Предыдущая публикация
Улица Асула – обыкновенная улица;
она не в старом Таллине и не в самом новом, а как бы в «среднем», куда не возят туристов: считается, что ничего тут особенного нет. Обычные дома, похожие друг на друга, обычная архитектура. Второй этаж, квартира четыре, на маленькой табличке маленькие буквы: «Йоала», и сам он распевает за дверью. Я стояла и слушала. Две девчонки пробежали мимо и засмеялись. Счастливые, каждый день слушают знаменитость, и билет покупать не надо. Пожилая женщина замедлила шаг: «Хорошо поет сосед».
– В Таллинне я редкий гость, – грустно заметил Яак в начале разговора, – на дом «приходится» всего четыре дня в месяц. Жена обижается: «Это ужасно! Нам с сыном только и остается видеть тебя по телевизору и беседовать с тобой по телефону. Янару уже шесть, ему нужно побольше бывать в обществе отца». Конечно, Дорис права, плохо, когда люди постоянно разлучаются. Они там, в Таллине, а я где-нибудь за тысячу верст. Все думал: вот возьму отпуск – уже два года без него, – поедем куда-нибудь втроем. Опять не получилось. После Сопота сразу начались гастроли...
– Ваша работа сделала вас настоящим путешественником.
– Я всегда жил в небольших городах. Сначала в Виллянди, где родился, потом переехал в Таллинн. У нас в Эстонии города такие компактные, уютные. И вот я жил в своем «игрушечном» Таллинне и далеко никуда не отлучался. А стал ездить на гастроли, понял, какая огромная моя страна, какая красивая, какие в ней живут хорошие, добрые люди. И даже когда зимой вдруг попадаешь куда-нибудь на север и на улице мороз под тридцать – тебе тепло. Ведь главное, чтобы люди холодными не были. Знаете, я уже вполне мог бы стать обладателем значка «Турист СССР»: только за год побывал в Киеве, Одессе, Челябинске, Ташкенте, Ростове-на-Дону, Казани, Волгограде, Перми. Но только артисты или их близкие знают истинную цену всему этому.
Истинную цену «легкомысленной» эстраде.
– Яак, перед вами когда-то стоял вопрос: кем быть, который вы решили счастливо. Но легко ли это было?
– Счастливо, но не совсем легко. Долго я разрывался между двумя страстями – между нежной флейтой и грубым автомобилем. Но все по порядку. Музыка окружала меня с детства благодаря маме – она музыковед. В три года я спел арию из оперы «Аида». Близкие пришли в восторг и решили, что судьба моя определена. Родители стали водить меня на концерты классической музыки, а я на них упорно засыпал. Но они не отчаивались. Когда мне исполнилось семь, записали не в простую общеобразовательную школу, а с музыкальным уклоном – взрослые всегда своего добиваются. Я же совершенно этого не хотел. Мне было ужасно тоскливо сидеть дома и петь сольфеджио, когда за окном друзья запускали змея или гоняли мяч. Словом, в эти годы я, как самый типичный вундеркинд, «варился» в Бахе и Моцарте. Но потихоньку от мамы пел под гитару на школьных вечерах. А однажды в летние каникулы устроился на авторемонтный завод и увидел там «карты». С этого все и началось. В общем, к тому времени и музыка для меня стала делом серьезным и картинг – тоже не шуткой. Я продолжал разрываться на части, и казалось, в конце концов рухну от напряжения, потому что если я что-то делаю, то выкладываюсь максимально. И все-таки я поступил в училище по классу флейты. Но пока картинг оставался, он шел параллельно...
– «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?»
– Тогда, конечно, – вполне серьезно ответил Яак. – Я действительно был так увлечен тем и другим, что слышал свои ноктюрны, играя на флейте и сидя за рулем «карта». И все-таки подступил выбор. Я понял: нельзя идти сразу по двум дорогам. И выбрал музыку. Но спорт не помешал, а помог мне в пении. Ведь спорт – это воля, собранность, дисциплина, а все это необходимо певцу.
– Почему все-таки из всех музыкальных инструментов вы выбрали именно флейту?
– Знаете, хороший флейтист «на вес золота» в любом джазовом ансамбле. А я считал: уж если быть музыкантом, то непременно джазовым. И потом казалось, на маленькой флейте быстрее и легче научиться играть, чем на большом фортепиано. Я тогда и не подозревал, какой это сложный и коварный инструмент, как будут от него неметь губы и деревенеть пальцы. (В музыкальном училище освоил еще гитару, ионику, фортепиано.) Но ничто даром не проходит. Этот маленький деспот, как я иногда называю свою флейту, все-таки сослужил мне добрую службу: научил правильному дыханию. Дыхание – существенный момент в пении, над его постановкой бьются годами в музыкальных училищах и консерваториях. Игра же на флейте требует большого объема легких и умения рационально использовать запас воздуха.
– Когда и как вы впервые, вышли на сцену?
– Дебютировал в ансамбле «Кристалл». В его составе выступил впервые в жизни на республиканском телевизионном конкурсе инструментальных ансамблей. Это случилось в 1966 году. «Кристалл» стал победителем, и Кикерпуу, известный эстонский композитор и редактор музыкальных передач на телевидении, предложил нам выступить с часовой программой на голубом экране. «Только с одним условием, – сказал Кикерпуу, – кому-то придется петь. Целых шестьдесят минут инструментальной музыки – это многовато для слушателей». Тогда я сказал: «Ладно, я попробую». И спел несколько песен. С поры той телепрограммы я – эстрадный певец. И, скажу вам, по-моему, это довольно опасная профессия – для тех, кого излишне поначалу обласкивают. Три-четыре года успехов – и иллюзия, что стал «кем-то», а потом часто разочарование чуть ли не на всю жизнь, и многие, увы, не могут понять, почему спустя некоторое время никто уже не предлагает им выступления, почему вдруг исчезли толпы поклонников, друзей... А на эстраде, известное дело, вакантное место занимает кто-то другой, так сказать, новый «идол», которого после нескольких лет успехов заменит следующий «микрофонный» голос. Я знаю об этом, как теоретически об этом знают все. И потому часто заставляю себя убегать от некоторых на первый взгляд «соблазнительных» предложений: не соглашаюсь на записи, выступления в случайных развлекательных программах, отказываюсь от многих песен, если они кажутся мне слабыми, заставляю себя работать, когда не очень хочется.
– С какими композиторами вам было интересно сотрудничать? С какими хотелось бы работать снова?
– Я работал со многими композиторами и с большинством из них снова хотел бы встретиться. Это мои земляки: Кикерпуу, Ойт, Кармо. И еще Мартынов, Тухманов, Зацепин, Журбин. Особенно мне повезло с Раймондом Паулсом. Я спел в Сопоте его песню «Подберу музыку», и она стала лауреатом.
Когда меня спрашивают о причинах моего успеха в Сопоте, я отвечаю, что много работал, старался, а про себя думаю: все это так, конечно, но, наверное, еще и потому все так удачно получилось, что, когда пел: «Подберу музыку к глазам. Подберу музыку к лицу», – представлял Дорис и пел именно для нее.
– По какому принципу вы отбираете песни в свой репертуар? Что тут для вас важнее: мелодия или текст?
– Не знаю, назовешь ли это принципом... Самое главное: песня должна мне понравиться с первого взгляда. Да, как человек. Потому что в песне, как и в жизни, для меня важно первое впечатление. Теперь что важнее? Песня – музыкально-поэтическое произведение. Значит, здесь одинаково важны и текст и мелодия. Они друг без друга не могут жить в этом случае. Необходимо, чтобы стихи были настоящие, чтобы в них мысль и чувства были, чтобы заставляли думать. А не набор слов в рифму. Как-то я услышал по радио песню, в которой без конца повторялось: «Понимаешь, милый?» Я так ничего и не понял. Без музыки стихи не споешь, понятно. И потому она тоже должна быть настоящей. Ведь музыка – особая форма отражения жизни, ее проблем. Не помню, кто сказал: «Музыка выражает отношение к происходящему, выражает всегда, даже тогда, когда кажется, что она ничего не выражает». Хорошо? Словом, каждая песня – маленькая история из жизни, может быть, даже из моей. Так получилось с песнями «Подберу музыку» Паулса и Вознесенского, «Фотографии любимых» Тухманова и Харитонова.
– Говорят, Йоала «повзрослел». Это как-то отразилось на репертуаре?
– Разве можно сказать про человека «повзрослел», если он стоит на пороге своего тридцатилетия. Так что я уже... в возрасте. И беззаботного Йоалы эпохи «Солнечных часов» нет. Сегодня стал строже относиться к репертуару. Не хочу «шедевров» на один день. Я получаю много хороших песен, но спеть все и не пытаюсь: нельзя объять необъятное – во-первых, а во-вторых, не все они мои, не все созвучны моей душе.
– У вас есть кумиры, Яак?
– Клифф Ричард. Был и есть. Артист с яркой индивидуальностью. Смотрите, сколько всяких течений и направлений родилось и умерло, сколько «звезд» погасло, а он есть. Из наших эстрадных певцов с большим уважением отношусь к Софии Ротару, Алле Пугачевой.
– Вы как-то заметили: «На гастролях день очень длинный, намного длиннее, чем дома». И чем вы его заполняете? Ведь концерты только вечером?
– Смотрю город, окрестности. Вообще столько всего нового узнаешь! Часто приходится бывать с концертами на заводах и фабриках. Я уже познакомился с массой всяких производств. Знаю теперь, как делают тракторы, макароны, гвозди. Недавно в Куйбышеве побывал на шоколадной фабрике «Россия». Очень интересно и... вкусно.
– Яак, вам так часто приходится выходить на сцену, вы, наверное, уже привыкли и вовсе не волнуетесь?
– Когда я еще только начинал петь на профессиональной эстраде, перед выходом я бывал сам не свой, холодели руки, из головы, казалось, все вылетало, и я думал: скорее бежать отсюда подальше, к чему мне эта нервотрепка?! Так, в Сопоте выхожу на сцену Лесной оперы, ноги ватные, думаю: международный конкурс, такой масштаб, я-то здесь при чем... Но все кончилось хорошо. И уже, казалось бы, ко всему пора привыкнуть, но все равно волнуюсь перед каждым выступлением. Какой-то крохотный чертик сидит внутри и не дает никогда успокоиться. Вообще если артист за пять . минут до выхода преспокойно уплетает яичницу, если ему плевать на все, значит, дела его плохи, он уже ремесленник.
– Кстати, влияет ли на ваше выступление «величина» сцены?
– Хотите сказать, на маленькой провинциальной эстраде я могу меньше растрачиваться, поберечь про запас силы, энергию? Так?
– Примерно.
– Нет, не могу. И выкладываюсь. одинаково в залах любого размера. Ведь есть масса людей, которые не могут приехать в большой город на концерт. Но этим людям тоже нужна песня. И я должен спеть для них ничуть не хуже, а даже лучше, чем на солидной эстраде. Чтобы люди, уходя с концерта, не сказали: «Потерянное время». По-моему, это самые обидные слова для артиста. Значит, его искусство не дошло до ума и сердца слушателей, то есть вечер прошел впустую. В общем, если люди пожертвовали для меня свободным временем, я не имею права их разочаровать. И еще: там, в провинции, не такой уж богатый выбор для зрителей, часто мы, гастрольная группа, единственное вечернее культурное мероприятие в маленьком городе. Тут уж надо стараться изо всех сил: ведь по нас судят обо всей эстраде.
– Яак, когда вы возвращаетесь в Таллинн...
– То у меня бывает полно работы. Во-первых, выступаю со своей группой «Радар». Мы постоянно готовим что-то новое. Летом принимали участие в культурной программе Олимпиады. Основная наша концертная площадка была на Таллинской регате, но ездили также в Москву, Ленинград. Сейчас снова готовим «премьеру», но это пока секрет.
Во-вторых, когда возвращаюсь в Таллин? Я иду на радио. Там у нас со звукорежиссером Эдуардом Каттаем тоже дел хватает. Работа в студии звукозаписи доставляет мне истинное удовольствие. И если со мной что-нибудь случится вдруг – видите, я говорю уже как старик – ну что-нибудь такое, из-за чего я не смогу выступать, вдруг потеряю голос, тогда пойду... в звукорежиссеры. Это самая интересная работа... после пения, конечно.
– Работа, работа – это слово чаще всего встречается в ваших ответах. Но ведь есть же, наверное, и хобби?
– Если появляется свободное время, люблю посидеть в четырех стенах собственной квартиры, чтобы вокруг ни зрителей, ни слушателей. Но эта жажда одиночества быстро проходит. Впрочем, это не хобби. Тогда вот так. Мое хобби: музыка, музыка, музыка! Слушать, играть, сочинять, импровизировать. Но свои сочинения пока никому не показываю, прячу в «дальний ящик».
– Некоторые наши читатели считают, что лишь классическая музыка будит мысль, заставляет работать мозг, а эстрадная, в особенности рок-музыка, кроме нескольких приятных минут да расшатанной впоследствии нервной системы, ничего не дает. Что вы думаете но этому поводу?
– Начнем с того, что сам я люблю разную музыку. И в зависимости от настроения с удовольствием слушаю Баха и импровизации Элтона Джона. Ну, а рок-музыка? Явление незаурядное. Это не только мое личное мнение, а мнение критиков-профессионалов. Не согласен, будто только классическая музыка «будит мысль», а рок только «расшатывает» нервную систему. Все зависит от качества музыки и доз, в которых ее воспринимать. Звуковой хаос, усиленный при помощи современных технических средств, нервы, конечно, не укрепляет. Но опять же не знаю, как я стану воспринимать любимого Баха, если он будет звучать в моей комнате двадцать четыре часа подряд.
Мои музыкальные пристрастия со временем меняются. Сегодня меня очень интересует джаз-рок. Его называют «высшей ступенью рок-музыки». Это все, конечно, спорно. Но определенно одно: ранний рок-н-ролл, тот, который прапрадедушка джаз-рока, превратился в многосложную музыкальную форму. Тут и исполнители должны быть профессионалами в лучшем смысле слова, и слушателям требуется определенная подготовка. Помните, что сказал Дмитрий Дмитриевич Шостакович? «Современная музыка сложна. Но разве так уж просты сразу и до конца были понятны современникам Бетховен, Мусоргский, Скрябин?»
Современный рок напоминает губку. Ансамбли, исполняющие джаз-рок, используют в своих пьесах обработки и интерпретации произведений Баха, Бетховена, Чайковского. И получаются вовсе не пародии на классиков, а интересные, достойные внимания вещи.
Я слышал, например, как один японец исполнял «Картинки с выставки» Мусоргского с помощью сложного синтезатора. «Картинки» я сразу и не узнал. Они совершенно преобразились, в хорошем смысле, в них появилось что-то фантастическое. Несколько странно, но любопытно. Каким будет рок в будущем? Кто предскажет? Может, исчезнет вовсе, уступив место старине, классике. А скорее всего достигнет наивысшего подъема, вобрав в себя самые различные стили. Ведь он уже «заинтересовался» ближневосточными мотивами, английскими детскими песенками, деревенскими балладами, классикой. И у этого направления в музыке все больше почитателей. Клифф Ричард, выступая в нашей стране, сказал: «Когда-то меня слушала только молодежь, теперь – люди от 15 до 50». А Клифф – «рокер» с двадцатилетним стажем.
В общем, я за эксперименты в музыке, ведь возможности ее невероятны.
– Нескромный вопрос, Яак. Вы когда-нибудь проваливались на концертах?
– Никогда. А если бы такое вдруг случилось, перестал бы выступать и занялся бы чем-нибудь другим, ну, может быть, картингом или водными пыжами, которые тоже очень люблю.
– Ваши пластинки спрашивала в Куйбышеве, Таллине, Ленинграде, Москве... Продавщицы из отделов грамзаписи пожимают плечами: «Яак, наверное, не любит записываться». Когда же будет большая пластинка?
– Одна была в 1975-м. Но это уже далекое прошлое. Новый диск не записываю не потому, что не люблю записываться. Просто пока не хочу «гиганта»: боюсь надоесть. Представляете, если из каждой квартиры многоэтажного дома будет разноситься мой голос. Яак Йоала превратится в стереотип.
– Вы, наверное, «в сорочке родились», Яак? Вам везет в вашем деле. У вас есть Дорис и Янар, которые всегда вас ждут. И люди на улицах узнают. Чего еще желать?
– Видели, наверное, по Таллинну ходят трубочисты? Так вот, есть примета: оторвешь пуговицу от куртки этого черномазого приятеля – будешь счастлив. Я пуговицу оторвал еще мальчишкой. И вообще-то везло. Как-то неудобно говорить, но я счастлив. Когда узнают на улице – приятно. Но это не самое главное, это в конце концов временное явление: сегодня узнают, завтра перестанут. Быть счастливым и удовлетворенным не одно и то же. И собой я вовсе не всегда доволен. Послушаю иногда себя со стороны, и кажется, плохо. Надо больше работать. Тогда, может быть, решусь приехать в Москву со своим сольным концертом. Пока это для меня как далекий Олимп. Но я до него попробую добраться.
Елена Михайловская
(журнал "Смена" №1286, декабрь 1980)
Следующая публикация
Нет комментариев