Красивая.
Немногие пассажиры автобуса на Курган дремали под мягкое шуршание шин по асфальту. Они, мужчина и женщина, вошли в салон вместе на остановке возле большого села. Пока покупали билеты у водителя, я успела хорошо их разглядеть. Обоим где – то под сорок. Мужчина высокий, здоровый, и, несмотря на добротную одежду, угадывался в нём сельский житель. А она…словно Людмила Гурченко в 40 лет. Стройная, хрупкая, богато «упакованная» в кожу и меха. Сказать о ней, что красивая, значит не сказать ничего. Бесподобная! Как в песне: «Ах, какая женщина! Мне б такую…»
Они уселись на сиденье впереди меня. Невольно прислушиваясь, я поняла, что они продолжают прерванный посадкой в автобус разговор. По тому, что они говорили об общих друзьях и знакомых, вспоминали одних учителей, догадалась, что они раньше жили в одном селе, вместе учились в школе, в одном классе. Что особенно приятно было слышать – ни одного педагога не вспомнили недобрым словом. Даже женщина, которая, судя по воспоминаниям, была далеко не отличницей, да и за короткие юбки, бывало, получала, обо всех учителях отзывалась тепло и с уважением.
Потом, как – то незаметно, разговор перешёл на личное и, видимо, волнующее их обоих.
- Женат? – игриво спросила она.
- А что – всю жизнь тебя ждать?
- О! И на ком? Уж не на той ли серой мышке Верке, что по уши в тебя влюблена была?
- Представь себе – на ней. Только не на Верке, а на Верочке, - грубовато ответил он, - и нисколько не жалею…
- Ну ладно, не заводись. Детки – то есть?
- Три сына,- гордо отрапортовал мужчина.
- Ну ты даёшь! Вы что со своей Веркой – сдурели оба?! Ведь их одевать, кормить, да и учить надо.
- Ну и что? Стараемся. Не хуже других живём…
Но его собеседница никак не могла успокоиться и всё ещё горячилась:
- Слушай, ведь их, кроме всего прочего, ещё и воспитать надо. Ты уверен, что все они вырастут порядочными людьми?
- Перестань! – резко оборвал он её – не могу сказать, кем они будут. Это будет их жизнь, и они должны её сами прожить. Хорошо ли, плохо ли – зависит только от них. Мы с женой со своей стороны всю любовь им отдаём, заботимся, стараемся, чтобы каждый вырос человеком, чтобы не стыдно было за них перед людьми…
Затем, уже мягче, спросил:
- Ну а ты как? Муж, дети есть?
- Да, замужем я, за военным, не бедствую, - похвалилась женщина. А дети…
Она помолчала, затем в упор спросила его:
- Слушай, а ты можешь меня, с моим характером, с моей фигурой представить мамой? Стирающей пелёнки да сопливые носы вытирающей?
Воцарилось неловкое молчание. Затем мужчина, словно в раздумье, произнёс:
- Знаешь, Наташка, а ведь это здорово, что ты не стала моей женой. Мне даже страшно представить, что и я мог бы «заразиться» твоими мыслями.
- Да ладно, - как бы подводя итог разговора, сказала женщина. – Сам же сказал, что каждый должен проживать свою жизнь. Вот и живём, кто как умеет… Впрочем, вот и моя остановка, пора выходить.
Она чмокнула его в щёку, в дверях обернулась, игриво помахала кожаной перчаткой и выпорхнула (другого слова и не подберёшь) из автобуса. А я, глядя ей вслед, невольно подумала: «Да, мимо такой редкий мужчина пройдёт, не оглянувшись…» А из глубины памяти всплывали строки, казалось, забытого стихотворения 50 – летней давности, как нельзя лучше подходившие этой женщине:
…Красивая. Следит прохожий,
Как ты сливаешься с толпой.
Ты улыбнись, и он, быть может,
Пойдёт, волнуясь, за тобой.
Но без тебя не гаснет солнце,
Шутя, пошлёшь ко всем чертям.
И уходящий не вернётся,
Как бумеранг, к твоим ногам.
Ты остаёшься лишь прохожей.
Ты остаёшься никакой.
Ты не сумела стать хорошей,
И побоялась стать плохой.
Живой закат расцвёл над крышей,
Смешно запел залётный чиж.
Но ты не видишь и не слышишь,
Ты часто в зеркало глядишь.
Смогла ж природа ошибиться.
Зачем тебе красивой быть?
Не мудрено в тебя влюбиться,
Но невозможно полюбить…
Думаю, этим стихотворением всё и сказано…
Людмила Линник.
с. Дальняя Кубасова.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев