Предыдущая публикация
В Наурском районе Чечни 8 октября 1999 года чеченский боевик Ахмед Ибрагимов, трудившийся до этого почтальоном и знавший всех жителей станицы Мекенской, решил устроить чистку на улице Широкой и зараз убил тридцать четыре русских односельчанина.
Среди убитых были старики, дети и женщины. Не пожалел он даже старуху под девяносто лет. Попытавшегося заступиться за русских детей местного турка-месхетинца он убил за компанию. Оставшиеся в живых русские, чьи прадеды жили на этих землях, бежали из станицы… Подобные зверства, когда были убиты сразу несколько семей, происходили по всей республике. В некоторые исламистские батальоны Ичкерии принимали только тех, кто убьет «пять неверных земляков», поощряли молодежь, которая желала защищать родину от оккупантов, такими условиями. А в самой станице Ассиновской еще летом 1992 года, задолго до войны, в церкви был совершён погром. Окончательно потерявшие совесть рабы шайтана расстреливали из автоматов иконы, а над священником Антонием Даниловым — настоятелем церкви — налетчики издевались прямо у алтаря, нещадно его избивая.
Все имеет начало. Я помню Чечню, утопающую в цветах, и свой родной город Грозный с фонтанами, звонко бьющими струями ввысь. Помню, как соседи разных национальностей угощали друг друга и помогали друг другу: русские, чеченцы, ингуши, украинцы, армяне… Поэтому я вновь и вновь исследую образование Ичкерии, чтобы понять начало всех событий.
Зима 1995 года выдалась очень суровой и снежной. Наш город был на грани катастрофы: отключены все коммуникации, кругом пожары, беспощадно летящие на Грозный бомбы и ракеты. После боевой зимы началась затяжная партизанская война: чеченские боевики закладывали взрывчатку на остановках, трассах и в зданиях, а потом, когда бомба срабатывала, российские военные от отчаяния стреляли куда попадут. Мирные жители постоянно находились между двух огней.
Весной наши души согрело солнце, заливисто запели птицы, кругом зазвучали голоса детей. И внезапно, когда никто не ожидал, идиллия прерывалась оглушительным взрывом, а почва уходила у нас из-под ног. Мы могли идти в школу или торговать с родителями на рынке, чтобы выжить в сложное время без пенсий и пособий, и вдруг пространство разрывал взрыв...
Те, кто не был ранен или убит взрывом, падал на землю и кричал от ужаса, а чеченские боевики, засевшие на верхних этажах жилых домов, стреляли из укрытий в российского противника, устраивая бои посреди белого дня. В ответ российские военные нещадно палили из пушек…
В Чеченской республике создалось двоевластие, и ни одна из враждующих сторон не желала уступать другой. За независимость мы никогда не голосовали, поэтому люди искренне считали, что живут в одном государстве, где открыты границы, одни деньги и одни паспорта. Это не устраивало чеченских националистов, которые начали между собой еще и религиозную войну за чистоту веры и постепенно втягивали в эти дебри сотни тысяч невинных людей других национальностей, обрекая их на мучения и казни. На время самых страшных боев чеченцы вывезли своих женщин и детей в Москву, в сопредельные республики или горные села, где войну знали по сплетням, и подставляли под бомбы и ракеты, обрушивающиеся на Грозный, нечеченцев в виде живого щита. Изредка мирные чеченцы и ингуши оставались сторожить имущество в нашей столице, их можно было встретить в подвалах. А чеченских женщин и детей были единицы, так как даже случайно застрявших пытались вывезти родственники, прорываясь на своих машинах в объятый огнем город. В затишье чеченские семьи возвращались.
Нас ждали российские флаги на военных базах и комендатурах, массивные военные укрепления за широкими и высокими бетонными ограждениями и при этом полная власть ичкерийцев и шариата по всем улицам. Ичкерийцы на ходу фальсифицировали исторические факты прошлого и настоящего, выдавая, к примеру, многочисленные потери в Грозном за «погибшее чеченской население», хотя по факту в 95-97% во всех районах под бомбами были русскоязычные, которых Красный Крест хоронил в траншеях на Карпинском кладбище и на кладбище в районе Консервного завода. Чеченские боевики пришли воевать к нам из сел, оставив свои дома в безопасности по договоренности со старейшинами, не стали вызывать огонь туда. Помимо войны русским землякам стало доставаться за все обиды со времен Кавказской войны.
Первые погромы в родном дворе на моей памяти случились в конце весны 1995 года.
–– Мама, что там за крики? –– спросила десятилетняя я, когда мы пошли за водой на «трубы». Большие трубы котельной тянулись от завода над речушкой Нефтянкой, и под ними была «пропасть», метров шесть-семь. Люди очень рисковали, когда лазили туда и из пробоин от снарядов и пуль наливали в ведра воду. Нужно было проползти по трубе на середину «пропасти» и там подставить под струю ведро.
Собирались мы с мамой тщательно: взяли ведра, бидончики и заодно прислушивались, не приближается ли стрельба и неопасно ли идти дальше своего угла.
–– Я не знаю, что там за шум, –– недоуменно ответила мама. –– Скандал, что ли, какой-то?!
Мы приостановились у овощного магазина на углу нашего дома № 92.
Остальные русские соседи, то есть все многочисленные нечеченцы нашего двора, услышав плач и гневные возгласы от дома № 96, попрятались. Несколько человек испуганно выглядывали со своих балконов, но молчали и ни во что не вмешивались. Какую-то семью били через многоэтажку от нас, вдалеке мелькали фигурки орущих людей, в ход шли камни и палки, но это было так далеко, что я едва могла рассмотреть и совершенно не понимала, что происходит. Однако рядом разворачивалась похожая картина, и ее можно было изучить детально.
Двое чеченцев в штатском вытащили за волосы пожилую соседку Алевтину из многоквартирного дома № 94 по улице Заветы Ильича, что расположился слева от нас, и швырнули ее, как куль, у деревянной скамьи, что стояла у подъезда. Седая женщина была в разорванном халате, без тапочек, босиком. Она совершенно недоумевала, что происходит. По ее разбитому лицу струйками текла кровь. «За что?! За что?! –– бесконечно повторяла она. –– Я же вас даже не знаю! За что?!»
У подъезда стоял уазик болотного цвета, рядом с которым крутилась полная чеченка средних лет. Она приехала с мужчинами, которые устроили погром. Алевтина, известная во дворе тем, что работала всю жизнь на заводе, содержала сад-огород и выгуливала свою большую белую собаку по кличке Бим за домом, выглядела очень напуганной. Она жила в трехкомнатной квартире одна, так как ее дети уехали работать на Север, а муж умер. Алевтина робко попыталась вернуться в свою квартиру, где хозяйничали неизвестные, но женщина с гор не позволила ей войти в подъезд, преградив дорогу. «За что? За что?» –– все время повторяла несчастная.
–– Ты у меня все украль! –– искажая слова, зло прокричала в лицо Алевтине чеченка.
–– Что я «украль»? –– пытаясь вытереть кровь со лба, удивленно спросила Алевтина. –– Я вас даже не знаю!
–– Я тебя знаю! Ты русский! Все украль! Двести лет назад! Москва виновата! Сталин виноват! Выселение! Депортация! –– продолжала кричать женщина с гор, путаясь в словах и то и дело пиная старую женщину, тесня ее обратно к скамье. –– Наши земли! Ваши дома на наших землях! Мы свое забрать! Вы все украль!
Несколько соседей Алевтины, вернувшихся перебежками с рынка, собрались небольшой стайкой недалеко от родного подъезда, в котором учинили погром, но близко не подходили, а перешептывались: мол, вероятно, избитая пенсионерка что-то натворила, раз приехали люди с гор и гонят ее.
Мы с мамой продолжали стоять на углу своего дома и недоуменно прислушиваться.
–– Надо помочь тете Алевтине, –– шепотом сказала я.
–– Во-первых, я пока не понимаю, в чем дело, а влезть в чужие разборки означает, что потом придут с претензиями к нам, –– строго сказала мама. –– Я одна с ребенком. Кто нас защитит?
Неожиданно в квартире на четвертом этаже, где жила Алевтина, раздался выстрел, затем жуткий собачий вой пронзил двор нескольких хрущевок.
–– Бим! –– Обливаясь слезами, Алевтина бросилась домой, но горянка опять ее грубо отшвырнула от подъезда.
Раздался еще один выстрел. И добрый лохматый Бим замолчал навсегда. Соседи, наблюдавшие за расправой на безопасном расстоянии, начали спешно разбегаться кто куда, а некоторые даже участливо кивали горянке, мол, столько вы пережили, а вас еще и «обокрали». От ужаса я выронила бидончики для воды и закрыла уши руками, так как увидела, что из подъезда, где жила Алевтина, показались воинственные чеченцы. Я подумала, что сейчас посреди двора убьют Алевтину и зажмурилась, а когда открыла глаза, оказалось, что мужчины вынесли паспорт –– бордовую книжечку с эмблемой СССР. Такая была и у моей мамы –– лежала в ящике стола.
–– Помни нашу доброту! ––Паспорт полетел на землю. –– Убирайся из нашей республики! Ты тут больше не живешь. Мы так решили! Провоняла своей псиной жилье, нам теперь еще ремонт делать!
Алевтина уже не спрашивала «за что?!». Неловко нагнувшись, она подобрала с асфальта заветный документ и с затравленным взглядом, который я видела у человека впервые, обреченно побрела по нашему двору. Ее взгляд был не похож на тот, когда мы в предчувствии смерти молились под российскими бомбами. В ее взгляде было осознание равнодушия соседей, унижения, отъема жилья, убийства лучшего друга Бима, пережившего с ней бои Первой чеченской. Те, кто следил с балконов за происходящим, отводили глаза, многие сделали вид, что ничего такого не произошло, что все в порядке. А горцы между тем стали вытаскивать вещи из уазика и заносить их в свое новое жилище.
Время страха диктует свои правила: на следующий день приехали другие машины, и другие мужчины с автоматами вошли в разные подъезды. Из дома № 94 выволокли учительницу Людмилу Петровну, нанося ей удары по голове. Русского соседа, который поинтересовался, что происходит, пообещали пристрелить, и он мгновенно спрятался за шторами. И каждый из живущих во дворе, кто хотел казаться лояльным, промолчал, не стал связываться с нацистами, был впоследствии избит, запуган или убит, за тем редким исключением, когда имел в своем роду чеченцев, крепкую защиту друзей вайнахов или его квартира попросту не котировалась.
Российская власть не вмешивалась в происходящее, полностью и бесповоротно развязав преступникам руки. Вначале гремели погромы, потом стали активно убивать. Только в нашем небольшом районе в августе 1995 года было вырезано пятнадцать семей. Палачи не таились, называли себя народными мстителями, которые таким образом борются с «потомками оккупантов».
Соседи буквально сменялись на глазах. Каждое утро появлялись неизвестные, заселяясь на «свободное место» благодаря воинственным родственникам. Для мстителей было важно, чтобы у жертв, тех, кто на самом деле был под бомбами и страдал от голода и осколков, было перерезано горло, поэтому в людей обычно не стреляли, предпочитая орудовать ножами. Когда оставшиеся в живых жильцы нашего двора обратились в российскую комендатуру, прямо указав на убийц, им сказали, чтобы защищались кто как может, и только помогли отвезти трупы убитых соседей на кладбище. Помощи по защите населения от властей России не было никакой. А горцы мстили беспомощным и невинным, а не тем правителям, которые развязали войну, хотя имена их были известны. Некоторые русскоговорящие упрямо верили, что их не тронут, потому что они свои и просто хотят жить там, где жили их далекие предки, строившие в республике школы, больницы, заводы, фабрики и работающие на нефтепромыслах.
Ошибочно думать, что хаос возник только из-за бомбежек. Как только в нашу республику из Эстонии приехал Джохар Дудаев и был избран президентом республики в 1991 году, его незамедлительно окружили националисты. Обильно посыпая солью старые обиды, фальсифицируя историю, пропагандисты Ичкерии развернулись на полную мощность, захватив местное телевидение и используя сомнительных активистов на митингах. Город был поделен на участки, в каждом районе установлен свой Комитет национального самоуправления. Когда мой дедушка, Жеребцов Анатолий Павлович, ветеран Второй мировой , погиб в больнице под бомбежкой, мама пришла в его грозненскую квартиру по улице Розы Люксембург, но ей разрешили только взять вещи, объяснив, что все теперь принадлежит Ичкерии и квартира моего деда в центре города отдана неизвестному нам чеченцу. Таким же образом была захвачена его вторая квартира-кабинет на остановке Грознефтяная. Мама осталась в недоумении, так как дедушка ничего не продавал и из больницы собирался вернуться домой, но после слов чеченских милиционеров: «Хотите жить, берите ребенка за руку и уходите» поступила, как посоветовали. Желая оправдать ярый, жуткий национализм, буквально перешедший в нацизм, обелить преступления против земляков, чеченские националисты изначально разработали хитрую схему, о которой поведали чудом выжившие грозненцы.
–– Приходили и переписывали данные наших паспортов, представлялись, что они из Комитета национального самоуправления. Такие ячейки появились сразу при Джохаре Дудаеве, –– сообщила Елена Николаевна из поселка Черноречье. –– Активистов интересовали обставленные большие квартиры. Девятиэтажки у Грозненского моря по улице Мамсурова, дома № 19, 19а, были построены на месте пустыря в 1982-1983 годах. Мама моя получила там квартиру от работы на ТЭЦ-2. Сколько в Ичкерии там было занято, захвачено квартир под присказки «возвращаем свое». Выселяли, убивали русских земляков семьями! И это еще задолго до войны! Разве там когда-то дома горцев стояли? Нет! Был пустырь. В чем была вина русских земляков, которые жили на своей родной земле у себя дома? Русские земляки работали на благо республики, строили заводы и фабрики, преподавали и лечили! В поселке Кирова тоже на пустыре были построены коттеджи для рабочих, и такая же история с захватом жилья! И так по всей республике!
–– Активисты из Комитета национального самоуправления Ичкерии тщательно составляли списки. В каждом районе был комитет, занимающийся, как они говорили, возвращением собственности. Выяснив, где семьи с детьми, старики и нет мужчин, активисты приглашали вооруженных родственников и друзей из сел на зачистку территории, давали наводку на обставленное жилье. Некоторых соседей под угрозой оружия заставили сесть в машины и увезли в неизвестном направлении. Соседи исчезли вместе с детьми и внуками бесследно! А некоторых убили прямо в жилье. Таких случаев много! –– поделилась жительница Октябрьского района Грозного Оксана Мельник. И, погрустнев, добавила: –– Моего мужа убили, когда он шел с работы. У нас пятеро детей. Я пыталась продать жилье, никто не покупал, говорили, так оставишь. Нас пришли убивать посреди ночи. Несколько чеченцев. Одного мы знали, муж когда-то помог ему с пропиской. Повезло, что нас отбили соседи-ингуши и на следующий день на своих машинах вывезли в Краснодарский край к дальним родственникам.
–– Допустим, много лет назад стоял дом и советские власти его кому-то отдали. Люди за полвека много раз переезжали, меняли и перепродавали жилье. Кому претензии предъявлять? Чеченцам и ингушам были выданы при Хрущеве ссуды, наделы земли и квартиры. Мой отец, вернувшись из депортации, взял ссуду и построил новый дом в столице. В селах наши дома стояли нетронутыми, никто в них не заселился. Зачем нужно было искусственно раздувать ненависть, провоцировать убийства земляков?! –– посетовал Магомед из Заводского района Грозного. –– Во время депортации 1944 года чеченцы и ингуши в Грозном практически не жили. Нас депортировали из сел. До 1957 года наши дома стояли заброшенными, травой поросли. Были крупные поселки заселены теми народами, кого под штыками НКВД согнали из Дагестана и Осетии, но это далеко не всюду. Чеченское селение Ачирешки было переименовано в Анцух, потому что туда заселили аварцев, и они его переименовали. Потом, когда чеченцы вернулись из Казахстана, аварцы почти сразу уехали, а селу чеченцы вернули прежнее название.
Выслушав свидетелей, я задумалась над тем, насколько в курсе происходящего был сам Джохар Дудаев, знал ли он о разграблении республики, захвате чужого жилья, геноциде, преследовании земляков по национальному признаку. И тут я вспомнила о том, что в опубликованном дневнике нашей соседки, Валентины Ивановны Белоусовой, жившей в Грозном по Сквозному переулку дом № 4, есть запись, которая, собственно, многое объясняет:
«Дудаев принимает такие законы, которые вообще не вязались со здравым смыслом, а о юридическом и правовом аспектах и говорить нечего. Одним из таких законов был закон о возврате собственности. Страдали от этого закона и работники химкомбината, проживающие в поселке Черноречье. К ним приходили бандиты с автоматами и требовали покинуть квартиры. Пригласили на завод Дудаева, чтобы прекратить этот произвол. В актовом зале собрались рабочие со всех цехов. Дудаев приехал с опозданием на три часа. Выслушав всех, он сказал: ‟А что вы хотите? Это наша земля!ˮ –– и уехал».
ПОЛИНА ЖЕРЕБЦОВА
НА ФОТО ГРОЗНЫЙ, ПЕРВАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА
ВНИМАНИЕ! Я автор чеченского дневника 1994-2004 годов. Мои герои - МИРНЫЕ ЖИТЕЛИ! Я собираю подлинные истории. Напишите мне в личку о войне и геноциде, все что помните. Спасибо!
Можете обратиться за Чеченским дневником и написать свой мейл, я Вам его подарю в электронной версии!
Следующая публикация
Комментарии 9
Блокируйте её!
Не вступайте в разговоры.