В гостях у белки

Второе дыхание: в поисках счастья. Снежана Морозова. — Ты просто неблагодарная стерва! — взревел Дима, швыряя на пол газету. — Я вкалываю как проклятый, чтобы ты могла прохлаждаться дома! А тебе, видите ли, мало! Кира отшатнулась, едва сдерживая слезы. Господи, ну сколько можно! Очередной скандал на пустом месте! — Я не прохлаждаюсь, — процедила она сквозь зубы. — Я занимаюсь детьми и домом. Но мне этого мало, пойми! Я хочу развиваться, работать... — Ах, она хочет работать! — передразнил муж. — Прямо бизнес-вумен! А домом кто заниматься будет? Кира зажмурилась, пытаясь успокоиться. В памяти вдруг всплыли первые годы их брака. Как же все хорошо начиналось! Встреча в институте, любовь с первого взгляда. Свадьба, дружные планы на счастливое будущее... А потом Артемка. Машенька. И Дима словно с цепи сорвался. Будто жену не он выбирал, а на рынке купил — готовь, убирай, рожай. И никаких возражений! — Все, с меня хватит, — глухо произнесла Кира. — Я так больше не могу. Ухожу. Дима осекся на полуслове. В глазах мелькнуло недоумение пополам со злостью. — К-куда ты собралась? — выдавил он. — Я к Паше поеду, — тихо сказала она. — К брату. Дима застыл с открытым ртом. А Кира, вдруг ощутив странную легкость, принялась собирать вещи. Документы, теплые кофты детям, любимые игрушки. Самое необходимое — остальное потом заберет. На сборы ушел от силы час. Кира закинула сумки в такси, усадила детей. Дима молча наблюдал за ее действиями. В глазах плескалась растерянность. — Я позвоню, — бросила Кира, захлопывая дверцу. *** Дверь открыл заспанный Пашка. С недоумением воззрился на сестру с детьми и сумками. — Кир, ты чего? — пробормотал он, почесывая затылок. — Случилось что? Кира молча кивнула и разрыдалась. Паша подхватил ее под руку, втянул в квартиру. Племянников усадил в кресла, включил телик. Киру увел на кухню. — Так, — строго произнес он, усаживая сестру за стол. — Выкладывай. Что там у вас стряслось? И Кира, давясь слезами, принялась рассказывать. Про скандалы из-за ее желания работать. Про то, как она изо всех сил старалась быть идеальной женой и матерью. Но все без толку — Дима словно с цепи срывался, стоило ей заикнуться о чем-то кроме борщей и пеленок. — Кир, да как же ты терпела-то? — сокрушенно покачал головой Пашка. — Бросила бы ты его давно. Ну что это за жизнь, в самом деле? — Все думала, одумается, — горько усмехнулась Кира. — Да и куда я с детьми? К родителям в Кострому? Тут из гостиной выпорхнула Пашкина жена Вероника. Окинула гостей изумленным взглядом. — Доброе утро! — пропела она. — Кира, какими судьбами? Паша со вздохом пояснил: — У них там... разлад с Димкой. Кира, в общем, к нам пожить приехала. С ребятишками. Вероника удивленно приподняла бровь. Кира внутренне поморщилась. Ну да, легко представить, что невестка о ней думает! Сестра мужа на голову свалилась. Еще и с выводком! — Что ж, обустраивайтесь пока, — сухо произнесла Вероника после недолгой паузы. — Паша вам поможет. А у меня сейчас встреча насчет семинаров по личностному росту, не могу опоздать. И она упорхнула, оставив Киру в легком ступоре. Вот тебе и родственная поддержка! Хотя чего еще ожидать от Вероники? Кира никогда не питала к невестке особо теплых чувств. Уж больно та была... поверхностной, что ли. Вечно порхала, обсуждала всякую чепуху. Личностный рост какой-то на ночь глядя. И это в тридцать лет!

Зоя Арефьева.

СБЕЖАВШАЯ В ХОЛОД. Анна Елизарова. - Одумайся! Детей погубишь, сама сгинешь... не дождусь я от вас и весточки-и... Бабка сидела на табурете посреди прохода и смотрела на то, как Тамара упаковывает последние вещи. Женщина выла белугой, причитала, умоляла дочку одуматься. - Помёрзнете тама! Руки-ноги - всё отморозите! Себя не жалеешь, так хоть над детьми сжалься! - Мама, хватит катать истерику, не пугай детей, - отрывисто бросила Тома. Она оценивающе вертела в руках ситцевое платьице младшей дочери. Брать, не брать? Отбросила в сторону... Зачем оно там, на морозе. А до следующего года девочка из него вырастет. - Вот вернётесь назад без ушей и носов - не приму! - продолжала устрашать бабка.. - Ой, что делает заполошная! Я не могу!... Она наклонилась к полу, подняла чистый, но дырявый детский носок (из тех, что были лёгкими, летними) и высморкалась в него. Дети тоже, испугавшись, что мать везёт их на верную смерть, притихли и спрятались за бабку. Младшенькая, семилетняя Саша, спросила: - Бабушка, а куда наши уши и носы подеваются? - Отморозите вы их, унученька! Там, на Северах, знаешь морозы какие? У-ух! А плакать вообще нельзя, слёзы на щеках замерзают. Сплюнешь ежели на улице, так пока долетит слюна до земли, то уже в лёд превращается. - Ах! - пугались её больше дети. Бабка только раззадоривалась, говорила, натирая носком переносицу: - Или же видишь - сидит воробушек на ветке, ты думаешь, что он живой, а как подойдёшь ближе, то понимаешь, что он словно ёлочная игрушка - блестит от корки льда, замороженный, мёртвый, - закончила она дрогнувшим голосом и опять заплакала. Притянула к себе внучек, представив и их в таком положении, как у воробушка, а те уже сами реветь готовы. - Ну сочиняешь ты тоже! - возразила со смехом Тамара, - тебе-то почём знать как там на Севере? Ты там никогда не была, всю жизнь просидела в нашем селе. - Дядька твой служил, он рассказывал! - Ну по крайней мере уши и нос у дяди Вити на месте, вернулся живым-здоровым, - заметила справедливо Тамара. - Не слушайте, девочки, бабушку. Там, говорят, зима настоящая! - сделала она круглые и весёлые глаза, - снега как наметёт под крышу, хоть на сани садись и катись от самой печной трубы вниз! И слякоти нет, как у нас, и сырости. Будем с вами пельмени лепить и хранить их в сугробе, а не в холодильнике, я слышала, что местные так делают. Бабка крякнула с сарказмом: - Ага, утащат собаки твои пельмени на раз-два, тоже мне радость. - А мы их, бабушка, спрячем в клетку, не дурные же, - возразила старшая внучка Ира. - Правильно, Иришка, умница! - поддержала дочку Тамара, - и папа ваш никогда-никогда нас там не найдёт, ни одна душа не знает куда конкретно мы едем, кроме бабушки. Все разом притихли, опустив глаза. Бабка сказала, глядя в сторону: - Зря ты на это надеешься, Тома. Дети-то его, захочет - найдёт. Есть милиция, органы разные... - Его лишили родительских прав! Да и не нужны ему дети... Он меня искать будет... И не найдёт! - Меня бросаешь... Внучек увозишь. Совести нет совсем, - упрямилась бабка. - Ты ещё молодая, хоть и называешь себя бабкой - шестьдесят лет всего. Другие у тебя есть дети и внуки. Да и в присмотре ты не нуждаешься, сама за кем угодно ещё приглядишь. А я жизнь хочу начать заново, мама! - взмахнула на плечо свой медицинский халат Тамара, - Надоело мне здесь всё: не позавидуют, так кольнут, не схитрят, так пожадничают. Ругань надоела, зависть, радость от чужой беды. Вот мне Машка, подруга вроде бы, и та говорит на днях с предвкушением: "Скоро твой выходит, я слышала. Нагулялась ты на свободе вволю! Ох и разомнёт он об тебя вновь кулаки! Ха-ха-ха!". Прямо ржёт, как лошадь. - Да ну тебя, не может быть, - не верила бабка. - Как есть говорю. Поедешь в город, стоишь себе спокойно в очереди, так кто-нибудь, бывает, толкнёт и саму тебя виноватой сделает. Раз, два - и свалка, крики, оскорбления... и самое удивительное, людям это словно в радость, как норма у нас... - Ну не все же такие. Есть и у нас люди хорошие. Просто мы темпераментные. - Конечно есть, но в целом... Устала я от этого, чувствую себя белой вороной. Я верю, что есть места, где на рынке тебя не обсчитают, на работе пациенты не нагрубят, никого при тебе не обсудят... Ой, не могу больше! Сбежать хочу от всего! А тем более Миша из тюрьмы выходит! Не хочу я его даже видеть! Натерпелась! Посидев ещё немного, бабка встала наконец и прошлёпала на кухню, чтобы собрать на стол. Хотела она накормить путешественников до отвала, ехать-то ого-го: до самой Москвы, а там пересадка до Архангельска, и потом ещё до посёлка или что оно у них там, в холодине той. Бабка тот посёлок представляла стоящим на льдине, вокруг чёрный лес, из которого выглядывают медведи и волки. А как ещё представлять север человеку, который всю жизнь прожил на южных землях? Тамара же собиралась решительно, поезд был в ночь. Уже и вещи крупные вперёд отправила, через неделю должны доехать. Было как-то радостно уезжать, волнительно. Работу ей предложили в посёлке, фельдшером. Обещали жильё и северные надбавки. Тамару всегда завораживали картины настоящей зимы, её суровые, но такие потрясающие виды. Кто знает, может именно там она найдёт свой уголок покоя и счастья, раз уж здесь не срослось? Муж у Тамары скатился в пьянство... Если поначалу просто мог слегка наподдать ввиду горячего нрава, то с выпивкой становился всё злее. Терпела Тамара, как и всякая баба в те времена. Лицо напудрит, синяки скроет под одеждой и вперёд. Миша ведь, когда трезвый и в хорошем настроении, совсем другой человек. Любила его Тамара за харизму и силу, за, казалось бы, вечную молодость на розоватых, бархатистых щеках. По-настоящему он начал бить жену, когда та заговорила о разводе. Напьётся - и давай... Тамара раз обратилась в милицию... А на следующий раз муж избил её настолько сильно, что попала она в больницу, месяц лежала с переломами рёбер и травмой головы. Всё зафиксировали. Мать была свидетелем. Мишу посадили на три года. За это время Тамара с ним развелась и добилась лишения родительских прав. Три года почти прошло, младшей дочке уже семь лет, а нет-нет, да вспомнит: - Мама, а помнишь как папа тебя бил? Мне было страшно...

Перелом. Виктория Токарева.

Татьяна Шмидт.

Встреча Автор : Заметки оптимистки - Дочь, завтра год, как бабушки не стало - надо съездить на кладбище. Я что-то приболела, не могла бы ты сама съездить? Купи конфет и пирожков, раздай там на помин. - Хорошо, мам, я давно уже не была в родной станице. Хоть мы и переехали в город, а душа просится в родные места. Наталья собрала сумку и поехала сама на машине. Станица находилась в 3-х часах езды. Наталья планировала остаться там с ночёвкой в бабушкином доме, который на настоящий момент стоял закрытым. «Вечером можно сходить к школьной подруге Верочке, которая вышла замуж сразу после школы и осталась в станице, – думала Наталья. Купив в местном магазине конфет и выпечку, она сразу отправилась к бабушке и дедушке на могилки. Дул сильный ветер, иногда срывался снег. «Ну и погодка! – сокрушалась Наталья. – Но, что поделать?..» Людей на кладбище не было. Наталья шла по тропинке мимо надгробий. С удивлением находила там имена и фамилии знакомых. «А я ведь даже не знала, что многих уже нет…»

Ответственный работник. Евгений Чеширко.

Родственники. Марина Ралле.

Еду в Ленинград. На свидание. Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало — все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали. — Да, да! Проводница: — Чай будете? — Пожалуй… Принесите стаканчик, — улыбнулась я. Проводница прикрыла дверь, и я слышу ее крик на весь коридор: — Нюся, дай чай старухе! Все. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?! Нельзя ли повернуть поезд обратно?… В шестьдесят лет мне уже не казалось, что жизнь кончена, и, когда седой как лунь театровед сказал: "Дай Бог каждой женщине вашего возраста выглядеть так, как вы", спросила игриво: — А сколько вы мне можете дать? — Ну, не знаю, лет семьдесят, не больше. От удивления я застыла с выпученными глазами и с тех пор никогда не кокетничаю возрастом. Фаина Раневская.

Александр Гутин.