Предыдущая публикация
… Надя до восемнадцати лет жила с матерью и отцом в поселке.
Там у них была комната в бараках. Родительская кровать, Надина раскладушка, буфет со скрипучими дверцами, стол у окна и гардероб. Да там всё было скрипучее. Сам дом, казалось, колыхался под натиском зимних ветров и стонал, тонко, протяжно, зло…
Отец Надежды, чтобы развеяться, да и « с устатку», грохал дверцей буфета, вынимая оттуда рюмку и графинчик.
Девчонку всегда забавляло, как он воровато оглядывается, скрючивается и тащит угощение к окну за штору. Там, поставив все на подоконник, Сергей Федорович, так звали Надиного отца, плескал в хрусталь тягучую жидкость, закрывал глаза, шептал что–то – то ли проклятия, то ли просьбы, — а потом, широко раскрыв рот, зажимал губами рюмку и залпом опрокидывал ее содержимое себе в глотку.
Надя восхищенно следила за отцовым силуэтом. Это потом она сама научилась на спор пить «винтом» и не закусывать после первой, узнала, каков на вкус спирт, смешанный с водой, и от чего нужно не дышать, пока рюмка услужливо отдает тебе свое содержимое. Потом… А пока наблюдала, как веселеет отец, как окрашивается румянцем его щетинистое лицо, перестают дрожать руки, распрямляется спина, и взгляд становится властным, смелым…
А дальше — холст, масло, реализм, — приходила с работы мать, Сергей Федорович орал на нее, она сначала отвечала, потом, втянув голову в плечи и всхлипывая, убегала на кухню, где, спрятавшись за широкой спиной соседки, бывшей колхозницы, а ныне просто бабы Маши, жаловалась на свою судьбу.
— Видала, как я ее?! — победно подмигивал Наде отец.
— Ага! — отступив к двери, кивала Надюша и, схватив свою курточку с гвоздя, убегала на улицу, потому что домашний спектакль обычно заканчивался тем, что отец, отчитав супружницу, переключался на Надю. А уж у той прегрешений было много, один дневник чего стоит…
Надя долго бродила по улицам, таращась в окна частных домов. Там сидели за столом семьи и мирно ужинали, на шторах мелькали всполохи от телевизора, на подоконниках стояли герани и кактусы, а на стенах – картинки в рамках, фотографии и икебаны…
От родителей у Нади не осталось ни одной фотографии, да если бы и были, она б спрятала их подальше, а на стену повесила что–нибудь из абстрактного, потому что такие картины не навязывают тебе идей, не смотрят в душу, заставляя отвести глаза. Там только линии, пятна и свобода – придумай всё сама.
Любила ли Надька родню? Она не знала. Однажды в школе задали рисовать открытку для матери в честь Восьмого марта. Другие девчонки старались, тыкали кисточкой по бумаге, оставляя желтые кругляши и уверяя, что это мимоза, потом, обгрызая карандаши, сочиняли поздравление, непременно в стихах, пафосно и длинно.
— Надюша, а у тебя что? — остановившись у стола ученицы, спросила педагог, Вера Леонидовна. — Надя, где твоя открытка?
— Вот, — девочка пожала плечами и вынула из–под парты смятый листок бумаги. На нем карандашами были нацарапаны цифра «8», имя месяца и более ничего.
— Хорошо бы еще что–то нарисовать, написать. Ты же поздравляешь свою маму с этим прекрасным днем, так давай постараемся! Я дам тебе новый лист бумаги, а ты…
— Нет, оставим, как есть! — откинувшись на стуле чуть назад, помотала головой Надежда. — Ей и так нормально будет.
— Нет, ну как же! — всплеснула руками Вера Леонидовна, — это же твоя мама, она женщина, это ее праздник!
— А папка говорит, что никакая она не женщина, а простая баба. Вот если бы Людмила Гурченко была моей матерью, вот для нее я бы нарисовала сто таких открыток, а так…
Вера Леонидовна покачала головой и отошла в сторону, а Надя, зыркнув на любопытных одноклассников, отвернулась. Да что они понимают в их с матерью отношениях?!
Никто уж и не помнил, что, когда девочке было девять, мать отвела Надюшку в детдом, сказала, чтобы та посидела там немножко, пока мама будет улаживать какие–то дела.
— Ма, да я с тобой пойду, зачем мне здесь?! Я тут не останусь, я с бабой Машей посижу лучше, если ты уезжаешь. Ну, или с папкой.
Но мама только слегка мотнула головой, поставила на пол сумку с дочкиными вещами, потом долго пропадала в кабинете у заведующей и вышла, лепеча, что «так будет лучше, что жизнь так сложилась»…
Надя знала, что такое детский дом. У них в школе было двое учеников отсюда. Их каждое утро приводила строгая женщина в красивом пальто, поправляла их кофточки, потом почему–то пожимала руки и уходила.
Детдомовские называли ее мама Вера. Она была их общей, неделимой, чужой, но самой верной матерью.
Надя иногда прикидывала, хотела бы она такую мать? Наверное, нет. Не слишком красива…
Смотря, как ее собственная мама бочком выходит на улицу, как захлопывается за ней тяжелая деревянная дверь, Надя всё ждала, что мать оглянется, хоть как–то намекнув, что она любит свою маленькую Надюху…
Но нет. Не оглянулась, заспешила, побежала по аллее, чтобы успеть на автобус. И пропала в толпе прохожих.
Вот тогда мать перестала существовать в жизни Надежды как близкий человек, родной, теплый и ласковый, которому бы она нарисовала открытку. Всё, отрезало. Так легче.
В детдоме было нормально. Не хорошо и не плохо. Большой зал, где стояли кровати, светлый, с бежевыми стенами и скрипучими кроватями, понравился ей своими высокими потолками и тем, как росший на улице ясень отбрасывал на него причудливые тени, дрожащие, изменчивые, красивые. Надя лежала и наблюдала за ними, не обращая внимания на снующих вокруг детей. Они Надю пока не интересовали, девчонка колючим ежиком свернулась на своем местечке и топорщилась холодным равнодушием.
— Будешь? — смуглая, похожая на цыганку девчонка села прямо на Надину кровать и протянула ей яблоко. — На обед давали, ты что не пришла?
— Я не хочу есть.
— Бери, сладкое.
— Я же сказала, не хочу есть. Отойди.
— Я видела, как она привела тебя.
— Кто?
— Ну, та женщина. Это из соцслужбы?
Надежда резко села на кровати, задумалась на миг, а потом согласно кивнула.
— Да. Оттуда.
— Ну и ладно. А я тут уже давно. Герой меня зовут. Летом нас возят в лагерь. Там лучше, но тут тоже хорошо. Тут кормят.
Цыганочка вдруг улыбнулась и, хлопнув Надю по плечу, отбежала в сторону.
— Догоняй! Новенькая, догоняй!
— Ага! Вот наподдам тебе! — крикнула Надежда, спрыгнула на пол и помчалась за новой знакомой, задевая проходящих мимо детей.
— Девочки! А ну–ка стоп! — кто–то поймал Надю за плечо. Надя отскочила и уставилась на женщину, держащую в руках какие–то тюбики, охапку кистей и тряпки. Те пахли маслом и чем–то сладковато–приторным. Так было у отца в гараже, когда Надя прибегала туда поглазеть, как папка лежит под чужой машиной и, чертыхаясь, ковыряется в ее нутре.
— Мы играем, Светлана Никитична! Мы чуть–чуть! — Гера подошла и встала рядом с Надей.
— Потом поиграете, давайте–ка, помогите мне. Надо это до кабинета донести, а у меня рук не хватает. Новенькая, держи ватман, Герочка, тебе, вот, кисточки, а я краски донесу. В сорок пятый отнесите, на стол мне положите.
Гера согласно кивнула, подмигнула Надежде и понеслась по коридору выполнять поручение.
— Кто это? — оглядываясь на Светлану, спросила Надя.
— Это наши живописица. Смешное слово, правда? Она художница, ведет тут кружок. Светлана Никитична не живет с нами, приезжает каждое утро на машине. У нее очень красивый муж. И она сама очень красивая. Я бы хотела, чтобы она была моей мамой. А ты?
— А зачем? У меня одна уже есть, так себе удовольствие.
— Не говори про Светочку плохое, она чудо. Пойдем, я тебе покажу ее кабинет.
Гера открыла дверь и пропустила Надю вперед.
Большой ученический класс с партами и стульями, со сваленными на подоконнике рисунками воспитанников.
— Ну и что тут такого? — скривилась, было, Надя, но замолчала, потому что, подняв глаза, застыла, разглядывая причудливые витражи на окнах.
— Здорово, правда? Я знала, что ты удивишься. Это она сама все разрисовала. Мне нравится вон тот лев, видишь? — Гера, положив всё на ближайший стол, ткнула пальцем в сторону окон и улыбнулась. — А тебе что больше нравится?
Хитрое переплетение цвета, оттенка, тени и света, животных, цветов и листьев экзотических растений завораживали и как будто приклеивали к себе, не давая отвернуться.
— А мне та Жар–птица. Чудная, но есть в ней что–то…
Надежда кивнула головой на крайний витраж, потом, смутившись, свалила ватман на стол к Светлане Никитичне.
— Вот спасибо, помогли. Ну, Гера, придешь сегодня? И подругу свою приводи, — услышали девочки за спиной. — Извини, я не знаю, как тебя зовут.
Женщина протянула Наде руку.
— Я Светлана Никитична. И у меня есть такая традиция, я приглашаю нового жильца нашего дома на портрет. Хочешь, тебя сегодня напишу?
— Надежда я. Мне уроки надо делать, — буркнула Надя, вдруг смутившись.
— О, Надя, очень приятно познакомиться. Не переживай, это вечером, перед сном. У нас тут свой междусобойчик, рисуем, разговариваем. Приходи, обязательно приходи!
Гера стояла чуть в стороне и влюбленными глазами следила за каждым движением Светланы Никитичны. Если бы девочке разрешили выбрать себе мать, она бы выбрала эту женщину…
Вечером, когда Надя уже сделала все уроки и сидела у окна, ловя пальцем бегущие с той стороны стекла капли дождя, новая знакомая тихо села с ней рядом, вздохнула и, кивнув на шумящий листвой парк за окном, прошептала:
— Не надо ждать. Если ждать, то она не придет… Я ждала, долго, всю зиму. Моя мама не пришла. И девчонки говорили потом, что я сама сглазила.
— Чушь! — Надя резко выпрямилась и, спрыгнув с подоконника, схватила Геру за руку. — Ну, хватит тут слезы лить! Было бы по кому! Где там твой кружок рисования? Пойдем!
Она потащила подругу по коридору, ворвалась в кабинет Светочки и, бросив быстрый взгляд на сидящих за партами ребят, плюхнулась на свободное место.
— Добрый вечер, девочки. Гера, бери бумагу, краски, всё там, на полке. Мы сегодня рисуем лес. Ты начинай, а я подскажу, если что.
Надя, ты будешь рисовать или просто посидишь с Герой?
Надежда, почувствовав на себе любопытные взгляды детей, пожала плечами.
— Попробую рисовать.
— Отлично. Возьми вот этот лист, побольше, располагайся. Кисти я тебе сейчас принесу.
Светлана Никитична положила перед Надей баночки, отошла в конец кабинета, и пошуршав там в коробках, принесла кисточки. Они, хорошие, ровные, не облезлые и общипанные, какими рисовала Надя в школе, а пухленькие, волосок к волоску, набирали в себя краску, разносили ее по бумаге, а та, благодарно шурша, принимала в себя Надину печаль и смятение…
Надежда ушла раньше, чем остальные ребята закончили свою работу. Она просто встала, встретилась глазами со Светочкой, та кивнула в ответ, и Надя ушла.
А на листе осталась ночь, темная, фиолетово–черная, холодная, безнадежная в своей глубине и бесконечности. Только одна звезда, маленькая, желтая, пробивалась сквозь мглу. Она освещала растущее на поле деревце, кривое и засыхающее без влаги и заботы. Надя кричала о помощи, не говоря ни слова…
… — Надя! Надя, ты что так рано ушла?! Ты погляди, Светочка моя тебе портрет передала! — Гера вбежала в комнату и положила перед подругой картину. Там Надя, красивая, румяная, с упрямо вздернутым носиком и завитком за ушком, смеялась, жмуря глаза от солнечных лучей, что ласкали ее лицо.
— Здорово, правда? Она рисует очень хорошо и меня всему научит, как только станет моей мамой! — уверенно сказала Гера и, погладив еще раз портрет Надежды, вздохнула. — Я тебе сейчас мой покажу. Вот!
На своей картинке девочка в длинной цветастой юбке и с браслетами на руках танцевала босиком у берега моря. Так ее изобразила Светочка…
… — Надюша, как твои дела? — Светлана Никитична стало часто разговаривать с Надей, а та приходила на кружок рисования, садилась в уголке и слушала, как педагог рассказывает о художниках, картинах, цвете и роли тени в изображении.
У Надежды даже стали хорошо получаться карандашные наброски, черно–белые, без излишних оттенков, только тьма, переходящая в светлую дымку, только монохром, как, впрочем, и сама жизнь девочки.
— Ребята! — уже ближе к зиме Светочка собрала воспитанников своего кружка в кабинете, — Я возила ваши работы в Москву, на конкурс.
Дети зашептались, стали переглядываться, тыкать друг друга локтями.
— Тише, тише, у нас есть победители, есть вторые места и третьи. Вот грамоты!
Она стала раздавать наградные бумаги, каждому говорила что–то хорошее, ребята улыбались.
— Герочка! Твой осенний пейзаж победил в конкурсе, поздравляю! Держи свою грамоту, милая!
Герка, подпрыгнув, подбежала и, пытаясь поймать взгляд Светланы Никитичны, осторожно взяла из ее рук грамоту.
Но Света не смотрела на нее, она уже подзывала Надю.
— Надюша, вот и твоя награда. Графика твоя очень понравилась в художественной школе. Мы с тобой потом об этом поговорим. И… И с твоими родителями…
Надя замерла.
— Не бойся, ничего не случилось, всё хорошо! Просто у тебя есть талант, и ничего с этим не поделать
Она погладила Надю по голове, кивнула ей и вызвала следующего ученика.
Надя обернулась и тут только заметила, как на нее смотрит Гера – как хищный, разозленный зверь, у которого вдруг отобрали детеныша и загнали в угол.
Надя потупилась и встала на свое место…
Перед сном Гера как будто и забыла, что вдруг приревновала Светочку к новенькой. Ну, мало ли… Просто Светлана Никитична очень добрая, вот и приласкала Надю.
— Ты не спишь? — прошептала Гера, ворочаясь на кровати. — Надь, а как ты думаешь, Света заберет меня к себе, а? Может быть, мне стоит как–то побольше ходить перед ней, что–то делать? Я стараюсь рисовать, выходит не очень, но Светлана Никитична как будто хвалит меня. Ну, что скажешь?
Надя молчала. Она делала вид, что спит, отвернувшись к стене. Она могла бы посоветовать Герке забыть эти глупости, потому что уж лучше никогда не приходить в семью, а то всегда есть риск, что тебя вот так возьмут и отведут в детский дом, ничего не объяснив…
Гера вздохнула, потом, тихо прочитав заученную еще при бабушке молитву, уснула…
… А через две недели выяснилось, что Светлана Никитична уезжает.
Гера испуганно вцепилась в руку подруги.
— Да отпусти ты меня! — Надя вырвалась и отошла на пару шагов.
— Как же так, Наденька?! Она мне ничего не сказала, не велела собирать вещи, она не …
— Герка! Ну что ты себя изводишь?! Пойди, спроси сама! Смелее, а иначе так и просидишь тютёхой! — бросила ей Надежда.
Гера, тревожно вздохнув, бросилась вниз по лестнице, на второй этаж, где были кабинеты педагогов.
— …Так вот, я бы хотела, пусть не сейчас, а когда мы с мужем обустроимся, забрать Надю к себе… — услышала Гера голос Светочки из–за приоткрытой двери. — Если это возможно, конечно. Может быть, оформить временное опекунство или еще как–то … Но девочка мне очень нравится…
Директор что–то тихо ответила коллеге, но Гера уже этого не слышала. Слезы, горячие, горькие, обидные, безысходные, хлынули из ее глаз, а руки сами сжались в кулаки…
После отъезда Светланы Никитичны Гера больше не разговаривала с Надей, уходила подальше и отворачивалась, если та обращалась к ней.
А когда ближе к Новому году за Надеждой наконец пришла мать, которую не стали лишать родительских прав, и которой было разрешено вернуть дочь себе, Надя, открыв тумбочку, чтобы собрать вещи, увидела на самом дне ящика свой разорванный в клочья портрет, тот, что рисовала Светочка. Не будет больше Надя улыбаться, щурясь от солнечных зайчиков на своем лице…
Гера с подругой прощаться не стала…
…Дома теперь было гнетуще тихо. Отец стал каким–то хмурым, подавленно–вялым, все больше сидел на стуле, уставившись в одну точку. Он больше не звякал рюмкой о графин и не подмигивал Наде.
— Что с ним? — наконец спросила Надежда, кивая на отца.
— А что с ним? Ничего. Он просто исправился, перестал пить, он теперь нормальный. И живем мы теперь нормально, ты поняла меня, Надя? Вот еда у нас хорошая, вот кровать тебе купили вместо раскладушки, папа больше не тратит деньги на спиртное. Мы живем хорошо! — выдала мать как будто заученную заранее фразу, а потом, думая, что Надя не видит, сунула мужу какую–то таблетку.
— Папа заболел? — Надежда заметила, как вздрогнула мать от ее простого вопроса. — Ты даешь ему лекарства, он болен?
Мать кивнула.
Надя никогда больше не спрашивала у нее, за что та отвела её в детский дом, за что не навещала и ничего не объяснила.
Просто было какое–то чувство растерянности, как будто почву выбили из–под ног и заставляют бежать над бездной, уверяя, что опора есть, просто стеклянная. А вдруг они лгут? Вдруг и семьи–то уж никакой нет, или не станет совсем скоро?..
…А потом Надя решила, что ей никто в этой жизни не нужен. Она будет рассчитывать только на себя, вылепит себя такой, какой считает нужной, и, главное, в ее жизни больше не будет этих игр в любовь. Нет ее, любви этой. Мать не любит, отец вообще живет теперь в своем мире. Гера, набивавшаяся в подружки и говорившая о сестринской любви, возненавидела свою Надюшку… Люди не умеют любить, они только делают больно. А Надя так не хочет, разве что для забавы приманить к себе кого–то, приручить, держать рядом, а потом просто бросить, «отвести в детдом с вещами», велеть ждать и уйти, не оглядываясь. Да, так, наверное, будет интересно…
… Сразу после окончания школы Надя собрала вещи и уехала в город. Она никогда больше не возвращалась домой, не писала матери и не интересовалась, как чувствует себя отец.
Девушка поступила на факультет архитектурного дизайна, доведя почти до совершенства те навыки, что когда–то развивала в ней Светочка. Учиться было интересно, трудновато местами, но Надя особенно и не корпела над лекциями. По вечерам девушка подрабатывала в кафе официанткой, потом устроилась на выходные в кинотеатр билетёром. Денег получалось мало. Другим девчонкам помогали родители, сердобольные бабушки, кто–то был уже замужем и спокойно тратил деньги мужа.
А Надя, одиночка и недотрога, колкая на язык и прослывшая заносчивой провинциалкой, ни у кого помощи не просила, ни с кем не связывалась, чтобы не сближаться, не соприкасаться душами, а то потом разрыв будет болезненным и мучительным…
… — Эй, красотка, сядь, я угощаю! — окликнул Надю парень в кожаной куртке, что недавно пришел в кафе и теперь медленно пил свой кофе.
— Не могу. Я на работе, — покачала головой Надежда.
— Брось! Никого нет же, ну, отдохни чуток! — он насильно посадил ее рядом и улыбнулся. — Игнат меня зовут. А ты кто? Надя? Здравствуй, Надя, как дела?..
… Игнат заставлял девчонку любить себя, маячил всегда рядом, не отпускал ни на шаг, перевез ее вещи в свою квартиру, утром провожал до института, вечером, ревниво оглядывая посетителей, следил за тем, как работает Надя в кафе….
Продолжение >>Здесь
Следующая публикация
Комментарии 50
https://t.me/elenatrenerpopitaniiu
Как много сейчас неполных семей,брошенных детей,у которых искалечена жизнь ,
изранена душа....
Как непросто им найти ту самую, верную дорогу в жизни...
Пусть каждый в этом мире будет счастлив.