Предыдущая публикация
Мы едем в машине, мы еле двигаемся.
У нас пора дождей.
Льет и льет без конца. Дороги не видно.
Но, знаете, на душе хорошо.
По радио джаз, я нашел Ганелина…
И продолжаю разговор с сыном.
– А я бы, сынок, пошел учителем, – говорю ему.
Сынок мой рулит и отвечает:
– Или неудачники, – говорит, – или идеалисты идут сегодня в школу.
Мой Илюша, доктор философии, три года проработал учителем, он знает, что говорит.
– На год тебя хватит, – говорит сынок. – Потом получишь инфаркт, я тебя знаю, на этом все и закончится. Сегодня школа – это самоубийство, папа. Не то, что в твои времена.
И я задумался. А как оно было, в мои времена?
Полетела жизнь назад, замелькали лица учителей и воспитателей…
Много их было. Кого же я помню?
В садике Раису Ивановну – с трудом.
В начальной школе Любовь Семеновну – туман.
Остроумного химика Васю Хлора, ироничного физика Георгия Ивановича, строгую математичку Полину Ефимовну, красавицу Раису Николаевну.
Помню. Но нет остроты впечатления. Размыт фокус.
– Что, вот так прямо, ни одного всплеска? – спрашивает сынок.
И я вдруг вспоминаю.
– Нет, был всплеск, – говорю, – был… Нинэль!..
Пришла к нам, сынок, классным руководителем Нинэль Львовна Маркова. Преподавала английский. Но не поэтому она вспомнилась, что у нас пошел английский. А потому, что вдруг появились в нашем классе забота и боль. Понимаешь? Забота и боль!.. Не за то, как будем английский знать, а какие мы будем человеки.
– Человеки! – повторил сынок. Это ему понравилось.
– Вдруг встречаемся у нее дома, - продолжаю, - вдруг говорим о дружном классе, а не об экзаменах и отметках. Вдруг с ней почти на равных. Вдруг не строгая училка у доски, а дорогой нам человек у плиты. Готовит для нас что-то потрясающе вкусное.
Мы как будто новую жизнь начали. Не знали, что это возможно.
Не знали, что это такой восторг – просто раскрывать друг друга, говорить по душам. Мы почувствовали, как это хорошо… вместе быть.
И только-только мы начали привыкать к новой жизни, как мужа ее переводят на работу в Москву.
И она уезжает.
И все заканчивается…
Нет, школа продолжается…
Но все не то. Снова будни. Снова предметы и экзамены. Снова из нас готовят тех, кто получит медали, будет поступать в ВУЗы, работать на заводах, вершить пятилетки… Но кому это надо?!..
Сынок слушает. Смотрит на дорогу. Машина прорывается сквозь дождь. А я приближаюсь к выводу.
– Закончил я два института, сынок, – говорю, – массу всяких курсов в придачу. Взяло это у меня годы, десятки лет. И сейчас, оглядываясь назад, я говорю тебе, – всю эту учебу можно было проскочить за один год, за полгода. Кроме размахивания корочками, нет в этом ничего.
Никогда, сынок, не пригодилась мне высшая математика, а уж физика и подавно. Не умер бы я без химии, прожил без биологии, политэкономии, теории сплавов, истории кино, начерталки…
Но есть то, без чего бы, не смог прожить.
Уважение к людям заложил в меня папа.
Умение общаться – мама. Попытки услышать другого, сопереживать чужой боли – этому я учился, где только мог. Cобирал по крупицам и на своем горьком опыте испытал тоже… Кто это нам преподавал?! Да никто! Жизнь преподавала… А потом еще добрался до самого главного, - до понимания природы человека, что вся она сплошной эгоизм, который не придавить, не отменить, не убавить. С ним можно только работать. И вот тут-то, сынок я и понял, что надо делать.
Надо все силы, все, без остатка, вложить не в образование, нет,
в воспитание. Нужно заниматься только одним, - воспитанием Человека. Главным это сделать. И через призму «Человек» – поверь мне! придут все знания.
Потому что в атмосфере любви все входит без сопротивления: и физика, и математика, все!
Я завожусь, говорю и говорю, потому что сынок слушает.
– Я бы ввел в школе, в институтах, да везде, новые великие предметы. Как научиться дружить?! Это посерьезней будет любой математики… Что такое любовь?! Это покруче любой физики. Что такое эгоизм, и как сделать так, чтобы он не разрывал нас, а соединял?.. Тут не устоят ни биология, ни генетика. Как услышать другого?! Как его ощутить?! Что такое связь между нами? Что такое Единство, наконец?
Э-эх, как много серьезных предметов, которые мы не проходили ни в школе, ни в институте. И наспех проскочили в жизни. Как много серьезных предметов, которые защитили бы нас от всего сегодняшнего безумия… Потому что соединили бы нас.
Пауза. Едем. Думаем.
– Предметы… это правильно, – вдруг говорит сынок.– Это, конечно, важная штука… Но не главная.
– Не понял?
– Не главное это, папа, – он вздыхает. – Главное, – где учителя, которые смогут подать это?!
Я смотрю на него, чувствую, что он попал в точку.
– Все случится, папа, если мы подготовим таких учителей.
И теперь уже я вздыхаю. Вздыхаю, похоже, громко.
– Только не вздыхай, – говорит сынок. – Только не думай, что их нет. Они есть. И у них болит душа за детей. Нужно только создать это всеобщее требование, чтобы воспитание Человека стало главным.
Все, чтобы это поняли! Что без воспитания – конец!..
Здесь я остановлюсь.
Мы еще долго ехали, долго беседовали.
Дождь закончился. Дворники скребли по сухому стеклу, а мы их не слышали. Потому что говорили о самом главном. И были едины в этом…
Кстати, сегодня мой сынок готовит таких учителей. Дай ему, Бог, силы!
Семен Винокур
*
Следующая публикация
Нет комментариев