Предыдущая публикация
Встречайте моё маленькое переосмысление русских и японских сказок.
Пустил стрелу младший сын, и затерялась она в степях, которым не было ни конца ни края.
Пустил стрелу средний сын, и угодила она в дом купеческий, где жила Аннушка, красна девица.
Пустил стрелу старший сын, и…
Чёрт знает куда она попала. Чёрт, может, и знал, а вот Иван-царевич — нет. Шёл он через горы и долы, через поля и леса, дошёл до самого края земли, а стрелы всё не нашёл.
Дальше только вплавь.
Улыбками и лестью выпросил себе место на корабле торговцев и отправился в путешествие на острова заморские. Его манила неизвестность, звала за собой жажда приключений головокружительных и любви неземной.
Далёкие острова встречали стройным стрёкотом цикад, просторами рисовых полей, от которых веяло умиротворением, спокойствием, чем-то смутно родным и совсем не знакомым.
На пути своём, в поисках стрелы, Иван-царевич встречал одно чудище за другим. Всех поборол: и морского зверя с щупальцами длинными, и бесноватую лису, и безголового коня, и людоеда страшного.
Лёг царевич на ночлег прямо в поле, недалеко от болотных топей. Утомился он за день.
Проснулся от чужого дыхания, мерного, спокойного. Над ним стояла, склонившись, девица с раскосыми тёмными глазами в светлых льняных одеждах (и как только не запачкалась на болоте?). Такие глаза у неё были, что свет солнца пред ними мерк, а луна стыдливо пряталась за тучи.
— Вы заблудились? — сказала она. Голос журчал ручейком с живительной водой.
— Не видела мою стрелу? — спросил Иван, сонно озираясь по сторонам. — Она должна была куда-то сюда упасть.
— Вы заблудились. Вам нужно помочь найти дорогу.
— Как тебя зовут, душа моя?
Смутилась девица, покраснела, румянец цветами яркими распустился на её щеках.
— Юко.
— А я царевич Иван.
— Сгинула ваша стрела. Не ищите её, — пропела, а потом пообещала: — Я выведу вас из болота.
Юко шла уверенно, зная дорогу. Спина у неё была прямая, осанка — горделивая, а вместо рук будто крылья распустились. Красивая, сил нет. И ноги её не тонули в топях, в которых увязал Иван. Сапоги то и дело чавкали в болотной жиже, а Юко шла в своих белых одеждах, не обращая внимания на грязь.
Иван завороженно смотрел, как лучи солнца путались в волосах цвета воронова крыла.
Но не глядела на него Юко, прятала взгляд, шла вперёд, будто одна была. Обидно Ивану стало. Он мог похвастаться многими подвигами: и дороги царства от Соловья Разбойника очистил, и Кощея с его иголкой извёл, и с Бабой Ягой дружбу завёл. Все девицы в царстве хотели его в женихи. Устал он от жизни холостой, замучился, тосковал по рукам тёплым и губам мягким.
— Пойдёшь за меня замуж? — спросил он сразу. А чего зря время терять? — Не обижу, любить буду.
Юко резко обернулась, посмотрела оценивающе. Что-то дерзкое промелькнуло на её круглом лице.
— Пойду.
*
Привёл Иван-царевич невесту свою в царский терем. Юко поклонилась, почтительно опустив голову. Матушка с батюшкой осмотрели её с ног до головы и попросили:
— Покажи, красна девица, что умеешь.
— Позвольте мне ночью поработать, все свои уменья покажу. Одного прошу, не заглядывайте в светёлку.
— Хорошо. Посмотрим завтра, на что ты годна.
Спал Иван дурно — всё думал о том, что делает Юко. Видел во сне руки-крылья, чёрные волосы, румянец на щеках и прекрасные глаза.
Утром Юко вышла из своей светёлки с ковром красоты неземной. Иван так и охнул, глядя на это чудо. Батюшка остался доволен, а матушка возжелала полон терем таких ковров. Юко только робко кивнула и следующей ночью снова взялась за работу.
Работала Юко ночь за ночью, не позволяя посмотреть на себя. Каждый новый ковёр был краше прежнего. Возгордился Иван невестой своей, полюбил ещё сильнее, вот только тосковал ужасно, маялся без любимой.
— Впусти меня, душа моя, — просил он.
— Нельзя, Ванечка, — отвечала Юко. — Никак нельзя.
Звали Иван губы жаркие, манили руки томные, ворожили глаза-вишни. Никакого сна и покоя ему не было.
Не выдержал царевич и в одну ночь зашёл всё ж в светёлку. Зашёл, да так и потерял дар речи.
На месте Юко перед прялкой стоял журавль, тонкий, прекрасный, и ткал ковёр из своих перьев.
— Как же так, душа моя?
— Отныне не можем мы быть вместе, Ванечка, — сказал журавль человеческим голосом. — Не зря я просила не заглядывать. Прости меня, родной, коли сможешь.
И упорхнул в оконце, взмахнув крылами, оставив одно пёрышко.
Навсегда исчез.
Долго Иван слёзы лил. Слагали трубадуры песни о его горе, передавали его историю из уст в уста.
Так и не нашёл он красну девицу себе по сердцу. Всю жизнь искал любимую, но так и не нашёл. Осталось ему лишь пёрышко одно, чтобы вспоминать и мучиться.
***
В какой-то момент Ваня забыл, куда и откуда он летел. Наверное, на очередное соревнование. Время, проведённое в аэропортах и самолётах, смешалось, превратилось в туман, задурило голову, вышло за пределы третей оси координат.
Японский город не оставил в памяти ровным счётом никаких следов, не запомнился аэропорт (очередной), ничем не отличился как стадион (хорошо оборудованный), так и ресторан (дорогой), гостиница (с приветливыми администраторами) тоже была обычной.
Ваня чуть не проспал свой рейс, устроившись на мягком диване бизнес-зала. Заходя в самолёт, он плыл в сонном мареве, пытался сбросить с себя сон так же, как пёс обычно отряхивается от воды.
Он уже сидел в кресле бизнес-класса и готовился проспать все предстоящие часы полёта, как мимо него к своему месту прошла девушка, ничем на первый взгляд не отличающаяся от сотни других пассажиров.
Из её кармана выпало что-то белое.
Ваня машинально потянулся, чтобы поднять.
— Вы обронили, — сказал он девушке и добавил, сам не понимая почему: — Душа моя.
Ваня поднял взгляд и… пропал.
В руке был белоснежный бумажный журавлик. А родные, целую вечность любимые глаза смотрели на него смущённо из-за стёкол круглых очков.
Следующая публикация
Нет комментариев