Предыдущая публикация
3.
Во время обеда я подсел к Вовке Скулкину и не просто так, а с намерением выяснить у него насколько серьезно у него с Галей из города. Начинать разговор на эту тему, так сразу, было неудобно, пришлось изворачиваться и начинать с невинных вопросов:
- Слушай, Вов! –осторожно приступил я к допросу, Ты на граблях месяц работаешь, целыми днями трясешься на железном сидении, ноги еще не отсидел? – Я знал, что грабельщики подкладывают на сиденье кошму или фуфайки, но самому на граблях поработать не пришлось и мне казалось, что за день непрерывного сидения на граблях, непременно должны были уставать ноги. Почему я так думал,- не знаю, но сам не раз наблюдал, как спустившись с граблей, парни разминали в первую очередь ноги.
- Хочешь погрести? Вопросом на вопрос ответил Вовка, удивленно посмотрев на меня, не отрываясь от поглощения вкуснейшего супа.
- Нет, не хочу. Просто, мне кажется, что у вас, кто на граблях работает, ноги и спина должны к вечеру сильно уставать.?!
- Первую неделю так и было. Не поверишь – пластом лежал вечерами ночь спал, как убитый. Потом втянулся и привык. Зачем тебе это знать, раз на граблях не собираешься работать. Или собираешься, все же, перейти на грабли?
- Избави меня, бог от этого!- От мысли, что я буду сидеть на граблях целый день и потом ходить нараскоряку, по спине прошел холодок. – Мне с вилами лучше.
- Тогда у тебя должны руки уставать, но я что-то этого не замечаю. Вон, по вечерам, сколько шпаришь на баяне!
- Мне интересно, ведь, за день устаешь? Так? Так. – Убежденно заговорил я, поскольку в этом был абсолютно уверен. – Потом вечером, - я считал час ночи вечером, -еще такую даль подружку провожаешь…
- Какая там даль?
- Не говори, от клуба до дома Яковлевых побольше километра будет!
- Ну и что? Мы и дальше ходим…
- О-о! Куда же дальше-то? – Я удивленно уставился на Вовку, его ответ меня, действительно, удивил. – Дальше поле. Дом Яковлевых последний дом на улице.
- А еще дальше – первый бор! – Скулкин гордо посмотрел на меня и принялся за чай. – Вот до первого бора и ходим. Иногда…
- Ничего себе чего! Два с лишним туда и столько же обратно. Даете! А комарики не съедают? – Вопрос был с подковыркой, но Вовка этого не заметил.
- Комары? А ветки на что?
Меня, конечно, интересовали не комары с ветками и не километры до дома и бора:
- Как она тебе?
- Кто?
- Вот, непонятливый! Подружка твоя городская?
- Ее Галей, кстати, звать, а по фамилии она Медведева. Наша с тобой ровесница, учится, как и мы, в школе. Перешла в восьмой. Неплохая девчонка.
- И серьезно у тебя с ней?
-Не знаю. Пока… - Вовка замолчал, задумался, а потом глянул на меня подозрительно и поинтересовался, - а тебе зачем?
- Что зачем?
- Знать про то, с кем я, как я?
- Господи, да просто. Мы с тобой кто?
- Покуда друзья…
- Ну, вот! Этим все и сказано.
- Ты случайно не клинья ли собираешься подбить к ней? А? – Все так же подозрительно глядел на меня мой дружок и товарищ, выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Еще не хватало схватиться нам на виду у всего стана! И я предпочел промолчать. –Не получится. Она – моя. Понял!
- Твоя, твоя… - успокоил я Вовку, поднимаясь с места, чтобы отнести посуду поварихе. Проходя мимо обедающих людей, бормотал себе под нос: «Держи карман шире. Была Галя ваша, а будет наша. Была ваша, станет наша…»
После обеда, как и было заведено на покосе, полагался час отдыха. Мужики и бабы, не все конечно, укладывались отдохнуть в тени, парни и мальчишки ушли на озеро ловить рыбу, а девки и бабы отправились за ягодами и сырыми груздями, коих здесь было в избытке. Многие из них умудрялись напластать полведра клубники или набрать с ведро отборных груздей.
Здесь надо сказать немного об озере Лешутино, возле которого располагался наш стан, и которое так притягивало к себе всех нас. Подход к озеру был топким и раньше до воды добирались по кочкам, которые пружинили под ногами, но держали человека. Это было очень опасно: сорвался с кочки и ушел в трясину. Такие случаи бывали в 40-е годы. Потом, во время лесозаготовок, лесорубы настелили гать от твердого берега до самой воды. Лешутино – большое озеро, густо заросшее по берегам камышом, имело овальную форму, примерно метров 200-250 в длину и метров 100 в ширину, было много удобных заливчиков, и попасть в них можно было только на плоту или лодке. Лодки на озере не водилось, плот был, вот, только отсутствовали весла, а шест, даже самый длинный был бесполезен. В озере в изобилии водился черный гольян и золотистый карась, ряски здесь хватало. Наши мужики ставили на озере в ночь мордушки, прямо с берега кидая их в воду на веревке, которую привязывали к кусту. Веревку, конечно, маскировали осокой, но мы, все равно, иногда их находили и опорожняли. Мордушки всегда были полны рыбы, сколько их не вытряхивай! Рыбачили и удочками, гольян брал на голый крючок, а карась требовал червя.
Жили на озере летом и две пары лебедей. Лебеди были очень осторожными и при нашем появлении скрывались в камышах, а вот утки всевозможных пород ничего и никого не боялись, видимо их здесь выстрелами не распугивали. Какой смысл стрелять, если все равно не достанешь?! Поговаривали, что у озера нет дна. Мы не раз опускали длиннющие палки в воду, пытаясь воткнуть их в дно, - бесполезно. По этой самой причине и не пытались исследовать озеро на плоту, - весла, ведь, не было.
Вообще, странное было озеро: когда начинало темнеть, в камышах слышались вздохи, всплески, хлюпанье, ворчание, и вдруг раздавался дикий хохочущий вопль, потом рев, который леденил душу и пугал всех, даже бесстрашных мужиков. Старики утверждали, что это Леший вышел на охоту и нашел очередную жертву. Мы им верили…
Если на прежних стоянках молодежь постарше оставалась ночевать в шалашах на стане, то здесь оставаться ночевать никто не хотел. Дикие раздирающие душу вопли на озере, внушали ужас. Их боялся даже конюх – сторож, охраняющий лошадей ночью, чтобы их никто не угнал или они сами не разбрелись по лесу. Недаром он имел двустволку с настоящими боевыми патронами.
Ах, как хорошо было, когда стан располагался на Сопке! Вот, где было настоящее раздолье: огромнейшее поле травы, небольшой глубокий лог, где из земли бил родник с прозрачнейшей и такой холодной водой, которая ломила зубы, если к ней припадали напиться. Этот родник давал начало ручейку, весело и с журчание убегавшему по логу куда-то вдаль, скорее всего к Белой Глине. От этого ложка местность постепенно повышалась и перед леском переходила в холм, который и назывался Сопкой. Рассказывали, что название Сопке придумал мой дед, который во время русско-японской войны, служил на Дальнем Востоке в Сибирскомказачьем полку. А на Дальнем Востоке вся местность в сопках. В центре Сопки из земли выходила каменная плита и на этой плите стояла пятидесятиметровая геодезическая деревянная вышка, поставленная здесь еще в 30-е годы неизвестно кем. Вокруг плиты из земли выпирали огромные валуны. Именно эта вышка, как магнитом, притягивала к себе парней, девчат постарше и нас, мальчишек.
Если удавалось подняться на самую последнюю, седьмую, площадку вышки, то можно было хорошо рассмотреть, что делается на десятки километров вокруг. Прекрасно в солнечный день просматривались Обь, деревни Ключи, Малетино, Милованово, Чингис, Столбово и Шайдурово. Наиболее зоркие из нас умудрялись разглядеть деревни и на противоположном берегу Оби. Саня Бабушкин утверждал, что наблюдал Антоново.
Изумительная красота открывалась нашему взору с этой вышки: бесконечный сосновый бор на восток, перелески, колки, луга и поля в остальные стороны света. Деревни и речки, текущие в озера. Дух захватывало от той красоты. Но лазить на вышку строго запрещалось: во-первых, была вышка очень старой и ненадежной, во-вторых, ее раскачивал даже самый легкий ветерок и она скрипела, как немазаное колесо у телеги, и, в-третьих, у многочисленных лестниц не хватало перекладин, от старости они подгнили и ломались под наступившей на нее ногой. Прозеваешь и все, Ты на земле, хорошо, если живой. Несмотря на запреты и опасность разбиться, мы все же забирались на вышку: кто на первую площадку, кто добирался до четвертой. Самые отчаянные добирались до верхотуры. Я только раз побывал на верхней площадке, натерпелся страху, когда вышка стала раскачиваться, с великим трудом спустился ( спускаться намного тяжелее, чем подниматься, потому что приходится смотреть вниз) и больше не лазил. Ну ее эту вышку, жизнь дороже!
На Сопке мне нравилось собирать слизун (разновидность дикого чеснока). Пока мы стояли на Сопке, я каждый день привозил домой по полной сумке этого чудесного растения. Мать его крошила и солила в бочонке, а дня через два подавала вместе с отварной картошкой. Объедение!
И еще всегда я привозил с покоса клубнику с кустиками. Этот кустик вручал своей сестренке со словами:
- Держи от зайчика подарок!
Людмилка, так звали мою сестру, принимала подарок и свято верила, что ягодки ей присылал зайка. Наблюдать за ней было интересно: она давала веточку кукле, приговаривая: «Ешь, Машенька, это заюшка нам прислал». Ела ягоды сама, обрывая их с веточки губами, а не пальцами:
-А завтра зайчик снова мне ягодок пришлет?
Я утвердительно кивал головой:
- Что мне передать зайчику?
- А пусть еще ягодок пришлет…
И я привозил ей клубники, костяники, смородины, а когда удавалось найти саранки, выкапывал эти головки и тоже вез ей. Привозя разные ягоды ли плоды, приходилось придумывать и зверька, который присылал ей подарки.
Это были зайцы, белки, бурундуки, лисы и даже лоси, отправлявшие свою посылку ей. Так делал наш отец, когда мы с братом Юркой были маленькими, так стали делать и мы.
Сегодня, во время отдыха, я никуда не пошел: ни за ягодами, ни за грибами, ни за рыбой на озеро. Про сестренку я помнил и решил привезти ей цветов. В перелеске, где находилась наша затяжина, их было великое множество и самых разных. Привезу ей сегодня красивых цветочков, быстренько нарву в конце работы и скажу, что птички послали. После сытого обеда меня потянуло в сон ( всю ночь не спал, все думал о Гале Медведевой). Выбрал местечко на травке в тени, постелил рубашку, прилег и незаметно уснул.
Спал, очевидно, крепко, так как не слышал, как стали подниматься люди и уходить на свои рабочие места. Проснулся от толчков в спину. Разлепил глаза, ничего не соображая. Надо мной стояла баба Стеня:
- Вставай, Володьша! Пора на работу. Тольша уже запряг волокушу и уехал.
Позевывая, я поднялся, протер кулаком глаза, умываться было некогда, и поплелся за напарницей в ту самую затяжину, где мы копнили сено до обеда. До конца рабочего дня оставалось целых пять рабочих часов. Может больше или меньше, это зависело не от нас, а от стогометчиков, которые ставили примет к стогу. А примет, по моим наблюдениям, был ничуть не меньше самого стога сена.
(Продолжение следует)
Следующая публикация
Нет комментариев