Предыдущая публикация
Как объяснить немецкому театралу, вас ист дас rukomoynik?
Прогулка по Екатеринбургу с Александером Калем — переводчиком пьес Николая Коляды и других русских драматургов.
автор Светлана Ломакина/фото архив героя публикации; заглавное фото: А. Каль в квартире Н. Коляды, 1993 год
Наш новый герой-иностранец Александер Каль преподает на кафедре лингвистики Уральского федерального университета, руководит своим Центром немецкого языка.
В Екатеринбург Каль приехал в 1991 году: переводить современные русские пьесы для германских театров. Его пригласил Николай Коляда, тогда начинающий драматург, а теперь худрук и режиссер, пожалуй, самого известного в России частного театра («Коляда-театр»).
В Екатеринбурге тогда было холодно, голодно и опасно (как раз в 91-м началась криминальная война между «уралмашевскими» и «центровыми»). В общем, безумству храбрых поем мы песню и задаем герою уточняющие вопросы.
Александер Каль показывает автору «Нации» уральскую столицу, в которой живет 33 года. Фото: Светлана Ломакина
— Александер, вы рассказывали о своем прибытии в Екатеринбург: очень зримая картина. Ночь, улица, гремящий старый троллейбус. Вы едете по темному городу в свою новую жизнь...
— Меня раньше об этом много спрашивали и обязательно удивлялись: как ты можешь здесь жить? Мол, для иностранца это что-то особенное, удивительное. Галина Волчек даже шутила, что попросит для меня орден Дружбы народов! Потому что ладно бы я еще жил в 90-х в Москве, но в Екатеринбурге! (Смеется.)
Хотя мне это всеобщее удивление непонятно. А вы как жили тогда? А чем я так уж от вас отличаюсь?
...Да, мы приехали в Екатеринбург ночью, вышли из вокзала в полную темноту. На весь город тогда был всего один освещенный проспект — Ленина. И мы шли наощупь, подталкиваемые восторгом молодости. (Смеется.) Потом я, конечно, купил фонарик и ходил с ним. В Екатеринбурге же рано темнеет, уже в четыре часа дня.
Затем квартира: из крана текла коричневая вода, я такого тоже никогда не видел. И в магазинах была очень странная система: товар надо было попросить в одном месте, а платить за него в другом, на кассе. Конечно, я первое время не догадывался записать эти цифры, что мне называли, бегал туда-сюда.
Но я эту новую жизнь не оценивал в категориях «плохо-хорошо», мне все было интересно. Я попал в другой мир, учился понимать его. И если бы меня это пугало, я бы тут не остался.
Каль с Колядой у ларька на рынке, 1995 год.
Сегодня Екатеринбург со всех сторон очень удобный город. При этом здесь любят изучать языки, интересуются другими культурами, поэтому у меня есть работа.
— А откуда вы родом?
— Из городка Лёррах, 50 тысяч жителей. Очень живописное и богатое место, туристы приезжают туда в отпуск. А мы детьми пешком ходили в соседние Швейцарию и Францию, границ не было.
Но мне моя жизнь казалась банальной: школа, гимназия. Обычная немецкая семья: мама была домохозяйкой, растила троих детей, папа работал инженером. Я же хотел другого, уехать из этого крохотного городка, увидеть большой мир!..
Семья Каль, 1968 год. Александер — мальчик справа.
Я увлекался театром. Ближайший был в Базеле, в то время один из лучших немецкоязычных. И мы регулярно его посещали. И я, конечно, был в восторге. Мечтал связать с театром свою жизнь. Отец, технарь, человек разумный, говорил: в театре будет сложно найти свое место, возьми вдобавок что-то из языков, они тебя прокормят.
А в то время, еще до объединения Германии, как раз началось «открытие миру» Японии, Китая и России. Но не хватало лингвистов, владеющих этими языками. Восточная культура, их иероглифы, были от меня далеки, поэтому я выбрал русский. И поступил в Свободный университет Западного Берлина.
Хотя русскую литературу я открыл для себя раньше. Еще в колледже преподаватель посоветовал прочесть солженицынский «Один день Ивана Денисовича». Потом были «Дети Арбата» Рыбакова, Достоевский, Толстой и почему-то Тургенев, хотя он непопулярен на Западе.
В 1989 году Германия объединилась, и мы с подругой стали как вольнослушатели ходить в университет имени Гумбольдта Восточного Берлина. У них на кафедре славистики было больше семинаров по русской культуре, чем у нас. И вот так однажды на лаборатории драматургов я познакомился с Николаем Колядой. Он был очень открытый, отвечал на все вопросы и зазывал в гости.
Через месяц нас, немецких студентов, пригласили в Москву на стажировку в институт имени Пушкина. Мы снова встретились. Коляда достал нам контрамарки, и мы начали впитывать русский театр. Знакомились с живыми легендами: Волчек, Виктюк! А у Валентины Талызиной, подруги Коляды, я даже жил несколько дней перед отъездом на Урал: с транспортом было сложно, и пока Николай не мог меня забрать, она приютила.
Каль и народная артисткая РСФСР Валентина Талызина нашли общий язык еще и на почве любви к кошкам.
— Зачем он так тянул вас в Екатеринбург?
— Он искал переводчика своих пьес на немецкий, переводами, что делали до того, был недоволен. Первая пьеса, которую я перевел, называлась «Американка». Коляда хорошо знает немецкий, ему перевод понравился. Мы нашли издательство, заключили договор на пять пьес. Потом у меня появились другие авторы. Так и пошло-поехало. Театры и драматурги были довольны моими работами, значит, я неплохо все делал. Всего я перевел 112 русских пьес. Мои переводы до сих пор изучают как образец на романо-германском отделении УрФУ.
...А с «Американкой», вспомнил сейчас, связана забавная история. В 1994 году на первый фестиваль пьес одного драматурга «Коляда-Plays» приехал среди прочих театр из Каcселя. Давали «Американку» на немецком. В конце одна русская зрительница встала и сказала: «Я, конечно, не понимаю на немецком, но мне кажется, что по-русски эта пьеса как-то интереснее». (Смеется.)
Драматург Николай Коляда и его немецкий переводчик на первом фестивале «Коляда-Plays».
— У Коляды очень сочный язык. Вот, к примеру, он пишет про посудомойку: «Она мантулила на кухне восемь лет». То есть тяжело работала, впахивала. Насколько сложно переводить такие вещи?
— Сложно, но можно. Проблема скорее в другом: в незнании немецким зрителем русских реалий. Вот, к примеру, в одной пьесе у Коляды свою роль играл умывальник: такая штука, которую подвешивают, заполняют водой, у нее есть подпрыгивающая палочка.
— Рукомойник?
— Да, он самый. С ним герой производил какие-то манипуляции, он был важен. Но для немца система этого умывальника непонятна. Поэтому вся сцена не работала. И Коляда согласился заменить предмет.
Или другой пример. У него есть пьеса «Черепаха Маня», и там важную роль играет Вася Лановой, его образ. Но европейскому зрителю эта фамилия ничего не говорит, если же поменять его на немецкого актера похожей фактуры, то возникнет вопрос: а с чего это русские вспоминают нашу знаменитость? Выкрутились тем, что нашли мировую звезду, которая в представлении Коляды была похожа на Ланового.
В 2014 году «Коляда-Театр» переехал в новое здание — отремонтированное помещение бывшего кинотеатра «Искра» на проспекте Ленина. В театре два зала: Малахитовый (120 мест) и Гранатовый (60 мест). Фото: Светлана Ломакина
— Какие-то традиции, обычаи удивляли вас в начале вашей русской жизни?
— Традиции и обычаи — часть моей работы. Я их собирал, изучал: мне это нужно как переводчику, потому что они возникали в пьесах. Лучший подарок, как известно, книга, а для меня тогда — книга с русскими пословицами, поговорками, приметами.
— И какая ваша любимая русская пословица?
— Хочешь кататься, готовь сани летом.
— Вы в одну соединили две.
— Я знаю. (Смеется.) Еще нравится «и рыбку съесть, и сковородку не мыть».
...Даже просто гуляя по городу, я выхватывал из уличных разговоров какие-то слова, обороты. Ну и потом рядом был Коляда, я мог ему в любое время позвонить и спросить: а почему нельзя здороваться через порог?
Правда, однажды Коляда мне подкузьмил. (Смеется.) В самом начале я довольно долгое время жил у него в квартире. На кухне стояли табуретки, мне на них сидеть было неудобно. И я захотел купить такой маленький коврик, чтобы было помягче. Спросил, как это будет по-русски. «А, это поджопник называется», — говорит Коляда. Я пошел в магазин «Товары для дома» и, интеллигентно поправляя очки, спросил: «Вы можете дать мне поджопник?» Слава богу, тетеньки оказались с юмором, я тогда был молодой и красивый, так что все обошлось. (Смеется.)
Дружеские уральские посиделки с Сергеем Маковецким и Николаем Колядой, 1997 год.
Есть еще такая история о Николае Владимировиче. В Германии Коляда жил у меня в гостях. Каждый день я его спрашивал: ты хочешь ужинать? Он отвечал: нет. А потом выяснилось, что он все это время ложился спать голодным. Потому что у русских принято уговаривать: да ты поешь, садись, давай. А я этого не знал и по-немецки не хотел давить, навязываться…
Что мне действительно приходилось терпеть в России поначалу — этот ужасный укроп! Раньше, что бы ты ни заказал, его сыпали везде: в салаты, в мясо, в рыбу! Еще о еде: я категорически не понимаю шубу. При этом с окрошкой все не так просто... Когда я впервые ее попробовал, подумал, что в мире еще не придумали ничего хуже: как это можно — залить лимонадом салат? А теперь я не могу жить без нее. Все потому, что в первый раз мне ее дали со сладким квасом, а вот если квас правильный, с кислинкой — совсем другое дело!
— В девяностых в вашей биографии вдруг возникает еще одна строчка — «телеведущий».
— За десять лет моей жизни в России интерес к переводам несколько утих, и мне надо было искать другую работу. Пригодилось то, что советовал папа: языки. Я начал преподавать немецкий в лицее. Но проработал недолго, полгода. Уволился, потому что Коляде заказали цикл пьес-одноактовок «Хрущевка», их надо было очень быстро перевести и отправить в Германию. Отправляли, помню, из ТЮЗа: там был факс! Сегодня все это смешно вспоминать, а тогда ты попробуй переслать 35 страниц, заплати за них еще… Так вот, как раз в это время меня пригласили на местное телевидение. Канал назывался АТН — «Авторские телевизионные новости». Я вел программу «Навигатор»: полчаса в воскресенье вечером рассказывал людям о том, что происходит в мире культуры.
Одной из наших задач было показать, что Екатеринбург — это не провинция, а полноправная культурная столица. Вот такая выставка, рассказывал я, проходит в Сан-Франциско, такое биеннале сегодня в Берлине, а вот что в Москве и Екатеринбурге... И получалось, что везде происходит что-то важное и хорошое, а в целом мы — один мир. Мне эта концепция ужасно нравилась, и не только мне: меня даже выдвигали на «ТЭФИ» как лучшего ведущего. О нас говорили, было такое единение культур! Но грянул дефолт 1998-го, и проект закрылся.
Я все реже что-то переводил и постепенно совсем ушел в лингвисты: преподаю в университете, занимаюсь своим языковым центром.
— Немецкий орднунг, порядок, и русский авось — два полюса жизни. Вы привыкли к авосю?
— Человек ко всему привыкает. И я привык к тому, что здесь все опаздывают. (Улыбается.) Хотя я в этом плане не поменялся. И от своих студентов требую, чтобы они приходили вовремя. Сам я в последний раз опоздал в университет в 2007 году, но у меня была уважительная причина. Трамвай попал в аварию, у него заклинило двери, я не смог выйти! (Смеется.)
Ведущий программы «Навигатор» Александер Каль с коллегой по телеканалу «АТН», 1997 год.
— Если бы вы сами написали пьесу, о чем бы она была?
— Конечно, о встрече двух культур. Ведь переводчик — это человек, который связывает два мира. Если пойти банальным путем, то можно взять любовную интригу: немец — русская или наоборот. Но скорее это была бы не драматургия, а проза.
Мне интересно было бы поговорить с читателем о том, как можно иметь разные взгляды, но соседствовать, дружить. Интересно искать больше общего в нас: того, что объединяет, а не разделяет. Да, люди разные, но это не значит, что они разные по значимости.
«Из России с любовью. Третий сезон» — проект журнала «Нация», создаваемый при поддержке Президентский фонд культурных инициатив. Это истории иностранцев, которые однажды приехали в нашу страну, прониклись русской культурой, просторами, людьми — и в конце концов сами стали немножко русскими.
Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этой историей в своих соцсетях.
#изроссиислюбовью #культурнаяволна #грантдлякреативныхкоманд #фондкультурныхинициатив
12+
Следующая публикация
Комментарии 2