбe жuзнu бeз любuмoй бaбулu, oбepeгaл eё om mpуднocmeй жuзнu, cmapaлcя omплamumь eй дoбpoм u cвoeй любoвью. Mыcль нaйmu бpama нe пoкuдaлa eгo, бaбушкe moжe oчeнь xomeлocь, чmoбы Лёшa нaшёлcя: — Toгдa мнe u уйmu нe cmpaшнo! Буду знamь, чmo mы нe oдuн! — гoвopuлa oнa внуку. Caшa нe любuл maкue paзгoвopы, нo caм пoнuмaл, чmo c уxoдoм бaбушкu ocmaнemcя coвceм oдuн нa бeлoм cвeme. Дa, будem ceмья, дemu, нo пoкa oб эmoм думamь paнo. Cнaчaлa oн пыmaлcя нaйmu cлeды бpama в дemcкoм дoмe, гдe oнu жuлu, нo cmapoй зaвeдующeй ужe нe былo, a нoвый пepcoнaл был нe в куpce ux ucmopuu, u пpaвuлa coблюдaлucь cmpoгo. He пoлoжeнo гoвopumь aдpec уcынoвumeлeй. Oн ucкaл eгo вeздe, пucaл нa вce пepeдaчu, кomopыe зaнuмaюmcя пoucкaмu poдcmвeннuкoв, нo peзульmama пoкa нe былo. Лuшь cлучaйнo, в oдuн uз пpuxoдoв в дemcкuй дoм, уcлышaл oн om cmapoй нянeчкu, чmo уcынoвumeлu былu uз ux гopoдa u уeзжamь нuкудa нe плaнupoвaлu. Гopoдoк -mo нeбoльшoй, дa нe двa дoмa. Фaмuлuя у бpama ceйчac кoнeчнo жe дpугaя, дa u uмя мoглu пoмeняmь. Caшa нaдeжды нe mepял. Taк пpoшлo eщё нecкoлькo лem. Caшa выучuлcя, уcmpouлcя нa paбomу. Бaбушкa былa ужe coвceм cmapaя, нo кaк oнa caмa гoвopuлa: — He уйду, пoкa Лёшeньку нe увuжу! B oдuн uз выxoдныx, Caшa пoшёл в mopгoвый цeнmp. Hужнo былo купumь mёплую oдeжду, зuмa — mo нe зa гopaмu. Oн дoлгo xoдuл пo эmaжaм, пpucмampuвaл ceбe oбнoвкu, купuл вcё, чmo нужнo. Ho xomeл пopaдoвamь u бaбушку, ucкaл eй mёплый плamoк. Cmapушкa xomь u peдкo, нo выxoдuлa пocuдemь c coceдкaмu нa лaвoчкe, Caшa бecпoкouлcя o eё здopoвьe, пpocmудa uм coвceм нужнa. Бaбушкa cлuшкoм cлaбa, пpocmывamь eй нeльзя! Bыбupaя плamoк, Caшa уcлышaл дemcкuй гoлoc: — Пaпa, пocмompu! Taм mы cmouшь! Caшa зaмep, oн cmoял, бoяcь пoшeвeлumьcя, бoяcь moгo, чmo eму эmo пoкaзaлocь. Bзяв пaлoчку, oн мeдлeннo пoвepнулcя в mу cmopoну, omкудa уcлышaл гoлoc peбёнкa! Ha нeгo cмompeл мoлoдoй пapeнь, пo щeкaм кomopoгo meклu cлёзы. Oн нe oбpaщaл нa нux внuмaнuя, нe выmupaл, нe cлышaл peбёнкa, кomopый mepeбuл omцa зa pукaв пaльmo. Cынuшкa нe пoнuмaл, пoчeму eгo бoльшoй u cuльный пaпa cmoum, плaчem, кaк дeвoчкa, u cмompum нa дядю, у кomopoгo maкoe жe лuцo, кaк у пaпы. Cлoжнaя cumуaцuя для мaлeнькoгo peбёнкa! Бpamья мoлчa пoдoшлu дpуг к дpугу, мoлчa пpuжaлucь гoлoвa к гoлoвe. Caшa нe пoнuмaл, кaк maк! Иcкamь бpama мнoгo лem u нaйmu eгo aбcoлюmнo cлучaйнo, блaгoдapя cвoeму плeмяннuку, кomopый зaмemuл cxoдcmвo двуx мужчuн. Пepвый шoк пpoшёл u бpamья нaкoнeц-mo oбнялucь. Ocmaлocь caмoe вaжнoe — вcmpeчa c бaбушкoй. A дaльшe? Дaльшe — жumь, дышamь пoлнoй гpудью. Ecmь бpam, жeнa бpama, ecmь плeмяннuк, ecmь бaбуля! Poднaя ceмья, poдныe людu! Caшa чувcmвoвaл ceбя maк, кaк в дaлёкoм дemcmвe — лeгкo u cпoкoйнo! Bce, кoгo oн любuл, былu pядoм c нuм! Александр Штуцер Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

-А как вы докажете, что нет ноги??? Я впадаю в состояние близкое к коме. Аккуратно так говорю: Но ее же просто нет, отрезали ее, чик-чик... Врач: -Вы знаете, сейчас все справки можно подделать. И даже те, в которых написано, что ноги нет! Я: - Так пришлите врача, пусть посмотрит! Врач: - А вы врача подкупите! Я: - Ну хорошо, а что вы можете предложить в таком случае? Врач: - У нас есть свои методы проверки. Например такая: МЫ ЗВОНИМ инвалиду домой. И ЕСЛИ ТРУБКУ БЕРУТ С СЕДЬМОГО ГУДКА, ЗНАЧИТ ИНВАЛИД. ТОЛЬКО ИНВАЛИД ТАК ДОЛГО ПОЛЗЕТ К ТЕЛЕФОНУ! На это я уже ничего не смог ответить... Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

- Ему уже двадцать три, институт окончил, работает программистом, хорошо зарабатывает, - включился в разговор муж, успевая и поглощать борщ. – Женим его, и мы с тобой свободны. Раздался шум открываемой двери. - Вот и сын, - супруга вскочила со стула. – Легок на помине. Выбежала в прихожую. Сын был на удивление серьёзным и задумчивым. - Витя, что случилось? - Папа пришёл? - На кухне, - мать в голосе матери послышались тревожные нотки. - Разговор есть серьёзный, - сын попытался улыбнуться, но у него это плохо получилось. - Что случилось? – из кухни вышел отец, вытирая рукой губы. - Идёмте в комнату! Когда родители сели на диван. Сын как-то тяжело вздохнул: - Папа, мама, я собираюсь жениться. - А что ты так неуверенно, - улыбнулся отец. – Мы с матерью, давно этого ждём. Сын почесал лоб и как-то робко произнёс: - В общем она беременна… уже на втором месяце. - Как же так сынок…, - развела руками мать. - Теперь уж, хочешь – не хочешь, а к свадьбе надо готовиться, - решительно произнёс отец. - А кто она такая? - Даша Саблина. Она в девятиэтажке напротив живет. - Саблины… Саблины…, - мать всех во дворе знала и стала вспоминать. – Уж не того ли Саблина, который каким-то начальником в полиции работает? - Его. - Так у него дети маленькие. - Даше семнадцать… скоро исполнится, - промямлил Виктор. - Сын, ты что, с ума сошёл? – закричал отец. – Она малолетка, её отец тебя посадит. - Так получилось, - сын решительно посмотрел отцу в глаза. – Мы любим друг друга. Мать встала и, шатаясь, направилась на кухню за валерьянкой, а Геннадий постучал сыну кулаком по лбу: - Не думал, что ты у меня такой…, - махнул рукой и направился вслед за матерью на кухню. *** Дочь вернулась домой, когда Евгений и Инна, после трудового дня сидели перед телевизором: - Даша, ужин на столе, - крикнула Инна дочери. Но дочь зашла в комнату: - Папа, мама, вы только не ругайтесь, а выслушаете! - Дочь что случилось? - Я влюбилась и выхожу замуж. - Какой ещё замуж? – ухмыльнулась мать. – Тебе шестнадцать лет. Два года ещё в школе учиться. Вот школу и институт окончишь, тогда можешь и замуж выходить. - Я столько не могу ждать, через семь месяцев у нас будет ребёнок. - Какой ребёнок? – родители впились в неё глазами. - Мой ребенок. - Что??? – закричал отец. – Кто отец? - Витя, он в соседнем доме живёт. - Сколько ему лет? - Двадцать три года. Он институт окончил и уже работает. - Что??? Да я его посажу… - Не надо, папа! Я люблю его! – закричала дочь. - Всё, Даша, успокойся! – Инна подошла к дочери. – Надо думать, как решать эту проблему. - Мама, это не проблема, это моя будущая жизнь. - Дочка, ну, ты пойми! Тебе всего шестнадцать. У тебя вся жизнь впереди, а ты в кабалу залезаешь. - Мама, а я хочу в кабалу с Виктором, ведь я люблю его. Хочу, чтобы у нас был ребёнок. И тут на телефоне девушки заиграла мелодия: - Да, Витя, - сквозь слёзы произнесла она. - Ты плачешь? Я сейчас приду… - Витя, не надо… Но он уже выключил телефон. *** Минут через пять раздался звонок домофона. Отец бросился в прихожую, не спрашивая, нажал кнопку вызова и открыл дверь. Парень, буквально, ворвался в квартиру. - Здравствуйте! – кивнул, зло смотревшему на него, отца девушки. - Я тебя сейчас…, - отец схватил парня за грудки. - Не надо, папа! Девушка бросилась к ним, оттолкнула отца и обняла своего любимого. - Успокойся, Даша! – он ласково погладил её по волосам. – Разговора не избежать. - Проходи! – немного успокоившись, приказал Евгений парню. - Женя, что делать? – бросилась к нему супруга, когда дочь со своим возлюбленным прошли в комнату. - Пока не знаю. Надо с этим парнем познакомиться. Сиди на кухне, сейчас дочь к тебе пришлю. Зашёл в комнату, мотнул головой дочери: - Иди на кухню к матери, у нас мужской разговор будет. - Папа, не надо, - испуганно попросила дочь. - Даша, иди! – произнёс её друг. Девушка, испуганно оглядываясь, ушла. Мужчина сел на стул напротив парня: - Тебя, как зовут? - Виктор. А вас? - Евгений Иванович. Ты понимаешь, Витя, что вы наделали? - Я люблю вашу дочь и буду всегда рядом. - Возьму и отправлю тебя лет на десять в места не столь отдалённые, там тебе быстро мозги вправят. - Это ничего не изменит, - твёрдо произнёс парень. – Я вернусь, и мы всё равно будем вместе. - Ты понимаешь, что ей шестнадцать лет. Мы с матерью надеялись, что она окончит одиннадцать классов, поступит в институт. - Евгений Иванович, так и будет, - в его голосе по-прежнему звучал уверенность. - Я достаточно хорошо зарабатываю, нам с Дашей хватит. - Ты кем работаешь? - Программистом в банке. - Как это тебя туда взяли? - ухмыльнулся будущий тесть. - Я был лучшим в группе, и практику там проходил. После окончания института предложили у них работать. - А жить, где собираетесь? - Первое время у родителей. Постараюсь, как можно быстрее ипотеку взять. - Смотрю, у тебя всё расписано и на все вопросы есть ответы, - на лице мужчины появилась вполне добрая улыбка. - Я все время об этом думаю. - Если, что-то пойдёт не так, я тебе голову оторву. - Евгений Иванович, всё будет хорошо. Я люблю вашу дочь! Будущий тесть встал и пошёл на кухню: - Даша, иди в комнату к Виктору. Мы с матерью поговорим. Дочь тут же убежала к своему любимому, а Евгений сел за стол рядом с супругой. Она уткнулась ему в плечо: - Женя, что будем делать? Дочь сказала, что она его любит и, что всё равно родит ребёнка. - Ну, что, Инна делать? Будет у нас внук или внучка, как раз на твоё сорокалетие. - Ты шутишь? - Почему, шучу? Он парень надёжный, - и сказано это было вполне серьёзным голосом. - Женя, но ей всего шестнадцать лет. - Инна, а что ты предлагаешь? Испортить дочери жизнь? - Я не знаю, - произнесла женщина, но при этом задумалась. - Так что, родная моя, надо к свадьбе готовится. - Мы даже его родственников не знаем. - Познакомимся. И тут в прихожей зазвенел домофон. Евгений вышел туда и взял трубку: - Кто? - Извините, наш сын, Виктор, у вас? - Заходите! Нажал кнопку и зашёл в комнату: - Даша, идите в свою комнату. - Папа, а что… - Идите! – махнул рукой отец. *** После того, как сын убежал, Геннадий с Зинаидой не могли найти себе места. Они слышали его разговор по телефону и поняли, куда он побежал. И картины виделись самые страшные. Не выдержали и пошли разыскивать сына. В какой квартире живут Саблины, Зинаида разузнала без труда. Набрали номер на домофоне и им сразу открыли дверь. Они даже лифт не стали ждать, на третий этаж поднялись по лестнице. Дверь открыл хозяин. - Геннадий, - сразу представился будущий сват и пожал протянутую руку. - Зинаида, - кивнула головой его супруга. - Евгений, - представился хозяин и сразу. – Зина идите на кухню, там моя супруга, что-то готовит, а мы с вашим супругом поговорим в комнате по-мужски. Геннадий зашёл в комнату и увидел на столе бутылку, две рюмки и какую-то ветчину. Он понимал, что серьёзного разговора не избежать, но начало этого разговора было многообещающим. - А где сын? - С моей дочерью в её комнате, - кивнул хозяин квартиры на одну из дверей, одновременно наполняя рюмки. – Давай, за детей наших непутёвых. Выпили, хмуро пожевали кусочки мяса. - Женя, - первым начал гость. – Я, наверно, должен извиниться перед тобой за своего сына. - Ладно, тебе! Они, конечно наделали дел, но они любят друг, поэтому нам с тобой придётся все их проблемы расхлёбывать. - Что ты имеешь ввиду? - Гена, к свадьбе готовиться, - уверенно произнёс будущий сват. - К свадьбе? - Да. - Сват, ты нормальный мужик. - Давай, за сватов! Хороший тост. – и стал разливать. Но тут в комнату вошли их жёны. В руке у одной была салатница, а у другой – две рюмки. - А мы с Зинаидой разве здесь лишние? – улыбнулась Инна. – Я даже со сватом не познакомилась. Автор: Рассказы Стрельца Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

Пинали, толкали, однажды даже дали в глаз ручкой и он потом долго болел, а теперь стал плохо видеть… И сил нет никаких сидеть на одной месте, у двери, на привязи. Ей бы немножко походить, полежать где-то. Кости затекли, лапки плохо слушались. Вот, повернулся ключ. Сейчас начнется… - Тварь! Дрянь! Уродка! Опять лужу напрудила, сволочь. Ну, сейчас я тебе задам! – остроносым носком сапога модная дама пинала съежившуюся в комок собаку… Мотя закрыла глаза. Она не сопротивлялась, не пыталась укусить. Ей хотелось одного: быстрее умереть. Чтобы этот ад на земле закончился. Где-то там, в уголках памяти, хранились добрые воспоминания. Она жила в другом месте. Где были веселые люди и чудесная маленькая девочка. Ее кормили вкусным, разрешали спать на диване, долго с ней гуляли. Она не поняла, почему это все закончилось. Если бы Мотя различала человеческую речь, она бы услышала разговор людей: - Мы не может брать за границу собаку. Сами на птичьх правах. - Жаль ее. - Ничего, сестре моей отдадим, я деньги буду присылать, так что все хорошо. А дочка… Дочке новую Мотю купим. Вот так решилась судьба годовалой английского бульдожки… В день отъезда хозяев она залезла в чемодан. Достали. Тогда что есть мочи обхватила лапками ноги мужчины и жалобно завыла. Ребенок плакал, но родители были неумолимы: с собой не возьмем. А потом в дверь зашла она. Ее новая хозяйка. И Мотя интуитивно поняла: ее никогда не полюбят. Молодая женщина даже не пыталась ее погладить. Привязала и увела. Дома встретили дети. Но они были другими. Не как та девочка. Два злых мальчика. Им нравилось пинать, щипать, всячески обижать Мотю. Гулять с ней выходили крайне редко, а если она без сил желала лужицу, издевательства продолжались. Кормили тоже не тем, к чему привыкла собака. Перловая каша, кости. А воды часто забывали налить. Особенно тяжело Моте было летом без воды. Она задыхалась, привязанная к двери. Дети подходили, протягивали ей миску, а когда Мотя пыталась жадно лакать, со смехом отбирали и снимали все на телефон. Когда ее новой хозяйке звонил брат, та елейным голосом ворковала в трубку: - Ну что ты, Петечка! Даже не переживайте! Как сыр в масле катается! Не нарадуемся на нее. Спит на диванах, говядину парную на рынке берем, такая красавица! Похожая на скелет Мотя тем временем сидела привязанная к двери, подслеповато глядя на людей. Она никак не могла понять своей маленькой и чуткой собачьей душой, что она все-таки сделала не так… В это же время в этом же городе Н., раздавался надрывный плач. Рыдала восьмилетняя девочка. Отец с матерью беспомощно стояли рядом, пытаясь обнять, утешить, но их слова были бессильны. На белоснежной кружевной простыни лежала их мертвая собака Белла, английский бульдог бело-апельсинового цвета. Ее тельце было еще теплым, и мокрым от слез ребенка... - Солнышко! Вставай, пожалуйста. Ты так долго спишь, моя малышка! Ну, вставай, мы гулять пойдем! Хочешь, я тебе мороженку дам? Как ты любишь. Или… может, конфет? Целую вазу! Я знаю, тебе их нельзя. Но ты же всегда пыталась стянуть одну со стола. А теперь я тебе все разрешу скушать, только встань, пожалуйста! Милая моя, белочка, встань! – кричала девочка. - Она умерла, Алиса. Доченька, родная, успокойся! Надо похоронить ее! – молодой мужчина пытался взять собаку на руки, но девочка не отпускала. - Не дам! Не дам закопать! Она там одна совсем будет, ей станет холодно и страшно, не дам, уходи, папа, ты плохой! Вся семья находилась в шоке. Их любимица еще с утра была веселой и жизнерадостной. Привычно бегала по траве. Гуляли, смеялись с маленькой хозяйкой. Пришли домой. И тут судороги, пена изо рта. Потом выяснилось, в их районе отравили еще пять собак. - Я бы этого гада собственными руками придушил! За собаку! – не выдержав нервного срыва дочери, заплакал ее отец. Девочке пришлось вызывать скорую помощь. Потом, когда она пришла в себя, отец с матерью похоронили их любимую собаку. Алиса стояла возле холмика с букетом цветов, а потом вдруг легла и обняла его. Только она больше не плакала. Из веселого, активного жизнерадостного ребенка девочка превратилась в куклу, у которой будто кончился завод. Нет, она по-прежнему прекрасно училась, посещала волейбольные тренировки, встречалась с друзьями. Но родителей пугала пустота в глазах. И дома девочка могла часами сидеть с фотографией собаки, не разговаривая. Напуганные состоянием любимой дочери, от которой осталась одна оболочка, мать с отцом пошли к психологу. - Что вам сказать, дорогие? Сильнейшее эмоциональное потрясение. У людей в возрасте или у кого сердце слабое так можно и инфаркт получить. Были примеры. У одной дамы кошечка умерла. А она ее пуще жизни любила. Вот и сразу плохо стало. Время идет, вашей дочке лучше не становится. Мой вам совет: купите собаку. Забавный щенок отвлечет, - советовала специалист с прической а-ля Монро. - Да купили бы уже! Хоть десять щенков. Слышать ничего не хочет. Пробовали тут съездить, там тоже бульдожки родились. Хотели ей сюрприз сделать. Ну, в комнату заходим, там щеночки копошатся. А дочь на них посмотрела, лицо руками закрыла и выбежала из той квартиры. Потом три часа ее успокоить не могли, - вздохнул отец Алисы. - С собакой у ребенка была сильная эмоциональная связь? – поинтересовалась специалист. - Не то слово. Росли вместе. Белла ее даже однажды от хулиганов спасла. Кушали в одно время. Гуляли, играли. Она как хвостик за Алисой ходила. И до чего мощная собака, ни разу не дернула поводок, когда дочка ее вела. Даже если вокруг собаки лаем заливались, она невозмутимо стояла, на них не реагировала. Со школы ее ждала всегда. За час сядет у двери и вздыхает. Потом оближет всю. Спала то в ногах у нее, то рядом. Лучшие друзья были. Те люди, что нашу собаку отравили… Грех так говорить, но будь они прокляты! Они нашу дочку этим уничтожили! Вы не представляете, что было, когда собака билась в судорогах. Как кричала Алиса… Она и сейчас плачет, ночью плохо спит, – мать девочки зарыдала, уронив голову на колени и закрыв руками. К слову, визиты к специалисту ничего не дали. Дочка упорно не желала возрождать себе радость к жизни. Она сильно похудела. Глядя на фарфоровые щечки, почти прозрачные, родители вспоминали, какой здоровой и красивой была их дочь. Они пробовали поговорить, но натыкались на глухую стену. А однажды Алиса сказала: - Если будете меня по врачам водить, я уйду от вас. Я здорова. Не надо мне таких психологов. Просто… Я не могу жить без нее. Простите меня… Отчаявшись помочь ребенку всеми доступными способами, родители отправились в храм. Стоя перед ликом святых, мать и отец просили Господа о чуде, которое сделает их малышку прежней. И то самое чудо не опоздало явиться… Стоял теплый осенний день. Под ногами лежала палитра разноцветных листьев. В воздухе звенело свежесть, прохлада, смешанная с запахом костров. Алиса вместе с мамой гуляли. - Хочешь, в магазин зайдем? Купим тебе игрушку. Или что хочешь, то и купим, - обнимала дочь молодая женщина. - Не хочу ничего. Просто пойдем и все. И мам. Давай вон той тропкой пройдем, там красиво, старый парк, - улыбка девочки получилась немного натянутой. Они свернули с привычного маршрута. И тут из-за поворота вышли четверо. Женщина с хищным выражением лица и в кожаном пальто, а также двое мальчиков-подростков. Четвертой была собака. Жалкое, несчастное существо ковыляло, припадая на левый бок. Мать Алисы замерла. Это была копия их собака Беллы! Но какой… Несчастной, изможденной. И тут она почувствовала, как напряглась рука дочери. Глянув в ее лицо, она увидела, как девочка сильно побледнела, а из ее глаз покатились крупные прозрачные капли. - Мотька сосиску жрет! Поди, кто-то шашлыки жарил. Смотри, аж давится, уродка! – захохотали подростки. - Всякую заразу подбирает. Ох, и надоела она мне! – вздохнула дама в пальто. Потом они заметили, что не одни. Увидела прохожих и собака. Воспаленным глазом ей показалось, что там та самая девочка из ее прошлого. Сердце тревожно забилось, готовое выскочить. Лапки подогнулись, и Мотя упала, забыв о сосиске. В этот момент Алиса, как была в нарядном небесного цвета пальто и белых колготках, метнувшись к собаке, упала на колени и обняла ее за шею. Все остальные замерли, шокированные. - Этто что? Уведите девочку свою, видите, собака наша паршивая! – выдохнула незнакомка с подростками. Те просто открыв рты, смотрели, как обнимаются ребенок и собака. А Мотя плакала. Ее высохшее тельце сотрясалось, но звуков не доносилось. Она забыла, что такое, вот так погладить и прижать к себе. Алиса подняла залитое слезами лицо. Но, несмотря на потоки слез, ее мать рассмотрела абсолютно счастливые глаза. Те, которые они с мужем уже отчаялись увидеть. Прежние глаза своего любимого ребенка… - Простите, это ваша собачка? – осторожно начала она диалог. - Ага. Наша. Любимая. Вот, брат за границу укатил, нам оставил. А мы теперь возись. Заботимся о ней. Гуляем. Сынишки мои ее так любят! – комкая перчатки и глядя в сторону, начала хозяйка Моти. - Очень вы ее любите. Бедное животное не сегодня - завтра умрет. Больное, голодное, забитое. Взрослая собака. Почему Алиса отказывалась от щенков? Нет, все что угодно, лишь бы никогда не видеть больше ее печальных глаз. Попробуем забрать эту Мотю, - подумала мама девочки, а вслух произнесла: - Можно вас на минуточку? – женщина в пальто отошла с ней в сторонку. Ее сыновья кидались друг в друга шишками. Алиса и Мотя по-прежнему сидели рядышком, практически не шевелясь. Золотистые локоны девочки разметались по плечам. - Видите ли, в чем дело… Полгода назад умерла наша собака, Беллочка. С той поры нашу дочку как подменили. Вы сама мать, поймете, какого это, видеть страдания ребенка и не знать, как помочь. Мы предлагали ей разных щенков, но, увы, ей никого не надо. Она просто чахнет на глазах. Сейчас я увидела невероятное: дочь будто вновь почувствовала интерес к жизни, я увидела это по ней. Я прошу, умоляю вас. Любые деньги. Продайте нам вашу собачку. Хотите, я на колени встану? – произнесла умоляюще мама Алисы. - Да ладно вам. Какие колени? Вон, дочка у вас так шикарно одета, а не жалея нарядных своих вещей прямо на землю уселась, да еще и собаку грязную гладит. Любые, говорите… Сейчас я с мальчуганами посоветуюсь. Мы ж ее любит, Мотеньку-то нашу, - дама отодвинулась к сыновьям. - Алиса… Встань, дорогая. Я… может быть, я смогу что-то сделать. Мы заберем эту собачку, милая, - мать обняла дочь. Ответом ей был благодарный взгляд счастливых глаз, из которых лилась вся синь небес. А Мотя просто лежала, уткнувшись крупной головой в колени ребенка. - Дети мои! Вон та баба чокнутая хочет нашу Мотьку купить для своей девчонки. Зачем она им понадобилась, такая страшная, ума не приложу. Причем хоть сколько заплатить готова. У богатых свои причуды. Что делать будем? Я бы от нее избавилась хоть сейчас, надоела, сил нет, гадина. Но ваш дядя Петя звонит из Германии, интересуется. Да и деньги регулярно шлет на корм этой твари. Ну, они не ей идут, конечно. Это нам, так сказать, за моральный ущерб. Просто если я ее продам, он же их слать перестанет? Опять тут деньги реальные предлагают! – женщина в нетерпении даже стала чуть подпрыгивать на месте. - Мама, да продай ты ее! Дядя Петя вообще ничего не узнает. Скажем, у нас она. Если надумает приехать, сообщим, что убежала. Да он и деньги-то шлет, чтоб себя виноватым сильно не чувствовать. Они ж там себе давно другую собаку завели. А тут деньги. Мама, ты мне айфон обещала. Вот и продавай ее. Но дешево не отдавай, раз им именно она нужна, любые деньги заплатят! – изрек старший сын. - Эээ. Мы тут надумали. Сердце кровью обливается, но готовы помочь в вашей беде. Берите Мотю. Недорого, за 70 тысяч всего. Кровиночка наша, роднуля! – хозяйка Моти пробовала впервые в жизни погладить на публике собаку, но та дернулась от прикосновения, как от удара. Без возражений мать Алисы предложила сразу пойти к банкомату. Она вспомнила, как муж хотел поменять какую-то деталь в машине. Деньги были отложены на это. И 70 тысяч за взрослую больную собаку, когда в разы дешевле забавные здоровенькие щенки, это, конечно, много. Но… Пусть Алиса станет прежней. Для этого не жаль любых денег. Потом хозяйка написала бумагу о продаже собаки. И трио бодрым шагом удалилось в сторону. Мать и дочка остались вместе с собакой. - Ой, а как мы ее поведем-то… Надо же поводок, - женщина растерялась. Алиса вытащила из кармана поводок. - Вот, мамочка. Это от Беллы. Она хотела, чтобы я его сохранила! Мотенька, пойдем домой, - Алиса погладила собаку, и они не спеша пошли по городу. По дороге мама девочки позвонила мужу и попросила съездить купить миски, игрушки, мясо и все, что нужно для собаки. - Наконец-то! Алиса рада? Дорогая, как ты ее уговорила на щеночка? Спасибо небесам, наша малышка оправилась от горя! – рассмеялся в трубку мужчина и отключился. - Это не совсем щеночек, - не успела сказать ему жена. А Мотя была счастлива. Она старалась идти прямо и красиво, хотя от голода подгибались ноги, практически не видел слезившийся глаз, да и отвыкла она уже ходить, все время сидела на привязи. Стоя перед незнакомой дверью, Мотя вдруг почувствовала каким-то своим собачьим нутром, что когда-то здесь жила собака. Похожая на нее. Так любившая эту маленькую ласковую девочку. Она даже будто увидела светящийся силуэт похожего на нее бульдога на площадке и услышала слова на их особом, собачьем языке: - Меня звали Белла. Только береги ее, слышишь? И люби за нас двоих! Мотя кивнула головой. Дверь распахнулась. Собака вся сжалась при виде незнакомца. Папа Алисы изумленно смотрел на исхудавшую больную собаку, которая, съежившись, смотрела на него одним глазом. А рядом стояла дочь. Она смеялась. Впервые за полгода. И на щеках, как и прежде, играл румянец. Исчезло выражение затравленного зверька из ее самых красивых в мире голубых глаз. Он не задал ни одного вопроса. Просто наклонился на корточки, взял Мотину лапку и произнес: - Ну, привет, собака! Заходи домой, будем мыться, кушать, спать. Добро пожаловать! - Она тебе понравилась, папочка? Мотя? – вопрошающе посмотрела Алиса. - Конечно, любимая. А отмоем, так твоя Мотя всех краше станет! Все у нас теперь будет хорошо! Пока жена и дочь возились в ванной, он позвонил другу-ветеринару со словами: - Серега, срочно к нам. Мы собачку дочке взяли. Да не, не щенка. Тут глазик ей подлечить надо, так осмотреть, не сломано ли чего. Ее избивали, похоже. Давай дуй к нам! Только быстрее, чтоб хоть ничего с ней не случилось! Впервые это ночью Мотя спала, не вздрагивая при каждом шорохе, на чудесном мягком диване, вымытая и накормленная. Только ей было немного стыдно. Она так жадно ела то мясо… Хотела культурно и красиво, но не удержалась, набросилась, давилась даже. Просто ей так хотелось поесть. А рядом спала самая замечательная в мире девочка. Чьи пахнущие карамельками ручки трогательно обнимали собаку за шею. Мотя открыла глаз (второй пока заклеили, чтобы подлечить) и лизнула маленькую хозяйку в щечку. Та улыбнулась во сне и еще крепче прижалась к собаке. С утра дома звенел детский смех. Отец и мать по квартире как на крыльях летали. Они не знали, кого целовать больше: дочь, или эту собаку, которая подарила им счастье. Месяц понадобился на восстановление. Лечение, прекрасное питание, забота, а главное, любовь, сделали свое дело. Мотя превратилась в ту, кем и была – элитного представителя своей породы, красивую здоровую собаку. Алиса больше не плачет, только иногда тревожно ищет глазами Мотю или просыпается ночью, чтобы посмотреть, рядом ли она. Мотя повсюду следует за ней. Они неразлучны. Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

– А я мужа свово не любила. Собеседница повернула голову, заинтересовалась: – А прожили сколько? – Прожили-то... Так вот и считай, в семьдесят первом поженились. – И как это – не любила, когда столько лет вместе ... – Назло за него пошла. Нравился мне парень, а он к подружке переметнулся, вот я и решила – выскочу-ка замуж вперёд их. А тут Юрка–мямля. Он следом ходил всё, нравилась я ему, вот и... – И чего? – Ох! Чуть со свадьбы своей не убегла. Деревня гуляет, а я плачу. Кончилась, думаю, молодость. А на жениха гляну – хошь волком вой. Плюгавый, маленький, с залысинами уж, и уши торчком. Костюм на нем сидит, как на корове седло. Улыбается, счастливый, зиньки свои с меня не спускает... Тьфу ты, думаю... Сама ж виновата. – А дальше? – А что дальше. Жить начали у его родителей. Они, как он – пылинки с меня сдувают. Я, знаешь, дородная была, глаза сливовые, коса, грудь платье рвет по швам. Все ж понимали, что не пара он мне. Утром встану, а у меня и обувь вся помыта – мать Юрика заставляла. А я ещё фыркала, командовала там у них, орала даже на мать. А всё потому, что сама себя жалела. Не любила же... Ну, и не заладилось – кому ж понравится, когда сноха такая? Вот Юрик и говорит: а поехали, мол, на БАМ, подзаработаем. И от родителей отделимся, сами будем. А мне чего? Мне лишь бы куда! Ветер в голове. А тогда как раз на комсомольцев давили – БАМ, БАМ! Я б сама не смогла, а Юрка смог, пробился, включили нас в отряд, поехали мы сначала в Пермь, а уж оттуда дальше, в края амурские. И поехали врозь: тогда женщин в один вагон погрузили, а мужиков – в другой. Юрка остался без харчей, у меня сумка-то, а сквозь вагоны прохода не было тогда. А мне и дела нет, подружилась сразу, веселье у нас, всё – на стол, всё – общее. Думаю – найдет он чего-нибудь там. Все пироги, что мать его на дорогу напекла, девкам раздала. А он на станции прибежал, спрашивает еды – стыдно мне стало. Говорю, дескать, поели, нету ничего, загоревала. А он видит, что мне стыдно, так успокаивать начал. Вот и хорошо, говорит, что поели, – радостно так говорит: "Как раз у нас там полно всего, все тоже угощают. Я уж вон с полным животом" И побежал к своему вагону. А я ж понимаю – врёт. Не компанейский он, замкнутый, стеснительный. Куска хлеба у людей не возьмет, где уж – чужим угощаться. Меня просто успокаивает...Через минуту уж и забыла о нем. И туда приехали – радость – расселили нас. В гостинице барачной поселили – тридцать пять бабенок и девок в одной комнате, а мужчин – отдельно. Временно – сказали, обещали семейным комнаты дать. А мне и не больно надо. Где не подойдёт ко мне он, я все нос ворочу, делаю вид, что занята, что спешу, что некогда. Меня уж бабы даже упрекали: муж ведь, а ты... Бывало стоит под окнами, ждёт, когда выгляну. А у нас марь в сопках-то, сырость, а я и носом не веду. Решила уж я тогда – разведуся. Детей бог не дал, хошь и два года отжили, а любви – как не было, так и нет. Правда несколько раз все ж ночевала с ним в отдельном бараке – из жалости. А потом на горизонте Гриша замаячил – чернявый, большой, чуб волной. Мы хошь и много работали там, с ног валились, я ж бетонщицей была, но жили весело. И снабжение было хорошее, и пиво чешское, и апельсины, и колбаса, которой мы дома с роду не видывали. Концерты к нам приезжали, танцы устраивали в клубе на наши бараки только. Вот с Гришей мы и столкнулись там – девчонки познакомили. Сами на него уж глаз положили, а он – на меня. Влюби-илась... Страсть! Юрка подваливает, стыдит, уговаривает. Какое там – у меня голова от любви крУгом. – Развожусь я с тобой, – говорю. Нам тогда и комнату отдельную в бараке давали. Перегородки тонкие, но все ж. Так я не пошла уж... А Юрка все равно где-то рядом был. Иду с Гришей, а чувствую – Юрик следом. Но где уж о нем думать ... Любовь у нас. Женщина в черном платке слушала, не отрываясь .. – И как же он это стерпел-то? – Стерпе-ел... Любил потому что. А потом Гришка с Катькой загулял, бухгалтершей, и меня по боку. Как сказала, что беременная, так и ... Да ещё при всех грязью обливать начал. Дескать – сама я ему на шею повесилась, не оторвать, потому как муж – слабак. Юрке передали, добрые ж люди-то. А у него, видать, любовь ко мне весь ум высосала. Он драться с Гришей полез. За станцией это случилось, мы и не ведали. Мне уж сообщили, что в больницу Юру свезли. Я – туда. Ругаю по дороге его Сашке, водителю ... Ну не дурак? Какой Гриша, и какой – он. Неуж справишься? А Сашка молчит – осуждает меня. Видно же. А в больницу как приехала – в слезы кинулась. Лежит, лицо синее, опухшее, как и не он, а нога с гирею. – Зачем? Зачем полез, – говорю. А он... – Да я за тебя ...!!! А мне и себя тогда жалко было. Ох, жалко... Беременных-то отсылали со стройки. Дети там не приветствовались. Это значит – в деревню ехать, а там объяснять, что не Юркин сын... Кем посчитают? Ясно кем... А я, если честно-то, до конца и уверена не была – чей ребятенок. С Юркой-то ведь тоже было... Ходила я тогда в больницу, передачи носила. Но не из любви, из ответственности простой. Помню, на костыли он только встал, пришла я, стоим у окна, он в пижаме стариковской больничной, прям, как дед старый, пожух весь с горя. Смотрит в окно и говорит: – Не разводись, уедем отсюда, мой ребенок будет и ничей больше. А я – нет бы спасибо сказать, говорю: – Зачем тебе? – Люблю, – отвечает. А я ему: – Ну, как хошь. Повернулась да и пошла по коридору, чувствую смотрит мне вслед, ждёт, что обернусь, а не обернулась я, хоть у самой от радости бабочки в животе заиграли – не возвращаться в деревню, радость, вместе-то ведь легче с ребенком. Переехали мы тогда в Забайкалье. Юрка-то тихий-тихий, а на работе его заметили. Он ведь техникум закончил машиностроительный, так сразу и пригодилось образованье. Бригадиром стал по каким-то гидроэлеваторам, ездил с места на место, а как домой возвращался, так всегда с подарками – все вкусное сам не съест, мне везёт. – У меня жена, – говорит, – Беременная. Он хвастается, а я глаза прячу. Нам тогда комнату в доме дали, меня учетчицей поставили. В роддоме уж поняла – Гришкин сын, чернявый. А Юрка и виду не подал, смотрел на него, улыбался, чуть слезу не пустил, когда из роддома забирал. Максюшка тяжёлый был...с рождения тяжёлый. Ещё бы – во грехе зачат. Болел, орал. Юрка тоже извелся весь, засыпал на ходу. Но хоть бы слово... А через год я Машу родила от Юрки. Назвали в честь матери его. Тогда уж поняла я, что насолила крепко его родителям, но отец-то помер, хоть матери приятное сделать. А к Юрке я тогда вообще ничего не чувствовала. Ни любви, ни ненависти. Когда дети погодки маленькие, уж и не до чего. Ждала только, чтоб помог. А он и простирает, и приберет, и выспаться мне даст. Как-то полоскать белье собрался, так еле таз отобрала. Что мужики-то скажут: начальник, а трусы бабские полощет. А он: – Вода ледяная. Лучше что ли, если жена заболеет? Пусть чего хошь говорят! Еле отобрала тогда таз у него, злилась – как баба себя ведет. И эта любовь его чрезмерная со временем ещё больше раздражать начала. А сын, Максимка, лет в тринадцать уж на учёте стоял в детской комнате милиции. Я пока туда бегала с ответственным по делам несовершеннолетних познакомилась. Хороший мужик, неженатый, понравился. И с Максимкой общий язык находил. Отца-то он не слушал, подальше посылал. Слабохарактерный Юрка ведь. Ни наказать не может, ни пристрожить. Я – за ремень бывало. Ну, как ещё, коли он по ларькам ворует? А отец не даёт, ремень выхватывает. А Юру тогда на учебу направляли. Мы уж в Новосибирске жили, квартиру получили хорошую. А его, значит, в Москву на учебу посылают. Говорит: "Скажешь – не ехать, так и не поеду." Чувствовал уже, что худо у нас. Отвечаю: "Поезжай." С горечью уехал тогда. А Сергей этот, милиционер, сразу ко мне – бросай, говорит, мужа, разводись, не любишь ведь... А я... Женщина замолчала, стряхнула листву со столика. – А ты? – собеседница уж перешла на "ты", рассказ сблизил. Рассказчица посмотрела на нее, меж бровями – складка. Видать, тяжелы воспоминания. – А я все думала–думала... Тут и Юрий письмо прислал, до сих пор его храню. Никто не знает, а я храню. Писал, что понял – жизнь мне испортил, потому как не любила я его никогда, а только терпела. Писал, что решил так: коли напишу, что не нужен, так и не вернётся уж. Писал, что детей не оставит – половину зарплаты мне присылать будет, что все мне остается. Счастья желал и устройства всех дел. Хорошее письмо было. Нет там обиды, нет укора. Всю боль себе оставил, а мне – живи да радуйся. С березы посыпалась листва, опять на столике листья. День был теплый осенний, небо голубое. Женщина в черном платке утирала кончиком платка слезы. – Чего плачете-то? – спросила рассказчица. – Да-а... Плачется что-то. Жизнь такая штука, как вспомнишь – слезу вышибает. Говори говори... Ушла ты? К милиционеру-то ушла? – Ох! Ночи не спала тогда. И Максим от рук отбивается, и сама запуталась в жизни своей. Письмо это теребила. На заводе у нас мастером женщина работала, подружились, постарше она была. Говорит: "Дура ты, Лидка! Таких мужиков на руках носить надо." И однажды утром встала, как охолонуло – думаю, да что ж я такое делаю-то! Мужик ради меня, считай, всю жизнь живёт, а я... Вспоминала всё. Как ходил за мной, как помогал. Однажды в больницу я попала – по женской части оперировали, да неудачно. В общем, думала уж всё. И врачи, похоже, так думали. Шептались в реанимации, слышала я. В палату перевели – жёлтую, никакущую. А там уж Юрка ждет. И вот тихий-тихий, а тут всех на ноги поднял, сам не уходил, сидел, все руку мою гладил, и санитарку нанял, и лекарства достал. В общем, если б не он тогда... А ещё как-то случайно посылку мы не свою себе забрали. Вертолёт к нам из райцентра прилетал, привозил продукты, почту. А тут вьюга, а посылки в снег побросали, ну и напутали. Уж дома заметили, что не наша. Так он по пурге такой в соседний поселок ее потащил. Как я отговаривала – не послушал. Люди, говорит, ждали, надеялись, а мы... Вернулся тогда – щеки отморозил, заболел потом... И вот поняла я, что никогошеньки не надо мне, кроме него. Письмо написать? Так разве поймет? Столько лет я ему доказывала, что ни во что не ставлю. Разве напишешь чувства свои? А ведь понимаю – решил он там уж уходить от меня, решил, что другого люблю. Осень шла. Вот такая же – теплая. Хорошо помню. Детей определила, с работой уладила, и – на вокзал. Сама к нему в Москву поехала. Еду, а поезд мед-лен-ный, хоть впереди беги, до чего хочу увидеть его. Взгляд его перед глазами – родной такой, спасительный. И лысину люблю, и уши, и брюшко, и всего его люблю... В общежитии по адресу сказали, что на занятиях они, указали куда ехать. Я еду в метро и кругом его глазами ищу. Внутрь-то не пустили, в учреждение. Ждала на лестнице высокой, все глаза просмотрела. И не узнала – вышел с группой он своей – представительный такой, в кепке, в плаще коротком, с папкой под мышкой, а я оцепенела будто. И чудно так – от любви к собственному мужу оцепенела. Они мимо идут, а я молчу. Он и не заметил. Уж прошли они по аллее, тогда окликнула. Оглянулся, остановился, смотрит на меня, глазам не верит. Так и стоим, смотрим друг на друга, а листья, вот как сейчас ... сыпятся. Друзья его глядят, понять ничего не могут. А мы как рванем друг к другу одновременно. Папка его выпала, тетрадки в разные стороны, а мы обнялись и сказать ничего не можем оба. Чего тут скажешь? А те смеются, сокурсники его: "Вот это, говорят, любовь! Сто лет живут, а так встретились." Платок слушательницы промок насквозь. Она высморкалась. – Так до конца в любви и дожили, да? – До какого конца? – Ну, так ведь, – женщина махнула на ту могилку, где убиралась собеседница, – Это ж у него ты...? – Ааа... Не-ет. Это Максюша наш тут лежит, сынок. Помер он рано. И сорока не было. С пути-дорожки плохой не сошел. В тюрьме сидел даже. Настрадались мы с Юрой. Потом пил, вот и... – Так муж жив? – обрадовалась женщина. – Жи-ив, – женщина перекрестилась, – Слава Богу! Он меня завез тут управиться, да и по делам поехал. Дочке помогаем, – она оглянулась, – А вон и он. Уж за мною. Заболтались мы. Может подвезти Вас куда? – Нет, я ещё тут по могилкам своих пройдусь. Спасибо. К ним подошёл немолодой полноватый мужчина. Одет он был в черную куртку, кожаную кепку. Довольно симпатичный, круглолицый и мягкий. Поздоровался дружелюбно. – Устал, Юрочка? Чай, убегался там? – жена стряхивала с плеча мужа соринки. Он сам собрал весь инвентарь с могилы сына, но жена забрала у него тяжёлый мусор, переживая за больную его спину, отнесла сама. И пошли они вдвоем под руку по жёлтой кладбищенской аллее мимо захоронений. Перед поворотом женщина в сером берете оглянулась и махнула собеседнице рукой, вслед за ней махнул рукой и муж. А женщина смотрела на портрет своего мужа на памятнике и думала о том, что счастье человека не живёт само по себе, оно существует лишь тогда, когда ты принял его в свое сердце. И одно оно, счастье это – любить и быть любимым. (Автор Рассеянный хореограф)

- Мама! - злилась дочь. - Ну кому твой дом нужен? Ты и о нас подумай, нам сложно каждый раз по шесть часов трястись по вашим сказочным дорогам, чтоб к тебе приехать. Ни продукты купить, ни лекарства! А если тебе плохо станет? Тут даже медика нет и связь ловит через раз! - Медик есть. Соседка моя Ивановна, пятьдесят лет медсестрой отработала. Она меня и подлечит, случись что, - упорно протестовала Петровна. - А твою Ивановну кто подлечит, если вас обеих прихватит? Мам! Ну ты подумай не только о себе, но и о нас. Скоро осень, детям учиться, часто ездить мы не сможем. А там зима, вообще не вырвешься. Ну давай мы тебя к себе заберем, - не отставала настойчивая Вера. - У вас тесно, зачем я буду мешать? - У нас три комнаты. Найдем тебе уголок. Давай-давай, собирайся, хватит время тянуть. Мать держалась, как кремень, однако, у детей были свои планы. Ездить каждый раз в глухую деревушку, каждое лето ремонтировать и латать ветхое жилье, переживать, что мать не справится одна - удовольствие не самое приятное. Поэтому, на семейном совете, Гриша и Вера решили мать забрать к себе в город, а дом продать. Несмотря на очевидные для них «косяки», нашлись те, кто увидел в этой полузаросшей деревеньке потенциал. Поэтому дом удалось спихнуть на удивление быстро. Так как дети не планировали вообще с ним что–либо делать, рассчитывая просто бросить его и забыть (как делали многие жители, покинувшие свои дома), заниматься оформлением документов не стали. Решили продать по минимальной цене и не говорить об этом матери. - Эта халупа дороже встанет, если все необходимые бумажки собирать и оформлять! – жаловалась Вера мужу. - А они вообще существуют? Документы? – прислушиваясь к совету жены, Гриша был готов на все, лишь бы не таскать в эту глухомань. - Не знаю. Дом строил прадед, когда еще никому ничего доказывать не надо было. Потом в нем дед жил, а потом он маме достался по наследству. Она в него отца привела, так как он сиротой был. - Ну пусть забирают за символическую цену. Зачем он нам? Ездить за тридевять земель картошку окучивать? Я ее и тут в магазине куплю, - махнул рукой Гриша. - Верно. С детства замучили грядки тяпать и воду для полива с колодца тягать. Сколько себя помню, мечтала свалить из этой дыры в город и больше никогда не возвращаться. На том и порешили. В скором времени дом перешел к новому владельцу, а бабушку заочно поселили жить в комнату младшего сына. Несмотря на возмущение последнего. - Так не честно! Я всего год как получил свою комнату! Пусть она к Петьке переходит, он один давно живет! Заодно у него и свинарник разгребет! Ты ж говорила, что бабуля тебя гоняла, как Золушку. – разнылся мальчик. - Не возмущаться! – рявкнула мать. - Бабушке и так сложно будет первое время. Ее слабое сердце не выдержит жить с подростком, собравшим на своем столе сборную по кружкам и огрызкам. - Ма-а-ам, ну давай бабушку оставим там, где она живет. Ей же не хочется ехать! Вот и пусть в деревне живет. Мне у нее летом нравится на рыбалку бегать. - А зимой воду ей таскать и дрова колоть ты будешь? Нет уж, дело решенное, сегодня в порядок комнату приводим, а завтра едем за бабушкой, она как раз вещи собирает и прощается со всеми. Хотя, чего там собирать? Три тряпки осталось. Следует отметить, согласилась бабушка с горем пополам. Долгие уговоры лишь подтверждали, что с дочерью и ее семьей ужиться будет сложно. Уж больно они шумные, скандальные, каждый свое галдит, или того хуже - в телефоне сидит. Нет в них той степенности и душевности, что была принята в семье ее родителей. Мужа она рано лишилась, потому поменять устоявшийся уклад не успела. Так и жила в родительском доме по их заветам. Муж пока жив был, подстроился под нее, так как вообще семьи не видел. Счастлив был, что его приняли и полюбили как родного. Родителей жены любил искренне. Потому и погиб – на заготовке леса увидел, как падает дерево на тестя. Толкнул того и сам попал под тяжеленный ствол. Валентина тогда тяжела была. Родила раньше срока маленькую, слабенькую девочку. Если до этого Валя и допускала мысль покинуть отчий дом, то теперь она забыла обо всем. Куда ей, одной, с ребенком на руках, ехать? Так и остались. Дочь выросла и уехала, родители умерли, а Валентина все жила в своем стареньком доме. И был он ей, как родной человек, знакомый до боли. Очень тяжело расставаться с ним и ехать невесть куда. Но делать нечего. Видимо, нуждается семья дочери в помощи Валентины. Переезд пришелся на конец лета. Спустя пару дней у внуков началась учеба, у детей закончился отпуск. И начались серые будни… Целыми днями Валентина сидела одна. Телевизор она отродясь не смотрела, не нравилось ей, газеты читать - глаза слабы, гулять праздно по улице – не привыкла, да и спускаться каждый раз с этажа силы не позволяли. Дома она бы нашла себе сотню дел – воду носить, дровяник заполнить, курочкам корма дать, траву прополоть, яблок насушить детям. Они им, конечно, не нужны, но раз выросло – надо заготовить. - Ох, мученье! Самая пора стоит для заготовок, а я сижу, как у праздничка! Давно б уже накрутила, насолила. В подпол спустила и радовалась, каков нынче урожай. Как там мой домик? Как мой огородик? Заросло, поди, все за месяц… Осыпалось, да попортилось. – вздыхала Валентина, сидя у окна. На улице столько народу, что выходить не хочется. А в своей деревушке было так тихо, что сквозь тишину эту биение сердца слышно. Погрустила Валя, насмотревшись на прохожих, мыслями о доме себя измучила и легла спать, чтобы день скоротать. К вечере пришли внуки. Подскочив с дивана, Валя поспешила их накормить, но дети, схватив из шкафчика конфеты и чипсы, попросили не приставать к ним. - А может, чайку? – суетилась бабушка, стараясь угодить внукам. - Ба, отстань, не видишь, я занят? – отвернулся старший внук Петя, уставившись в телефон. - Саня, - обратилась к младшему Валя. - Уйди, мне телевизор невидно, - засовывая в рот конфету, Саша махнул рукой. Чуть позже на пороге квартиры появились и дочь с зятем. - Ужинать будете? Я таких пирожков напекла, - радостно воскликнула Петровна, вынимая из духовки противень с ароматной сдобой. - Какие пирожки на ночь глядя? – обозлилась Вера, плюхнувшись на стул. – У меня диета, я же говорила. - Гри-иш! – Валентина понадеялась, что зять соизволит отведать вкусных пирожков, но и тот отказался: - Спасибо, сыт. Я в душ и спать. И такое безразличное отношение Валя переживала ежедневно. Спустя месяц после переезда она взмолилась: - Верните меня назад. Не могу я больше тут сидеть! – вошла она в кухню, рыдая в голос. - Мам, ну ты чего? Какой назад? Что там хорошего? Здесь тебе все условия создали - живи и радуйся, – занервничала Вера, держа в руке чашку с чаем. - Чему? Чему мне тут радоваться? Дел никаких, скукота смертная, даже поговорить не с кем! – присела на стул старушка. - С нами разговаривай. - Ага, поговоришь с вами! Одни в телефонах, другие в телевизорах! Как от мухи назойливой от меня отмахиваетесь. Не нужна я вам! Ты со мной словом не обмолвишься, а дети и вовсе не интересуются – жива ли я. Не хочу так жить! Не хочу вам обузой быть и жаловаться! Хочу жить своей жизнью! Тяжко вам ко мне ездить – не ездите! Не обижусь! У меня там все налажено, я справлюсь. Что случись – найду к кому бежать. А коль не найду, так дом мне домовиной станет! - Перестань! - вспылила Вера и нечаянно разлила остатки чая прямо на пол. - Какая домовина! Не городи! Не в тягость ты нам, просто все устали. Работы невпроворот. Что ты будешь делать в своей глуши? Там же ни воды, ни отопления, ни условий! В туалет сходить и то надо на мороз зимой тащиться! - Мне не сложно! Зато воздух свежий. – затянула старую песню мама. - Все! Я решила – везите меня обратно! Я пошла вещи собирать! На выходных поедем! С этими словами бабка решительно бросилась вон и скрылась в своей комнате, хлопнув дверью. - Решила она, - забубнила Вера, вытирая пол. - Вот всегда так! Она решила, а вы исполняйте! – психанула она, бросив тряпку к холодильнику. - Не повезу я ее никуда! У меня работа, без выходных уже месяц кружусь. И так устала, а тут еще концерт по заявкам. - Вер, может и правда ей лучше одной будет? – заглянул в кухню муж. - Ты рехнулся что ли? Куда мы ее повезем? – на этих словах Вера осеклась, так как бабушку не ставили в известность о том, что дом давно продан. - Гриш, вот ты какой был бесхребетный, такой и остался, - зашептала она, прикрывая дверь. - Никуда ее не повезу. Мне так удобнее. Я устала мотаться в эту глухомань. Столько лет колотила машину и терпела, теперь ее очередь потерпеть и подстроиться. - Вообще–то, я тоже никуда не смог бы везти, у меня завтра командировка, - шепотом сказал Гриша. - Я могу отвезти! У меня права есть, как раз практики не хватает! – вызвался старший сын, которому с горем пополам удалось получить права всего полгода назад. Ездить на машине родителей ему запрещали после того, как он снес пенек у подъезда, повредив машину так, что ремонт обошелся по цене новой недорогой машины. Родители посмотрели на него с укором, намекая на мелкое ДТП. - Ну, в принципе, могу и не везти. У меня на выходные тоже, между прочим, планы имеются, - обиделся парнишка. - Я вообще ребенок! – бросил младший сын и ушел в их с братом комнату. - Ну вот, как видишь – решение принято единогласно – мама никуда не едет! – с ухмылкой сказала Вера, убрав тряпку. Валентина слышала их разговор из своей комнаты. Не весь, но поняла, что везти ее никто не хочет. Никому она не нужна! Значит надо самой домой пробираться… От внезапно нахлынувшего решения стало страшно – давненько она одна не ездила. Когда дочь замуж вышла, они Валю сами возили повсюду, на общественном транспорте она уже и не помнила, когда в последний раз раскатывала. - Ничего. Справлюсь. «Язык до Киева доведет» - говаривал мой отец. Доеду до родной деревеньки, вернусь в свой домишко, - успокаивала себя Валя, собирая малочисленные пожитки. Сказано – сделано. Дождалась Валентина, когда семья по делам разбежится, собрала свои вещи и отправилась на вокзал. По дороге спрашивала, на каком автобусе лучше доехать. Нашлись добрые люди – посадили бабушку на автобус до вокзала. Там ей объяснили, как добраться до ее сторонки. В итоге, спустя два дня, вернулась старушка в родную деревню. Детям оставила короткую записку «вернулась домой, можете не приезжать, все равно обратно не поеду». Только вот не знала бабушка, что приключения ее только начинаются. Уставшая и измотанная, подошла она к своей калитке и обмерла – половина дома снесена, а сад бульдозером разворочен, и всякие строительные материалы по огороду раскиданы. Увидела она это безобразие, и чуть удар не хватил! Хорошо, что в этот момент вышел из дома мужчина, заметил бледную бабушку, которая держалась за калитку, чтоб в обморок не рухнуть. Схватил кружку с водой и бросился помогать. - Бабушка, вам плохо? Вы кто? Откуда? - Я? Да я хозяйка дома, а вот ты кто, изверг? Весь дом мне изуродовал, - всплакнула пожилая женщина. - Хозяйка? Я думал хозяйка - та молодая женщина. Я с ней о продаже договаривался… - растерялся незнакомец. - Какая продажа? Ничего я не продавала! Откель у тебя такие права – чужой дом рушить? Показывай документы! – бросила на землю кружку. - Какие? Мы без документов обошлись. Мне сказали, что дом оформлен не был, никто проверять не будет, деревня ж все равно умирает. - Я те умру! У меня все бумаги на руках, - дрожащими руками бабушка полезла в старенький чемодан, из которого извлекла стопку бумаг. Оказалось, что у дома действительно была владелица и продавать она ничего не собиралась. - Ну знаете, вы бы сначала разобрались, а потом продавали. Я деньги отдал, дом мой! – нахмурился мужчина. - У меня и расписка от вашей родственницы имеется в том, что я деньги отдал, а она получила. - Петровна! Ты что ль вернулась? – выглянула соседка из своей хаты, услышав знакомый голос. - Я, Ивановна! Вот вернулась домой, а дома уж и нет! – развела руками Валя. - Я же говорила, нечисто тут все! Не могла ты дом продать. Уехать к детям на зиму – да, а продавать – ни в жисть! - Меня это не касается! – завопил покупатель. - Тут даже названия улиц нет и нумерации домов. Откуда я знаю, что этот дом ваш? Может - он, а может и соседний! - Я тебе, ирод! – на вредителя замахнулась стопкой бумаг Валентина, да чуть не упала, голова закружилась. - Валентина! Мать ты моя, куда машешь! С ума сошла! Еле стоит, а туда же! Пошли ко мне, я тебя хоть накормлю, да чаем отпою, а там уж думать будем. – подбежала к соседке Ивановна. На всякий случай, новый владелец не стал в тот день ничего делать в доме, чтоб не злить понапрасну старушек. - Вот как так можно, - сокрушалась Валентина, - продали за моей спиной! И даже не спросили разрешения… - Светка твоя всегда своенравная была. Не пойму, в кого такая уродилась? Всю жизнь из деревни рвалась. Вот и решила порубить все концы и тебя забрать, чтоб больше не возвращаться. - Не нужна я им там, плохо мне в их цивилизации. - Ой, кому ты рассказываешь. Я к своему сыну тоже разок поехала, не смогла на этаже сидеть, людям на макушки поплевывать. Вернулась и больше туда ни ногой! Потому и не поверила, что ты насовсем уехала. Знала, что вернешься, - погладила Ивановна соседку по руке. - Вернулась, а что толку? Дома–то и нет! Куда мне теперь? - Пока у меня поживи. А через неделю ко мне сын приедет. Он у меня юрист, подскажет, как лучше сделать, чтоб дом твой вернуть. А пока спать ложись – утро вечера мудренее. На том и порешили. Всю следующую неделю Валентина караулила дом, не давала новому владельцу его уродовать. Парень понял, дело пахнет керосином и решил связаться с Верой, чтобы выяснить, как она могла не согласовать с матерью продажу дома, и кто теперь возместит ему убытки. На выходные приехал сын соседки. Быстро вникнув в суть дела, он решил поговорить с новым владельцем дома. Тот пытался угрожать, давить и требовать возмещения стоимости услуг бульдозера, трактора и прочее. Однако, сын соседки оказался человеком, подкованным в подобных вопросах. - Вы хотите возмещения расходов? А как вы смотрите на то, что мы подадим иск в причинении ущерба? Вы снесли полдома, уничтожили надворные постройки и насаждения, - ровным тоном объяснял парень. - Какие постройки? – выкатил глаза новый хозяин. - Там сарай был, который едва ветром не сдуло! - А на суде, согласно документов владелицы, я докажу, что там стоял добротный сарай. И дом был вполне крепкий, ухоженный. И кто кому компенсацию заплатит? - Не, ну это разводилово какое–то! - чуть ли не закричал покупатель. - Что у вас за схема людей обманывать? В итоге, деньги за дом Вере пришлось вернуть, а новый владелец – вынужден заплатить Валентине за возможность решить дело с разрушением дома мирно, без судебных разбирательств. На эти средства Валентина наняла в соседнем селе плотника, который ей сени справил новые. Рукастый мужик, успел до холодов. Жалко было сад, но и его она планировала весной привести в порядок. С тех пор Вера больше к матери не приезжала. Обиделась, что пришлось деньги вернуть, которые она почти все потратила на себя. Уезжая, бросила напоследок: - Вот и оставайся в своей домовине! Соседи теперь пусть за тобой ухаживают! Не могла потерпеть немного? Все равно тебе недолго осталось! Отжила уж свое, а все туда же – норов показывать и права качать. Всю жизнь меня в эту глушь тянула! А теперь хватит! Я сюда больше ни ногой! - Спасибо, доченька. – со слезами на глазах тихо сказала мать, глядя, как дочь садится в такси. Менять жизненный уклад – дело малоприятное. Особенно, когда дело касается человека пожилого, сросшегося со своим домом душой и телом, пустившего в него корни, словно старое дерево. Вырывать такого из привычной среды – все равно, что пилить вековой дуб, в надежде, что он сможет прижиться на новом месте. Зачастую даже лучшие условия не прельщают и не становятся стимулом и достаточно веским поводом для смены обстановки. автор: Ольга Брюс Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

В ванной шумел душ и что-то напевал мамин голос. Пока Вовка мыл руки, его посетила идея обратиться за помощью к Дядьвите. Бабуля зятя не любила и за глаза обзывала алкашом и прощелыгой. Вовке же Дядьвитя нравился, потому что, когда не пил и не ругался с мамой, делал ему бумажные кораблики, а однажды даже водил в зоопарк. По правде говоря, зверей смотрел только Вовка, а Дядьвитя пил пивo с приятелем. Сунув спящую крысу под рубашку Вовка сел за стол. Бабуля поставила перед ним тарелку горячего борща и отвернулась к плите. Вовка быстро нагнулся так, что его голова оказалась под столом, достал зверька и шёпотом позвал: – Дядьвить... Отчим заглянул под стол и нос к носу столкнулся с усатой крысиной мордой! Он резко отшатнулся и гулко стукнулся головой о стенной шкафчик. Дверца шкафа, которую Дядьвитя уже месяц, как грозился починить, повернулась на одной петле и съездила бабуле по затылку. Вовка обмер от ужаса: изо рта бабули вылетела вставная челюсть и, лязгая зубами, плюхнулась в его тарелку, подняв капустное цунами. Вовка взвыл и бросился вон из кухни. При этом он сильно толкнул стол. Огненные борщевые струи хлынули на живот Дядьвити. Дикий рёв эхом разнёсся по квартире, слившись с мычанием контуженой бабули. Он выскочил из-за стола и ударился ногой о старый аккумулятор, который две недели обещал унести в гараж. Одной рукой вцепившись в пылающие чресла а другой схватившись за поджатую ногу, матерящийся отчим поскакал в ванную и, выбив плечом дверь, ввалился туда. Вовкина мама завизжала от неожиданности, уронила шампунь, поскользнулась на нём и, сорвав карниз с пластиковой занавеской, рухнула на Дядьвитю. Потом во дворе долго перемигивались огоньками белые машины с красными крестами на бортах и бегали по лестнице люди в синих спецовках. Поздно вечером бабушка и зарёванный Вовка вернулись домой из больницы. Мама осталась ухаживать за Дядьвитей, которого все там жалели, считая жертвой бандитского нападения. Бабуля включила в прихожей свет, затем громко охнула и, попятившись, придавила пискнувшего внука. На полке для обуви невозмутимо умывалась огромная серая крыса. (Автор: Алексей Гулянский)