Предыдущая публикация
В нашей деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не прочь! ...(Николай Рубцов)
Деревня
Давно хотел записать свои воспоминания о большом пласте жизни, связанном с деревней, и всякий раз останавливал вопрос-кому это надо, кроме меня. В конце концов я назначил своих внуков на роль тех, кому это надо, без всякой надежды, что этот текст их заинтересует. Я исхожу из того, что мне были бы интересны воспоминания моего отца или дедов о каком-то из периодов их жизни, которых они не оставили.
Выбирая с чего начать, я решил начать с не покидающего меня воспоминания о моменте прозрения, когда я понял, что этот деревенский мир уходит навсегда. Это было лето 66-го года. Я был уже студентом и приехал в деревню, как всегда, так как никаких планов на лето не устроил. В студотряд меня никто не пригласил, на путешествия денег не было, так что по инерции я прикатил сначала домой, а потом в Лысково и оттуда в деревню. Друзья мои деревенские были где-то, кто в армии, кто на заработках, так что пребывал в большой тоске. Дед и бабушка еще были живы, в деревне был еще дядька- младший брат отца- Витя и два его сына Серега и Саня. Они были погодками с разницей в возрасте меньше года. Я был намного старше и единственно, что мы делали вместе ходили на рыбалку на Ургу, которая текла в 300 метрах от дома. В деревне еще было десятка два семей и было стадо. Стадо задавало ритм жизни. Утром коров, коз и овец выпроваживали со скотного двора, в обед бабы с подойниками ходили к Урге доить коров, а вечером стадо пригоняли в деревню и на полчаса деревня покрывалась облаком пыли мычала, блеяла и мекала на всю округу. В один из вечеров перед отъездом в Лысково я, как всегда, смотрел на эту толчею, когда хозяйки вытаскивали из стада свою орущую скотину, чтобы загнать ее обратно на двор. Был теплый вечер, на душе был полный покой от этой пасторали. Вдруг мне пришла мысль, что эту картину я вижу и ощущаю в последний раз, и что через несколько лет моего отсутствия в этих местах эта жизнь исчезнет навсегда.
Семьи моих родителей были расселены по соседним деревням Скучихе, Каменке, Золотухе, Ананье, Низовке. В Скучихе жили отцовские, в Каменке мамины, а в других их близкие родственники. Деревни эти были на реке Урге на стыке трех районов Горьковской области-Княгининского, Лысковского и Спасского. Все деревни близко примыкали к Урге, отойдя от нее на расстояние ее весеннего разлива. Мои самые ранние воспоминания связаны с Каменкой, где мама жила в родительском доме. Я был там до 2-3 лет. Помню лишь отдельные сцены, как мы играем с ровесницей соседкой Верой Балавиной на теплом полу избы, как я писаю с крыльца и матерным словом выражаю свое неудовольствие, что не писается, и мама ругает меня за это, как стою на бортике колодца во дворе нашего дома и меня мама в панике хватает боясь, что я туда упаду, и как я пою, сидя у мамы на руках, ..Когда я был мальчишкой, носил я брюки клеш.. на проводах моего отца в тюрьму. Последний эпизод оспаривался двоюродной сестрой моей мамы Ниной Судариковой, свидетельницей этого периода моего детства, которая говорила, что я скорее всего запомнил проводы кого-то из родственников в армию, а не проводы отца, так как был слишком мал, чтобы петь блатную песню. Но я всегда считал, что это были проводы отца, о которых в семье потом вспоминали, говоря о черном вороне, приехавшим за ним. Первое воспоминание, связанное со Скучихой относится к возрасту 3,5 года. Видимо, была рыбалка на Урге, и мы попадаем под сильный холодный дождь. Я простужаюсь, у меня корь и меня увозят в Лысково. Более отчетливые воспоминания относятся к пятилетнему возрасту. Мои родители после возвращения отца из тюрьмы приезжают в деревни на летние престольные праздники на Петров День в Скучиху и на Девятую в Каменку. Каменка, меня одевают в праздничную одежду и отпускают с деревенскими мальчишками погулять. Мы идем на Ургу к мельнице. Жаркий день. Мальчишки залезают в реку по пояс и начинают вытаскивать из береговых нор раков. Мне тоже хочется поймать рака и меня зазывают ловить вместе с ними, говоря, что тут мелко. Я спускаюсь и ухожу с головой на дно. Меня тут же вытаскивают смеясь. Оказывается, они просто пошутили. Я в растерянности, от обиды всплакнул. Меня отводят домой, переодевают в обыденную одежду и запрещают продолжать гулять.
Престольные праздники были разные в соседних деревнях. Каменка была от Скучихи всего в двух километрах, но это были разные деревни. Каменка была селом. В нем была церковь, хоть и деревянная (судя по фото на Каменском сайте она до сих пор стоит). До революции там были поместья-целых две барщины. Следов прежней жизни было мало. В церкви был зерновой склад. От одной барщины не осталось ничего, от другой пруд, в котором барин разводил карпов, но карпов в пруду уже не было. В некоторых домах можно было увидеть французские книги из барских библиотек, которые иногда шли на растопку печей, так как другого применения не находилось, хотя многие Каменские были людьми торговыми и часто посещавшими Лысково, как райцентр. Похоже, что и в Лысково не было потребности в французской литературе. У маминой тетки Насти Судариковой в кладовой можно было найти биллиардные шары из слоновой кости, которые семье достались при растаскивании барского имущества. Чего делать с ними было непонятно, но из-за экзотичности предметов их хранили. Бабушка моя Дуня была из богатой семьи, от которой осталась только кирпичная кладовая с массивной железной дверью и огромным амбарным замком с очень сложным ключом, купленным, видимо, в Лысково, которое славилось на всю Россию такими замками. В Лысково это ремесло осталось до сих пор и сосредоточено сейчас на Заводе металлоизделий. У меня в лаборатории в Москве несколько металлических шкафов и сейфов с табличкой этого завода. В этой кладовой я спал, когда бывал в Каменке в юности. Там было тихо, тепло ночью и прохладно в летнюю жару.
Скучиха была другая. Похоже, что там не было истории и народ поселился там, как на выселках. Название, видимо, от слова скучиться, а не скучно. Обитатели Скучихи отстаивали название деревни, когда районное начальство пыталось его сменить на Заречное, считая, что нехорошо советской деревне иметь название, намекавшее, что в ней скучно жить. В церковь ходили в Егорьевское, которое располагалось на левом берегу Урги напротив Скучихи, но в большем отдалении от реки, чем Скучиха. Начальная школа была, но в среднюю ходили тоже в Егорьевское, а позже в Троицкое, где школьники должны были постоянно проживать. Классное помещение в Скучихинской школе было всего одно и в нем шли занятия для учеников с первого по четвертой класс. Как семья там оказалась мне никто не рассказывал. Я узнал из застольного разговора с дядей Пашей- братом отца, что дед обосновался в этих местах перебравшись из голодных краев. Бабушка происходила из села Ананья, которое, как и Егорьевское, на левом берегу Урги чуть выше по течению. Как мне говорил отец, бабушкина отца убили эсеры в Васильсурске во время революции. Дед с бабкой поженились будучи вдовой и вдовцом. Она имела дочь Таисью, а дед сына Ивана, который впоследствии уехал на Дальний Восток и был перво -строителем Комсомольска на Амуре и его почетным гражданином. Народ в Скучихе был диковатым. Электричество появилось незадолго до моих первых посещений, а радио при мне. Старухи поначалу радио боялись. В тех домах, хозяева которых установили радиоточку, оно никогда не выключалось. У моих радио не было, так как считалось бесовщиной. Первый раз, когда я уже понимал где я, я появился в Скучихе лет в 5. В это время в дедовском доме жили только он с бабкой и Саня-младшая сестра отца, которая была слабоумной. У деда было большое хозяйство. Кроме дома с садом-огородом, был еще один сад в некотором удалении у ручья, текшего от одного пожарного пруда к другому и далее к Урге. Кроме того, был усад за этим садом-кусок земли, на котором росли пшеница, овес, конопля, лен и гречка. Набор культур каждый год был разным. В саду у дома была пасека, в которой было около 20 ульев, и кузница-дед был кроме всего прочего, кузнецом и все металлические издели в доме были сделаны им. Сохранилась фотография, на которой он перед полком с молотом и наковальней во время Второй мировой. В саду находилась также баня, сделанная по-черному. Баня делила сад на две зоны-охраняемую пчелами и не охраняемую. В охраняемую до захода солнца входить было нельзя, так как пчелы атаковали. В период медогона сад весь был под запретом. Пчелы атаковали и на улицах. За каждый укус дед давал односельчанам стакан меда, так что пацаны норовили его получить. Дом был организован по одному стандарту с другими деревенскими домами. Он состоял из двух комнат- передней, в которой были образа, и задней с большой русской печью, на которой бабушка готовила еду и каждый день пекла хлеб и сладкие плюшки для меня, а позже и для остальных внуков. В передней была еще одна печка-подтопок, которую топили в морозы. Под домом был погреб заполненный картошкой и кринками с молоком и простоквашей. Вдоль всего дома было большое крыльцо, в котором не было потолка и только крыша дома. В нем стояла примыкавшая к стене скамейка с ведрами ключевой воды. Воду приносили из родника, располагавшегося метрах в 50-ти от дома. Вода в нем всегда была ледяная. Над комнатами был чердак, увешанный сушеной соленой рыбой из Урги. У деда были две сети и лотка- ботник, с которой он из забрасывал сети. Сети он плел сам специальным челноком. К дому примыкал скотный двор, в котором содержалась скотина- коровы, овцы, козы и иногда поросята, а также всегда куры. Во дворе был колодец и погреб, заполнявшийся с зимы льдом. Погреб служил холодильником, в котором хранили мясо и масло. В колодце вода была близко метр-полтора от поверхности и использовалась в основном для полива. Скотный двор был крыт соломой и на жердях у конька были стрижиные гнезда. Справа на крыльце была дверь, которая никуда не вела. В створе висел необычный умывальник с двумя носиками низкий кувшин на подвесе. Такой я видел только в исторических музеях. Перед домом были две кладовые называвшиеся амбарами. В одной хранился сундук с добром, где лежали выходные одежды и другие ценные вещи. Там же была лежанка, где я обычно спал, когда бывал в Скучихе летом. В другом амбаре хранились рыбацкие сети и лошадиная упряжь. Был еще и зерновой амбар, весьма просторный с множеством сусеков для разного вида зерна и муки. Такого большого и богатого хозяйства, как у деда в округе не было ни у кого.
В Каменке и Скучихе были разные технологии заготовки сена и зерна. В Каменке сено с валков в клади возили на телегах, что при ухабистости заливных лугов было не очень удобно, когда как в Скучихе это делали намного элегантней. Делали, так называемые, лозы. Брали две молодые березы с толщиной ствола, как у стандартной оглобли, их скрепляли поперечиной, к которой прибивали несколько крупных березовых веток. Кроны берез и эти ветки создавали скользящий по земле настил, на который клали сено, закрепляя его одной привязанной к поперечине веревкой. Стволы берез служили оглоблями, а на поперечине стоял возница лет десяти, который был счастлив выполнять эту работу. Такие упряжки летали по полю не обращая внимания на кочки и колдобины. Клади также метали по-разному. В Каменке было еще одно важное отличие, там многие избы топили торфом, так как у берегов Урги были большие, разрабатываемые залежи. В избах от этого неприятно пахло и этим запахом пропитывалась и одежда. В Скучихе торф тоже был, но его никто не добывал, а обходились дровами из соседних небольших лесов- Стрелки, Лисьих Нор и Рва. Иногда ездили и в Бобринский лес.
Жизнь в деревнях была схожей. Весной посевная, летом сенокосы, а в конце лета уборка урожая. В обеих деревнях выращивали зерновые, которые свозили в Лысково на элеватор. Были молочные фермы. Молоко отвозили из Скучихи в Троицкое на молокозавод. Про Каменку не помню. И там и там были конюшни, которые привлекали особое внимание мальчишек. Всех лошадей знали по именам. Зимой Каменские уходили на лесозаготовки на Керженец. Мой лысковский дед Дмитрий Иванович Панков отдавал им полдома в Лысково на проживание. Я помню эту пьющую, курящую и иногда дерущуюся между собой группу. В Каменке был собственных колхоз (скорее всего, вместе с Елховкой). В Скучихе, насколько помню, объединенный вокруг Троицкого. Помню даже, как я присутствовал в возрасте лет десяти в Каменке на шумных выборах председателя, на которых районное начальство пыталось навязать своего кандидата. По тем временам место было относительно хлебное с бесплатным жильем и зарплатой не только трудоднями, которыми расплачивались с крестьянами. В летней хозяйственной жизни мальчишки начинали участвовать лет с семи, главным образом, управлять лошадьми на сенокосе и доставке зерна от комбайнов на ток. Вознаграждение было двояким- трудодни родителям и возможность покататься верхом после работы на Ургу, чтобы помыть коней и самим поплавать на них в реке.
Река была главным местом дневных развлечений ребятни. Купание, ныряние с обрывистых берегов, рыбалка на удочку и ловля рыбы и раков руками. В Скучихе был культ ручной ловли. Рыбу ловили руками под берегом и в норах. В норах брали налимов, а под берегом разнорыбье- голавлей, плотву, окуней и т.д. Раков в те времен было много. Все выловленное тут же поедалось, будучи поджаренным на быстром костре из сена, вырванного из кладей. Взрослые ловили руками голавлей пониже в протоке за мельницей и язей в водорослях на перекатах. Голавли были крупные, иногда больше килограмма. Наилучшее время для ловли руками было до возведения запруды у мельницы, которое иногда затягивалось до середины лета. Урга мелела и все берега с норами и подмоинами становились доступны. Когда я прибывал в Скучиху, то первый вопрос, который задавал- запружена ли Урга. В Каменке этого всего не было, правда раков ловили. Помню, когда мне было лет 16 я удивил каменскую родню целой корзиной рыбы и раков, которых я поймал руками рядом с деревней.
Сенокос и уборочная страда были веселым временем, когда вся деревня трудилась как единый коллектив. Еще более веселым временем были престольные праздники. В Скучихе главным был Петров День 12 июля. Приезжали родственники из соседних деревень. К нам, из Каменки, где жила сестра деда Устинья, и из Золотухи, где жили его или бабушкины племянники. Приезжали на лошадях в телеге. Всегда было застолье. Дед выпивал несколько рюмок и становился разговорчивым, вспоминая в основном Первую мировую и Одессу. Дед пил спиртное только в престольные праздники. Детвору одевали по-праздничному и покормив выпускали погулять по деревне, где всегда что-то происходило. Мальчишки ходили по деревне за гармошкой и пели матерные частушки, так как возникала коллективная безответственность. Размах праздника определялся количеством гармоней, передвигавшихся по деревне. Вспоминая свою молодость в Скучихе, мой дядя Павел с гордостью за прошлое Скучихи говорил, что в его время 30-е – начало 40-х ходило пять гармоней. Наиболее ожидаемыми событиями праздника были драки. После застолья народ сильно выпив вываливал на улицу. Драки возникали по разным причинам. Обычно это происходило возле мест скопления, где девушки плясали и пели частушки под гармошкины страдания. То какой-нибудь пришедший на побывку солдат выбегал с вырванным из соседнего плетня колом и начинал им размахивать, пугая всех и показывая свою нераскрывшуюся ранее удаль, и ища в толпе какого-нибудь обидчика из детства, чтобы опустить ему на голову этот кол, то кто-то вспоминал обиду, нанесенную ему когда-то гостем из соседней деревни, и пытался на него напасть, а семья того, чьим гостем он является, вступалась за него и начиналась коллективная драка. Обычно по разным причинам за этот день происходило несколько драк, на которых мы пацаны бывали. Рассказов о драках хватало на целый год и проведилась оценка боевых способностей всех участников естественно в сочных нецензурных выражениях. На моей памяти убийств в Скучихе не было, хотя в соседних деревнях бывало. Желанными гостями на праздниках были дураки, которые приходили из соседних деревень. Местным, Каменским, был Коля Боба. Дураков ждали как дорогих гостей. Их угощали пирогами и выпивкой. За ними увязывались мальчишки в ожидании какой-нибудь дурацкой выходки или провоцируя на какое-нибудь смешное действие или высказывание.
Следующая публикация
Комментарии 15