Предыдущая публикация
НАША ИСТОРИЯ
2005 год
ВЫШЛИ ИЗ КОМИ И ПОКОРИЛИ ФРАНЦИЮ
Ницца и весь Лазурный Берег в восторге от коми-пермяцких бабушек из деревни Кукушка.
Деревенские бабушки — это наша человеческая нефть. Чтобы убедиться в этом, надо, конечно, поместить бабушек в иноземный контекст — дома своих сокровищ не разглядеть. В Ницце, на фестивале русской культуры, бабушек из коми-пермяцкого фольклорного ансамбля «Кукушка» встречали так, словно ждали всю жизнь. Не знаю, как в Брюсселе на путинской «Европалии» лепили экспортную Россию (и в Америке — на выставке «Россия!» в Музее Гуггенхайма), а в Ницце Россия была узнаваема — в спектаклях Юрия Погребничко, Василия Сенина, Андрея Могучего, в песнях бабушек много русской тоски в разных обличьях. Кстати, свою тоску французы зовут эк-зис-тен-ци-а-лизм — и употребляют с удовольствием.
Визит бабушек мгновенно оброс анекдотами — недаром соседи с Вятки зовут коми-пермяков комиками.
Проезжая мимо самого дорогого в Европе отеля «Негреско» с эйфелевским куполом, шесть бабушек разом перекрестились: «А храм-то действующий?».
Еще какой действующий: если ты знаменит, то живешь в стенах «Негреско», расписанных Пикассо, Кокто, Дюфи. Помолиться своему и чужому богатству сюда приезжали «битлы», Ростропович, Бриджит Бардо, Софи Лорен. Бабушки не пошли: вера у них православная, деревенская. Повязали красные платки — «так видать друг друга далеко» — и легкими матрешками пошли в бар Национального театра Ниццы петь на деревенском ужине, где гостям подавали северный деликатес — соленые рыжики, переводимые как «шампиньоны». Зато слово babouchki не требовало перевода.
На концерт пришли не только выходцы из русской колонии в Ницце. Слухи об авторских самоварах Алексея Богданова в стиле тиффани, инкрустированных стеклянной мозаикой, быстро разлетелись по курортникам. Всем также хотелось попробовать, что стоит за коми-пермяцким словом «пельмень» — ведь в китайских ресторанах эта попавшая из Китая в Сибирь еда называется иначе. Потомки тех, кто издавал в двадцатых годах «Голос Ривьеры», тревожно вслушивались в перевод с коми-пермяцкого и поглядывали на мозаичный самовар с инкрустацией Pepsi: аллегорический, он безусловно содержал кипящую нефть легенд народов мира.
Звучит песня, и вот уже забыты упокоенный в Ницце Александр Герцен, Гоголь с написанными здесь «Мертвыми душами», Ницше с задуманным в соседней деревне Йез «Так говорил Заратустра», Глинка с премьерой «Жизни за царя» в Ницце 1879 года. Чу! Babouchki дают шаляпинскую «Не велят Марусе за речку ходить». Сердце стонет, паркетные доски скрипят под ногами ниццеанцев, упражняющихся в «топотушках».
Наутро после концерта гуляем с бабушками по Ницце.
Английский променад — длинный бульвар вдоль морского берега.
Блондинки на роликах, водолазы на мотоциклах. Бабушки в тапочках — после выступлений в концертных сапогах болят ноги.
— Ох, море-то сине! Вот оно, Лазоревое…
— А у нас, в Кукушке-то, — ключи. Нет водопровода. Одежду полоскать в Сепольку ходим, речку нашу ближнюю. Есть ишо Иньва, но то к Кудымкару. Шестьдесят домов в Кукушке. А название пошло — Кукушкин село основал. Ну и живем…
Площадь Гарибальди, ресторан морских гадов
— У нас в деревне такое не едят. Мы с собой рыжиков привезли, капустки квашеной, Меланья нам борщ варит (Меланья Мильбер — продюсер фестиваля русской культуры в Ницце. — Е.В.). А устрицы и пиццы мы не едим. Чудное угощение.
От омлета с рыбой ля Путин (La Poutin) с ужасом отказались: «Свят, свят»…
На выходе из ресторана к бабушкам подходят несколько пожилых местных жительниц, почти ровесницы бабушек — шпильки, юбки до колен, маникюр, и изо всех сил желают им хорошей прогулки и доброго здоровья. Бабушки на коми-пермяцком отвечают им — мол, и вам не чихать, бесшумно в тапочках удаляются. Француженки остаются на шпильках у своих «Рено-Пежо», страшно довольные беседой.
Старый город
На узких улицах старого города бабушек ожидал фурор. «Гранд-дамы! Бабушки! Россия!» — у продавцов в лавках словно вспенилась кровь. Бабушек интересовало свежее мясо в красивых витринах и цены на посуду. «500 рублей солонка», — посчитав в уме, проинформировала остальных Домна. Красные платки построились в линию и больше к витринам не подходили.
— Пенсия у нас где-то по три тысячи выходит. Часто детей или внуков кормим на нее, если безработные. Лес-то валить не у всех получается.
Мимо то и дело проносятся кареты «скорой помощи»: в Ницце живут много стариков, кому-то дети устроили пенсию на Лазурном Берегу, а в гости приезжают редко. Одиночество.
— А вы как от болезней лечитесь?
— Некогда болеть нам, песней и лечимся. С утра как встанем — и до вечера: коровы, куры, козы. Весной — сажать, полоть, потом сено ворошить, там грибы полезли, там картошка назрела — все рук требует. У нас и больницы в Кукушке нет, медпункт. А так — допинг примешь, ну водочки, песню грянешь, ребята с нами, сыны наши, молодые плясуны, — и весело. Чего болеть?
Песен у нас много — отцовские, материнские, рождественские, свадебные, троицкие, поминальные. Раньше песен жалели петь и дарить, теперь всем поем, записываем слова. Вам такую дарим:
Как на горке на пригорке
То стоит деревня.
Да всего четыре дома.
Там живут одна вдовица
да три девицы.
Одна Марья, друга Дарья
Третья-то была Катюша.
Да у Катюши друг Ванюша.
Часто Ваня к Кате ходит
Да понемножку денег носит.
Да руб, когда полтинной,
Когда золотую гривню,
Когда синюю бумажку,
Когда ситцеву рубашку,
Когда шелковый платочек,
Когда аленький цветочек.
Одна журналистка назвала нас как-то: «старые перхоти». «Зачем таких старых перхотей еще куда-то везут?» А потом услышала, как поем, — извинилась.
— На 25 лет подарили нам видеокамеру, потом видик. Мы в избе-читальне смотрим, чего наши ребята наснимают. Сами не умеем, жалко — такую красоту нечаянно тут увидели.
В пальмы, растущие по побережью, как подорожники, бабушки не поверили. «Пальмы? Да ну тебя?» — и спрятались в платки. Зато уважили пирамидальные кипарисы. Посмеялись над местными соснами: «А сосны у них маленькие, тошшенькие». Ну наверное, раз коми-пермяцкий регион сосновой целлюлозой живет…
На прогулку в русскую часть города сил не хватило. Они сидят на кроватях, три коечки в ряд в двухзвездном отеле. Допили «Русский размер», допели песню, скоро обед — борщ из французской капусты. Ничегошеньки нет в них от портрета коми-пермяка, нарисованного этнографами: «Недоверие, упрямство, пессимизм — вот что характеризует коми-пермяка. Вид его унылый, черты лица выражают мрачность и неподвижность» (этнограф Жаков, 1990). Шесть бабушек-коми, живущие без водопровода и больницы, в течение недели дарили французским старикам, закрывшимся на виллах с комнатными собаками на правах наследников, отсрочку от одиночества, — троицкими, свадебными, рождественскими. И плевали на этнографов.
Текст и фото с сайта novayagazeta.ru
Следующая публикация
Нет комментариев