Предыдущая публикация
Повариха Нэлка или Никогда не говори: «Никогда!» (часть 2)
Итак, было начало июня...Горная тайга пробуждалась. В воздухе пахло багульником, от изб исходил смолистый аромат ошкуренных лиственниц. Хребет Сетте-Дабан, что в переводе с эвенского означает семь горных гряд, пестрел еще пятнами не дотаявшего снега, но его скалистые вершины уже манили к себе.
«Погодите, родные, - думали мы, разглядывая окружившие нас горы, - еще пару дней, освоимся и... - мы ваши!»
На третий день, разделившись на два отряда, мы покинули базу. Поисковый отряд, возглавляемый Василием Турунтаевым, загрузив на лошадей свои пожитки, ушел с базы первым. Они должны были промыть все ручьи нашей территории. Наш съемочный отряд из пяти геологов, четырех студентов и поварихи Нэлки, загрузив вездеход на месяц автономной работы, ушел за горный перевал в долину Харыллаха. Мы должны были сделать там проектную геологическую съемку пятидесятитысячного масштаба, т. е. исходить всю эту территорию с расстоянием между маршрутами в среднем пятьсот метров. Не слабо, правда? Но, что делать? Известняки, слагающие горные гряды Сетте-Дабана, все пронизаны дайками долеритов, этакими тоненькими магматическими жилами. Они-то и бывают золотоносными и являются основным источником россыпей золота в ручьях.
Северное лето наступает мгновенно. Еще вчера вокруг лежали пятна снега, с горных вершин еще тянуло ледяным холодом, а сегодня знойное июньское солнце уже сожгло последние воспоминания о зиме и грянуло лето. День был бесконечен. Солнце лишь ненадолго садилось за горизонт и, едва наступали сумерки, уже всходило снова. Природа мгновенно оживилась и через неделю лиственничная тайга стояла зеленая, пахло молодой лиственничной хвоей, по долинам рек расцветали первые цветы.
Нэлка наша хорошела вместе с природой, оживала как и все вокруг. Она действительно «отмылась в бане», кожа на лице помолодела, посветлела, синяк прошел и она улыбчивая и жизнерадостная с утра до вечера хлопотала на кухне. А мы, молодые и прожорливые, только нахваливали ее. Мы не могли нарадоваться нашей поварихе. Такого в поле у нас еще никогда не было!
Мы возвращались из своих маршрутов в ночь – заполночь и Нэлка всегда дожидалась нас, до последнего. Всегда на стоянке была горячая вода помыться, всегда была вкусная свежая еда, ее тепло и забота. Чебуреки, пельмени или вареники она готовила к приходу каждого и подавала их свеженькими, только что с огня. Борщ красный, борщ зеленый из колымского щавеля, которого было полно тут по долинам ручьев, она готовила - ну прямо «как у мамы». Нашей благодарности ей не было предела. Мы только восхищались ею и не скупились на искренние комплименты. А они были для нее, как вода для цветка в сушь. Она расцветала. Это была уже красивая молодая женщина. У нее были светло-каштановые, почти золотистые, волосы, и темные карие глаза сверкали на загорелом лице. Полные, от природы яркие, губы были привлекательны, как спелая черешня. Она не носила бюстгальтер, ее небольшие упругие груди отчетливо выделялись под тоненькой майкой, а твердые бугорки сосков уже постоянно привлекали наше внимание.
Виталиваныч сразу же по приезду в поле установил на кухне четкий порядок: «Каждый моет сам свою миску. Но, - рассмеялся он, - чтобы жизнь была веселей, мужики, я предлагаю всем нам сыграть. Игра простая и честная. Кинем на пальцах. Счет идет от предложившего по ходу часовой стрелки. Кому по счету выпадет, то есть кто «выиграл», тот и моет посуду за всех!»
Мы сыграли. Нам понравилось. И теперь, чтоб елось веселей, мы садились за стол, «кидали на пальцах» кому мыть посуду и только потом принимались за еду. Через некоторое время мы даже заметили определенную закономерность. Больше всего в этой игре «везло» тем, кто не хотел играть. К таким относился Виталий Державин. Доходило уже до того, что он добровольно соглашался мыть посуду за всех. «Все равно выпадет мне», - смеялся он, но от игры не отказывался. Она увлекла всех.
Прошел месяц. Однажды Нэлка попросилась со мной в маршрут.
«Ты ведь один в маршруты ходишь, наверное, потому что я поварихой работаю! Вот тебе и не досталось маршрутного рабочего», - участливо сказала она.
«Радуйся, Нэля, что тебе не приходится по этим горам и скалам лазить. Это нам деваться некуда – работа у нас такая. Да и привык я один в маршруты ходить. А завтра... и маршрут у меня дальний, и заросли там, и скалы, так что ты уж лучше на стоянке побудь. Ты ж для всех нас, как мать родная!»
Нэлка покорно молчала. Я видел, она терпеливо ждала, когда наша мужская природа замутит наши чувства.
Как-то в свободный «немаршрутный» день собрался я сходить на рыбалку хариуса половить, ружьишко с собой прихватил на всякий случай, медведей тут полно, встречаешь их в каждом маршруте, а по долинам рек прямо семьями гуляют - гон у них начался.
«Саш, можно я с тобой пойду?» - попросилась Нэлка.
Я посмотрел на нее. По ее нежным, обещающим и молящим глазам я понял, что она «выбрала» меня. Чем закончится эта рыбалка, я уже себе представлял. Сославшись на то, что я передумал идти, мол, и дел много и все такое, я не взял ее с собой, но сам все же тайком ушел.
Через несколько дней я, как обычно поздно, возвращался из своего маршрута. Шел дождь, я промок до нитки и не столько от дождя, сколько от густо сыплющихся с кустов кедрового стланика водяных капель. Вода в ручьях поднялась, их уже нельзя было перейти не зачерпнув воды даже с отвернутыми голенищами длинных сапог-болотников. Но, мокрый воды не боится, и потому я шел напролом, быстро, чтобы хоть как-то спасти себя от сковывающего тело холода. На стоянку пришел в темноте. Все уже давно были на месте, сидели в уютном тепле нашей большой «мущинской» палатки. Только одна Нэлка, накинув на себя плащ-дождевик, ходила по стоянке, всматривалась в темноту, ждала меня. Когда увидела, пошла навстречу.
«Ну, наконец-то, - радостно улыбаясь, сказала она. - Саша, вода горячая в ведрах на костре, еда у меня в палатке, я убрала все с дождя, чтобы не остыло. Приходи поешь».
«Спасибо, Нэль, сейчас приду!»
Я зашел в нашу палатку.
«Привет!»
«Привет!»
«Ты что так долго, Сань? Мы уж тут не знаем, что и думать – дождь, вода в ручьях поднимается, а тебя все нету!»
«Рудишку нашел, да далеко так, - ответил я, стаскивая с себя мокрую спецовку, - пока излазил все, пока опробовал – время и ушло, а домой повернул – тут дождь и начался!»
«Ну, иди! Нэлка тебя там ждет! Весь вечер по стоянке ходила, сама, наверное, тоже мокрая, да замерзшая», - многозначительно подмигнули они мне.
С двумя ведрами горячей воды и тазом я сходил к кромке воды на реку, помылся, согрелся от тепла горячей воды. Дождь уже не казался холодным. Я быстро оделся и забежал в маленькую двухместную палатку нашей поварихи.
Она сидела на бревенчатом топчане, покрытом толстым ватным спальником. На ней была белая в красную полоску майка-морячка, заправленная в брюки геологической спецовки, аккуратно ушитой и подчеркивающей ее очень даже красивые формы. На столике горели свечи и расширенные темные глаза Нэлки отражали их свет. Я невольно залюбовался ею и вдруг увидел, что ее глаза были совсем не равнодушны. В них было обещание любви!
«Покушай, Саш! Вот пельмени, вот олений бульон, вот морс из голубики. Завтра не запаздывай, вареники с ягодой буду делать, я тут обнаружила неподалеку голубичник, первая ягода уже поспела. Вкусная!»
В палатке было жарко натоплено, я приоткрыл полог на входе, чтобы выпустить жар. Быстро поел, поблагодарил ее и собрался уходить.
«Спокойной ночи, Нэль!» - сказал я, вставая.
«Останься!» - тихо прошептала она.
Я посмотрел на нее. В ее глазах была мольба.
В моем сознании мгновенно промелькнули лицо моей жены, лицо той Нэлки с синяком под глазом, какой я увидел ее в первый раз, лица моих друзей, поджидающих в соседней палатке моего возвращения и, наверняка, обсудивших уже: останусь я тут или нет? – и это лицо Нэлки, сидящей напротив с дрожащим на лице выражением мольбы... О, нет!
Я вышел.
Она почти неделю со мной не разговаривала, из маршрутов она меня больше не ждала. А я был даже рад, что у меня с ней все так легко закончилось.
«Ну что ты, Нэля, с женатых мужиков начала, - по-дружески и как будто шутя сказал ей однажды Виталиваныч. Он видел, что она совершенно расстроена. – Они же только о женах своих и думают. У нас тут только один Василий Журба холостяк».
«Не нравится он мне», - смутившись ответила Нэлка. Она не могла смотреть на Виталиваныча. Он заметил заблестевшие на ее глазах слезы.
«Зря. Хороший мужик и, самое главное, - рассмеялся Виталиваныч, - он всегда при деньгах. Геологи, как нужда припрет, деньги только у него и занимают. Как-то они у него не тратятся, хоть и не скупой он. Но с женщинами ему не везет. Никак не найдет свою».
«Такие мужики не в моем вкусе, - отвернувшись в сторону сказала Нэлка. - Я влюбчивая, но в такого никогда не смогла бы влюбиться».
«Нэля, - улыбнулся ей Виталиваныч, - никогда не говори: «Никогда!»
Через некоторое время мы стали замечать, что Нэлка стала оказывать Виктору Зорину недвусмысленные знаки внимания. Готовить стала еще лучше, - Витя был гурман, - и мы только радовались этому. Но дней через десять, поняв всю тщетность своих усилий, остыла и к нему.
Виталя Державин пресек сразу все ее намеки, сказав ей как-то при всех, что лучше своей жены он еще никого не встречал и что ему, кроме его Иринки, никто и не нужен.
С Виталием Ивановичем у Нэлки сразу же сложились такие дружеские отношения, что переступить эту грань она уже не могла. Да и у него была удивительная особенность поддерживать с женщинами именно такие дружеские отношения, которые понимались совершенно однозначно.
На Диму Амосова и наших студентов она, как на мужчин, почему-то вообще не смотрела.
И тогда Нэлка (ну что тут поделаешь?) все же обратила свое внимание на Василия Журбу. Но Васька, как только понял это, решил подурачиться. Сидя вечером у костра, когда мы все вернулись уже из маршрутов и поужинали, он с серьезным и горестным видом стал рассказывать нам, как этой зимой на какой-то геологической вечеринке они пили хороший венгерский портвейн, и в хорошей компании, за хорошим разговором мужикам немного не хватило. Он побежал в магазин за вином, - в спешке забыл под брюки трико одеть, - а мороз на улице за минус пятьдесят давил, и пока бегал в магазин – кое-что себе в штанах и отморозил.
«Теперь, должно быть, никогда не смогу жениться!» - грустно закончил он свою повесть.
От его рассказа мы чуть не поумирали со смеху, но Васька сидел с таким скорбным выражением на лице, что даже мы смогли бы ему поверить. Нэлка выслушала Васькину историю, понимающе и серьезно посмотрела на всех нас, молча встала и ушла в свою палатку.
Поутру мы проснулись и, как обычно, - к кухне. А там пол ведра вчерашнего холодного борща. Нэлки еще нет. Воздух ух как свеж, утренняя прохлада в горах так холодна. «Проспала Нэля, наверное», - решили мы. Разогрели борщ, поели и разошлись в маршруты.
Вечером вернулись – на кухне ведро остывшей уже гречневой каши, холодный гуляш и компот из сухофруктов.
Нэли нет!
«Что ж, дело к полуночи, сколько же ждать нас!» - рассудили мы. Разогрели еду, поели и спать.
Утром встали – на кухне те же, оставшиеся с вечера, полведра гречневой каши и гуляш.
Нэли нет!
Вскипятили чай, разогрели гуляш и кашу, доели все и «разбежались» в свои маршруты.
Вернулись – ведро едва теплого остывшего горохового супа у потухшего костра.
Нэли нет!
И так продолжалось три дня, пять, десять... две недели, уже три!
«Приболела, может быть?» - думали мы.
Виталиваныч уже не раз заходил к ней в палатку, справлялся, здорова ли, все ли в порядке, не обидел ли кто?
«Нет! Все хорошо, Виталиваныч. А что, есть жалобы? Не вкусно? Я старалась, все приготовила, но мой рабочий день закончился пять часов назад и я хочу спать!»
Мы поняли - это байкот, необъявленная война, протест, возмущение, обида, черт ее дери! В партии одни мужики и она, одна единственная женщина, страдает тут уже два месяца без мужской ласки! Да и мы сами, словно, осиротели без ее улыбки, без ее заботы, без ее смеха.
Утром, собравшись за завтраком у костра, мы обсудили возникшую проблему.
«Проблему эту надо решать, мужики! – с хитрой улыбочкой сказал Виталиваныч и оглядел нас. – Добровольцы есть?»
Студенты прыснули от смеха и разбежались, зная, что Виталиваныч все сейчас решит полюбовно, по счету. Мы молчали.
«Так, добровольцев нету! - подвел он итог. - Тогда, предлагаю кинуть на пальцах!»
Стараясь быть серьезным, Виталиваныч оглядел оставшихся у костра своих друзей-геологов. Мы молчали.
«Кому выпадет – будь добёр, послужи, постой за товарищей, умри, но что бы завтра же Нэлка была прежней веселой поварихой!»
Делать нечего. Все понимали, что другого выхода нет. Державин пытался возразить, отказаться, но его сразу же прижали: или играют все, или никто. После недолгих колебаний он сдался. На счет «три» каждый выставил пальцы рук - кто сколько захотел. Виталиваныч их суммировал и от предложившего, по ходу часовой стрелки, начал отсчет. Мы сидели замерев, никто не проронил ни слова и, как потом выяснилось, каждый думал: «Хоть бы не я! Хоть бы не я!» (А может врали?)
Счет остановился на Ваське с чем-то там «отмороженным». Мы облегченно вздохнули.
«Эх! - сказал Васька. - Должно быть, это судьба!»
Договорившись вернуться на стоянку не раньше десяти вечера, мы разошлись в маршруты. Но целый день, что бы мы не делали, мы думали только о Ваське с Нэлкой, да о том, как бы все было, если б выпало нам.
Вечером на стоянке нас встречала веселая, жизнерадостная повариха Нэлка. На нас глядела гордо, с вызовом. На кухне снова пахло горячими пельменями, нежным оленьим бульоном, заправленным зеленым луком-бутуном, цветущим сейчас в долинах рек. А каким вкусным и ароматным был голубичный кисель! От Нэли невозможно было отвести глаз. Это была уже не простая полевая ромашка. Это была роза в самом цвету!
Васька сидел у костра на пенечке и, не обращая на нас внимания, с видом простецкого деревенского парня точил пилу.
А по осени, вернувшись с поля, Василий вдруг пригласил всех нас на свадьбу.
«Я все «фифу» себе красивую искал, - сказал он нам, – а потом подумал: «А на фига она мне? Голову только себе морочить. А Нэлка... и красивая, и добрая, и ласковая, и все женское при ней! Да и кто еще меня так любить сможет? Да я и сам еще никого ни разу так не любил! Дочка у меня уже есть, - улыбался он, - теперь пацанов, Василичей, «настрогаем» и будем жить! Будем жить, мужики!»
Александр Сагир
Следующая публикация
Комментарии 29
Хорошая история !
Олег Ольнев
Июнь 1983 года.В отряд прилетают две молоденькие студентки техникума.Лет по восемнадцать. Явно городские, поэтому сразу же "обалдевают" от окружающей их экзотики, ходят, вытаращив глаза и раскрыв рты, все время задают дурацкие вопросы и щелкают фотоаппаратами.
Возле тропы, начинающейся от лагеря, они находят небольшой пенек, на котором маленькая серая птичка свила гнездо и усердно выкармливает пятерых уже оперившихся клювастых птенцов. Восторгам нет предела, девчонки вешают плакатик "Осторожно, гнездышко" и требуют от меня, чтобы я немедленно сделал над гнездом навес из куска брезента - иначе "пойдет дождь и птенчики простудятся". Утром и вечером бегают смотреть, как растут птенцы, и опять все время щелкают фотоаппаратами.
В субботу, "на баню", в отряд приходит знакомый охотник-эвенк и с ним настоящая эвенкийская лайка по кличке Киря. Увидев Кирю, девчонки впадают в очередной экстаз, суют ему сахар, галеты, просят дать лапу...ЕщёПтенцы
Олег Ольнев
Июнь 1983 года.В отряд прилетают две молоденькие студентки техникума.Лет по восемнадцать. Явно городские, поэтому сразу же "обалдевают" от окружающей их экзотики, ходят, вытаращив глаза и раскрыв рты, все время задают дурацкие вопросы и щелкают фотоаппаратами.
Возле тропы, начинающейся от лагеря, они находят небольшой пенек, на котором маленькая серая птичка свила гнездо и усердно выкармливает пятерых уже оперившихся клювастых птенцов. Восторгам нет предела, девчонки вешают плакатик "Осторожно, гнездышко" и требуют от меня, чтобы я немедленно сделал над гнездом навес из куска брезента - иначе "пойдет дождь и птенчики простудятся". Утром и вечером бегают смотреть, как растут птенцы, и опять все время щелкают фотоаппаратами.
В субботу, "на баню", в отряд приходит знакомый охотник-эвенк и с ним настоящая эвенкийская лайка по кличке Киря. Увидев Кирю, девчонки впадают в очередной экстаз, суют ему сахар, галеты, просят дать лапу, обнимаются, фотографируются и требуют от меня, чтобы я в конце полевого сезона достал им по щенку "настоящей эвенкийской лайки".
Распаренный после бани, я сижу в палатке в одних трусах и тапочках и пью чай. Вдруг оглушительный женский крик, переходящий в визг, а затем в ультразвук, разносится над тайгой. В нем столько ужаса и боли , что я перепуганно рву с гвоздя карабин и , лихорадочно заталкивая в него обойму, в чем есть выпрыгиваю из палатки. И сразу же натыкаюсь на Кирю, у которого к морде прилипли птичьи перья и несколько соломинок. Все поняв, бегу на другой конец лагеря.
Одна студентка лежит без чувств. Другая, обняв теперь уже пустой пенек,безудержно рыдает, размазывая по щекам слезы. Фотоаппараты валяются рядом. Я наклоняюсь над заплаканным девичьим лицом и, не сдерживая накатившей злости, ору: "Пойми, дура, это же охотничий пес! Ты же Дарвина в школе изучала! Или ты думала, что естественный отбор только в книжках бывает?"
Возвращаясь в палатку, я перешагиваю через как ни в чем не бывало лежащего в тени Кирю. В палатке вытряхиваю аптечку и начинаю искать нашатырь и валерьянку для студенток и валидол для себя.
Олег Ольнев
Август 1976 года.Плато Путорана в южной части Таймыра.После проливных дождей узкая и с виду безобидная горная речка Тымерокан внезапно вышла из берегов и смыла лагерь.
Вытащили почти все. Утонула мелочь - продукты. Авиация бессильна - вокруг горы и все время льет дождь.Кроме малосъедобных соек - и патроны-то жалко тратить - и голубики,от которой у всех кишечные колики да еще и жидкий стул отвратительного синего цвета, - есть нечего..
Женщина-геолог идет вдоль реки с удочкой в надежде что-нибудь поймать в ревущем потоке. Выйдя за поворот, застывает на месте - два огромных полярных волка только что задрали оленя. Увидев человека, волки нехотя отходят метров на тридцать и занимают выжидательную позицию.
Проходит пять минут,..десять минут,.. пятнадцать,.. двадцать.. Волки сидят, а женщина стоит, замерев возле туши оленя. Стоит как часовой у Мавзолея, только вместо карабина с блестящим штыком у нее в руках тоненькая деревянная удочка. Стоит насмерть. В лагере семь гол...ЕщёВолки
Олег Ольнев
Август 1976 года.Плато Путорана в южной части Таймыра.После проливных дождей узкая и с виду безобидная горная речка Тымерокан внезапно вышла из берегов и смыла лагерь.
Вытащили почти все. Утонула мелочь - продукты. Авиация бессильна - вокруг горы и все время льет дождь.Кроме малосъедобных соек - и патроны-то жалко тратить - и голубики,от которой у всех кишечные колики да еще и жидкий стул отвратительного синего цвета, - есть нечего..
Женщина-геолог идет вдоль реки с удочкой в надежде что-нибудь поймать в ревущем потоке. Выйдя за поворот, застывает на месте - два огромных полярных волка только что задрали оленя. Увидев человека, волки нехотя отходят метров на тридцать и занимают выжидательную позицию.
Проходит пять минут,..десять минут,.. пятнадцать,.. двадцать.. Волки сидят, а женщина стоит, замерев возле туши оленя. Стоит как часовой у Мавзолея, только вместо карабина с блестящим штыком у нее в руках тоненькая деревянная удочка. Стоит насмерть. В лагере семь голодных ртов.
Еще минут через десять из-за поворота появляется молодой парень, у которого кроме спиннинга в руках висит за спиной старенькая одностволка. Увидев, что "чужого полку прибыло", волки не спеша покидают поле боя.
Парень же, обалдев от радости, достает нож и начинает шустро разделывать тушу. Потом заметив, что женщина по-прежнему стоит неподвижно, подходит к ней, говорит что-то успокаивающие и пытается отобрать удочку, которую она держит намертво побелевшими пальцами. Парень дергает сильнее, потом еще сильнее, потом еще. Удочка с треском ломается, женщина всхлипывает, опускается на мокрые камни и тихо плачет.
Через три дня дождь кончился, еще через три дня спала вода и начала ловиться рыба, а еще через три дня прилетел вертолет.
Олег Ольнев
...Работали мы тогда в районе, где сходятся границы Якутии, Эвенкии и Иркутской области... Места там гиблые, рельеф снивелированный, на местности ориентироваться даже с картой и компасом наплачешься, лес худосочный; вообщем дыра неописуемая и глушь непролазная: мошка, комарье, болота. А когда летом тайга горит, туда даже храбрые лесные пожарные из Ербогачена или Мирного с "Аннушек" на парашютах не прыгают... Я однажды спросил знакомого, а он "Да,...неохраняемая территория. Далеко. И охотугодья, так себе, средней паршивости"
...Начальником экспедиции у нас, временно, некий "и.о." был, не тянул он
на этой должности, вот и остались под осень почти без продуктов, да старенькая "ижевка", двустволка 1967 года выпуска, одна на 20 человек, а до базы 400 км, это только по прямой. И хрен прилетит кто, осень и все время "нелетная"
..Пошел я под вечер на речку поблеснить; сама речка-натуральная "переплюйка", а пойма ...ЕщёЛось
Олег Ольнев
...Работали мы тогда в районе, где сходятся границы Якутии, Эвенкии и Иркутской области... Места там гиблые, рельеф снивелированный, на местности ориентироваться даже с картой и компасом наплачешься, лес худосочный; вообщем дыра неописуемая и глушь непролазная: мошка, комарье, болота. А когда летом тайга горит, туда даже храбрые лесные пожарные из Ербогачена или Мирного с "Аннушек" на парашютах не прыгают... Я однажды спросил знакомого, а он "Да,...неохраняемая территория. Далеко. И охотугодья, так себе, средней паршивости"
...Начальником экспедиции у нас, временно, некий "и.о." был, не тянул он
на этой должности, вот и остались под осень почти без продуктов, да старенькая "ижевка", двустволка 1967 года выпуска, одна на 20 человек, а до базы 400 км, это только по прямой. И хрен прилетит кто, осень и все время "нелетная"
..Пошел я под вечер на речку поблеснить; сама речка-натуральная "переплюйка", а пойма метров сто шириной, вся в кочках и в карликовой березке, где по грудь, где по пояс...И коряжистые бревна, паводком натащенные, местами меж кустов торчат...... Вот я его рога за корягу и принял, он в болотце лежал, мошкару "вымачивал" наверное...... Как он сзади из болотца встал я не слышал- вторую щуку "доматывал", радовался, что хоть что-то, а то у меня в отряде люди уже неделю, на макаронах с томат-пастой, на сухарях, да на ягодах... Просто почувствовал - кто-то в спину смотрит....В тайге это все очень обостряется.
...Поэтому когда я к нему лицом развернулся, спининг уже на земле валялся, а вместо дроби в стволах две пули были. У меня их и было то всего две,...да меленькой дроби, патрона четыре - это так, на утей...
...Посмотрел,....ну, килограмм триста,...и гигантские рога-лопаты до неба....Метров сорок, не дальше,,..но стоит неудобно - строго в "фас" и солнце, заходящее, мне глаза слепит. Осенью у сохатых гон,- они по тайге как "Титаник", тонущий, ревут, соперников на бой вызывают, им подраться срочно надо, свои огромные рога кому-то в бок воткнуть, в это время от таких быков даже медведи бегают,..ну, а мне бежать некуда было - сзади речка, по бокам кочки да березка карликовая, а по ней в болотных сапогах много не набегаешь. Я даже испугаться не успел, когда стрелять начал.
..Первой пулей левую лопату рога почти под основание срезало, и от нарушенного равновесия у него сразу же морду правой стороной к земле потянуло,....но он только головой мотнул - вроде как от слепня назойливого....А вторая,.....от второй пули моя жизнь зависела,... перезаряжать нечем было, да и не успел бы я...Вторая в грудь попала,....а тридцатиграммовый свинцовый шарик диаметром семнадцать миллиметров, на скорости триста метров в секунду, с такого расстояния,....ну, в общем, все понятно...
...Упав, он еще немного проехал по инерции юзом, всей тушей вспахивая кочки, давя и ломая березку карликовую. Между нами метров семь оставалось..
...И, уже обездвиженный, бесконечно долго умереть не мог... Я, когда ему ножом сонную артерию вспарывал,- сам плакал... И потом меня трясло дня два... Хоть и в "героях" ходил...
Олег Ольнев
...Звали его Сашка. Точнее Александр Ванин. Было ему лет тридцать пять. Худощавый, крепкий, светловолосый, с правильными чертами классического славянского лица. Роста невысокого, но физическая сила и выносливость в нем угадывалась. Хороший спортсмен, заядлый лыжник, занимавший первые места на соревнованиях не только среди личного состава экспедиции №5, но и по всему, известному в те годы на всю страну Всесоюзному Аэрогеологическому Тресту, сокращенно ВАГТ, в котором мечтали работать выпускники всех геологических факультетов.
Еще его уважали за то, что однажды придя в профком экспедиции и положив на стол профсоюзный билет, он написал заявление о том, что не хочет быть членом и платить взносы. На все уговоры и увещевания отрезал: "Не пью, не курю, не болею. Платить не хочу и не буду. Это мое право." Конечно, не партбилет, но в то время это был поступок. Геолог он был сильный, и начальство сделало вид, что ничего не произошло..
...В первых числах июня, ког...ЕщёМамонт
Олег Ольнев
...Звали его Сашка. Точнее Александр Ванин. Было ему лет тридцать пять. Худощавый, крепкий, светловолосый, с правильными чертами классического славянского лица. Роста невысокого, но физическая сила и выносливость в нем угадывалась. Хороший спортсмен, заядлый лыжник, занимавший первые места на соревнованиях не только среди личного состава экспедиции №5, но и по всему, известному в те годы на всю страну Всесоюзному Аэрогеологическому Тресту, сокращенно ВАГТ, в котором мечтали работать выпускники всех геологических факультетов.
Еще его уважали за то, что однажды придя в профком экспедиции и положив на стол профсоюзный билет, он написал заявление о том, что не хочет быть членом и платить взносы. На все уговоры и увещевания отрезал: "Не пью, не курю, не болею. Платить не хочу и не буду. Это мое право." Конечно, не партбилет, но в то время это был поступок. Геолог он был сильный, и начальство сделало вид, что ничего не произошло..
...В первых числах июня, когда все еще сидели на базе в Туруханске, готовясь к началу полевых, Сашка, в отличие от других, в свободные дни не торчал на рыбалке, не шлялся по местным «сиренам» и не трескал спирт, а надев мягкие эвенкийскиие сапоги-ичиги, наматывал по окружающей тайге многокилометровые тренировочные маршруты; он называл это "ставить ногу".
В тот год их партия работала на Гыданском полуострове в бассейне реки Таз. Район очень большой, в геологическом отношении сложный и тогда слабо изученный. Тундра, болота. Картировали какие-то палеоген-неогеновые отложения; и хотя кадровый состав был весьма сильный – пара кандидатов наук и другие опытные специалисты, пахать приходилось за троих.
Отряд у Сашки крохотный: он - за начальника, еще техник-геолог да пара рабочих сезонников из красноярских бомжей. Снаряжения минимум, так как в целях экономии вертолето–часов между стоянками полагалось перебрасываться одним рейсом Ми-4, бравшим максимум тонну двести груза.
В одном из долгих изматывающих маршрутов в надпойменной террасе безымянной речки они наткнулись на осыпь огромных костей. То, что это скелет мамонта, причем отлично сохранившийся, Сашка понял сразу. Три дня, отложив работу, хотя наверстывать потом пришлось с неимоверным трудом, с раннего утра и до позднего вечера они выковыривали из мерзлоты находку. Получилась большая гора костей и два огромных, словно отполированных, почти трехметровых бивня. Так как впереди еще оставалось полсезона тяжелейшей работы и несколько перебросок вертолетом, а возить с собой найденное было нереально, все аккуратно сложили на приметном изгибе реки, в заросли карликовой березки и на карте поставили отметку.
Местного краеведческого музея в те годы в Туруханске как такового не существовало,а в домик-музей, в котором когда-то жили в ссылке легендарные Свердлов и Спадарян (хотя на самом деле они жили в разных домах, но музей был один), сию гору костей вряд ли было уместно впихивать. Красноярский краеведческий и какое-то там отделение палеонтологии краевого университета на посланные телеграммы ответили гробовым молчанием. Норильск в те времена был вообще...ЕщёМамонт (продолжение) В конце сезона Сашка по рации начал трудные и занудные переговоры с экспедиционным начальством, сидевшим на базе в Туруханске, с просьбой выделить ему лишний рейс Ми-4, а еще лучше Ми-8, с целью вывезти «ценную научную находку». Начальник экспедиции, зная твердый Сашкин характер, поупирался немного, но лишний рейс Ми-4 организовал. Кости вывезли и свалили в углу базы, прикрыв рубероидом, а бивни Сашка завернул в брезент и положил на склад, куда на зиму сдавалось экспедиционное снаряжение. Дальше началось самое интересное.
Местного краеведческого музея в те годы в Туруханске как такового не существовало,а в домик-музей, в котором когда-то жили в ссылке легендарные Свердлов и Спадарян (хотя на самом деле они жили в разных домах, но музей был один), сию гору костей вряд ли было уместно впихивать. Красноярский краеведческий и какое-то там отделение палеонтологии краевого университета на посланные телеграммы ответили гробовым молчанием. Норильск в те времена был вообще закрытый, режимный город. А до Москвы - слишком далеко.
Возникала идиотская ситуация, так как даже с нашим примитивным знанием палеонтологии мы понимали - находка уникальная, несмотря на то, что по Северу обломков этих костей довольно много, но почему-то никому не нужная. Время шло, цейтнот затягивался, а экспедиция должна была сворачиваться и улетать в Москву на камеральные работы. На базе в Туруханске оставался на зиму только завхоз, пара сторожей, гора костей да два тяжеленных трехметровых бивня.
Отряд, в котором я работал, вывезли позже других, поэтому весь накал "мамонтовых" страстей я представлял себе только из того, что слышал по рации, и из того, что уже при встрече мне рассказал, матерясь и проклиная свой дурацкий энтузиазм, Сашка.
Финал истории был трагикомический. Во-первых, местные собаки, которых в любом северном поселке почти столько же, сколько и населения, в связи с наступившим голодным для них осенне-зимним периодом, вдруг начали просачиваться сквозь дырявый забор базы и усердно растаскивать и грызть кости, которым было примерно десять тысяч лет. Во-вторых, Сашке настолько надоела вся эта бодяга с попыткой пристроить уникальную находку, на которую он истратил столько времени, сил и нервов, что после традиционного банкета по поводу окончания полевого сезона он, махнув брусничной на спирту, выволок бивни из склада, взял ножовку по металлу, сосчитал, сколько нас сидело за столом, и, матерясь и чуть не плача, начал пилить их на сувениры - каждому примерно по полметра.
Я от предназначенных мне «полметра» отказался. После брусничной на спирту было до слез жалко и бивни, и Сашку, и кости, засыпаемые снегом, растаскиваемые и догрызаемые местными собаками. И почему-то было унизительно стыдно перед мамонтом за его бедные и неприкаянные останки, пролежавшие в земле целую вечность, с которыми мы так безжалостно и по сути безнравственно поступили. Наивный я был человек - не знал, что через двадцать лет всего лишь килограмм мамонтового бивня такого качества будет стоить две тысячи долларов.
В романе Олега Куваева «Территория», посвященном истории поисков золота на Чукотке в пятидесятые годы прошлого века, описан случай, когда один из геологов, найдя в маршруте хорошо сохранившийся фрагмент туши мамонта с остатками шкуры, настриг шерсти, а потом его жена эту шерсть спряла и связала ему «единственный в мире свитер из шерсти мамонта»... Думаю, что это литературная «гипербола», так как у мамонтов вряд ли был подшерсток, а без него не получится пряжа. А вот то, как северные собаки грызли кости, которым десять тысяч лет - это правда, – сам видел.
Потом эта гора костей еще много лет валялась в углу базы, постепенно растаскиваемая собаками и размываемая дождями…