Николай КРАСИЛЬНИКОВ

«ГОСТЬ» ПОД ТОПЧАНОМ
Огород Лаврентьича находился за совхозным садом, возле ручья, который бежал откуда-то с гор, чтобы потом влиться в Ахангаран и затеряться в его мутных водах. К середине знойного лета ручей высыхал. Становился тонюсеньким-тонюсеньким. А весной он бурлил, клокотал, звенел по камням, исходил пеной, точно молодой необъезженный рысак.
Лаврентьич сколотил топчан и пристроил его в удобном месте: в тени под старой яблоней над ручьём, который здесь за долгие годы сделал небольшой омут. Благодать! Можно поработать с лопатой, а если очень устанешь, попить чайку и заснуть часок-другой. И – всё на чистом воздухе, на ветерке.
Проснулся однажды после такого труда Лаврентьич. Открыл глаза. Солнце бьёт сквозь густую пыльную листву. Вода струится: звяк-звяк. Какая-то птаха тенькает. Замолчит, тенькнет, опять замолчит, прислушиваясь к своему голоску. Тишина. И вдруг среди всех этих звуков Лаврентьич услышал плеск. Будто кто ударил веником по воде. Глухо так. Раз, и другой. Под самым топчаном. Чудеса! Никогда раньше такого не наблюдалось. Лаврентьич перевернулся на живот. Посмотрел в щель. Даже виски ладонями закрыл. Да разве что углядишь в тёмной прохладе?! Только сквознячком потянуло снизу.
«Наверно, померещилось», – подумал старый кузнец. Повернулся на правый бок и снова погрузился в дрему. Но не тут-то было! Теперь кто-то невидимый тихо зачавкал. Так обычно чавкают поросята над корытом. Но откуда здесь им взяться?
Совсем сбитый с толку, Лаврентьич снова встал. Заглянул под топчан. Стал обследовать омуток.
В нечистую силу и в водяных он давно уже не верил… Но кто же тогда возится в омутке?
Кузнец опять там никого не обнаружил. И было такое впечатление, что невидимка только и дожидается, чтобы человек ушёл, и он снова даст о себе знать.
Но человек на то и человек. И посему хитрее. Лаврентьич поднял лежавшую рядом лопату и, будто веслом, стал шарить ею по воде. И вдруг омут ожил, взбурлил. Да так, что Лаврентьич выронил лопату, а сам от неожиданности и испуга сел на гальку. А когда пришёл в себя, вытер пятерней выступивший на лбу пот и вздохнул:
– Ну и напугал, чёрт окаянный!
Да, это был аршинный сом… Видимо, заплыл сюда из Ахангарана – во время весеннего паводка, да так и остался жить. А что не жить? Вон сколько вокруг лягв и рыбной мелочи… На таких харчах можно протянуть и сто, и двести лет! Даже не выходя из своей «комнатки-омута».
Лаврентьич, подумав о рыбине, о том, как принесёт неожиданный подарок старухе, с хрустом потянулся. Затем решительно встал. Скинул рубашку, задрал штаны, взял незаменимый огородный «инструмент» и полез под топчан. Вода, как и в первый раз, взбурлила, заходила ходуном, а потом стихла. Лаврентьич догадался, что водяной богатырь ушёл – спрятался под корни подмытого старого дерева. И хоть разбери сейчас топчан для удобности, выманить его оттуда никак не удастся. А лопатой не достанешь.
«Ничего, ничего, – успокоил сам себя кузнец. – Через недельку-другую вода совсем уйдёт, и тогда я тебя возьму голыми руками».
Лаврентьич исправно приходил на огород, работал в поте лица. После обеда остатки пищи – колбасные обрезки, куриное крылышко или яичный белок – бережно опускал в омуток и ласково приговаривал:
– Ешь, Семён Семёнович! Ешь! Нагуливай жирок… Хо, хо, хо! Вкусный испечёт из тебя пирог моя старуха.
А вода между тем и впрямь стала резко падать. Лаврентьич всё чаще стал встречаться «с глазу на глаз» с жителем ахангаранских вод. Голова – с добротный чугунок. А усища, усища-то… С два поросячьих хвоста!
– Семён Семёнович! Как дела? Ты на месте? – каждое утро, заглядывая под топчан, шутливо окликал рыбину Лаврентьич.
Но однажды, придя на рассвете, Лаврентьич оторопел. Вода под топчаном была подозрительно спокойна. Лаврентьич посмотрел налево, направо. Сердце учащённо заколотилось. Тогда он пошарил палкой по обмелевшему дну. Даже окликнул растерянно, как человека:
– Семён Семёнович, где ты?
В ответ – ни всплеска. Семёна Семёновича не было… Неужели кто из посторонних выследил, опередил и тайком выловил сома?
Лаврентьич в раздумье почесал затылок, и тут его взгляд упал на тонюсенький, еле дышащий ручеёк… Его дно словно перепахали. Кузнец отправился вниз по ручейку. Метров через сто влажный широкий след привёл его к Ахангарану. С опозданием и огорчением Лаврентьич понял, что этот след и принадлежал Семёну Семёновичу, который, в конце концов, ушёл в родную стихию.
Старый кузнец, огородник и рыболов почему-то не пожалел, что всё кончилось именно так, а не иначе…
Всю обратную дорогу до топчана он улыбался и тихо повторял про себя: «Занятно, занятно! Ну и молодец Семён Семёнович! Не зря выходит, я тебе человечье имя дал…»